Хантер

Портер пришел в себя, когда кушетка мягко вынесла его из лечебного модуля универа. Ощущение было восхитительным. Голова свежая, усталости и боли как не бывало. Он соскочил с кушетки и потянулся. Давно он не чувствовал себя так хорошо. Спохватился и посмотрел на левую руку. Несколько швов от биосварки тянулись от локтя до запястья. Попробовал сжать кулак и понял, что рука пока не восстановилась, но боли нет. Портер обошел медицинский блок. Помещение универа поражало своими размерами. Метров на двести в темноту уходили универсальные блоки, здесь можно было получить все, что человеку было нужно. Странно что он никогда не слышал о таком большом универе. Этот был рассчитан на одновременное и непрерывное обслуживание десятков, если не сотен пользователей. Но никого не было. Тишина. В городе работали несколько таких универов, но вряд ли они бывали настолько пусты и безлюдны. Кому-то всегда что-нибудь было нужно. В городе до сих пор вели активную жизнь несколько десятков тысяч человек. Остальные, погруженные в вирт и подключенные к домашним синтезаторам, медленно, но неизбежно переходили в растительное состояние.

У ближайшего терминала Портер сел в кресло и вызвал операционное меню. Ему нужна была одежда. С кушетки медицинского блока он встал голым. Универ, включенный в общую сеть, знал его вкусы и параметры. Но ничего не вышло. Браслета-коммуникатора на руку не было. Портер потрясенно смотрел на запястье. Снять его коммуникатор невозможно. Разве что вместе с рукой. Однако рука была, а коммуникатора не было. Совершенно понятно, почему универ его не узнавал. Бред. Портер стоял голый перед универом и не мог потребовать одежду. Не мог вызвать свой элекар. Он не мог абсолютно ничего сделать. Ни одна дверь в городе, закрытая на электронный замок, не откроется перед ним. Ни один информаторий не ответит на его вопрос. Даже его домашний кухонный синтезатор откажется готовить ему кофе. Портер оглянулся вокруг. Ему необходима связь с Орденом. Он предполагал, что связь его браслета с Орденом восстановится, и он сможет жить своей прежней жизнью.

– Хантер, я могу вам помочь?

Из темноты к Портеру шла Лора Геккель, следом за ней неуклюже семенил необъятный Франц.

– Как вы его сняли? И зачем?

Уточнять не было смысла. Лора и этот странный толстяк отлично понимали, о чем он спрашивал. Непомерно толстый человек, Франц, улыбаясь кивал. Словно соглашаясь с недоумением Портера. И недоумение это явно доставляло ему удовольствие. Второй мужчина, которого едва было видно за огромной тушей, презрительно прищурился. У него было брезгливое, злое лицо. Худое, изможденное и безволосое. Даже бровей не было. Высокий лоб прорезали вертикальные линии, словно под тонкой его кожей, проступали линии черепа. Странный человек в темно-сером костюме держался в темноте. Портеру он не понравился с первого взгляда. Лора обернулась к толстяку за объяснениями.

– Его коммуникатор был заблокирован, работал только в одну сторону – передавал данные Ордену. Я его заглушил, естественно, но если бы он вышел за мой контур безопасности, тут же передал бы весь скопившийся пакет данных Искину. А вам, господин Портер… Вас же так зовут? Я прав? Этот коммуникатор уже не был нужен. Все его порты, кроме передачи данных, выжгли.

Голос у Франца был странный. Писклявый, высокий, неживой. Как будто говорил не человек, а детская игрушка из прошлого, с плохим динамиком и набором из пары десятков слов. На круглом, заплывшем лице мимика отсутствовала напрочь. Только маленькие глазки, смотрели внимательно и всерьез. А еще Портер помнил, как быстро работают с кодом пальцы этого человека.

– Сейчас я все устрою, универ выдаст вам одежду и все прочее… – Франц тяжело дыша сел на стул возле терминала. Ему было тяжело ходить. Наверное, любое движение давалось ему с большим трудом. Он подключился к терминалу со своего планшета и спросил:

– Что вы предпочитаете? Я не могу сейчас использовать ваш профиль, его больше нет в активной системе. Поэтому придется выбирать… – Он снова прошелся пальцами по виртуальной клавиатуре, – Выбирать между униформой техника или костюмами для Хэллоуина, например, – Франц улыбнулся.

