Ловитарь

– Ну, допустим.

– Хорошо, – я кивнул, – ну тогда еще один наводящий. Это же, – я показал рукой на магнитофон, – в некотором роде ваши коллеги по цеху. Почему вы их так гасите? Простите, высказываетесь…, – я с нарочитой заминкой подобрал и связал между собой подходящие слова, – неодобрительно об их творчестве.

– Именно поэтому. Потому что не одобряю и вообще не считаю то, чем они занимаются, творчеством.

– А как это назвать?

– Низкопробщина. Как я и назвала ее ранее – деградационная субкультура.

– Та-ак, – протянул я задумчиво, – поясните дураку.

Лера снисходительно повела плечами.

– Агрессивная грубая музыка, примитивные тексты, вырожденческая панковская философия, пропаганда алкоголя и наркотиков, абсолютно мортидная, простите, – снисходительно усмехнулась она, словно споткнувшись о мой предполагаемый словарный дефицит, – разрушительная энергетика, пропитанная упадничеством и смертью. Это если кратко…

Мы ехали какое-то время молча. Лера, очевидно, восприняла это молчание как мои тщетные попытки переварить услышанное и привести какие-то внятные контраргументы. Но я, честно говоря, находился в каком-то непонятном эйфорическом состоянии. Я прямо физически ощущал, как в мчащейся по алтайскому тракту машине формируется какая-то новая, крайне важная и невероятно фундаментальная реальность.

Лера в нетерпении опять наклонилась вперед, как она это делала, вступая в диалог:

– Вам есть, что возразить? Хочется поскорее поехать в тишине.

– Да-да, я сейчас как возражу…, – пробормотал я, ожидая, когда закончится очередная песня. Прерывать любое произведение во время исполнения я никогда не любил, даже если оно записано на флэшке и кроме меня в машине никого не было – было в этом какое-то неуважение к исполнителю. Песня завершилась, я нажал на кнопку «стоп» и негромко хлопнул в ладоши.

– Итак, начинаем! – торжественно провозгласил я. – А начнем мы с музыки.

Я вышел из исходной папки в меню магнитофона и пробежался по списку в поисках нужной.

– Вы, Валерия, называете ее агрессивной и примитивной, но у «Короля…» есть и прекрасные мелодичные балладные вещи: «Утренний рассвет», «Забытые ботинки», «Защитники»… Не слышали? А, да, вы ведь не слушаете их.

Наконец я нашел нужную позицию в альбоме.

– Мне кажется, вы просто необъективно оцениваете их музыку, потому что не слышите ее за раздражающими вас образами и текстами. Но рок может быть на самом деле очень мелодичен. Например, очень популярное направление сейчас – «симфо-рок», не слышали? Классика в рок-обработке. Давайте сделаем перерыв и послушаем вот это. Просто послушаем. Для сравнения, так сказать.

Я включил выбранный трек. Мы опять ехали какое-то время молча, слушая заполнившие салон энергичные, но при этом крайне мелодичные композиции. Украдкой, благодаря очкам, я поглядывал в зеркало, наблюдая реакцию своих попутчиков. Павел, наморщив лоб, внимательно слушал треки, будто пытаясь узнать исполнителя и что-то вспомнить. Злата, казалось, вообще задремала. Женя покачивался в такт музыке. Лера сдержано ожидала возобновления разговора. Прослушав еще несколько треков, я нажал на «паузу» и обернулся назад.

– Ну, как вам? Только объективно. Согласитесь, неплохо?

Лера с легким вызовом продолжала молчать, хотя было видно, что музыка не вызвала у нее резкого отторжения. А может быть, даже понравилась, хотя она, конечно же, этого не могла показать присутствующим. Я продолжил:

– Если вы обратили внимание, тут наравне с ударниками и удивительно мелодичными аккордами гитар, участвует скрипка, например. Как вам, Валерия? Согласитесь, Вивальди в рок обработке не теряет своего шарма, а наоборот, раскрывается по-новому?

Лера сдержанно покачала головой.

– Все равно это не моя музыка. И Вивальди предпочитаю слушать в классическом исполнении.

– Согласен. Но ее сложно назвать агрессивной, немелодичной и уж, тем более, примитивной. Она ведь все равно достаточно глубокая и, как это говорят музыканты…, – я замялся, словно опять вспоминая сложное определение, – многогранная и структурная. А как вам последние несколько композиций? Хотели бы их послушать в классическом исполнении?

