Нахт

Карета доехала быстро, но Нахт не мог поверить, чтобы человек в шикарном белом комбезе с орденами на всю грудь мог жить в этом месте, то был район, который не обладал красивыми или богатыми домами они более того казалось вот-вот уже разрушаться, но нет – стоят.

Карета чуть постояла, подождала, а потом вышел из дома Кинг, за которым из оконца кареты наблюдал Нахт, что чуть-чуть выглядывал из-под шторки, прячась от нового знакомого. Сам Кинг шел, одетый в мундир, где на плечах красовались значки, что говорило о его звании, а медали на мундире подчеркивали его статус, превозвышая над остальными солдатами. Наконец, он почти дошел до кареты, но Нахт открыл дверь и пригласил внутрь.

– Не ожидал, что вы сами за мной приедете, мне казалось, что вы уже на вечере. – отреагировал Кинг спокойно, но Нахту показалось, что тому стало немного некомфортно.

– Мне подумалось, что стоять там одному в ожидании вашей компании будет скучно, поэтому вот и заехал, тем более, что у меня к вам созрел один вопрос.

– Что же, думаю я отвечу на него пока мы будем в пути. – сказал Кинг так будто разбрасывал слова по ветру – мотая головой, и как бы избегая переглядывания с хозяином кареты. Кинг забирался в карету, а уже когда уселся, и кучер треснул ветер поводьями, то Флюцберг принял позу будто сказав: "Ну, говорите."

– Вчера я этого не сразу заметил, но вы очень молоды на вид для человека, который является капитаном.

– Ну, я заслужил это место большими усилиями, приходилось много работать, хотя это и не самое высокое звание. – Кинг говорил об этом так, словно пытался убедить Нахта в правдивости его слов, как будто тот был на допросе у вражеской страны.

– Всему свое время.

– И вправду. – после выражения Нахта, как-то расслабило Кинга, и он вернулся к себе вчерашнему, но Редбаулинг ничего из всего этого не подметил.

– Но позвольте, сколько же вам все-таки лет?

– А вы скажете сколько вам? – Кинг с некоторой нервозностью ответил вопросом и посмотрел пристально на Нахта.

– А вам зачем, позвольте узнать? – Нахт уже пояснил свой интерес, поэтому решил сыграть так, чтобы оба были на равных.

– А я вот от людей узнал, что вам 28 лет, хотя, как по мне, так вам 23 года, поэтому и стало интересно. – напряжение стало резко падать.

– Ну-у.... вам не лгут. – качнув головой в бок и приподняв брови, а потом резко их отпустив и еле заметно покивая головой, ответил Нахт.

– Вы удивительно хорошо выглядите, любая дама хотела бы знать ваш секрет. – Кинг явно не хотел говорить о своем возрасте.

– Ну, а вы поживите в том же удовольствии, что и я, тогда и поймете, как это мне удается.

– Значит, дело лишь в богатстве?

– Конечно, за деньги можно купить многое.

– Но не все. – он сказал, как будто спрашивая себя о том, правда ли, что не все можно купить за деньги?

– К сожалению, так и есть. – с грустью ответил Нахт.

– Ну, это как посмотреть.

– Эх, вы все же и не сказали сколько вам лет. – Нахт все же опомнился и настоял на своем интересе.

– Ну, поменьше, чем вам, а сколько дадите? -

– Ну, скорее старше 20 лет, но точно младше 35 лет, но, хотя, наверное, старше меня или тот же возраст?

– Ну, вы далеки, но, да, мне больше, чем 20 лет, но я младше вас.

– Неужели? Выглядите не настолько уж вы молодо, хотя кожа и молода, то видно; не слишком морщинистая.

– Ха-ха, ну, что есть, то есть.

– Так, значит, вам не больше 20 лет, но вы младше меня, неужели вам 25?

– Мне 26 лет.

– Не слишком наши возраста отличаются.

– Ну, это как посмотреть.

– На все у вас есть другой взгляд.

– На войне многое видишь, те кого обстреливаешь и кого ненавидишь, хотя убить, после прохода мимо их мертвых тел становятся для тебя…не знаю; не знаю, как описать – это как…как будто свои – ты идешь по трупу, наступаешь, на простреленную спину, словно своего человека, того кого защищать должен был – человека. – взгляд Кинга погрустнел, было видно, что ему не сильно хотелось говорить о войне и то, что эта тема не слишком для него приятная.

– А как вы вообще попали на войну?

– Как и каждый, повестка, а после: ухо, горло, нос – и привет солдат.

– То есть вас призвали, ни вы сами пошли, а именно призвали?

– Да, призвали.

– А если бы не призвали и не было бы войны, то, что бы вы делали?

– Того, я знать не могу, хотя, наверное… учился бы.

– А на кого?

– Врача может или еще кого.

– Аж на врача, забавно вышло, говорите о врачевании, а сами людей убивали.

– Да, я тоже подметил эту иронию. – показалось, словно Кинг на самом деле и не хотел на врача, а просто придумал это так – для отмашки.

Карета наполнилось грустью с тоской и два человека стали ощущать, что оба они будто бы ушли не туда, не по той тропе они стали ступать.

– А может, пойдете выучитесь?

– Да было бы время.

– И то правда.

– Хотя война кончена, почему б и нет? – хотя они говорили об одном, но Кинг, словно думал о другом – не об учебе.

– Выбор ваш, выбор всегда за человеком.

– А как же судьба? Мне кажется у всех своя судьба, подстроенная богом.

– Так вы в него верите?

– В Бога?