– И что там за костюмы? – заинтересовалась Лора, заглядывая через плечо Франца?

– Техник подойдет, – Портер чувствовал абсурдность происходящего. Они смеются на ним? Все это розыгрыш? Стоять голым и беспомощным, делая вид, что это нормально… Ничего глупее просто представить себе нельзя.

Лора рассмеялась. Как будто она могла читать мысли Портера. И от этого смеха Портеру захотелось что-нибудь сломать. Врезать, например, в это безволосое лицо человека, что молча наблюдал за ними из темноты. Чтобы кровь брызнула… Хотя, скорее всего, именно этот человек привел сюда Портера, почти принес. Портер запретил себе мысль о драке. Франц завершил ввод команд, и универ, спустя пару минут, выложил в секцию выдачи свернутую, еще теплую униформу техника с черным треугольным логотипом ордена на комбинезоне.

– Зря вы отказались от костюма, – он показал экран планшета, где что-то непереносимо золотое блестело пуговицами и вензелями, – Вам бы пошел викторианский стиль.

Лора Геккель снова рассмеялась. Ее как будто развлекало все происходящее, хотя ничего забавного не происходило. Портер одевался, стараясь не смотреть на нее. Плотное теплое белье, потом комбинезон, мягкие пружинящие ботинки. Униформа стерла какую-то его часть. Превратила его в безликого техника. Единственная профессии, пока еще востребованная в опустевшем городе.

– Да, господин хантер, в этом костюме сегодня вы будете чувствовать себя неловко. Вы ведь останетесь на ужин?

Портер устал от этого дурного сна.

– Вы можете доставить меня в инфоцентр Ордена? Я сам добраться не смогу, – кивнул на непривычно голое запястье Портер.

– Вам бы не стоило туда ходить, господин Портер. – тяжело выдохнул Франц. В голосе его слышалось сочувствие, и это снова задело Портера. Ему не нужно сочувствие. И весь этот цирк в подземелье тоже не нужен. Он разберется со своими делами сам.

Лора покачала головой:

– Франц, объяснять это ему бессмысленно, я поеду с ним. А потом мы вернемся и поговорим.

Франц кивнул, тяжело сполз со стула и медленно побрел в темноту. Покачиваясь и шурша бесформенным одеянием, свисающим до самого пола. Безволосый человек в сером костюме исчез незаметно и беззвучно еще раньше.

– Пойдемте, Портер. Я вам должна. Хотя могла бы и забыть об этом.

– Вы ничего не должны мне, мисс Геккель, но я буду благодарен за помощь.

Ему нужно было вернуться к себе вчерашнему. Утренний кофе, омлет, привычная одежда из двадцатого века, виниловые пластинки, знакомый комфорт элекара, понятные распоряжения куратора. Ему нужна была его жизнь, а не эти разговоры о неизвестных ему Пророках. Что-то внутри Портера кричало, что возвращаться некуда. Что все кончилось. Но он не хотел слушать ни себя, ни кого бы то ни было. И еще. Он чувствовал, что за ним наблюдают. Может, Франц? Этот удивительный человек, такой огромный и неповоротливый, с бесновато-быстрыми пальцами, маленькими глазками и детским голосом? Это ведь его мир. Его дом. Портер чувствовал опасность, как бывало чувствовал ее в дальних вылазках, когда к нему подбиралась банды бесов, или когда в темноте леса он слышал шорох шагов опасного зверя, медведя или росомахи.

Лора вела его длинным темным коридором. Портер удивлялся, что им до сих пор не встречались окна. Подтверждалось его ощущение, что они находятся где-то под землей. И действительно, они поднялись по лестнице на несколько пролетов, прежде чем очередной серый коридор привел их к выходу из здания. После тусклых древних ламп, свет осеннего дня ослепил его, и он остановился на пороге.

