Полная версия
Стивен Кинг за железным занавесом (история книг С. Кинга в СССР и России, 1981-2025)
Ернар Шамбаев
Стивен Кинг за железным занавесом (история книг С. Кинга в СССР и России, 1981-2025)
Посвящается моей жене и детям,
без которых эта книга была бы написана
на несколько лет раньше
Введение
5 марта 2022 года, на фоне вооруженного конфликта между Россией и Украиной, Стивен Кинг пошел на беспрецедентный шаг, который разделил его российских поклонников на два непримиримых лагеря. В своем официальном аккаунте в Твиттере он заявил, что не будет заключать новых контрактов с российскими издательствами и продлевать уже существующие. Через несколько недель, в конце марта, это заявление приобрело юридическую силу: издательство «АСТ», многолетний партнер Кинга в России, было официально уведомлено о прекращении сотрудничества. Новых книг Кинга в российских магазинах больше не будет.
Это решение знаменитого американского писателя потрясло книжное сообщество. Для одних оно стало символом принципиальности и борьбы за моральные ценности. Для других – предательством, жестоким ударом по читателям, которые любили и восхищались автором десятилетиями. Социальные сети захлестнула волна яростных споров. Одни уверяли, что продолжат читать Кинга любой ценой, либо скачивая книги с пиратских сайтов, либо заказывая самиздат с маркетплейсов. Другие заявляли, что для них Стивена Кинга больше не существует.
Все снова вернулось на круги своя. Страна словно откатилась в 1990-е, эпоху массового пиратства, когда книги Кинга распространялись в дешевых, наспех переведенных изданиях, продававшихся на книжных рынках, развалах и в подземных переходах. Но это была лишь вершина айсберга. Как мы узнаем позже, нарушение авторских прав Кинга началось задолго до 90-х: в Советском Союзе его произведения тоже печатались без согласия автора и уведомления западных издательств.
Каждая новая книга Кинга была событием. Их ждали, обсуждали, предвкушали. Даже те, кто давно утратил к нему прежнюю любовь, не могли пройти мимо. Стивен Кинг стал неотъемлемой частью нашей повседневной жизни, почти «своим», человеком, чье творчество органично вписалось в русскую культуру.
В начале 1990-х его книги выходили гигантскими тиражами. В 2019 году он стал самым издаваемым автором в России, опередив всех отечественных писателей. Его имя звучало отовсюду: из телевизора, кинотеатров, с экранов телефонов и мониторов. О нем спорили литературные критики, его произведения разбирали на цитаты. В Рунете можно было найти тысячи рецензий, бесчисленные видеообзоры на YouTube с очередным «топ-10 экранизаций» или «списком лучших романов короля ужасов». Молодые писатели говорили, что Кинг научил их работать с ритмом текста, строить сюжет, создавать запоминающихся персонажей. Его творчество стало предметом научных исследований – на его романах защищали дипломы и диссертации.
Решение Кинга стало поворотным моментом для огромного сообщества российских кингоманов, оно положило конец привычной стабильности, когда любимые книги Кинга можно было легко найти на прилавках или в интернет-магазинах. Теперь любовь к «королю ужасов» превращалась в своеобразное сопротивление – чтение его произведений становилось актом выбора, а иногда даже вызовом.
Но что стоит за этим решением? Почему Кинг, который десятилетиями был любимцем русскоязычного читателя, решился на столь радикальный шаг? Как это решение перекликается с его долгой и непростой историей отношений с Россией и ее читателями?
Чтобы понять значение этого момента, нужно вернуться к самому началу – к первому появлению Стивена Кинга в СССР. Это история о том, как советская система, несмотря на железный занавес и идеологический барьер (а в чем-то и благодаря ему), пропустила к себе неоднозначного американского писателя. Это еще и история о людях: от советских переводчиков, редакторов и журналистов до простых читателей, которые открывали для себя мир Кинга, писателя, не похожего ни на кого.
Стивен Кинг в СССР и России – это не только история книг отдельного писателя. Это и наша с вами история. И каждое десятилетие этой истории было насыщено противоречиями, драмами и неожиданными поворотами. Как и почему Стивен Кинг стал для нас таким значимым? Что сделало его родным? И почему его уход вызвал столь сильную реакцию?