Лера смутилась. Она явно не узнала эти произведения.

– Какое это имеет отношение к нашей теме?

– Непосредственное, – я повернулся к Павлу, который явно узнал исполнителя, – это ведь тоже «Король и Шут», только без слов. Это их «минусовки». Когда их слушаешь без предвзятого отношения, они раскрываются совершенно по-другому. Слышали такое сравнение: музыка – это Душа произведения, а слова – это его Дух? Когда они соединяются воедино, появляется живое существо.

Я постучал пальцем по экрану стереосистемы, а потом повел рукой вокруг лица.

– Очень часто, глядя на человека, мы судим по нему по ряду внешних признаков, но не видим Душу и Дух. Согласитесь, же, у ребят на самом деле очень крутая музыка? Можно сказать, гениальная.

Парни синхронно кивнули, Лера равнодушно пожала плечами, понимая, что возражать нужно было чуть раньше.

– А это значит… что ваши претензии к качеству музыки несостоятельны, Валерия. Причем, – я щелкнул пальцами, – эту музыку написал человек, который не оканчивал специальной школы, а только профтехучилище и то, не по музыкальному профилю.

Женя удовлетворенно ухнул со своего места, показывая мне большой палец:

– Отлично!

Я признательно кивнул ему в ответ.

– Идем дальше – тексты. Они тоже могут показаться примитивными, если их слушать с предубеждением. Однако если воспринимать их не как обычный панковский кураж, а как, ну, например, Сказки, то можно уловить там достаточно глубокие смыслы.

Лера хмыкнула.

– Насколько я знаю, сказки «КиШа» – это как раз и есть самый отборный панковский трэш и кураж. И если называть их сказками, то это прям самые мрачные сказки, которые только можно придумать. Про что они там поют? Как мужики женщину съели? Про оживших мертвецов? Извините, даже того, что я краем уха слышала, уже достаточно, чтобы от этих «сказок» держаться подальше.

– А к каким тогда поближе нужно держаться? – искренне поинтересовался я через кресло.

Девушка повела плечами.

– Есть общепризнанный мировой культурный фонд, на котором воспиталось не одно поколение детей. По этим сказкам десятки лет снимаются фильмы, ставятся спектакли и пьесы. Эти фамилии вам тоже наверняка знакомы: братья Гримм, Экзюпери, Киплинг, Шарль Перро, Бажов, Андерсен…

Я согласно кивал, управляя автомобилем (благо трасса была практически пустой), и листал список треков в поисках нужного.

– Да, Валерия, согласен. Фонд мировой культуры. Десятки лет воспитывались дети. А вы сами-то с этими сказками знакомы?

– Конечно. Вам, возможно, в детстве их тоже читали.

– В том-то и дело. И поэтому могу с уверенностью сказать, что очень много прочитанных мне и мною сказок повергли меня в ужас при углублении в их смыслы. Взять, например, всем известное «Огниво». Вот где мрачняк, трэш и угар. Любая панк-группа просто курит в стороне. Но… ведь это общепризнанный мировой фонд культуры, это же – Андерсен! Но я у верен, если бы родители просто чуть повнимательнее перечитали «Огниво», они не то что поостереглись бы читать его своим детям впредь – они бы эту книгу в костре сожгли. Но Андерсен – это признанный мировым культурным сообществом авторитет в области сказок, а «Король и Шут» – это всего лишь панк-группа. Но на самом деле все совсем наоборот. В «Огниве» побеждает не добро, а насилие, подлость и зло. Помните? Когда собаки растерзали на глазах у всего народа и принцессы ее семью только за то, что они не хотели отдавать свою любимую дочь за доказанного вора и убийцу, который уже в начале сказки обезглавил старую ведьму всего лишь за отказ говорить ему, для чего ей огниво. Ее, прошу заметить, огниво. За получение которого, она по-честному рассчиталась с солдатом, выполнив все свои обещания. А солдат ей голову отрубил, потому что ему ее ответ не понравился. А в конце, после этой кровавой расправы над ее родителями, принцесса, кстати, прямо тут же с радостью вышла замуж за него. Народ радуется, вокруг кровь и конфетти, все нормально – в аду дискотека… Если вы, Лера, считаете, что это достойно мировой культуры, то я умываю руки.