– Что это за место? – ему не хотелось ничего спрашивать у Лоры Геккель, но привычка возобладала. И еще он помнил: «мисс Геккель – приоритет». Это было последнее распоряжение куратора, которое никто не отменял.

– Это бывшие склады. Когда-то здесь рядом был грузовой порт, а склады связывала с ним короткая железнодорожная ветка. Вы знаете, что такое железная дорога?

– Конечно.

– Потом, когда порт потерял актуальность, это был центральный логистический хаб на острове. Потом все вообще потеряло не только актуальность, но и смысл. Сейчас эти помещения забиты старьем, ржавыми контейнерами и мусором. Но здесь автономная инфраструктура, выход к воде, и все это почти в центре города. Поэтому Франц и Коста устроили здесь свой… – она сама себя прервала, – Боюсь, вам все это неинтересно и не нужно знать, господин хантер.

Она сказала «господин хантер», с точностью скопировав интонацию Франца.

Столько всего произошло за сутки… Портер оказался в эпицентре самой странной истории, которая могла бы с ним случиться. Филипп Марлоу с уважением молчал. В такие закрученные истории, кажется, не попадал даже он.

08. Сны, предположения и предательство

Коста спал и ему снился город. Город и снег. Снег шел вверх. Город осыпался в небо белыми хлопьями. Они медленно вальсировали в черное небо, чтобы уже никогда не вернуться. Во сне Коста знал, что снег скоро упадет в небо. Снежный танец – это только приглашение. Вслед за снежинками и его, Косту, тоже унесет в небо. В черную бездну. Пока небо наверху, мы спокойны. Пока снег падает вниз. Но когда вдруг ты понимаешь,что все вокруг проваливается в небо, и пропасти этой нет конца… что космическая бездна уже смотрит на тебя, знает тебя, ждет тебя…

Коста ночами боялся спать, он старался выспаться днем, а по ночам, работал. С приходом темноты его начинала бить дрожь. Работа помогала отключиться, забыться и пережить ночь. Вернее, раньше он работал, напомнил себе Коста. Сейчас он выходит в вирт. И тщательно скрывает это постыдное бегство из реального мира, такое привычное для обитателей города и такое непристойное для божества. А Коста был богом. Одним из создателей. Частью невидимого, никому не известного, но всесильного пантеона. Сейчас, когда ночь позади, Косте как всегда кажется, что он преувеличивает собственные страхи. И даже походы в Вирт напрасно скрывает. До него уже давно никому нет дела. Боги рассыпавшегося на части мира заигрались в свои собственные маленькие игры и предоставили мир самому себе. Впрочем, Косте действительно никогда не было дела до мировых проблем, добра, зла и прочей анархистской чуши Винсента, так увлекавшей остальных. Лора – единственная важная для него часть мира. Вокруг нее кружит вселенная Косты. Лора Геккель – центр его мира, его боль и его единственная ценность.

Коста давно не выходил на открытый воздух. Это небо. Все из-за него. Коста чувствовал его угрозу и только надежные стены, камень и бетон помогали оставаться в безопасности. Черное небо тянуло вверх. Как магнит тянет железные опилки. У Косты не было ничего, за что бы он мог удержаться, ноги его бессильно отрывались от земли. Коста закричал, пытаясь ухватиться за чугунную ограду… Проснулся. Проклятье. Он все-таки заснул.

Снова весь мокрый от пота и дрожащий он лежал на полу, вцепившись в ножку кровати. Одеяло тоже было на полу, значит, он опять упал с постели. Когда-нибудь он свернет себе шею и не заметит этого. Коста засмеялся, представив себе такую дурацкую смерть. Засмеялся, хотя ему снова хотелось плакать. Кто-нибудь, увидев сейчас этого слабого, испуганного человека в мокрой от пота пижаме, тоже засмеялся бы. Дягилев бы смеялся и Франц и даже Винс. Коста знает, что он жалок и смешон. Потому и смеется над собой. Но что он может сделать? Один на один с небом, он беззащитен. Он бессильный бог.