Начав с 1981 года, мы проследим, как все началось, как развивалось, и увидим, как сегодняшний кризис стал отражением сложной, полной драм отношений между Стивеном Кингом и страной, которая его так любила, но, возможно, так до конца и не поняла.
Глава 1. «Империя зла» против «Империи страха»
Сражение за юные умы
Мальчик Леня не хотел учить английский язык. Мальчик Леня, как и все мальчишки его возраста, хотел играть в футбол, драться со сверстниками и гонять собак. Однако отец Лени – Вениамин Иосифович Володарский, преподаватель английского языка в Институте иностранных языков имени Мориса Тореза (ныне МГЛУ), – был человеком строгих правил и несгибаемой педагогической воли. «Не выучил, не сделал то, что я тебе сказал, – значит, не пойдешь гулять»[1], – слышал Леня чуть ли не ежедневно. С точки зрения современной педагогики и гуманистического подхода к воспитанию, такой метод вызывает сомнения. Сегодня его назвали бы авторитарным и, возможно, травмирующим психику ребенка. Но в советские времена с детьми особо не церемонились. В Советском Союзе дети часто сталкивались с жесткой дисциплиной, а требования родителей не обсуждались – они неукоснительно выполнялись. «Тяжело в учении – легко в бою» – еще одна любимая присказка отца Лени. Вениамин Иосифович тогда даже не представлял, что его сыну предстоит стать первым переводчиком Стивена Кинга.
Так или иначе, Леня учился. Много учился. Читал все, что попадало под руку. Когда дома закончилось все интересное на русском языке, перешел на английскую литературу. Первой такой книгой стал роман Агаты Кристи. Требовательность отца дала свои результаты – мальчик вырос и стал мастером синхронного перевода (имя Леонида Володарского еще всплывет в главе про видеосалоны в СССР). Хорошее знание английского языка открывало двери в самые разные профессиональные миры: он работал устным переводчиком, переводил фильмы.
Однако всего этого Володарскому было недостаточно. Он жаждал большего – творческой реализации. Читая английскую и американскую литературу в оригинале, хотел попробовать себя в художественном переводе. А еще на переводах тогда можно было здорово заработать – в советские времена за художественную литературу платили куда щедрее, чем сейчас. За один рассказ переводчик мог получить больше, чем была средняя зарплата по стране. Володарский часами просиживал в Библиотеке иностранной литературы, где перелистывал книги, выискивая что-то новое, необычное, цепляющее. Для публикации предпочтительнее были рассказы.
Однажды ему в руки попался сборник рассказов «Night Shift» («Ночная смена») одного американского писателя, имя которого ничего не говорило Леониду. Но, открыв книгу и начав читать, он не мог остановиться и проглотил сборник за несколько часов. Это было нечто новое – мрачное и захватывающее. Стиль Стивена Кинга одновременно пугал и притягивал, его рассказы пронизывали до мурашек.
Вдохновленный прочитанным, Володарский решил попробовать перевести несколько рассказов. Переводить художественную литературу, сидя в библиотеке, – квест тот еще, а выносить книги из Библиотеки иностранных языков запрещалось. Но Володарский был товарищем ловким и предприимчивым. Обзаведясь нужными связями в «Иностранке»[2], он вынес сборник рассказов «Ночная смена» из библиотеки и, обложившись словарями, начал переводить Кинга дома в комфортной обстановке[3].
Работа захватила его целиком, отшлифовывалось каждое слово. После долгих часов труда он разослал переводы в редакции различных газет и журналов, надеясь, что там оценят нового для советского читателя автора. Откликнулись только в «Юном технике», отобрав рассказ «Сражение» (Battleground), который Кинг написал в 1972 году.
