Ловитарь

– Вы – продюсер или что-то вроде того? – спросила Лера, откинув прядь темных волос, упавших на лицо.

– Что-то вроде того.

– И как вы защищаете творчество?

– Открывая людям его изнанку. То, что общество не видит, но то, что играет в его жизни одну из самых главных ролей. Понимаете, – я повернулся к ребятам, – я не смогу, конечно же, убедить вас любить или нет панк-рок, или любое другое направление. Тут дело даже вообще не панк-роке. Просто так совпало, что он играл, когда проявилась ваша категорическая позиция, Лера. Значит, и распутывать этот узел пришлось с него. Был бы не панк, оттолкнулись бы от чего-нибудь другого. Главное для меня – донести одну простую идеею, что за поверхностным образом, созданным в качестве защитной маски, может скрываться тончайшая, ранимая и глубокая Душа, наделенная Гением создавать музыку, стихи, книги, полотна. Моя цель – пробудить Уважение к ним.

Я улыбнулся персонально Лере в отражение зеркала.

– Вот вы, Лера, считаете их быдлом, даже не пытаясь услышать, что они поют. Потому что вы перегружены этим самым негативом, и он мешает вам увидеть истинную суть происходящего. Давайте я, на правах ситуационного адвоката панк-рока, поставлю еще один трек, и мы его, не отвлекаясь, прослушаем, идет? Это в продолжение разговора о примитивизме, вырожденческой философии и мортидной энергетике, пропитанной разрушением и смертью. Вот вам типичный образчик.

Я включил очередную сказку «ФРЕД» – песню о бедолаге Фреде, который чистил свой колодец и нашел под водой скелет в женском платье. Затем он принес скелет женщины домой, после чего у него началась череда неприятностей – отнялись ноги, а впоследствии он и вовсе сошел с ума. Бедолага умер бы, если не его сосед. Он посылал жену, которая кормила Фреда и рассказывала мужу, что тот совсем помешался – сидит перед скелетом и общается с ним, словно он живой.

Я опять украдкой наблюдал за реакцией попутчиков. Тяжелее всего было, конечно, Лере – ей приходилось увязывать воедино интерес к песне, но при этом удерживать свою непримиримую позицию. А слова летели в салон на волнах совсем не типичной для панк-рока музыки:

Живы будем, не помрём.

Славно смотримся вдвоём.

Неземную красоту вижу пред собой

Я как в бреду!

От любви безумной, каждой ночью лунной

Мёртвая вставала, плотью обрастала.

Быть хочу всегда с тобой,

Представлять тебя живой!

Верь мне, верь мне, верь мне, верь!

Стоит твоя жизнь моих потерь!

Я опять нажал «паузу», продолжая разговор.

– Казалось бы, если слушать песню поверхностно – действительно, лютый панковский трэшняк: человек притащил домой скелет, напридумывал себе чего-то, стал свою находку называть Судьбою, довел себя до парализации и помешательства. Да, Лер? Некрофилия и безумие, одним словом.

Девушка со снисходительной улыбкой молчала. Я продолжал:

– Но, если копнуть глубже… Может все не так однозначно? Может быть, Фред не случайно говорит про Судьбу? И эта случайная находка в колодце тоже совсем не случайна? Может там, где соседи видят смерть и обычный скелет, он видит неземную Красоту, и узнал в ней свою Возлюбленную, с которой их попыталась разлучить смерть? Ведь фразу «я как в бреду» можно истолковать как транс, в котором многие привычные вещи выглядят совсем по-иному. А фразу «быть хочу всегда с тобой» – как завет, обещание, что несмотря на расставание, они обязательно должны были встретиться. И тот, кто живой, силой своей Любви должен был оживить того, кто ушел. «Живы будем, не помрем» – ведь это не просто так? Представляете, человек узнал свою Возлюбленную в скелете, сквозь искажение смерти, через уйму времени, вспомнил об их договоре, и силой своей невероятной, безумной, то есть за гранью ума, Любви, оживил ее, отдавая ей свои жизненные силы. Но что такое перестать ходить, если есть возможность оживить свою Возлюбленную? Опять же, Лера, – я снова щелкнул пальцами, акцентируя на этом внимание, – превозмогая смерть, по сути, шагая в бессмертие. Понимаете? То, что для большинства людей лишь примитивные панковские песни в алкогольном угаре, на самом деле – баллады о Великой Любви, Великой Жертве, Бессмертии.