Коста знал, что страх – это мерзость, которая существует только у него внутри. Знал, что другие люди не боятся упасть в небо, и он тоже не боялся этого раньше. Но знание – это одно, а чувство – другое. Страх Коста чувствовал. Каждым своим нервным окончанием. И знание не помогало. Страх постепенно уходил. Ночь кончилась, уползла в свое черное логово небесной бездны, наступал день.

Коста побрился, тщательно уничтожая всякую растительность на лице. Медицинский блок в их универе помог ему справиться со всеми волосами на теле, кроме тех, что росли на лице. Этого подобия бороды и усов – редких жидких волосков, не похожих на нормальную бородой. Инженерия тела была бессильна перед его щетиной на подбородке. Хотя он не исключал того, что Орден нарочно издевается над ним, ограничивая универ, чтобы напоминать Косте – он человек и есть ограничения для него непреодолимые. Как ожирение для Франца. Да,Коста подозревал, что ожирение Франца, превратившее его из спортсмена и обаятельного красавца в тестообразное чудовище – дело рук Ордена. Кажется, Франц тоже подозревает это, но не может поймать Искина за руку.

Коста оделся. В его гардеробе преобладали графитный и антрацитовый цвета. Он сам разработал для себя линейку костюмов темно-серого цвета с оттенками серебра. Синтезатор в его подземных апартаментах каждое утро печатал для него свежий костюм. После душа, кислородного коктейля и завтрака Коста чувствовал себя совершенно другим человеком. Испуганный маленький человечек исчез, остался мизантроп, циник и анархист. Бог. Одинокий и эгоистичный, как все боги.

Франц был единственным человеком, с которым Коста виделся почти каждый день. Они вдвоем занимали портовый складской комплекс. Коста выбрал себе многоуровневые подвалы, а Франц предпочитал первый этаж, он избегал лестниц, лифтов. Его тяжелое неуклюжее тело страдало от любой необходимости подниматься или опускаться. Оно страдало даже от недолгих передвижений в одной плоскости. И это удивляло всех, кроме Косты.

Коста пошел искать Франца в его аппаратный зал. Защищенное от любых внешних факторов сердце Франца – вычислительный центр, который он сам оборудовал. В центр Коста войти не мог. Никто не мог. Даже Дягилев, который помогал Францу с проектированием и монтажом систем безопасности, не входил в алтарь Франца. Коста ждал Франца в их гостиной – огромном пространстве, переполненном старой мебелью. Им обоим чем-то нравился этот бесконечный темный зал. Андроид, помогавший им по хозяйству периодически менял освещение в зале, и Коста с Францем встречались то в окружении диванов, поставленных этажами друг на друга, то среди кресел и венских стульев, то в кольце стеллажей из буфетов и бюро. Винсент когда-то оценил их своеобразную гостиную и сказал, что это аналогия всего современного мира – бесполезного склада ненужных вещей. Никто и никогда не будет пользоваться этой мебелью.

Коста выбрал для себя кресло с широкими деревянными подлокотниками, обитыми коричневой потрескавшейся кожей. Серебристо-серый андроид бесшумно подкатил в ожидании распоряжений. Коста попросил чай.

– Как ты можешь пить эту бурду? Это ведь даже не похоже на чай. Если только цветом, – раздался высокий, срывающийся на фальцет, голос Франца.

– Ничем не хуже того, что вы называете кофе. И на самом деле похоже на чай. Ты плохо помнишь довоенный чай. В нем не должно быть ярко выраженного вкуса, только ощущение бодрости и терпкий горьковатый запах.

– Зачем мне это помнить, Коста? Я и до войны не любил чай.

Их перепалки возникали спонтанно, по любому самому неожиданному поводу. Они развлекались. У них не было других собеседников.

Франц, тяжело дыша, провалил свое дряблое жирное тело в кожаный диван необъятных размеров. Неудобно было, кажется, и дивану, и Францу, но никто из них не жаловался.

– Что ты думаешь об этом хантере, Франц? Мог он убить Винса?

