Те, кто ведает. Книга первая

Не смея перечить, дружно кивали ему братья и племянники, выражая свое согласие.

– А как же моя Ожана? – осмелился спросить его племянник Дарен, недавно женившийся на девушке из рода Некраса.

– Твою жену может и быть, пощажу, – угрюмо проворчал Третьяк. – Хотя, по правде, нужно было бы схватить ее за косы, да отволочь на болота. Она проболталась, больше некому.

– Прости ее, Третьяк, по глупости она сболтнула, – умоляюще смотрели на него испуганные глаза с юного, еще безусого лица.

– Ладно, пусть живет, – милостиво махнул рукой Третьяк. – Я нынче добрый.

Обшаривая брошенные дома в поисках забытых ценностей, мужчины рассыпались по всей деревне, то и дело одобрительно вскрикивая и вытаскивая из брошенных хозяевами домов все, что могло приходиться в хозяйстве.

– Негусто, – хмуря брови, недовольно цокнул Третьяк, окидывая взглядом кувшины с отбитыми ручками, горку потрепанной пушной рухляди, мотки материи, да несколько истоптанных до дыр лаптей.

Люди смущенно прятали взгляды, стесняясь своих находок. Но таков был Третьяк, а сами они и этим не побрезгуют.

– Как же это они все свое добро смогли с собой уволочь, – задумчиво осматривал он ряды низких земляных крыш. – Род небогатый, даже пары коней в хозяйстве не было. Да и телег, верно, не больше десяти штук на все рты. Чует мое сердце, в схрон припрятали, а значит, воротятся соколики, никуда не денутся.

Молодежь с уважением посматривала на своего проницательного вожака, который славен был умением предугадывать действия противника.

– Несколько человек в окрестные леса на поиск схрона, – раздавал он указания, кивком подбородка распределяя людей. – Другие со мной. Будем готовить облаву на Некрасовских. Нужно будет всех загнать в деревню, подпереть ворота и подпустить огненного петуха.

На некоторых лицах читалось сомнение. А все же не нашлось никого, кто осмелился бы возразить родственнику, известному своим злобным и мстительным нравом. Дарен снова подумал о своей жене и ужаснулся, как представил, что Третьяк тащит ее за толстые русые косы на болота. У него не было никакого основания не верить тому, что угроза, озвученная дядькой, будет им же с удовольствием исполнена. Даже старшие уже опасались вступать в споры с жестоким и не останавливающимся ни перед чем, чтобы добиться своего, сыном старейшины.

– Как не станет Некрасовой деревни, тогда никто в округе нам более мешаться не будет, – с глубоким удовлетворением сказал Третьяк, одобрительно кивая своим мыслям. – Пахотные земли все себе приберем, да и леса окрестные богатые все наши будут. Род у нас большой, плодовитый. Будет где расселиться.

Парни смотрели на разгладившее довольное лицо его, наконец-то начиная догадываться о том, в чем заключались истинные намерения заматеревшего вожака. Месть была лишь предлогом, хоть и веским. Обид род Деяна Метелица и его предков издревле не прощал. Кровников принято было из-под земли достать, но чести рода не уронить.

Дарен, которого Третьяк назначил главным в отряде, медленно ехал под густыми кронами августовского леса, внимательно осматривая все вокруг в поисках слабого, неприметного с первого взгляда следа. Он специально свернул в сторону от избитых путей, догадываясь, что не стали бы селяне прятать свое добро у большака или торных дорог, что десятками разбегались в лесах: на север, юг, запад и восток. Теперь и не разобрать, по которой из них больше месяца назад двинулся в путь род Бажена Хромого. Он представил, как надсадно скрипели, подпрыгивая на ухабах, телеги, нагруженные добром, а следом шли старики и малые дети. Против воли сжалось от жалости еще не успевшее очерстветь доброе молодое сердце.