Я откинулся на спинку сидения, глядя на дорогу и давая пассажирам возможность обдумать все происходящее. Наконец Лера, закончив непродолжительные внутренние поиски контраргументов, выпалила:

– Вы что, думаете, что они и вправду мыслили так глубоко? По-моему, это просто ваша интерпретация, а ребята всего лишь куражились, не закладывая в песни и доли того, что вы нам сейчас преподнесли.

– Почему вы так думаете?

Лера усмехнулась.

– Вы же наверняка видели, что они вытворяют на концертах? Вы видели их аудиторию? Это вакханалия какая-то. Там философией и близко не пахнет. И если вы увидели в их песнях некую глубину, то это вам респект. Не надо пытаться вытянуть группу на уровень, которому они явно не соответствуют. Панки есть панки и ими останутся, какими бы философами вы не пытались их представить.

Лера снова откинула со лба упрямую прядь волос.

– Я как-то слушала интервью того же Горшка на каком-то рок-фестивале. Это же кошмар сущий. Какие-то глупые усмешки, ужимки. Он очень косноязычен и закрепощен – двух слов связать не может, психует на неудобные вопросы. О каких уровнях тут можно говорить?

Я показал пальцем на себя.

– Еще полчаса назад вы думали, что я – обычный быдлан на джипе, а сейчас мы с вами ведем весьма увлекательную беседу, хотя и выяснилось, что я тоже панк.

Ребята разулыбались.

– Почему бы не предположить, что творческие люди тоже могут притворяться? Вот взять это интервью. Мне кажется, я тоже его видел. Понятно, что он психанул. Потому что он ждал вопросы про его творчество, про полет фантазии, про его замыслы, надежды, мечты и смыслы, а его спрашивают, сколько он бабла за концерт получил и всякое такое.

– Ну, это часть его работы, законы шоу-бизнеса. Залез туда, будь готов к грязи, – веско проговорила Лера.

– А он не готов, – так же веско ответил я, – ему это было не нужно. Особенно когда вопросы задает журналистка, всего лишь теша свое самолюбие, откровенно куражась над ним, и которая, скорее всего, в этой жизни даже одной миллиардной чего-то подобного не создала. Почему я так думаю? Потому что по-настоящему творческие люди никогда не будут гасить своих коллег. Для меня это – аксиома.

В отражении я увидел, как Лера поморщилась, явно приняв это на свой счет.

– Да-да, – произнес я, кивком головы подчеркивая свой посыл, – тот, кто знает, что такое настоящее Творчество, никогда не станет оценивать или поливать грязью другого Творца. Это – маркер. Мозг Творца и мозг потребителя работают на таких разных уровнях, что им тяжело взаимодействовать напрямую. И более низкий уровень имеет здесь преимущество. Это как гопник в подворотне – он всегда переговорит любого профессора, путая его своим примитивизмом. Так же и Горшок. Ведь он просто не знал, как с ней разговаривать. Это два разных мира. И он на уровень этих интервьюеров не хотел опускаться. Он двух слов связать не мог в интервью, – я повернулся назад вполоборота, – не от того, что туповат, а от того, что у него мысли так работают, что слова за ними не успевают, и уж тем более мозги некоторых интервьюеров.

Я снова повернулся лицом к дороге.

– Я как-то встречался с ребятами из «Короля и Шута» лично. Да-да. Во время их тура по Сибири, в нашем славном Барнауле. Был в то время такой легендарный «Рок-н-ролл кафе». Не помните?

Я обратился к Жене и Лере, потому что Павел и Злата, будучи москвичами, вряд ли даже слышали о таком. Лера отрицательно покачала головой, а Евгений смущенно хмыкнул:

– Я тогда еще юный совсем был. Хотя про кафе это слышал.

– Так вот, – я слегка постучал ладонями по рулю, – не могу похвастаться близким знакомством, но должен сказать, что вне сцены и Князев, и Горшенев, как и множество других артистов, совсем другие. Особенно когда нет камер, и можно пообщаться душевно, поговорив на какие-то важные темы. И Андрей, и Михаил на самом деле очень умные, начитанные и глубокие люди. Да-да, представьте себе и тот самый эпатажный Горшок тоже. Теряется только иногда перед гопотой и быдлом, включает панка. Маска такая.

Я киваю попутчикам.