– Ты же знаешь мою точку зрения. Это Пророк. Орден не будет врать нам в этом. Кто конкретно исполнил его приказ, не имеет значения. Но если уж ты спросил… Лора доверяет хантеру. И он защитил ее. Зачем ему убивать Винса и защищать Лору? Пророк хочет убить нас всех, ему не было смысла спасать Лору.

– А если он просто хочет втереться в доверие? И сейчас, зная нас, наше укрытие, он…

– Слушай, Пророк и без этого знает все наши бункеры. У нас же общая сеть. Мы знаем о нем, он знает о нас. Это паритет. Или мне хотелось бы так думать. Единственное, что меня смущает в этой истории – Винс. Я ведь был уверен, что Пророк – его проект. Маленькая кость в горле Ордена, попытка создать нашему зарвавшемуся Искину конкуренцию.

Коста кивнул и ответил:

– Винс мог бы покончит с собой гораздо менее сложным способом. Да, хотя бы в своей секте Уставших… странно. Странно представить себе, чтобы Винсент решил покончить с собой… Может, в твоей версии и нет противоречия. Винс давно был зациклен на саморазрушении. Если подумать, анархизм в концепции Винса очень близок идеям всеобщего эскапизма. А от эскапизма до суицида один шаг.

Коста маленькими глотками пил зеленый чай, который принес андроид и думал, что Франц, как всегда, слишком полагается на себя. Слишком самоуверен. Франц думает, что он гений. История переполнена неудачниками, которые считали себя гениями. Первое, между прочим, не исключает второго.

– А что ты думаешь насчет Лоры, Франц? Она хочет добавить в нашу тесную компанию еще одного альфа-самца? Взамен потерянного?

– Я все ждал, когда же ты свернешь на Лору, – Франц захихикал детским булькающий смехом.

Коста не в первый раз подумал, какой он уродливый. И это необратимо. Три попытки решить проблему ожирения с помощью медицинского вмешательства привели только к тому, что Франц окончательно превратился в жирный булькающий источник дурных запахов. После третьей и последней попытки их медицинский модуль зарегистрировал необратимые генетические изменения и рекомендовал покой и вирт. Коста помнил, каким был Франц раньше, до войны. Как он мог терпеть сейчас свой чудовищный образ? Как жестоко, если это все-таки ловушка Ордена… Как Лора могла спать с ним? Лора. Боль всей его жизни. Мысли его возвращаются к ней ежеминутно. Эта сука переспала со всеми, кроме него. Как будто он чем-то болен. Как будто он – не единственный человек в мире, который ее заслуживает. И любит долгие годы. И все же она предпочла Винса. Хотя тот не пропускал ни одной юбки. И будучи уже с Винсом, она по очереди переспала со всеми: с Дягилевым, с самодовольным Францем, когда он еще не был похож на жабу, с тощей стервозной Анной, которая ровным счетом ничего не значила и сгинула где-то на юге. Только его, человека преданного ей всем сердцем, она игнорировала. Коста смотрел, как смеется этот расплывшийся на диване человек, похожий на растаявший в жару кусок торта. И представлял себе обнаженную Лору, сидящую на этой туше верхом. Хорошо, что Винсент умер первым. Это справедливо. Ему слишком легко все давалось. Все, в том числе и Лора. Возможно, Франц будет следующим? Он, Коста, был бы не против…

– Ты стал лучше спать, друг мой. У тебя посвежело лицо, – Франц хрюкнул. Это был один из вариантов его нового смеха.

– По-прежнему мучаюсь, Франц. Никакого просвета.

– Откажись от вирта и читай на ночь бумажные книги. Рецепт Дягилева.

– Я ненавижу вирт, Франц, ты же знаешь. А Дягилев сам не смог отказаться от вирта.

– Никто не может отказаться от вирта, он реальнее, чем реальность. После него наша жизнь кажется сном и хочется проснуться.

Франц пил кофе из большой кружки, которую привез ему андроид. Каждое движение его отдавалось поскрипыванием кожи дивана. А пальцы его левой руки поглаживает шов на коже подлокотника. Два пальца, средний и безымянный как-будто ласкали женское тело. Франц не замечал этого. Коста часто ловил его на подобных жестах и думал о том, что в вирте делает сам компьютерный гений.

