Ден Ковач
Хантер
Пролог. До Ордена.
Война длилась слишком долго. Годы катились серыми могильными камнями. Была ли правая сторона? Кому это теперь важно. На втором десятилетии стало ясно, что нет на планете такой силы, которая бы могла остановить это безумие. Правительства, ядерные державы, миротворцы – все они сражались друг с другом, объявляли себя освободителями, кричали о военных преступлениях противника.
Спасения не было. Бомбы, ракеты, беспилотники, штурмовые отряды и мародеры, не отличимые от штурмовых отрядов. А потом все рухнуло. Сначала связь, потом мировая сеть, потом спутниковые коммуникации и навигационные системы. И война затихла. Замерла. Оказалось, что для войны были необходимы не патроны и снаряды, а связь и логистика. В течение одного дня надежно защищенные секретные правительственные серверы сгорели. Превратились в груду металлолома дата-центры мировых гигантов. Башни мобильной связи застыли мертвыми стальными деревьями, а подземные и подводные кабели замерли словно бесконечные кольца змея Васуки. Все кончилось? Нет. Следом за войной пришли болезни. Волна за волной они очищали планету от людей.
В эти последние дни, в разрушенных городах появился таинственный Орден. Неизвестно откуда он взялся и кем был основан. Был ли он религиозным орденом или светской мистерией? Незачем, да и некому было разбираться. Орден принес с собой все: лекарства, энергию, продовольствие. Все, с одним условием – имплантация чипа антиагрессии. Остатки человечества выстроились в очередь у бетонных зиккуратов Ордена. Лишь единицы не приняли имплант. Мир был спасен, но спасение это стало глотком опиума перед смертью. Мир медленно угасал. Крутился и шипел как виниловая пластинка, что дошла до последней дорожки и не может остановиться. Здесь и начинается наша история.
Глава 1. Девушка с глазами эльфа.
У нее были глаза эльфа. Огромные, очень светлые глаза какого-то странного серо-зеленого цвета. Слишком светлые для этого темного мрачного города. Слишком красивые для этих мест и времени года. Слишком. Она выглядела усталой. Бледность кожи ее казалась прозрачной. Словно ей не хватало солнца. Словно ее жизнь вот-вот должна оборваться только лишь по причине своей неустойчивой, несовместимой с самой жизнью хрупкости. Впрочем, солнца в этом городе не хватало всем, а жизнь… Жизнь уже давно перестала быть способом существования белковых тел.
Портер отвел взгляд от ее лица, равнодушного, отстраненно-безучастного ко всему. Истерика? Химия? Острые высокие скулы, тонкие дрожащие губы. Совсем не стандарт красоты сегодняшней, красоты нарочито живой, бурлящей. Красоты крупных форм, больших мягких губ и струящихся по телу мерцающих татуировок. Девушка стояла босиком на залитом кровью полу и куталась в клетчатое одеяло. Она мерзла, а Портеру хотелось открыть окно. В этом душном доме совсем нечем дышать. Тяжелый, жаркий воздух угнетал его. Особенно после дождливой осенней прохлады улиц. И еще здесь слишком отчетливо пахло смертью. Не кровью, нет, хотя крови тоже было достаточно. Смерть отвратительна, когда приходит внезапно и забирает того, кто не готов к ней. Впрочем, те, кто добровольно идут навстречу смерти пахнут так же. Те, кто медленно высыхают в шезлонгах жизнеобеспечения вирта, тоже пахнут. Вступившие в Церковь Уставших, забывшие себя в глубине виртуальной реальности, отравленные стимуляторами в рейвах новой волны… как мог бы сказать Филипп Марлоу, все мы пахнем смертью, только дорогу к ней выбираем разную.