– Творческие люди на самом деле очень чувствительны и ранимы. Даже когда выглядят как отмороженные панки. Это на самом деле как маски, которыми пользуются шаманы, надевая их на себя, чтобы отпугивать злых духов. А злых духов в мире творчества, поверьте мне, хватает.

В салоне опять стало тихо. В колонках заиграла песня «Защитники», и мы все, даже Лера, ехали опять какое-то время молча, слушая ее и думая каждый о своем…

4. «ГРЕХИ ВЕЛИКИХ».

Подсыпать в душу яд всегда он рад.

Всего за час прочтёт он вас.

Он волен взять и поменять

Строку и с ней, смысл темы всей.

«Танец злобного гения». Группа «Король и Шут».

Лера нарушила молчание первой.

– Да, Андрей, уважение, говорите? Ко многим творческим личностям я испытываю глубочайшее уважение. И может быть, эти ребята тоже делают глубокие вещи, но раз уж мы разбираем эту тему на примере конкретной панк-группы, то скажите, как можно уважать алкоголиков и наркоманов? Ведь не будете же вы отрицать, что вся их культура пропитана алкашкой и наркотой? Насколько я знаю, хотя не очень в это вникала, один из фронтменов «Короля…» умер именно от наркотиков?

Я удивленно пожал плечами.

– А причем здесь обсуждаемый нами вопрос?

Лера наклонилась вперед.

– При всем. Творчество человека несет на себе печать его мировоззрения. Творчество должно развивать тех, кто его воспринимает, а не погружать в угар низменных страстей, вслед за самим творцом.

Я задумчиво покачал головой.

– А если все-таки опять шагнуть за границы предубеждений? Разделить личную жизнь творца и его произведения?

Лера категорично помотала указательным пальцем перед собой.

– Не получится. Личная жизнь творца накладывает на его творчество слишком мощный отпечаток.

Я на несколько секунд отпустил руль и похлопал Лере.

– Браво, Валерия. Это очень важно – то, что вы сейчас сказали. Но, боюсь, вы даже сами не понимаете, насколько вы правы. К сожалению, в обществе существуют другие установки. Зачастую воспринимают лишь конечный продукт, абсолютно игнорируя то, как, кем и при каких обстоятельствах он был создан. Неважно, например, что детство того же Бетховена было наполнено тяжелейшим трудом, принуждениями и побоями. Никто даже не догадывается, какими драматическими событиями была полна его жизнь. Об этом никто не знает, и знать не хочет. Важно, что человечество получило «на выходе» – его удивительную музыку. И это – трагедия Творчества как направления. Но об этом мы сейчас не будем говорить. Сейчас задача другая. Скажите, Валерия, если бы вы не знали, что панк-музыканты бухают или колются, ваше отношение к их музыке изменилось бы?

– Возможно, – неохотно кивнула Лера, – но я знаю, поэтому, в конкретном случае, оно не изменилось. Я считаю наркотики и алкоголь одним из самых больших зол человечества. Поэтому лично для меня все, что связано с этими пристрастиями, изначально является деградацией.

Я склонил голову набок, раздумывая над сказанным.

– Хорошо, не будем вдаваться в глубинные мотивы такого вашего резкого неприятия этой сферы. Возможно, на это есть какие-то личные причины…

Наблюдая за реакцией Леры, я отметил, как неуловимо дрогнули и исказились черты ее лица, словно память пробудила какую-то детскую травму.

– Но тогда тем более есть вариант посмотреть на это явление с другой стороны. Вот вы сказали про невозможность разделять Творчество и личность Творца – и это очень важно и правильно. Но почему это слияние у вас происходит на основе только негативного компонента?

Я сделал небольшую паузу.

– Вот смотрите: ребята играют очень хорошую музыку, пишут очень хорошие тексты. Их не только до сих пор слушают тысячи людей, они воодушевили на появление десятки коллективов – создали, по сути, новое направление в роке. Но вы все это перечеркиваете, зацепившись за их пороки, о которых, причем, вы сами знаете только по слухам. Вы же не прибухивали вместе с ними на разгульных рок-вечеринках, не видели это все своими глазами? Однако уже осуждаете. Но при этом вы ничего не знаете об обстоятельствах их личной жизни. Как они создавали все свое грандиозное наследие, как страдали, боялись, любили, о чем мечтали, сходили с ума и шагали туда, куда далеко не каждый отважиться шагнуть. Вот вы, Валерия, ничего не знаете о том, что толкнуло того же Горшка на наркоту?