Я нашел нужный трек, спиной ощущая удивленный и одновременно вопросительный взгляд Валерии с заднего сидения. Эта продолжительная сентенция из уст ее интеллектуального противника, по-моему, натолкнула ее на первые сомнения. Ничего, далее должно быть еще интереснее. Игра только начинала набирать свои обороты.

– А во многих панк-сказках, которые так презрительно отвергает то самое культурное сообщество, как раз можно услышать много важного для современного человека. Но давайте послушаем еще одну композицию, вместо рассуждений. Например, эту.

Я включил попутчикам «КОДУ». Заиграла песня, и мы опять замолчали на несколько минут. Парни явно включились в настроение песни, а Лера опять демонстративно отвернулась к окну. Я с улыбкой смотрел на дорогу и пролетающие мимо рощи. А «Король…» рассказывал очередную историю про то, как в одном поселке каждую ночь со стороны кладбища начинала звучать пронзительная соната скрипача. Все думали, что это забавляется старый сторож, но оказалось, что тот сам не знал, кто это играет в темноте.

Музыка энергично лилась в салон автомобиля из динамиков плотным потоком, сплетая мистерию из нот и слов, наконец, раскрывая тайну печальной сонаты.

Жил один музыкант,

Он на скрипке играл.

Был в нём редкий талант,

Что народ восхищал.

И на сцене всегда

Умереть он мечтал,

Когда смерть увидал,

Коду не доиграл.

Эту коду высек кто-то на его надгробной плите

И маэстро год от года всё играл мелодии те.

Когда песня закончилась, я повернул голову вполоборота, продолжая нашу беседу.

– Как вам песня?

Павел переглянулся с Женей. Им явно понравилось. Лера продолжала выдерживать свою принципиальную позицию:

– Как я и говорила – тема кладбищ, смерти, плюс примитивный сюжет. Все думают, что это слепоглухонемой старый сторож, а это призрак умершего музыканта. Слабенький сценарий на уровне пятиклассника.

Я рассмеялся.

– Предубеждение, Лера, предубеждение. Если бы вы попробовали через него перешагнуть, вы бы увидели глубочайший смысл за этим, на первый взгляд, банальным сюжетом.

– Какой же? – Лера смотрела на меня уже с интересом. Она явно стала понимать, что «обычный спортсмен» имеет не только достаточно широкий словарный запас, но и может складывать его в упорядоченные предложения.

– Редкий талант, – значительно проговорил я, давая возможность собеседнице простроить последующие смыслы. Но она молча развела руками, словно давая понять, что не поняла мой посыл.

– Как человек творческий, вы наверняка понимаете, что редкий талант на то и редкий, что встречается не часто, а значит, обладает особой ценностью. Маэстро был настолько поглощен музыкой, что мечтал навсегда связать себя с ней, умереть на сцене. И вот, когда момент наступил, и он увидел смерть, он не доиграл коду.

Я опять выдержал паузу. Все тоже молчали, ожидая продолжения.

– Вы знаете, что такое кода? В переводе с итальянского, это «хвост», «шлейф», дополнительный раздел, возможный в конце произведения. И зависит он, по большей части, от настроения исполнителя. И вот смотрите, Маэстро увидел смерть и намеренно не доиграл коду – не закончил произведение. Но смерть была настолько покорена его талантом, что позволила ему сделать это – высекла на его могиле эту коду, позволяя ему играть ее снова и снова, продолжая очаровывать своим талантом людей. Понимаете? Она дала ему возможность вне времени заниматься любимым делом. И получается, что Маэстро превзошел смерть. Он, через дело всей своей жизни – музыку, замкнул себя в вечности, обманул смерть, очаровал ее, стал бессмертным. Творчество, настоящее Творчество – это путь в Бессмертие. Эта песня о верности своему мастерству, творческой поглощенности и вечной Жизни, Лера. Жаль, что вы этого не увидели, а почему-то сфокусировались только на идее смерти и примитивизма.

В салоне автомобиля повисла напряженная тишина.

3. ХИТРЕЦ

.

Половина всего веселья быть Трикстером, знать, что все знают, что ты – Трикстер. Тогда большая часть твоих фокусов строится на том, что они знают, что ты знаешь.

Сериал «Локи».

Все молча переваривали мой монолог. Я опять засмеялся.

– По-моему, совершенно неплохо для примитивных панков. А, Лер?

Девушка с прищуром смотрела на меня в отражении зеркала.

– А вы, Андрей, не такой простой, каким пытаетесь казаться.