Мертвый мужчина выбрал кратчайший путь и поэтому зловоние его было удручающим. Удивительно, но он был из адептов Церкви Уставших. Черная, недвижная теперь, голограмма-татуировка иерарха Церкви говорила без слов. Впечатанный в коже лба третий глаз был закрыт. А вот оба его синих глаза широко распахнулись и смотрели в потолок. Но ничего не видели. Этот человек собирался уйти и ждал своей очереди, своего жребия, что разыгрывали по ночам в подземной церкви Уставших. Он каждый день провожал кого-то в темноту небытия, закрывал чьи-то глаза, а вот свои закрыть не сумел. Зачем убивать того, кто добровольно идет к смерти и ждет ее? Зачем отнимать жизнь у того, кто не держится за нее и готов расстаться с ней в любую ночь? Зачем вообще убивать в этом безлюдном, едва живом городе, где людям больше нечего делить с другими людьми. Где имплантированный при рождении чип подавляет любые действия или эмоции, связанные с агрессией. Может быть, ответ – это она? Портер снова посмотрел на девушку с глазами эльфа. Вполне возможно. Несвоевременная смерть мужчины слишком часто бывает связана с женщиной, сказал бы Филипп Марлоу. Портер усмехнулся. Все подобные предположения – лишь его собственная игра в частного детектива из довоенного прошлого. Ему нравились таинственные и мрачные истории, он с удовольствие разыгрывал в своем воображении роль крутого парня в шляпе и черном длинном пальто. Филипп Марлоу – его герой. Во всем послевоенном мире, не найдется, пожалуй, человека, который бы помнил это имя. Великие детективы прошлого, великие актеры прошлого. Все, что касается прошлого уже давно никого не интересует. Ни прошлого, ни даже будущего. У этого тусклого города и разбитого вдребезги мира не осталось ничего, кроме настоящего. В этом настоящем мире убийство невозможно. Разве что нелепая случайность. Насильственные преступления не совершаются в обществе, где люди с рождения не способны на жестокость. Чип антиагрессии или «Чип мира», как его называли в самом начале, после войны устранил не только преступность, но и все связанное с ней: полицию,суды, тюрьмы, законы. Нет никаких законов. Зачем они нужны, если люди больше не могут причинить друг другу вред?
Тогда для чего Орден прислал его сюда? Это не работа для хантера. Разве что… Орден безусловно знал о его увлечении мрачными детективными историями, не мог не знать. Весь домашний сетевой трафик Портера состоял из темных историй, в которых Сэм Спейд или Мистер Марлоу идут по следу убийц. Вероятно Орден рассчитывал использовать единственного человека, который всерьез готов рассматривать гипотезу умышленного преступления. Хантер по имени Портер. Человек без чипа. Вероятно. Хотя пути Ордена неисповедимы, а Хантер получивший задание не вправе требовать объяснений. Портер всего лишь пытался рассуждать как его любимый Филипп Марлоу, но все цепочки дедукции рушились, как только он встречался взглядом со светло-серыми глазами девушки-эльфа.
– Значит, это произошло совсем недавно? Полчаса? Час? Два часа назад? Вы все это время были здесь, с ним? Видели, кто это сделал?– Портер, задавал вопросы, не глядя на девушку и похлопывая себя по карманам в поисках пачки сигарет.
– Я не знаю, когда это случилось. Я только вернулась, а он здесь сидит, – девушка прерывисто вздохнула и постаралась еще сильнее завернуться в плед.
Руки Портера, наконец, перестали искать сигареты, он напомнил им, что бросил курить, искать нечего. А потом заставил их поглубже опуститься в карманы пальто. Он не собирался начинать заново, даже если ему придется разгребать и осматривать десяток таких же зловонных трупов.
– А где же вы были? – он взглянул на девушку как можно более равнодушно.
– На вечерней службе. Я готовилась к ночному Жребию. И Винсент там должен был быть. Но его там не было.
– Да, в таком виде не ходят на службу. Даже на вашу.
Девушка наконец внимательно посмотрела на Портера. Он что пытается шутить? Она была невысокого роста, но держалась, так словно была выше Портера. Определенно, она ведет себя совсем не так, как обычные горожане. Равнодушно? Нет. Но и без истерики, без паники, без непреодолимого ужаса при виде смерти. Она ошеломлена. Пожалуй, сейчас не лучшее время, для иронии. Портер знал, кого она сейчас видела. Слишком худого, слишком небритого, слишком злого чужака. Блуждающая татуировка черного ворона скользила по его бритому виску и высокому лбу. Ворон то, распахивал крылья, то медленно поворачивал голову с массивным клювом. Татуировка действующего хартера. Человека без чипа. Таких она наверняка никогда не встречала, но наверняка слышала. Равнодушный к смерти, агрессивный, способный на жестокость. В отличии от нее и всех, кого она знала. Хантеры в городе немного. Портер и сам видел другого Хантера всего несколько раз за последние пару десятков лет. А эта девушка слишком молодо выглядит, чтобы знать что-то об этой жизни или временах до Ордена, до войны. Ее чип-имплант с ней всю ее жизнь. Новое поколение. Они не знали даже боли имплантации. Сытое, увлеченное собой поколение. Такие не узнают хантера на улице. Даже в компании их киберпсов. Такие, как эта девушка-эльф едва ли о чем-то думают всерьез. Слабые, озабоченные только поиском смысла своего бессмысленного существования. Именно поэтому такие приходят в церковь Уставших.