Конь, чувствуя настроение седока, едва переступал ногами, опустив голову вниз, надеясь перехватить пучок другой еще не успевшей до конца огрубеть травы. Спутники его тоже никуда не спешили, позволяя себе хоть немного расслабиться после безумной скачки, которую устроил им Третьяк, когда услышал, что его обидчики планируют улизнуть прямо из-под носа. Но весть дошла до них слишком поздно. Бажен Хромой уже уводил свой род дальше к северу, в Третьяк с братьями еще блуждал вдали от дома в поисках добычи.

Дарен вспоминал свою юную жену, с которой и парой слов не успел перемолвиться, когда проезжали мимо своей деревни. Всего-то и заехали, чтобы сгрузить с трудом добытого зверя, и поскакали прочь. Ее долгий обеспокоенный взгляд резал ему сердце. Догадывалась она, куда рвался взбешенный до кровавых чертиков в глазах Третьяк. Эх, не знала она еще того, что пришло ему в голову на этот раз. Навлечет он на родное селение ярость богов, если не уймется.

Как же ему быть? Ведь в деревне Некраса родители его жены и младшая сестра, которой этой весной минуло всего одиннадцать лет. Предупредить? Сказать, чтобы уходили в леса как есть, налегке? Черное сердце Третьяка требует крови и не успокоится, пока он не соберет свою кровавую жатву. Почитает он темных богов, иначе откуда в его душе родится столько злобы. А если предупредить, то как? Оторваться от отряда? Тайно? Скрытными тропами доскакать до брода на сторону Некрасовских владений?

Эта мысль придала ему сил и яркости угасшему было взору. В голове крутились мысли, быстро складываясь в незатейливый план.

– Вот что подумал я, браты мои, – обернувшись, сверкнул он глазами на мрачно плетущихся позади братьев и друзей. – Кучно будем ходить, много времени потеряем. Разделиться надобно, а подзывать друг друга свистом условным, если кто первым добро, схороненное, приметит. Светловолосые головы, не раздумывая долго, согласно закивали, одобряя предложенный план. Молодых мужчин уже давно тянуло домой, а Третьяк выдумывал одну затею за другой.

Спешившись, охотники исчезали под ажурным пологом леса, как бесшумные призрачные тени. Легкую поступь копыт глушила многослойная лесная подстилка, слегка сминаясь и пряча, как людские, так и лошадиные следы.

Дождавшись, когда вдали затихнут последние слабые звуки, он развернул коня и легкой рысью погнал его по направлению к переправе. Две версты минуло, а река все скрывала свои тихие воды за бесконечными рядами деревьев. По своим подсчетам Дарен давно уже должен был выехать на песчаный берег, однако лес становился только гуще, превращаясь в непролазную глушь. Лошадиная рысь постепенно снижала темп, превращаясь в осторожную боязливую поступь. А вскоре конь и вовсе встал как вкопанный перед завалом из трухлявого бурелома, наотрез отказываясь везти своего всадника дальше.

С неясной тревогой прислушивался Дарен к доносящимся из дали посторонним, не похожим на лесные звукам. Конь шумно дышал, всхрапывал и, переступая ногами, хрустел ломающимся под копытами валежником, всячески мешая своему хозяину. Однако чуткие уши охотника все-таки улавливали слабые, необычные звуки, похожие на скрип. Звук этот медленно нарастал, все явственнее пробиваясь через привычный шум леса. Где-то недалеко, устало поскрипывая, катились по лесной дороге груженые телеги.

Дрогнувшая рука взяла за повод усталого коня, слегка подергивая и понуждая следовать за собой. Надеясь, что ему удастся подкрасться незамеченным, он осторожно шел по направлению к звукам, гадая, кому пришло в голову забраться с телегами в такую глушь. Вытягивая голову, так внимательно прислушивался он к натужному скрипу, что забыл время от времени, поглядывать по сторонам.

Оттого неожиданный тихий голос справа и застал его врасплох.

– Стой – прозвучал короткий приказ.

Похолодев, Дарен медленно оглянулся в сторону знакомого голоса. Натягивая тетиву лука, на него холодно смотрели враждебные глаза Данко.