Я согласно кивнул.

– Я особо и не пытаюсь – вы все делаете сами. Просто вы зацепились за свое суждение обо мне по ряду внешних признаков, и оно поймало вас в ловушку. Как и в отношении к этой панк-группе. В этом, Лера, ваша ошибка – вы оцениваете других по внешним атрибутам.

– А что атрибуты? Они раскрывают внутренний мир того, кто создает из них свой внешний образ. Дыма без огня не бывает.

Я с улыбкой посмотрел на попутчицу в отражение зеркала.

– И какие атрибуты сложили обо мне такое впечатление?

Лера выразительно кивнула на меня, перечисляя все тщательно подобранные части моего «дорожного» облика.

– Ваш агрессивный имидж – черный джип, панк-группа долбит в динамиках, кимоно, большие очки, скрывающие взгляд. Но на самом деле вы как будто прячетесь за них, скрывая свою истинную суть.

Я показал попутчице большой палец в знак одобрения.

– Сто процентное попадание, Лера. Браво! Все в яблочко! Прячусь. Скрываю. А как иначе? В наше время, полное опасностей, как в дикой природе – нужно иметь воинственный окрас, чтобы отпугивать злоумышленников. Ведь никогда не знаешь, с кем сведет тебя дорога. Даже за такой, с виду безобидной и благообразной внешностью как у вас, Лера, может скрываться злодей. Вы же не злодеи? – с надеждой спросил я.

Лера неожиданно искренне улыбнулась.

– От настроения зависит. Но вот ваш облик вызывает много вопросов. Если вы создаете такой имидж, значит, он так или иначе, все равно отражает ваш менталитет.

– Так или иначе, конечно, – я согласно киваю головой, – но мало кто заглядывает за антураж, чтобы понять насколько. Вот, мы потихоньку начинаем углубляться в суть вопроса. Я уже не кажусь вам тупым быдлом. «Король и Шут» начинает раскрываться по-новому…

Валерия, впервые за всю поездку, чуть смягчилась и опять улыбнулась.

– Нет, Андрей. Для меня этого недостаточно. Мое мнение не изменилось. Во всяком случае, насчет «Короля и Шута».

Я рассмеялся.

– Ну, значит, идем дальше. Наше Путешествие еще не закончено. Продолжаем погружение в мир причудливого панк-рока. К музыке претензии вроде сняли, тексты тоже открестили от ярлыка примитивизма. Какой у нас следующий аспект? «Вырожденческая панковская философия»?

Лера с улыбкой кивнула. Ей явно становилось интересно продолжать дискуссию.

– Панки! – произнес я с выражением, словно пробуя это слово на вкус. – Что вам известно о них?

Я повернулся вполоборота к Павлу, но тот растерянно пожал плечами. Я повернул голову назад. Но там тоже возникла явная заминка с определением этого явления.

– Хорошо, какие у вас возникают ассоциации при упоминании этого термина?

– Противопоставление себя обществу, – высказал свою версию Евгений.

– Протест, – задумчиво произнес Павел.

– Свобода, – впервые после момента нашего знакомства подала голос Злата, неожиданно включаясь в беседу.

Я приветливо кивнул ей и перевел взгляд на Леру, затем опять поворачиваясь на дорогу.

– Бухать, колоться, отрываться по жизни, – последовал от нее едкий ответ.

– Понятно, – я покачал головой, – ну, достаточно предсказуемо и стандартно. А знаете, например, – я кивнул на магнитофон, фоном продолжающий воспроизводить песни «Короля…», – какое определение панка дал сам Горшок, один из их фронтменов?

Конечно, никто из присутствующих этого не знал.

– «Панк для меня, как детская волшебная страна, место, где ни у кого нет проблем, и люди круглые сутки сочиняют песни», – процитировал я, – Не вяжется с образом отморозка, орущего со сцены всякую чушь, да, Лера? И еще одно его очень важное определение: «Панк – это переступать все границы. Это творить не по правилам».

Я дал немного времени присутствующим переварить услышанное и продолжил:

– Панк – это, в первую очередь, состояние души, действительно протест против жестокого общества, в котором творческому человеку приходится достаточно трудно. Все остальное лишь внешний антураж, реакция на внешнюю среду, обманный окрас.

После непродолжительного молчания девушка наклонилась вперед:

– А откуда вы, Андрей, это знаете? Ну, про то, что трудно творческому человеку? Вы, может быть, тоже имеете отношение к творчеству?