– Вы сами только что сказали, – бросила уязвленная Лера, – не знаю, потому и не говорю. А говорю о том, о чем известно всем. Андрей, – девушка глубоко вздохнула, – ведь речь сейчас идет не об обстоятельствах и причинах, почему он это сделал. А о том, что он, вольно или невольно романтизировал наркоту для своих фанатов. Ведь они подсознательно равняются на своего кумира, пытаются идти за ним, подражать ему.

– Вот в этом и заключается одна из серьезных ловушек, – значительно произнес я, – наркотики – это не причина, а следствие. Они оттягивают на себя все внимание. За ними вы не видите глубинной мотивации. Почему-то в плане равнения на кумиров мы сейчас обсуждаем именно пороки, а не творческую составляющую. Почему бы этим фанатам не стараться создавать отличные песни? Почему вы думаете, что они считывают именно наркоту? Потому что ответ очевиден – тот, кто видит полет фантазии, сам ощущает его возможность в своей жизни. А тот, кто склонен к хаосу, видит только хаос и его производные.

– То есть вы оправдываете наркотики? – сухо произнесла Валерия, прерывая мою мысль, словно опасаясь развивать ее дальше.

– Что вы, нет конечно. Поэтому их и не употребляю. Но вы обвиняете наркомана, а я пытаюсь его понять.

– Не надо снимать с них вины.

– Да перестаньте сыпать обвинениями. Давайте попробуем разобраться. Это – не его вина. Это – его боль. Страшная боль, об истинных масштабах которой вы и представления не имеете. Это очень дорогая цена, которую некоторым Творцам приходится платить за свои инсайды. И если, как вы только что утверждали, невозможно разделить Творчество и Творца, то это не повод, чтобы винить его в чем-то. Это повод, чтобы хотя бы попытаться заглянуть в его мир и увидеть за колоссальным напряжением, страданиями, болью и страхом, его мечты, полеты, надежды и переживания. Как говорится в христианстве: «нужно разделять грех и человека, этот грех совершившего» – это высшая христианская добродетель. А вы, получается, их как раз смешиваете. То есть вместо того, чтобы очистить от порока Творчество, вам проще перемешать их вместе и вынести обвинительный приговор. Но Творчество – это не только книги, песни, композиции, полотна, стихи, скульптуры. Это – жизни, стоящие за ними. И мы не можем эти жизни оценивать, потому что мы ничего о них не знаем. И если человек попал в плен к наркотикам, стремясь с их помощью, возможно, успеть впустить в свою и наши жизни как можно больше своего Творчества, как мы можем его за это осуждать?

Лера вздернула брови.

– Но так можно невесть до чего договориться. Оправдать наркотики, пьянство, разврат. Если все-таки взять за аксиому, что творчество должно…

Я картинно взмахнул руками:

– Да никому Творчество ничего не должно. Простите, что перебил вас. Когда оно успело у вас или у кого-то еще в долг взять? Кто этот долг определил, и кто его в эти долги вогнал? Парадокс нашего мира заключается в том, что если наркотики и делают плохо кому-то, то в первую очередь самим Творцам и их родственникам, но не тем, кто наслаждается их Творчеством. Многие даже не догадываются об истинной цене того, что Творцы дарят им. И я не оправдываю алкоголизм или наркоманию. Я просто хочу быть максимально объективным. Вот вы, Лера, уже загнали определения Творчества в жесткие границы, а это в принципе невозможно. Творчество безгранично и безусловно. И проблема Творцов в том, что их мозг зачастую просто не может справиться с осознанием этих масштабов и возможностей. И тогда они прибегают к стимуляторам. Вы так пренебрежительно говорите про этих людей, словно они насильники, воры или наркотороговцы. Да, они уничтожают собственную жизнь, но это исключительно их беда, их Великая Жертва. Ведь по-другому они просто не знают, как заставить свой мозг работать на других оборотах. Тот же Горшок, если мы заговорили о нем, сжег себя наркотиками не ради сомнительного удовольствия, а ради Творчества, чтобы успеть сделать и оставить после себя как можно больше своего наследия. Это его слова, а не моя интерпретация. И с этим явлением, безусловно, нужно что-то делать. Но сделать это можно лишь тогда, когда мы – те, кто пользуются плодами Творчества, задумаемся о том, какой ценой это достается самим Творцам. Почему они вынуждены терзать свой мозг, пытаясь сделать его более продуктивным?

– Подождите, Андрей, но ведь можно же обходиться без наркотиков и даже без алкоголя. У нас много знакомых ребят очень талантливых, кто творит без стимуляторов.