– Брось оружие! – прозвучал второй приказ.

Отпуская повод коня, Дарен вспотевшими руками опустил на землю свой лук и топор.

– Я один, – тихо сказал он, не дожидаясь вопроса.

– Что ты здесь делаешь? – не сводя с него колючих глаз, спросил Данко.

– Отпусти меня! Я должен предупредить людей из селения Некраса, – взмолился Дарен.

– Предупредить о чем? – напряженно спросил Данко.

– Третьяк хочет согнать всех в деревню, закрыть ворота и сжечь, – прошептал Дарен, словно боясь говорить вслух эти жуткие слова. – Он узнал, что вы ушли, и словно бес в него вселился. Он хочет крови.

– Почему я должен тебе верить? – дрогнувшими губами тихо спросил побледневший Данко.

– Потому что это я попросил Ожану передать весточку твоей жене, – твердо ответил Дарен. – Если хочешь, пойдем в деревню вместе. Нужно спешить.

Одну долгую мучительную минуту раздумывал Данко над словами стоящего перед ним и трепетавшего, словно осиновый лист, парня. Была доля правды в его речах. Это родственницы Богданы, которые гостили несколько дней у Ожаны, делая солидный крюк в два десятка верст, прибежали в их дом и, запыхавшись от быстрого шага, с порога упали в ноги, умоляя бежать. Только вот сама ли Ожана подслушала разговор али и впрямь передал через нее весточку Дарен? С сомнением смотрел Данко в юное безусое лицо своего противника. Тот был немного растерян, но взгляда своего в сторону не отводил.

Ведь поклялся Данко себе, что все мужчины из рода Метелицы будут его врагами до конца его дней. А теперь, что? Верить на слово первому из них, кто попался в его дрожащие от гнева руки? Выходит так, что придется поверить. Не может он рисковать жизнью людей.

Коротким кивком указал он на лежащее перед ногами оружие и опустил свой лук, убирая стрелу в колчан. Дарен сверкнул короткой благодарной улыбкой, подбирая топор и отправляя за спину свой лук. Взял за повод коня и пошел следом за доверившимся ему, показавшему свою незащищенную спину Данко.

Телеги катились по заброшенной лесной дороге дальше к северо-востоку, а Данко и его спутник торопились на юго-запад, к притаившемуся за редеющим осинником узкому телу извилистой лесной реки.

Дивился про себя Дарен. Как же мог он ошибиться в направлении и отъехать так далеко к северу? Может, леший шутки с ним шутил и уводил кругами от знакомых мест? А может, само Провидение привело его на лесную дорогу, по которой уходили забравшие остатки своего добра люди Бажена Хромого? Вздыхая в ответ своим невеселым мыслям, он украдкой косился на своего мрачного спутника, не решаясь задавать вопросы.

Чем ближе подходили они к переправе, тем яснее звенели в воздухе испуганные вопли и яростные крики. Наседая на обороняющихся селян, как стрелы, летали из стороны в сторону всадники на взмыленных лошадях. Некоторые из них падали, захлебываясь кровью, и волочились следом за своими обезумевшими скакунами, застряв ногой в стремени. Мужчины из рода Некраса бились мужественно, но пеший против всадника не боец, и остатки обороняющихся постепенно сдавали позиции, отступая за ворота. Чего и добивался Третьяк со своими людьми, продолжая теснить отступающих.

Горем и бессильным гневом взорвалась увиденная картина в сердцах наблюдающих за ними с другой стороны реки мужчин. Рука Данко потянулась к луку, намереваясь выпустить хотя бы несколько стрел до того, как их заметит противник.

– Охолони! – схватил его за руку Дарен. – Далече мы. Зря только стрелы изведешь. На том берегу, глянь-ка.

– Чего там? – повернул свою голову Данко в направлении, куда кивнул его спутник.

– Кусты шевелятся. Сидит там вроде кто-то, – напряженно вглядываясь в зеленые заросли, прошептал Дарен.