– Вы противник Уставших? Вам не нравится наша церковь?
– Секта. Ваша секта. И мне она, действительно, не нравится. Но вопрос не в этом. Мне интересно, почему ваш друг расстался со своей печенью здесь, в этой темной, душной комнате. Вместо того, чтобы принять ядовитую таблетку на вашей вечеринке.
– Винсента убили. Как вы можете так говорить? Вы должны найти того, кто это сделал и…
Губы ее дрогнули. Портер все еще пытался понять, что с ней не так. Почему защитные функции ее чипа не срабатывают, когда она говорит об убийстве, почему она не лежит в эмоциональной коме, здесь, рядом с этим мертвецом, которого очевидно хорошо знала.
– И что потом? Когда я найду их? – спросил он, глядя в ее огромные глаза, – Мне нужно будет их убить?
Она дважды прерывисто вздохнула, но сохранила спокойствие.
– Наказать. Натравить ваших псов. Или изолировать. Или… что вы обычно делаете с преступниками?
– А вы? Что бы вы сделали? – разговор затягивался. Портер глянул на часы. Уже должны приехать техники-клинеры, забрать труп и очистить помещение. Девушка говорила об убийстве. И она не Хантер, не одна из отверженного племени.
– А я здесь при чем? – она не испугалась, напротив, удивилась вопросу.
– Что бы вы сделали с убийцей? Убили бы? Так же вырвали бы ему печень? Око за око? – Портеру любопытно было, сумеет ли он сказать или сделать хоть что-то, активирующее ее чип. В ее огромных глазах он видел слезы. – И, потом, откуда мне знать, может, это вы потрудились здесь, чтобы угостить ваших уставших друзей.
Получилось. Портер замолчал. Все очень просто: шок перекрыл осознание ситуации. Теперь все предсказуемо. Скажешь им про кровь и приходит тошнота. Стандартная реакция. Девушка-эльф еще долго продержалась. Зачем он дразнил ее? Девушку отвернулась к стене, закрыла лицо руками, сжалась и согнулась в углу, давясь рвотой. Вот так. Хотел унизить, развлечься? Доказать себе и ей свою силу. Показать,что это не он, Хантер, ущербный, а они – чипованные слизняки.
Дверь открылась. В квартиру вошли двое техников в серых комбинезонах и масках дополненной реальности. Клинеры. За ними въехала пневмотележка. Портер кивнул на труп, и двое молчаливых мужчин загрузили на тележку тело. Почему до сих пор этого не делают андроиды? Странно. Зачем к одной пневмотележке добавлять двух неприветливых людей. Хватило бы андроида с манипулятором. Потом Портер попытался себе представить, что видят эти люди в своих виртуальных масках. Ясно, что они не видят труп, иначе бы они уже скорчившись в углу, выворачивая наизнанку желудки. Что они видят? Поломанный андроид-пылесос?
Один из техников провел магнитным считывателем вокруг головы мертвеца, еще раз.
– У него нет чипа. Можете забирать так, – сказал ему Портер.
Техник ничего не ответил. Он не видел крови, не видел смерти, его не удивило, что за левым ухом у мертвеца была кровавая дыра. Техники видели то, что показывали им их маски вирт-реальности. Сейчас Портер назвал бы их масками- нереальности.
Кто-то вырвал у мертвеца чип-имплант. Это, конечно, осложнит дело. Запись последних часов жизни покойника разрешила бы все вопросы. Но тот, кто это сделал, ошибается насчет своей безнаказанности. Есть множество способов найти человека в этом огромном, но почти пустом городе.
– Эй, парни, а убрать? – черная подсохшая уже лужа на полу, забрызганный кровью стены. Техники не обернулись и не ответили. Глаза их прятались за экранами шлемов, а наушники плотно перекрывали уши. В какой городе жили оба этих человека Портер не хотел знать. Они не слышали его, и возможно, даже не видели.