Я чуть приподнял очки и искоса бросил на нее взгляд, спросив шутливо:

– Лера, в вашем вопросе звучат плохо скрываемые нотки. Это ирония или сарказм?

Лера усмехнулась:

– А что, есть разница?

Я картинно хлопнул рукой по колену:

– Конечно. Колоссальная. Ирония – это сочувствие или симпатия, которая проявляется в шутливой форме. Сарказм – это уже негативное отношение, некая издевательская гипербола, граничащая с завуалированным оскорблением.

Евгений протяжно присвистнул. В салоне опять повисло недоуменное молчание.

– Можно помедленнее, я записываю, – со смехом пробормотал Евгений голосом Шурика из «Кавказской пленницы», ошарашено качая головой.

Лера с прищуром смотрела на меня, слегка улыбаясь.

– Андрей, кто же вы? Кто скрывается за всем этим антуражем?

Я вопросительно обвел указательным пальцем салон автомобиля и, получив утвердительный кивок, проговорил:

– Вряд ли мой ответ вам что-нибудь прояснит.

– А вы попробуйте, – не переставая улыбаться, произнесла Лера, – вдруг у нас получится.

Я с готовностью кивнул, собрался, как перед ответственным действием и выпалил:

– Ну, хорошо. Признаюсь. Я – хитрец.

Это прозвучало так нелепо, что все присутствующие в машине одновременно рассмеялись. Лера саркастично покачала головой:

– Ну, это очевидно. Но я спросила, кто вы по профессии?

Я пожал плечами.

– Я же предупреждал. Это не я не понял вопрос. Это вы не поняли ответ. Я действительно хитрец. Причем, можно сказать, профессиональный.

Ребята какое-то время молчали, осмысливая мои слова, каждый по-своему интерпретируя их в своем воображении.

– Профессиональный обманщик? – наконец прокомментировала мое признание Лера, – Жулик что ли?

– Нет, – я досадливо поморщился, – как говорил Бальтасар Гарсиан-и-Моралес: «Старайся не прослыть обманщиком, хоть сегодня и невозможно прожить, не будучи таковым. Самая большая твоя хитрость должна состоять в том, чтобы не показать свою хитрость».

Евгений опять довольно ухнул. Лера метнула на него короткий испепеляющий взгляд, словно он отвлекал ее своими эмоциональными вставками, и опять наклонилась вперед, продолжая наш спор:

– А Франсуа Ларошфуко говорил: «Хитрость – признак недалекого ума». Не обижайтесь, Андрей, но это цитата.

Я не переставал улыбаться.

– Что вы, Лера, как можно обижаться на Великих. Особенно, встречая их не совсем корректные интерпретации. А вот Жан де Лабрюйер говорил: «В жизни бывают случаи, когда самой тонкой хитростью оказываются простота и откровенность».

Все опять заулыбались. Путешественники явно не ожидали подобного пикирования и вообще подобного диалога в пути. Да и мой первичный образ стал слишком контрастировать с образом человека, использующего в качестве аргумента в споре цитаты, что явно указывало на его начитанность.

– Кто же вы, Андрей? – Лера явно не сдавалась. – Какова ваша социальная роль? Ведь «хитрец» – это качество, способ реагировать на те или иные обстоятельства.

Я постучал ладонью по рулю.

– Рано. Если я скажу кто я, это все испортит. Смотрели фильм «Золотой теленок», с Юрским? Помните, как он весело проводил время в купе поезда со студентами, а когда они спросили его, чем он занимается, то пафосно сказал, что миллионер? Помните? Чем все закончилось? Легкость общения наткнулась на социальный стереотип. Все тут же разбежались. У меня противоположная история. Вы сели в машину к не пойми кому, к бизнесмену, спортсмену, бандиту, кем вы там еще меня представили? А на самом деле…

Я картинно замолчал, создавая интригу. Обстановка в салоне неуловимо разрядилась, хотя и сменилась азартным ожиданием. Лера тоже, хоть и была заинтригована, казалось, забыла про недавнюю ссору.

– А на самом деле…? – вопросительно протянула она.

– На самом деле я, ну если хотите, панк что ли…, – буднично произнес я, вызвав новую волну смеха.

– Ну, а как вы думали? Слушаю панк-рок, защищаю их, разделяю их философию. Можно сказать, даже углубляю ее.