Из-за кустов показался узкий нос деревянной лодки, которая с тихим плеском скользнула в воду. Девочка лет одиннадцати и мальчик помладше, в белых льняных рубашках с трудом вскарабкались внутрь и отчалили от берега. Они испуганно оглядывались и, как умели, гребли большим, не по детским ручонкам деланым веслом. Мальчик громко хныкал и показывал пальцем назад, а девочка сердито шикнула, призывая его молчать. Тогда тот схватился руками за голову и повалился на дно лодки, с головой накрывшись лежащими на дне рыбацкими снастями. И затих, словно пытаясь спрятаться поглубже и подальше от окружающего его ужаса.

Глава 7

– Возьми коня, – сунул Дарен поводья в трясущиеся руки.

– Куда это ты? – смотрел на него опешивший Данко.

– Я в деревню, – махнул рукой убегающий прочь парень. – Уводи детей. Остальным уже не помочь.

На взгорке за рекой занимались первые языки пламени. Дети выбирались на берег и еще не видели, что сталось с их домом. Яр, густо поросший ивняком, надежно скрывал от невинных глаз жуткую картину разоренного гнезда.

– Сюда, – шепнул Данко, осторожно высовываясь из кустов. Нужно было торопиться. К обрыву уже направлялись всадники в поисках ускользнувших из лап селян. Решено было никого не оставлять в живых, чтобы не осталось ни единого свидетеля учиненного над мирной деревней злодейства.

Девочка испуганно глянула вверх, прижимая к себе дрожащего от страха мальчика, не сразу распознав знакомое лицо, спрятанное в тени орешника.

– Быстрее! – торопил он детей, молясь, чтобы всадники не приметили их раньше, чем они скроются в лесных зарослях. – Это же я, Данко. Дядька ваш. Неужто не помнишь меня?

В глазах девочки мелькнула искра узнавания, и, не сомневаясь более, она схватила мальчика за руку и потащила за собой. Подхватив малыша на руки, Данко знаком показал девочке следовать за собой и заторопился к месту, где оставил привязанного коня. Усадив детей в седло, он взял поводья в руки и повел животное за собой, надеясь, что ему достался смирный, привычный к чужим людям конь.

– Я хочу к маме, – захныкал мальчик, ерзая на неудобной сидушке. – Пусти меня домой, дядька.

– Молчи, – снова шикнула на него сердитая девочка.

Данко лишь прибавил шагу, молясь всем богам, чтобы мальчишка не обернулся назад. Деревня уже вовсю горела по периметру высокого частокола, и недолго оставалось до того, как займутся смолистые бревенчатые стены домов. И тогда те, кто не погибнет от огня, угорит в дыму пылающего вокруг пожарища.

Лесная дорога, вильнув напоследок, попрощалась с рекой и побежала вглубь леса, пряча беглецов в сени густого леса. Скоро уже не стало слышно криков задыхающихся в дыму людей и торжествующих воплей досыта упившихся кровью упырей. Две невинные души, чудом спасенные из ада, беззвучно плакали и, не оглядываясь назад, навсегда покидали родные земли.

Прошло много часов, прежде чем Дарен, измученный долгим пешим переходом, добрался до своего дома. На селение наползали клочья густого тумана, скрывая за своей плотной пеленой подбирающегося все ближе несчастного, выбившегося из сил человека. Его губы до сих пор дрожали, а картина вероломного нападения никак не хотела уходить из кругом идущей головы. Он еще не знал, что будет делать, но одно ему было ясно: нужно было спасать свою жену. Третьяк не оставит ее в живых. Таков был его план: отправить Дарена подальше в лес на бесплодные поиски схрона, а тем временем разобраться с оставшимися родственниками Богданы. Со всеми, до кого могла дотянуться его мстительная беспощадная лапа.

– Собирайся, – выдохнул он, ввалившись в свою землянку.

– Куда же это на ночь глядя? – испуганно посмотрела Ожана на покрытого царапинами мужа. – Что с тобой, любошко мое? Где ты поранился так?