Портер выругался. Сначала про себя, потом вслух, когда поднимал с пола девушку с глазами эльфа и подталкивал ее к выходу. В этом доме оставаться теперь нет нужды. Он видел все, что ему нужно, она точно не сможет сама привезти здесь все в порядок и уж тем более оставаться. Хотя… кто их знает, этих уставших. Может, им нравится запах смерти. Но он не хотел думать о том, что она останется здесь одна в своем пледе. Тот, кто вырвал печень у мистера Винсента может быть рядом. И Портер опять внутренне усмехнулся. Драматично. Как в старом кино. Мистер Марлоу сказал бы: «Этому городу нужен исповедник. А я всего лишь продаю свечки на паперти». А может и не сказал бы, а просто закурил сигарету без фильтра, сунув большие пальцы за брючный ремень.
Что же делать с девушкой? Оставить с ней пса? Вполне себе вариант. Город поглотили тени. Они смешивались с контурами домов, разрушенных и пока стоявших наперкор собственной бессмысленности. Каменные пещеры, зараставшие лишайниками и мхами, слепые провалы окон, запертые навсегда подъезды. Редкие сохранившиеся фонари горели словно бы сами для себя, в основном на авеню.Так случайный прохожий, идущий невесть куда, говорит что-то сам себе. Только ради того, чтобы не чувствовать одиночество. Редкий фонарь светил на перпендикулярах стрит и отбирая крошечный фрагмент города у темноты.
Никого вокруг. Никакого движения. «Город давно мертв, – подумал Портер, – Он мертв, а мы бродим по его остывшему каменному лабиринту и сами стали мертвецами». Портер прогнал эту мысль, дурацкое романтическое сравнение. Нет, Филип Марлоу пошутил бы. Усмехнулся бы черство и цинично: «Сегодня слишком ветрено, чтобы оставаться на улице, даже в компании с такой красивой девушкой как вы, мисс». Так сказал бы Филипп Марлоу, а потом снял бы пиджак и набросил его на плечи девушки и… Да, хорошо им было в их двадцатом веке. Все было просто. Враги, друзья, виски, рычащие бензиновые двигатели красивых черных машин. И люди, люди, люди. Сильные мужчины и красивые женщины. В двадцатом веке они жили в этих домах, ужинали в ресторанах на первых этажах, вот как в этом навеки замолчавшем «Поющем блюз пингвине». Портер покосился на ржавую вывеску над разбитой витриной с изломанными решетками.
Филип Марлоу, в отличии от Портера, умел обращаться с женщинами и гораздо чаще виде трупы. Смерть уродлива. Это Портер уже знал и видел. Однако, особенно уродлива она, если тебе перед этим вырывают печень. Такую смерть Портер встретил впервые. Ветер закрутил полы длинного пальто вокруг его ног. У выхода из подъезда, на крыльце, огражденном черной низкой решеткой, Портера ждал пес. Киборг, отдаленно напоминающий собаку или, точнее, гепарда. Собранный из острых углов и матово-серых узлов-суставов. Да, он ведь решил оставить с девушкой пса. С псом она будет в безопасности. Однако пока Портер пока даже не выяснил ее имени. И еще ему хотелось бы задать ей несколько вопросов. Ладно, решил он, пусть все идет, как идет. Он просто представит себе, что бы сделал на его месте Филипп Марлоу.
На крыльце их встретил ветер. Резкий, сбивающий с ног. Пустая широкая улица в центре города, едва освещенная скупыми на тепло последними лучами ноябрьского заката. Ближайший фонарь горел метрах в пятидесяти.
Киберпес встал рядом с Портером. Он видит и слышит гораздо лучше человека. Что-то его насторожило. Их принято называть псами. Кто придумал это прозвище? Наверное, человеку нужны привычные знакомые слова и образы. Называя киборга из металла, керамики и белковых тканей псом, люди включали их таким образом в круг привычных вещей. И не боялись больше. И не обращали на них внимания. Даешь незнакомой вещи имя, и она сразу становится знакомой. Теперь этих четвероногих киборгов называли псами или киберпсами. Даже кураторы Ордена теперь не говорили «андроид сопровождения», теперь они говорили киберпес. Другой вопрос, как называли себя сами псы. Да, люди вечно всему давали названия. Вся история людей – это история названий. Ничего не значащие наборы звуков становились птицами, звёздами, другими людьми. Связывая какое-то слово с конкретной вещью, ты и слово это делаешь понятным, явным. Или мертвым, как человек по имени Винсент, чья печень была вырвана из тела. Добавь к имени Винсент слово «мертвец» из семи букв, и ты уже точно знаешь все: запах, холодную скованность членов, безжизненные пустые глаза…Так рассуждал Портер, поглаживая одной рукой мягкую редкую шерсть на голове киберпса. Как зовут себя его псы? Он смотрел в их черные камеры-глаза и спрашивал себя, если ли там, позади этих глаз, сознание. Снятся ли киберпсам киберкошки?