Я пожал плечами.

– Можно, конечно, повторюсь, и даже нужно. И хвала Творцам, которые научились так жить. И я надеюсь, что ваши знакомые ребята тоже будут очень известны, их будут копировать, им будут подражать, о них будут помнить через много лет после их ухода. И они действительно счастливчики, если научились творить исключительно на собственных ресурсах. Но если мы говорим о Глубоком Творчестве, это скорее исключение из правил. Понимаете, реальность такова, что даже большинство обывателей не используют свой мозг хотя бы на пять процентов. А о Творцах я уже и не говорю – им нужны совсем другие скорости. Поэтому некоторые из них и прибегают к различным, но зачастую, самым доступным и знакомым способам разгона. Я же не оправдываю алкоголь или наркоту, я говорю о том, что весьма значительная часть Творцов вынуждена прибегать к стимуляторам, потому что иначе их мозг взорвется или, наоборот, уснет. И вот тут как раз и возникает парадокс. Чем больше вовлеченность Творца в трансовые, глубинные состояния, тем острее он чувствует необходимость ускорить свое мышление. А иногда ему, наоборот, необходимо притормозить, «заземлиться» – как остужают ядерный реактор, не давая ему взорваться. А как это сделать? Никто этому не обучает. У людей нет в доступе эффективных технологий, позволяющих это делать. Конечно, есть много очень талантливых, созидательных трезвомыслящих ребят. Но тех, кто может самостоятельно испытывать то, что я называю «Глубоким Творческим Трансом», не так много на самом деле. А те, кто не знаком с этим состоянием, в большинстве своем плавают на самой поверхности творческих потоков. Во всяком случае большинство тех, кто отваживается нырнуть глубоко в эту пучину, вынужден искать варианты.

– Ой, можно подумать, что все гении бухали или кололись, – Лера раздраженно махнула рукой, – мы, конечно, не можем претендовать на звание гения или даже таланта, но точно могу сказать, что до наркоты мы не опустимся.

Я опять щелкнул пальцем, словно поймал вылетевшие в тесное пространство салона автомобиля слова.

– Во-от, вы, Лера, сами говорите, что не знаете, как творят гении, тогда как вы можете судить их? Как можете обвинять?

– Простите, Андрей, а вы, можно сказать, знаете? – Лера, иронично, хотя нет, откровенно саркастично посмотрела на меня в зеркало.

– Ну, во-первых, я их и не сужу. А во-вторых – да, знаю, потому что очень давно и тщательно изучаю эту тему. И хотя я тоже не претендую на роль гения, я знаю о них довольно много таких вещей, которые совсем не увязываются со знакомыми нам образами. И знаете в чем здесь подвох?

Попутчики с любопытством посмотрели на меня. Я поднес палец к губам и заговорщицки прошептал:

– В обществе не принято говорить об этом. Это как раз то, о чем вы, Лера и упомянули. Мировая культура пользуется плодами деятельности Творцов, но оставляет за скобками обстоятельства их личной жизни. Отделяет, так сказать, мух от котлет, потому что общая тенденция весьма нелицеприятна. И этот процесс творческой сепарации повсеместно считается нормой. Общество интересует жемчужина, и ему абсолютно все равно, сколько пустых раковин пришлось поднять со дня океана ловцу жемчуга, задыхаясь под водой и отлеживаясь потом сутками, не имея сил подняться с кровати. Вы же, Лера, не будете интересоваться, глядя на жемчужное ожерелье, был ли ловец, который его поднял с океанских глубин, нравственным человеком, наркоманом или алкоголиком?

– Я не люблю жемчуг, – сухо произнесла девушка.

– Вот, – я поднимаю вверх указательный палец, – вы опять только про себя и про жемчуг. Вас интересует только своя персона и творческий продукт. А я – про ловца жемчуга. Вам может быть абсолютно все равно на эти океанские сокровища. Но говорить пренебрежительно о тех, кто их добыл, пусть даже для других, мне кажется, не совсем корректно. Ведь сами вы так не сможете. Вообще, честно говоря, – я задумался на несколько секунд, – если исходить из вашего определения творчества, Валерия, то большая часть «Золотого культурного фонда» вообще должна быть в принципе исключена из реестра мировых культурных ценностей. Знаете, почему?

Я замолчал, выдерживая паузу.