«Сражение» очень понравилось главному редактору Святославу Чумакову[4]. Он увидел и интересный, незаурядный сюжет, и сатиру на милитаризм, и жестокость американского общества, и пороки капиталистического мира. Вся редакторская жизнь Чумакова была связана с подрастающим поколением: он работал в «Пионерской правде», «Юном технике», «Технике – молодежи». Ошибочно думать, что работа редактора журнала для юного поколения была проста и безоблачна. Даже на таком месте самым важным было не потерять бдительность. Нередко это было сродни хождению по минному полю. В 1984 году главного редактора журнала «Техника – молодежи» Василия Захарченко со скандалом сняли с должности за публикацию романа Артура Кларка «2010: Одиссея Два», где фамилии космонавтов подозрительно совпадали с фамилиями советских диссидентов. Спасибо товарищу Кларку, большому другу СССР, за троллинг 80-го уровня! Удружил так удружил.
Чумаков одобрил рассказ, сделал необходимые поправки, позвонил художнику Владимиру Овчининскому[5] и, немного поразмышляв, написал послесловие к рассказу:
«Любители фантастики знают, насколько отличается солнечный, яркий мир будущего в рассказах, повестях, романах советских мастеров этого жанра от книг писателей Запада, в которых так часто будущее представляется мрачным и жестоким. Сюжеты их произведений становятся как бы продолжением того мира, где они живут, где царят жестокость и насилие, где нагнетается военная истерия. Часто фантастические произведения становятся беспощадной сатирой на окружающую действительность. Сатиричен и рассказ «Сражение», который вы прочитали. Автор нашел для осуждения насилия любопытный и парадоксальный прием: игрушки. Миллионы игрушечных ракет, самолетов, подводных лодок выпускаются сегодня в Америке, с детства приучая ребят к мысли о войне. И вот эти милитаристские суперкибернетические игрушки в жестоком мире Америки будущего вступают в сражение с наемным убийцей. Погибает всего один убийца, разрушается один набор милитаристских игрушек, но мир равнодушия и жестокости этого и не замечает. И завод продолжает штамповать «сундучки», которые пробуждают в ребятах будущих "зеленых беретов", наемников, таких же, как Реншо».
Рассказ вышел в 1981 году, в десятом номере журнала (тираж тогда составлял 1 884 500 экземпляров), и потряс многих читателей. Мальчишки зачитывались им, журнал ходил из рук в руки, из класса в класс, затем перемещался в соседнюю школу и где-то благополучно терялся. В редакцию пришли сотни писем. Кто-то восхищался рассказом, кто-то считал его слишком жутким для такого журнала. Но самое интересное письмо пришло от юного читателя из Ленинграда: «Почему в Америке делают такие злые игрушки? У нас в стране игрушки добрые, они не убивают. Но я понял, что рассказ не про игрушки, а про людей».
Имя писателя, однако, тогда мало кто запомнил. Увы, такова судьба авторов малой прозы. Краткость – сестра таланта, но мачеха известности. Чтобы впечататься в читательскую память и быть у всех на устах, нужен был роман. И для этого пришлось ждать почти три года.
Новый виток холодной войны
Отношения двух крупнейших держав планеты – Соединенных Штатов Америки и Советского Союза (а затем России) – никогда не были простыми и предсказуемыми. Они развивались по замысловатой, извилистой траектории: периоды потепления сменялись внезапными заморозками, а за разрядкой следовало резкое охлаждение. Эти бесконечные качели, эти постоянные колебания влияли на культурный и информационный обмен между двумя странами. И колебания эти продолжаются по сей день.
В начале 1980-х вновь резко обострилась международная обстановка. После относительного потепления 1970-х годов, вошедшего в историю под названием «разрядка», разгорелось геополитическое противостояние между двумя сверхдержавами.
Суть разрядки заключалась в попытках смягчить противоборство между двумя военно-политическими блоками – Варшавским договором и НАТО. В рамках этой политики велись переговоры об ограничении стратегических вооружений, развивались торговые и культурные связи, а в международной риторике на время появились более сдержанные и миролюбивые ноты.
Однако это затишье оказалось временным. В 1979 году Советский Союз под руководством Леонида Брежнева ввел войска в Афганистан, поддерживая дружественный режим и стремясь удержать влияние в нестабильном регионе. Запад воспринял этот шаг как проявление агрессии и стремление к экспансии. Ответ последовал незамедлительно: США и их союзники ввели санкции против СССР, резко сократили экономическое сотрудничество, бойкотировали летние Олимпийские игры 1980 года в Москве. Советский Союз ответил зеркально, отказавшись от участия в Олимпиаде 1984 года в Лос-Анджелесе.