Псы слушали Портера. А он говорил с ними, как некоторые одинокие люди говорят сами с собой. Особенно много он беседовал с псами в дальних походах, когда они неделями не встречали людей, исследуя одному Ордену известные места. Псы не спали, не испытывали брезгливости или страха. Они во всем лучше людей. Орден каждому хантеру передавал двух киберпсов. Псы сами заботились о заряде своих батарей и техническом обслуживании. Андроиды сопровождения были защитниками хантера, его главным и часто единственным оружием, глазами и ушами. Собственно, поэтому хантеры редко носили с собой оружие. У них были псы.
Один из них бесшумно возник рядом с Портером. Замер, соревнуясь неподвижностью с темной каменной стеной. Как памятник, как необратимость сегодняшнего дня. Второй пес занял позицию возле элекара, контролируя тротуар и проезжую часть.
Портер обычно держал псов подальше от людей. Люди их опасались, так же как раньше, до войны люди боялись больших собак без намордников. Ему казалось, что псы это тоже понимают и стараются быть в городе незаметными.
Странная сегодня история. Это явное убийство. Не может человек покончить с собой вырвав себе печень. Не какая-то дурная свара бесов (бесчиповых бродяг) – тех никто не ищет, с ними никто не возится. Убийство, по представлению Портера должны иметь мотив, причины и оружие или, по крайней мере, орудие преступления. Филип Марлоу посоветовал бы искать того, кому это выгодно. Но в послевоенном обществе совершенно отсутствуют вещи, которые можно делить. Деньги или драгоценности не имеют значения, потеряли ценность. Собственность или наследство – пустые слова. Весь мир вокруг – это никому не нужные территории, ничье наследство. Разве что девушка. «Женщины, – как сказал бы мистер Марлоу, – это единственная безусловная ценность в любое время дня и особенно ночи». Эта девушка с глазами эльфа ни на кого не похожа, она иная. Стоит ли она смерти? Могла ли она быть той причиной смерти? Других идей у Портера не было. Значит, девушку отпускать нельзя. Он чувствовал это. У него не было ни одного факта, не было никакого логического объяснения этой уверенности. У него просто горел огнем затылок от одной мысли о том, что завтра он найдет ее изуродованный труп. Он чуял, знал, что ей грозит опасность. А может он все придумал, и ему просто не хочется отпускать ее?
– Как вас зовут? – Портер склонился к ней, но ветер уносил его голос быстрее, чем слова выстраивались в осмысленные цепочки. Ее волосы взметнулись, поднялись фантастической волной позади ее аристократического бледного лица. «Вот оно что, – подумал Портер, – она аристократка. Графиня или герцогиня. Нет, пусть будет княжна…» Девушка по-прежнему куталась в плед, но на улице плед ее не почти спасал, ветер продувал насквозь, даже на этих улицах, перпендикулярных заливу, ветер свирепел. Как же он пронзителен и силен там, на проспектах и набережных? Не иначе, надвигается буря. Первая осенняя буря. Девушке холодно. И она куда-то пристально смотрит. Куда? Что там, на пересечении их темной улицы и освещенного закатом проспекта? Кажется, кто-то стоит. Портер прищурился, стараясь разглядеть что-то кроме силуэтов. Неподвижность этих людей его насторожила. Нужно разобраться. Но сначале решить, что делать с девушкой. А она дрожала все сильнее. Вдруг Портер заметил, что она стоит босиком на мокром тротуаре.
– Где ваша обувь?
Она помотала головой и тоже посмотрела на свои ноги. Ей чертовски холодно. Что за дикий вечер. Портер вздохнул, поднял девушку на руки и понес к элекару, припаркованному в нескольких шагах от крыльца дома. Как только он подошел, боковая панель отодвинулась, элекар узнал Портера и впустил в теплое пространство салона. Девушка прерывисто вздохнула. Тепло, понял Портер. Все это время она стояла на холодном тротуаре босиком. Портер чувствовал себя идиотом. Его наблюдательность рядом с этой девушкой дала трещину и рассыпалась. Во что же она одета, неужели только в плед? Ее имя и отношение к мертвецу? Что она здесь делает, в конце концов и где живет? Да. У него десятки вопросов, которые он должен был задать час назад. А вместо этого мысли его только об ее огромных серо-зеленых глазах, о том какие, наверное, ледяные у нее ноги и что там у нее под пледом…
– Как вас зовут? – Портеру казалось, что он уже несколько раз задавал ей этот вопрос. Действительно задавал или это только кажется? Она по-прежнему смотрела через затемненное стекло элекара в сторону перекрестка.