– Я бежал. Упал в яму, – облизывая пересохшие губы, ответил Дарен, – Молока дай глотнуть. Пить хочу, мочи нет. И собирайся. Мы уходим.

– Куда же мы пойдем? – всплеснула руками круглолицая девушка.

– Сказал бы, кабы знал, – вздохнул Дарен, отхлебывая из чаши еще теплое парное молоко. – Самое нужное собирай, и как стемнеет, уходим. Пока Третьяк не вернулся.

Услышав ненавистное имя, Ожана замолчала, словно поняла что-то важное, и засуетилась по дому, готовясь к побегу.

– Как же унесем все это добро? – кивнула она на узел с пожитками и дорожную суму с припасами.

– Двух кобыл смирных с собой уведем, – хмуро ответил муж, – пока хватятся, нас уже и след простыл.

Загустелый кисель тумана втекал сквозь щели наспех задернутых шкур и стелился под ногами. Дарен выглянул на улицу, где и стены соседского дома уже было не разглядеть. Расценив это как добрый знак, он закинул узел себе за спину и схватил жену за руку, увлекая за собой в неизвестное будущее.

Угадывая ногами знакомую тропинку, бежали они к скотным загонам, которые стояли на некотором отдалении от селения. Собаки сначала было забрехали, а потом снова примолкли, распознав по запаху своих. Чем выше поднимались беглецы, тем светлее становилось вокруг. Туман рассеивался, открывая для них чистое, залитое розовым отсветом вечернего солнца пространство. Дарен оглянулся и с удивлением заметил, что серой хмарью заволокло только их селение, а по всей округе по-прежнему гулял легкий ветерок, трогая Ожану за растрепавшиеся косы. Может, оттого что деревня в низине? Эта мысль промелькнула и унеслась прочь за ненадобностью. Он уже отпирал засовы на бревенчатой двери загона, опытным взглядом выбирая самых спокойных кобыл.

– В амбаре старые седла и уздечки лежали, – шепнул он жене и помчался в сарай.

– Я боюсь одна, – только и пискнула она, растерянно оглядываясь на темные лошадиные морды вокруг.

– Я скоро! – раздался негромкий отклик.

Через десять минут он уже вовсю прилаживал старые, видавшие лучшие времена седла, что свалили в амбаре для починки. Истрепанные уздечки вызывали у Дарена сильные сомнения, но выбора не оставалось. Так быстро, как только могли работать его уставшие, дрожавшие от волнения руки, готовил он лошадей к дороге.

То и дело казалось ему, что слышит он громкие голоса возвращающихся всадников. Тогда на мгновение он замирал, оглядывался вокруг, прислушиваясь, а потом, осознав, что ошибся, снова возвращался к лошадям, и с еще большим усердием брался за дело.

Ожана неумело сидела в седле, неуверенно покачиваясь и пытаясь поудобнее устроиться на неудобном сидении. Дарен вздохнул. Ни о какой рыси не могло быть и речи. Вместо этого он погрузил на свою кобылу скромные пожитки, взял обеих лошадей за поводья и осторожным шагом их повел в лес. Дарен уже знал, куда они идут. Главное – успеть нагнать Данко и упросить его дать им приют. Ведь это младшая сестра Ожаны сейчас едет с обозниками куда-то в неизвестную северную даль. Может быть, и его семье найдется местечко в селении Бажена Хромого.

Где-то вдалеке слышались громкие боевые песни Третьяка и его людей. Опьяненная кровавой победой часть их неслась к деревне, наполняя воздух стойким запахом гари. Другая часть угрюмой рысцой плелась далеко позади, ведя за собой на поводу лошадей, к которым были привязаны тела убитых и раненных. Мало им было радости в этой бесславной победе, а крики горевших заживо людей до сих пор звенели в ушах беспокойным эхо. Не будет им удачи ни в этой, ни в загробной жизни. Призвал Третьяк на их головы проклятье.

Словно в подтверждение этих тяжких дум, увидели они собственное селение, укрытое густой пеленой бесовского тумана. И дрогнули тогда в груди сердца тех, кто еще не растерял остатки своей совести.