– А ты, Франц, почему ты не останешься в вирте насовсем? Ты же хочешь этого.

– Я, Коста, боюсь пропустить самое интересное. Мне кажется, оно вот-вот наступит. Возможно, когда закончится история с Пророком, я уйду в вирт. Мне давно пора.

Франц вздохнул. Ему давно пора, это правда. И, видит бог, он заслужил покой. Парадокс в том, что Францу был не нужен покой. И больше всего на свете он ненавидел свою немощь, свое чудовищное тело, когда-то сильное и красивое. Он терпел Косту, видел его жгучую ненависть, удивлялся ей. Но альтернативы не было. Их странная противоестественная дружба была удивительно стойкой.

– Мне сегодня кажется, что Винс гораздо больше нас с тобой знал об Ордене. Жаль, что так вышло… Слишком рано. А с этим хантером история гораздо более странная, чем ты думаешь. Его браслет никто не блокировал. Я все проверил. Его браслет просто перестал работать. Представления не имею, как можно было выжечь девяносто процентов его функционала и сохранить связь. Для чего?

– Думаешь, это тоже сделал Пророк?

Франц пожал плечами. Вышло это так, словно колыхнулось его огромное тело и диван заодно.

Все они, боги нового времени, уже давно называли Искусственный интеллект, Искин, Орденом. Один только Франц уже тридцать лет говорил «Искин». Так он назвал свое детище когда-то, взломав и объединив вычислительные центры трех крупнейших мировых разработчиков.

– Уверен. Искин впервые за долгие годы снова ищет и не находит причины. Я бы сказал, что он в замешательстве. Хантер – первый человек вне системы. И Орден не может решить, что с ним делать. Убить или беречь. И при этом Орден, кажется, не может удержать его в фокусе внимания. Как будто наш хантер соскользнул в параллельное измерение. Он вроде бы здесь. Для нас с собой он однозначно здесь. Мы не видим его особенностей. А для Искина мистер Портер неожиданно стал мнимой единицей, учитывать которую практически невозможно.

Франц с улыбкой, едва заметной на его круглом лице, наблюдал за Костой. Коста думает, что никто не знает о его договоре с Орденом. Никто кроме Франца. Орден не в состоянии утаить от Франца свои отношения с Костой. Орден предложил Косте вирт. В обмен на небольшую услугу. И Коста, непреклонный и ненавидящий все на свете, пошел на сделку. Потому что в его виртуальной вселенной Орден создал модель Лоры. Абсолютную ее копию. Франц тайком наблюдал за Костой и виртуальной Лорой, поражаясь, насколько сложной может быть модель реального человека. Орден скопировал не только ее внешность, голос, манеру поведения. Нет, он настолько глубоко воспроизвел Лору, что Лора в вирте и Лора в реальности стали неразличимы. И виртуальная Лора, также как реальная, игнорировала Косту. Всякий раз по-разному. Она унижала его. Примерно так же, как реальная Лора унижала реального Косту. Почему Искин не сделал ее более покладистой? Почему не сделал ее влюбленной в Косту? Наверное, Искин знал Косту лучше, чем Коста знал себя. Поэтому Коста залип в вирте. Попал в паутину Искина и уже не выпутается. И еще. Франц знал, что пообещал Коста Ордену. Знал о предательстве.

09. Там, где обитают бесы

Портер и Лора Геккель вышли на улицу через узкую железную дверь, неприметную на фоне огромных запертых грузовых ворот. Наверное, сюда когда-то въезжали грузовики, но с тех пор прошли многие годы.