– Вы наверняка уже догадались. Потому что большая часть величайших гениев делала и продолжает делать «ЭТО». Да-да, алкоголизироваться и использовать иные стимуляторы творческой активности. Хотя, повторюсь, об этом стыдливо предпочитают не говорить. Акцент в основном сохраняется на том, что люди сотворили. Под влиянием, кстати, этой горячо осуждаемой вами, Лера, пагубной привычки к стимуляторам.

Лера, улыбаясь, качала головой.

– Нет, нет, Андрей. Зачем вы передергиваете, пытаясь навязать нам взгляд, весьма далекий от реальности?

Я глубоко вздохнул.

– Вы, я вижу, просто не интересовались этой темой. Но если вдруг проявите интерес, вас ждет очень много открытий. Скорее всего, неприятных. Но не буду голословным, как вы говорите. Приведу ряд примеров. Если их будет недостаточно, то материала в моей голове очень много, буду грузить вас фактами до самого места нашего прибытия. А лучше, если вы сами проштудируете интернет на эту тему, чтобы исключить мою возможную ангажированность. Итак…

Я картинно поправил очки, имитируя образ лектора, читающего познавательную лекцию.

– Начнем с алкоголя. История биографий хранит в себе, но умалчивает для широкой аудитории, пристрастие множества великих людей к его употреблению. Всего лишь несколько ярких фамилий из «пантеона мировой культуры», чтобы был понятен уровень вовлеченности: Хэмингуей, Есенин, Эдгар По, Эрих Мария Ремарк, Джордж Байрон, Винсент Ван Гог, Поль Гоген, Модест Мусоргский, Джек Лондон, Ян Флеминг, Френсис Бекон… Этот список очень внушителен. Поверьте мне, я могу продолжать его очень долго. Список тех, кто употреблял наркотические вещества, не только не меньше, но и как бы ни обширней. Очень большая часть творческого сообщества была погружена на протяжении столетий в призрачный мир гашиша, опиума, кокаина, психоделиков, лауданума.

– Опа, – откликнулся с заднего сидения Евгений, – про опиум и кокаин слышал, а это что такое?

Я наигранно, с лекторским пренебрежением, проговорил, будто озвучивая очевидный в определенной среде термин.

– Лауданум – опиум, смешанный со спиртом. Очень популярный в свое время в творческой среде препарат. Говорят, его изобрел в шестнадцатом веке алхимик Парацельс. Так вот, в истории известны даже целые общества, объединявшие различных творческих персон, злоупотреблявшими стимуляторами. Взять, например, известное во Франции в конце девятнадцатого века, Общество «Проклятых поэтов». И таких примеров тоже очень много. Тогда считалось абсолютно незазорным смещать свое восприятие всеми доступными способами. Байрон, Дикенс, Шарль Бодлер, Ги де Мопассан, Марсель Пруст, Зигмунд Фрейд…

– Как, и он? – с недоверчивой улыбкой произнес Евгений.

– Да, он был известным кокаинистом. А вот, например, Булгаков и Валерий Брюсов были близко знакомы с морфином. Льюис Кэррол, согласно мнению автобиографов, писал «Алису в Стране чудес» под влиянием опиума.

Воображаемый Чеширский Кот на мгновение материализовался под потолком автомобиля и, оглядев присутствующих любопытным взглядом, опять многозначительно улыбнулся и подмигнул мне перед тем, как снова растаять в воздухе. Я продолжал:

– Череда имен впечатляющая – Гумилев, Соловьев, Жан-Поль Сартр, Олдос Хаксли, Джек Керуак, Кен Кизи…

Я замолчал, думая, стоит или нет продолжать перечисление – за окном уже замелькал пейзаж, говорящий о том, что мы приближались к Манжероку. За беседой время в пути пролетело незаметно.

– Высоцкий, наконец! – веско произнес я. – Никто ведь не обвиняет его в определенных пристрастиях, но тысячи людей до сих пор восхищаются его произведениями и ролями в театре и кино. Потому что никто даже предположить не может, что пришлось пережить ему в его творческих исканиях. Проще игнорировать эту тему. Замести ее под диван. Вы скажете – нуу, это же совсем другое дело, это же Высоцкий, а не какой-нибудь Горшок из «Короля и Шута». Но по факту получается, что мы говорим о существовании масштабного влияния стимуляторов на творчество. Просто одних мы считаем возможным обвинять в этом, а другие как бы имеют некую неприкосновенность, общественное признание, высокий культурный статус.