– Теперь они убьют меня, – сказала она тихо, повторяя мысли Портера. Она говорила с ним? Сама с собой? С мертвым мистером Винсентом?
Оставив ее в элекаре, Портер снова выбрался на улицу. Пес сидел рядом с ним на тротуаре. Неподвижность ртути.
– Джек, побудь с ней. Ей угрожает опасность. – Портер положил руку на голову пса, погладив между карбоновых ушей. Он называл своих псов Джек и Джим. Киборги были совершенно одинаковы, и Портер никогда не знал, кто из них Джек, а кто Джим. Однажды он пометил их краской. Поставил точку синего цвета на матово-серой шерсти Джека, у правого уха. И начертил короткую линию длиной около дюйма красным маркером между ушей-локаторов Джима. На следующий день меток не было. С тех пор он не морочился и называл их, как придется. Сейчас ему показалось, что рядом с машиной остался Джек. А Джим, внимательный и занимавший позицию на высоком крыльце, двинулся следом за Портером к перекрестку. Портер чувствовал, как пес идет в двух шагах позади, неслышно ставит свои стальные лапы на тротуар.
Группа людей по-прежнему стояла на углу проспекта. Контуры их были странными, как будто они были в масках, похожих на волчьи или собачьи морды.
Портер узнал, наконец, этот квартал. Он редко бывал в южной части города. Значит, он сейчас на шестой или седьмой улице. Недалеко от сквера, заросшего, как дикий лес и расползавшегося колючим кустарником на близлежащие улицы. Портер сорвался с места и побежал к перекрестку. Стоявшие там силуэты тоже дернулись и пропали из виду. Ушли. Это должно быть важно, его чувства шептали, что это важно, а он доверял своему чутью. Над головой оглушительно ударило что-то металлическое, на Портера посыпалась ржавая труха. Он упал на тротуар, откатился в сторону фасада, укрывшись за крыльцом одного из домов. Стреляли? Не похоже. Черт. В Портера стреляли всего пару раз, и это было далеко за пределами города. Поскрипывала и качалась пожарная лестница в нескольких метрах от земли. Под лестницей стоял Джим. Пес медленно вращал головой, сканируя улицу. Кто-то забрался с лестницы на крышу? Или лестница обрушилась вниз, потому что проржавела? Большая часть заброшенных домов, так или иначе разрушались, осыпались, даже те, что не были тронуты войной.
Придется вечером запросить записи камер Джима. Если будет время, конечно. Портер поднялся и поморщился, увидев жирные масляные пятна на брюках. Дошел до перекрестка. Никого. Через несколько кварталов красной тонкой линией бортовых огней сверкнула капля элекара. Солнце уже опустилось в залив. Багровая зарево едва касалось темных городских улиц. Ни одного прохожего, никакого движения. Те, кто стоял здесь несколько минут назад, могут быть где угодно. Например, за одним из темных огромных окон в доме напротив. Могут смотреть на Портера, ждать его решения. Искать их бессмысленно. Через пару часов он уже все будет о них знать. Камера на перекрестке, притаившаяся за перегоревшие фонарем, фиксировала все, что здесь происходило. Портер оглядел молчаливые фасады заброшенных домов. В этом районе почти не осталось жителей. Во всем огромном городе их насчитывалось несколько десятков тысяч. Ветер налетел и остервенело рванул пальто, качнул Портера, пытаясь сбить с ног, закрутить вдоль пустого проспекта на север, к Центральному парку. Портер наклонился против ветра, глубоко засунул руки в карманы и, развернувшись на каблуках, пошел к элекару. Высокий, худой призрак из прошлого. Тень его спешила впереди, растекалась по неровному бетону, проваливалась в глубокие трещины тротуара, не рассчитывая добраться до рассвета, который не скоро еще наступит. Портер снова почувствовал себя чужим в этом когда-то великом, а сейчас темном и молчаливом городе. Следом скользила тень пса. Она догнала Портера, а потом и его тень. Тень пса, как и сам пес, умела неслышно идти следом, не знала препятствий и сомнений.