К тому же в 1981 году на пост президента США вступил Рональд Рейган – убежденный антикоммунист и ярый сторонник жесткой линии в отношениях с СССР. Он открыто называл Советский Союз «империей зла», а его внешнеполитический курс положил конец иллюзиям о возможном сближении двух систем. Именно при Рейгане появилась программа под названием Стратегическая оборонная инициатива (СОИ), более известная в народе как программа «Звездные войны». Речь шла о создании в космосе системы противоракетной обороны, способной обезвредить советский ядерный потенциал. Эта идея выглядела как научная фантастика, но Советский Союз воспринял угрозу всерьез. Началась новая, еще более яростная гонка вооружений, потребовавшая колоссальных ресурсов и усугубившая экономическое положение СССР.
Мир вновь оказался на грани. Обе стороны подозревали друг друга в подготовке к войне, усиливалась милитаризация, а риторика становилась все агрессивнее. Ядерная угроза казалась уже не абстрактной, а вполне реальной. Не случайно именно в эти годы тема апокалипсиса – ядерной катастрофы и гибели человечества – стала популярной в массовой культуре обеих стран («На следующий день», «Письма мертвого человека»).
Именно на этом фоне напряженной международной обстановки в Советский Союз пришел Стивен Кинг. А точнее, его привели и впустили. Потому что он оказался полезным и нужным советской пропаганде.
Первопроходцы
Определить, кто первым прочитал Стивена Кинга в СССР, разумеется, сейчас не представляется возможным.
Может, это был кто-то из советских дипломатов, сотрудников торгового представительства, журналистов-международников или других немногочисленных «выездных» баловней судьбы, имевших доступ к заграничным командировкам в капстраны в 1970-х годах, когда имя Кинга уже гремело на Западе. Правда, обычно из таких поездок везли не книги, а одежду, бытовую технику или другие редкие товары, которые ценились в эру дефицита. Впрочем, вероятность того, что кто-то из этих счастливчиков однажды привез домой тонкое американское paperback-издание с яркой обложкой и броским названием «Кэрри», исключать полностью нельзя. Полистал – «про какую-то девушку с устрашающей силой», пришел в ужас от первой же сценки в школьной душевой и испуганно поставил книгу на полку.
Может, это произошло в Библиотеке иностранных языков, куда кинговские книги стали поступать с мая 1978 года. Кто-то мог впервые наткнуться на Кинга именно там – между книгами Апдайка и Голдинга – и, сидя под портретом Шекспира, погрузиться в историю о «сияющем» мальчике, которому предстояло сразиться с жутким отелем, наполненным привидениями.
Но если первый читатель Стивена Кинга в Советском Союзе навсегда остался в тени, то вот имя первого, кто стал писать о Кинге в советской периодике, известно совершенно точно.
До 80-х годов советское литературоведение в основном рассматривало творчество следующих американских писателей: Марка Твена, Джека Лондона, Теодора Драйзера, Джона Рида, Эрнеста Хэмингуэя, Френсиса Скота Фицджеральда, Уильяма Фолкнера, Джона Стейнбека и других. Первой из советских критиков и литературоведов, кто обратил внимание на молодого американского писателя из штата Мэн, была Валентина Васильевна Ивашева[6].
Судьба Валентины Ивашевой, полная взлетов и трагедий, сама по себе напоминает захватывающий роман. Арест и расстрел мужа (Садогурского Я.Я.) в 1937 году[7], ссылка в Казахстан (Казахскую ССР, г. Джамбул) как «социально опасного элемента», восстановление научной карьеры в послевоенные годы – все это заслуживает отдельной монографии, которая, надеюсь, когда-нибудь будет написана. Ивашева оставила после себя не только богатое литературное наследие, но и многочисленных учеников.
Родившись в интеллигентной семье с глубокими историческими корнями – она была правнучкой декабриста Василия Петровича Ивашева[8], – Валентина Васильевна с ранних лет впитала дух просвещения и академической культуры. Уже в юности Ивашева проявила способности к изучению языков. Закончив факультет общественных наук в Петроградском государственном университете и романо-германское отделение, она начала преподавательскую деятельность.