– Ожану! Найдите мне Ожану! – ревел ничего замечающий вокруг Третьяк.

Он кружился на своем коне вокруг ворот и что-то бессвязно вопил, напоминая демона, вырвавшегося из преисподней. Рукава его рубахи были пропитаны кровью, а пальцы черны от сажи. В темных пятнах было и лицо его, и ворот рубахи.

Когда селение Некраса уже догорало, он подошел так близко, как позволяли тлеющие под пеплом угли, чтобы убедиться, что не осталось в живых ни одного жителя несчастной деревни. Потом набрал полные пригоршни теплого пепла и умыл свое лица, пачкая его в цвет черного траура.

– Ожану! – снова закричал Третьяк и застучал в запертые на ночь ворота. – Приведите мне изменницу Ожану!

– Ты чего детей пугаешь, бесноватый? – высунулся из-за калитки старый горбоносый дед.

– Требую привести мне Ожану из рода Некраса! – стукнул Третьяк оземь окровавленным копьем. – Она предала нас! Не место ей в нашем селении! Не носить ей детей из рода Метелицы!

– Ночь ведь уже на дворе, – увещевал его дед. – Угомонись до завтрева, чертяка.

– Ты мне более не указ, старый, – отмахнулся от него Третьяк. – Вышло твое время.

Дед укоризненно качал головой, оглядывая черные руки родича, но от калитки не отходил, не желая пропускать неуверенно топтавшуюся перед входом молодежь.

– Отойди, дед, – повелительно махнул он кнутом. – Дай пройти моим людям.

– Злое дело ты затеял, – твердо сказали морщинистые губы. – А зло, как и добро, всегда возвращается.

Не слушал уже его Третьяк, как и не слушали молодые мужчины, отодвигая в сторону старое тщедушное тело и протискиваясь в укрытое туманным покрывалом подворье. Спотыкаясь и падая, они шарили в сумрачной полутьме, искали дом, в котором жила Ожана. Скоро в руках заполыхали факелы. Но все это было напрасно. Третьяк, не желая больше ждать, сам руководил поисками и первый ворвался в землянку, где жила молодая семья. Однако все, что удалось обнаружить – это непривычный беспорядок в жилище Дарена и холодные угли в его очаге.

– Ушла, – бешено вращая глазами, прошипел он.

Ответом ему было гнетущее, напряженное молчание.

– Привести мне того, кто ее предупредил! – взревел взбешенный Третьяк и, размахивая топором, принялся крушить все то малое, что оставили за спиной беглецы.

В ночь далеко не уйдешь. Лошади беспокойно ржали и едва шевелили ногами, отказываясь двигаться дальше. Сумеречный ночной лес страшен. Но дикие крики, слабое эхо которых доносилось из оставленной позади деревни, были еще страшнее.

Ожана, спешившись, жалась к мужу, путаясь под ногами и сбивая темп. Дарен сердился, но терпел, понимая ее страх. Изо всех сил напрягая глаза, он пытался присмотреть впереди подходящее место для ночлега. Скоро совсем стемнеет, и тогда ни будет им пути ни вперед, ни назад. Нужно принести подношение богам, чтобы уберегли от ночного зверя и обезумевшего родича. Если двинуться в путь с первыми лучами зари, то есть надежда, что успеют они оторваться от погони. Найти бы ту тайную лесную дорогу, ведущую на север, а там они сядут на лошадей, и дело пойдет шибче.

Он старался не думать о том, что Данко может отказать ему. Не тот это человек, чтобы повернуться спиной попавшему в беду человеку. Никогда люди из рода Бажена Хромого не отказывали тем, кто нуждался в помощи и защите.

– Я устала, – пожаловалась Ожана, напоминая о себе. – Куда мы идем?

– На север, – коротко ответил муж, не решаясь поделиться с ней своими робкими надеждами.

– А что мы там будем делать? – захныкала она. – Почему мы должны уходить из родных мест? Я боюсь.