– Ну, допустим, – с улыбкой сказала Лера, – раз панк – это состояние души, пусть будет панк. Хотя вряд ли панки ездят на «Крузаках». Насколько я знаю, это с их философией не очень вяжется. А чем вы занимаетесь в социуме? В лучших панковских традициях противостоите ему? Или просто бухаете?

Все опять рассмеялись. Лера помахала рукой перед собой.

– Простите, конечно. Но раз вы панк, с вами же можно напрямую? Панки же не обижаются?

Я выставил перед собой указательный палец.

– А вот это очередное заблуждение. Панки на самом деле очень тонкие личности. Маска панка для большинства – это способ защиты своей ранимости и утонченности.

– Как для вас джип и кимоно на зеркале?

Я картинно фыркнул.

– Да чего вы докопались до этого кимоно? Оно, если хотите знать, вообще не мое, а моего «автомобильного».

Попутчики недоуменно смотрели на меня.

– Ну, про «домовых» слышали? А в автомобиле живет «автомобильный». Ну как «гарантийные человечки» у Успенского. Не читали? Гномик, который следит за чистотой и исправностью мелкой электроники. Просто он у меня еще и спортсмен. Чистоплотный очень. Вот потренировался, потом постирался, а кимоно сушить повесил.

Попутчики опять рассмеялись. Флюиды конфликта становились все тоньше и тоньше, растворяясь в смехе и неповторимой атмосфере дорожного путешествия.

– Не ваше, значит? – спросила Лера. – А костяшки на руках вы тоже перед каждым выездом сбиваете? Гномика своего тренируете? Ведь вы явно на ринге деретесь или грушу долбите. При этом мозги у вас работают и язык подвешен. Кто вы по профессии, скажете наконец? Или я отказываюсь продолжать нашу дискуссию про ваших любимых панков.

Я пожал плечами.

– Хорошо, приоткрою завесу тайны, один из аспектов моей загадочной личности. Я… Охотник.

Парни синхронно одобрительно загудели, а Лера нахмурилась.

– «Охотник за головами»?

– Почему за головами? – обернулся я на нее.

– Ну, такое устойчивое выражение из мира кинематографа. А здесь снова наложился ваш угрожающий антураж, вот и выскочило. Охота это что, опять про смерть и насилие?

Я обреченно наклонил голову вниз.

– Лера, ваше подсознание прямо забито этой идеей до краев. Вы сразу включаете самый махровый, причем почему-то именно негативный стереотип, когда начинаете вешать ярлыки. Хорошо, согласен, слово с весьма устойчивой ассоциацией. Давайте используем другое – Ловитарь. Хотя, наверняка, Лера сейчас спросит, кого я ловлю, верно?

Девушка развела руками, словно соглашаясь с моим предположением.

– С языка сняли.

– А слово это, может, имеет совсем другой образующий корень.

– Какой, например?

– Ну, например… «LOVE» – Любовь.

Все опять засмеялись. Валерия брезгливо поморщилась. Я помотал указательным пальцем перед собой.

– Нет, Лера, не в смысле «Трахарь», как вы опять наверняка подумали, а «LOVE-ТАРЬ», от слов: «LOVE» – Любовь, и «Тарь» или «Тэрь», с алтайского – «Небо». Короче, «Небесная Любовь» получается…

Лера снисходительно посмотрела на меня, явно пытаясь перевести общение на серьезный тон и конструктивную беседу.

– Ну, а все-таки, Андрей, на кого охотитесь? Если исключить вариант любовных похождений.

Я выдержал пятисекундную драматическую паузу и произнес, театрально понизив голос:

– За светлыми Душами.

– Ой, – пробормотала Валерия, – с вами очень сложно понять, где вы шутите, а где нет.

– Что, опять возникла негативная ассоциация? – усмехнувшись, спросил я. – Да расслабьтесь, я охочусь за светлыми Душами не для того, чтобы погубить их, ассоциативно с Сатаной, как вы, Лера, опять же, сто процентов, первоначально подумали.

– А для чего тогда?

– Чтобы защитить.

– Защитить? От кого?

– От острых граней этого мира. От мутных потоков, искажающих их чистое восприятие. Мир творчества очень уязвимый. Он нуждается в защите. Но прежде чем защитить кого-то, его нужно выследить. Так же, как нужно выследить того, кто за ним охотится. Это целая мистерия. Тут может справиться только профессиональный Охотник. Простите… Ловитарь.