Одна из слушательниц курсов, Н. Семпер (Соколова) вспоминает: «Ровно в десять утра в зал решительно входит Ивашева, энергичная, деловая, всегда в строгом синем костюме, бросает на стол мягкий коричневый портфель и начинает сразу читать лекцию на хорошем английском языке, коротко и ясно. Слушая, исподволь рассматриваю ее широкое белое лицо, чуть косо поставленные глаза с холодком, резко расходящиеся тонкие брови – что-то в этом лице есть татарское; волосы темные и волнистые, на косой пробор, конечно подстрижены, как почти у всех. Во всем ее облике и манерах проглядывает врожденный аристократизм, который она старается подавить, подражает пролетариям, носит кепку…»[9]
Основным полем деятельности Валентины Васильевны была английская литература, как классическая, так и современная. Однако ее интересы не ограничивались только текстами. Она считала, что литературоведение не должно быть оторвано от жизни, и стремилась лично общаться с авторами, находить взаимосвязи между литературой и современными культурными процессами. Будучи членом Союза писателей СССР, она побывала в Великобритании более 10 раз и вела переписку почти со всеми заметными английскими авторами современности. Во время одной из этих поездок, в 1980 году, она впервые услышала о Кинге.
Ознакомившись с романами Кинга, Ивашева безошибочным классово-идеологическим чутьем увидела потенциал лишь в двух из них: «Мертвой зоне» и «Воспламеняющей взглядом» (который она назвала «Воспламенительницей»). «Мертвая зона» показывала, как аморальность и коррупция пронизывают американскую политическую систему, а «Воспламеняющая», в свою очередь, обличала «грязные методы» правительственных организаций США, таких как ФБР, ЦРУ и Пентагон. Остальные произведения Кинга Ивашева сочла неподходящими для публикации. В начале 1980-х годов готические романы о призраках в отелях и вампирах, захватывающих американские городки, противоречили политике атеистического воспитания и были бы восприняты как идеологически чуждые. Здесь также необходимо добавить, что Ивашева, судя по всему, искренне верила в биоэнергетику (парапсихологию).
Именно этим романам Ивашева посвятила статьи, которые были напечатаны в журнале «Современная художественная литература за рубежом» в 1981 и 1982 годах. Позже она включит их в свою книгу «Новые черты реализма на Западе» (1986).
«"Мертвая зона" не может быть причислена к произведениям развлекательной литературы: художественное достоинство образов, созданных автором, несомненно. Сдержанный драматизм повествования, тонкость лирических мотивов и психологических экскурсов, экономность художественных средств выдают одаренного прозаика, обладающего вкусом и чувством меры»[10], – не скупится на похвалы Ивашева. Напомню: на дворе – начало 1981 года. В СССР Стивен Кинг тогда был не только не признан – о нем попросту вообще никто не знал и не слышал.
«Смысл романа – в его глубоком обличительном подтексте. Вчитываясь в новую книгу С. Кинга, приходишь к убеждению, что все в ней служит в конечном счете смелому, беспощадному даже разоблачению методов, какими пользуются современные поджигатели войны, готовясь к истреблению противника… Сегодня, когда в США все громче говорят о правомерности «ограниченной» ядерной войны, когда правящие круги этой страны все чаще кладут в основу своей политики стратегию напряженности, роман С. Кинга звучит как страшное предупреждение, предостерегает от прекраснодушия и излишнего оптимизма»[11], – пишет во второй статье Валентина Васильевна.
«Роман-предупреждение», «роман-предостережение»… Советская критика обожала наделять такими ярлыками любые произведения, в которых можно было углядеть намек на угрозу, даже если сам автор не ставил перед собой подобной задачи.
В советской литературе существовал устоявшийся канон: литература должна не только развлекать, но и воспитывать, направлять, предупреждать. Этот подход активно переносился и на западные произведения. Если в романе имелись элементы катастрофы, социальной критики или научной фантастики с мрачными предсказаниями, его неизменно записывали в разряд «предупреждений». Даже если автор просто создавал напряженный триллер, советская критика стремилась обнаружить в нем политический или идеологический подтекст. Книга превращалась в средство пропаганды, даже если ее создатель этого вовсе не предполагал.