На город обрушился шторм, и Портеру казалось, что они очутились в самом центре бури. Ветер тянул по земле кусок скрежетавшего металла. Похоже где-то сорвал крышу и теперь не знал, что с ней делать. Кривой и черный как больной зуб, железный лист царапал тротуар. Вдали над океаном полыхнуло. Молнии перечеркивали небо. Гром хрипел и клокотал. Город терпел, вцепившись каменными корнями в край материка. Портер ухватился за решетку ограждения. Ветер так рванул, что он почти упал на землю. Лора прижалась к нему, держась за его новый рабочий комбинезон обеими руками. Элекар Лоры стоял за оградой, и они медленно шли к нему, пригибаясь от ветра. Снова почти над головами их ухнул гром. Удары его смешивались с воем ветра. Рядом треснул высокий платан. Портер увидел, как его ствол согнулся и сломался словно игрушка Дерево упало на железную ограду, окружавшую территорию бывших складов. Одна из секций ограды вывалилась. Стихия неистовствовала, и Портер испугался, что сейчас ветром снесет всю ограду и двух, уцепившихся за нее людей. А потом их потащит как тот кусок крыши, со скрежетом по тротуару, ломая и кружа по безлюдным улицам. Мать бурь осматривала город. И он ей не нравился. Наконец, Портер и Лора добрались до элекара. Дверь за ними мягко задвинулась, отсекая рев ветра. Внутри элекара было тепло, уютно горела оранжевая подсветка панели приборов. Каплевидная форма и прочное тонированное стекло пока успешно противостояли ветру.

– Вам совсем не обязательно ехать со мной, мисс Геккель. Только до информатория Ордена. Дальше я справлюсь.

– Я уже еду с вами, Портер. Я знаю, что будет дальше. Мне хочется посмотреть, как вы справитесь. И, возможно, вам потребуется моя помощь. Хотя мне уже порядком надоело смотреть, как вы бьетесь лбом о стену и не видите ее.

Портер пожал плечами. За два дня он успел привыкнуть к присутствию в своей жизни этой странной женщины. С ней по-прежнему вопросов было гораздо больше, чем ответов. Вернее сказать, вопросы вокруг нее росли в геометрической прогрессии. А ответов не было совсем. Ему нравилась ее смелость. Он никогда не встречал таких. Была раньше точка зрения, что чипы, блокирующие агрессию в поведении человека, убивают заодно другие важные свойства. В том числе смелость, независимость, умение принимать быстрые и нестандартные решения. Была даже группа политиков и ученых – противников чипирования, которые утверждали, что чип станет концом человека, как вида. Исчезнет агрессивность, а за ней и все важнейшие условия естественного отбора. Что, в свою очередь, приведет к вырождению и исчезновению вида homo sapiens. «Вся теория эволюции», – говорили они, – Об этом». Им возражали, что ядерные удары, эпидемии и голод уничтожат цивилизацию гораздо быстрее. Спустя несколько месяцев дискуссии остались позади. И политики, и врачи, и ученые выстроились в очередь к зиккуратам Ордена. Потому что вместе с имплатнированным чипом Орден гарантировал все. Еду, одежду, энергию и здоровье. И ничего не просил взамен. Сорок лет назад, чипирование охватило всю территорию страны. Вместе с чипами пришли универсальные синтезаторы, решивший все прочие проблемы. Люди перестали охотится на людей. Спустя несколько месяцев почти полностью исчезли преступность, наркомания, болезни. Экономика и политика стали частью истории, которую по инерции преподавали в редких сохранившихся школах. Социальное неравенство закончилось вместе с экономикой. Политика в считанные месяцы превратилась в атавизм. Орден стал всем. Теперь новорожденный младенец получал имплантат-чип нового поколения в первые секунды жизни. Впечатывание в ДНК – так называли это образованные люди. Пока еще оставались образованные люди. Интересно, какими были эти улицы лет пятьдесят назад? До войны. Заполненный людьми город бурлил. Его называли центром мира, и здесь жили двенадцать миллионов человек. По данным Ордена сейчас население всей планеты не превышало десяти миллионов. А в городе жили чуть больше десяти тысяч активных жителей и раз в десять больше «виртуальных пустышек» – тех, кто полностью погрузился в вирт. Пустышек Портер не понимал. Уж лучше Секта Уставших и осознанный конец. Много раз видел он истощенных и неподвижных людей, вросших в вирт. Грязные, зловонные и беспомощные существа, мозг которых паразитирует в бесконечном виртуальном пространстве. Говорят, что пустышки счастливы. Говорят. Мать Портера ушла в вирт, когда ему было десять.