Без Валентины Васильевны Ивашевой путь Стивена Кинга к советскому читателю мог быть длиннее и сложнее. Она была первопроходцем, разглядевшим в его произведениях нечто большее, чем просто рассказы о сверхъестественном. Позже, уже в постсоветское время, переводчик Леонид Володарский неоднократно хвастливо заявлял в интервью, что именно он «открыл Стивена Кинга в СССР». Однако реальность была куда прозаичнее: настоящим открытием Кинга был не рассказик в журнале для детей и юношей, а включение имени Стивена Кинга в академическую литературу.
Именно ракурс, предложенный Ивашевой, «матерью игуменьей кафедры зарубежной литературы» (как за глаза ее величали острословы на филфаке МГУ), и оказался ключевым для цензоров, принимавших решение о публикации «Мертвой зоны» в 1984 году, романа, в котором человек с экстрасенсорными способностями пытается остановить американского политика-неофашиста, грозящего развязать ядерную войну. Такой сюжет вполне укладывался в привычные образы «опасного буржуазного политикана» и «жестокой Америки». А значит, этот роман был полезным с точки зрения идеологической трактовки. И не последнюю роль в этом выборе сыграла именно научная и критическая проработка темы – та самая, которую и провела Ивашева.
Смерть Валентины Ивашевой совпала по времени с гибелью Советского Союза. За несколько дней до трагедии в ее жизни появились две мошенницы, которые представились помощницами и ухаживающими. Воспользовавшись преклонным возрастом Ивашевой и необратимыми поражениями ее психики, они обманом заставили Валентину Васильевну переписать на себя ее шикарную трехкомнатную московскую квартиру (ЖСК «Советский писатель», рядом со станцией метро «Аэропорт»)[12].
Вскоре после ее смерти вокруг квартиры развернулась настоящая война, которая длилась много лет. Так начиналась новая глава российской истории – шальные, лихие девяностые, с черными риелторами, финансовыми пирамидами, тотальным обманом, бандитизмом и атмосферой «кто смел – тот и съел». Последние дни ее жизни стали горьким отражением наступающей мрачной эпохи.
«Святая святых»
Если вы любите книги и вдруг окажетесь в Москве (или уже живете там), обязательно найдите время на одно ритуальное путешествие. Сядьте в метро, доедьте до станции Таганская, а затем неспешно пройдитесь минут десять пешком – через улицы и дворики с налетом истории – до дома N1 по Николоямской улице (в советское время – Ульяновская, д. 1). Перед вами предстанет скромное, на первый взгляд, здание с табличкой «Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы имени М. И. Рудомино». Несмотря на внешнюю простоту, в советскую эпоху это место было настоящей святыней для всех, кто занимался переводами с иностранных языков (профессионалов, студентов, энтузиастов) – особенно с английского.
Здание библиотеки четырехэтажное, если считать основную читальную зону. Но есть и пятый уровень – небольшая надстройка, скрытая от глаз большинства прохожих (там сегодня расположен Центр межрелигиозного диалога). Для советского гражданина эта библиотека была настоящим окном в Европу (и Америку). Именно здесь, в этих залах, среди стеллажей с книгами и карточными каталогами, черпали оригинальные тексты западных авторов переводчики, желавшие донести до советского читателя голоса, которые звучали по ту сторону Железного занавеса. От Фолкнера до Сэлинджера, от Брэдбери до, разумеется, Стивена Кинга.
У ровесницы века, Маргариты Ивановны Рудомино[13], была не самая легкая судьба. Ее жизнь – это история жертвенного служения и бесконечной преданности своему делу. В 15 лет она осталась полной сиротой, а ее юность пришлась на годы революции и Гражданской войны, но это не сломило дух Маргариты. 21-летняя Рудомино взялась за амбициозный проект – создание библиотеки, в которой собирались бы иностранные книги. Однако первые годы существования библиотеки были чрезвычайно тяжелыми.