– Да.

– А как не верить, верю. – немного пораженный вопросом Нахта, ответил Кинг.

– Глупости, как по мне.

– Да ладно вам, Бог – это не шутка, да и если его нет, то вот загробный мир или по крайней мере душа, вот оно точно есть я знаю, сам видел, как из тела дух выходит и не один раз.

– Значит вы верите в предначертанность судьбы?

– Можно сказать и так.

– Значит, и то, что я богатый, а вы бедный – судьба? – Нахт не подумал, что сравнение его, как богатого и Кинга, как бедного может быть оскорбительно, но Флюцберг не держал обиды, а наоборот положительно закивал.

– Судьба, да еще какая! И то, что вы сын оружейного барона и другое – все судьба.

– Ха! Какая вот хорошая судьба для человека, что и оружие ненавидит! – Нахт не понимал восхищения Кингом судьбы, да и то, что он верует тоже.

– А вы хоть из него стреляли?

– Было дело. – Нахт сухо ответил и положил ногу на ногу, приняв позу немного отстраненную, он как будто говорил, что не хочет рассказывать что-то на эту тему.

– Расскажите? Я много чего вам уже рассказал.

– Не особо хочется.

– Ну, а почему же? Что вам в оружие не нравится?

– Порох ужасно пахнет, после выстрела, да и отдача большая.

– Отдача большая не у каждого оружия, разве что у ружья, вы, наверное, из ружья стреляли?

– Да.

– И вам только из-за этого оружие не нравится?

– Громкое оно, как стрельнешь уши больно – это, то должно быть с каждым оружием.

– Ну, есть такое, да, а где же вы стреляли и когда? Может все же поделитесь?

Нахт вздохнул, придвинулся поближе к окошку и все же решил рассказать, как стрелял из ружья.

– Я впервые стрелял на охоте; меня с собой отец взял.

– А сколько вам тогда было?

– Я молодой был, 12 лет всего, меня как отец на охоту взял я решил – хочу произвести хорошее впечатление. Я всегда пытался выделится перед отцом, чтобы тот меня похвалил, пытался достойно себя показать. Мне хотелось привлечь его внимание, поэтому я решил на той охоте убить хищное животное, мне думалось, вот повесит у себя в кабинете шкуру и будет думать, вот это Мой сын. – Нахт придал слову "Мой" некоторое значение, выделил его, – Выслеживал его, у меня окоченели руки, ноги, тогда зима была, как сейчас помню тот воздух. Я отошел от группы с отцом и пошел искать животное какое-нибудь, но никак не мог найти, и вот когда стал возвращаться, то встретил рысь, она набросилась на меня, вцепилась в ноги, повалила, и чуть сразу так и не загрызла, но я выстрелил и дробь оторвала той заднюю лапу. Ружье мощное было и отлетело от меня и рысь сразу тоже от меня стала отползать, а я одной здоровой ногой стал отталкиваться по земле, подползая к ружью, а потом как подтянул к себе и уже вот, прицелился.

– Вы застрелили рысь?

– Нет, я не смог.

– И почему же, она бы вас убила – стрелять надо.

– Я знал об этом и тогда, и отчетливо это осознаю сейчас, но я вот там лежу с ружьем этим и мушку на рыси держу, но слышу – скулит.

– И что? Тварь любая скулить может. – для человека, что прошел через войну все было очень очевидно, если на тебя напали и, если ты не убьешь, то убьют тебя, поэтому в такие моменты о жалости думают так – вспомню потом, а о совести так вообще не думают вспоминать.

– Может и тварь, но живая. Скулила она, ей больно было, а я и не захотел стрелять, просто уже лежал и смотрел, как та мучается, а мне вот главное, что, жалко стало, стыдно.

– И что, рысь убежала?

– Нет, подоспела группа с отцом и ее застрелили, отец сделал из нее ковер и постелил у себя в кабинете.

– Он вами гордился?

– Нет, куда там, я тогда получил домашний арест на месяц и не выходил из комнаты, но мне и не надо было куда-то ходить, у меня там и так все было.

– Значит, из-за этого вы и не любите оружие?

– Вроде того.

– А вы из-за этого с тростью ходите?

– Да, рысь мне ногу сильно истерзала, вот и хожу с тростью.

– А болит?

– Да нет, все хорошо.

– Это славно.

До дома Груссенговеров было еще далеко, поэтому и так и болтали до самого приезда на бал. Под конец, как они выходили Кинг теперь уже по-другому смотрел на Нахта, не просто, как на пропащего человека, а как-то по другому, но и Нахт теперь не смотрел на Кинга, как на того, кто как бы идеален.

Глава 4. Любовь?

Широкий простор столь знакомый Нахту стоял перед его глазами, окружность танца на каждом шагу, величественные своеобразные и кривые статуи, что вроде должны были бы говорить о каких-то великих людях.

Большие картины с яркими пейзажами и с почти одинаковыми, как под копирку сюжетами, но лишь с одной стороны, ведь в каждой была своя изюминка, которую сразу и не заметишь, если на них взглянет человек, что никогда на картины и не смотрел простоит хоть вечность, но не заметит, а тот, кто хоть когда-то что-то рисовал и за день не различит, лишь может за неделю, а вот человек знающий, если сможет может только за полдня.

Кинга, как и днем ранее, когда Нахт с ним только и познакомился сразу попытались окружить красотки, но как только толпа дам приблизилась к солдату их взгляд наконец увидел невзрачного и тусклого, не смотря на все его красивые одежды, – Нахта, когда стало ясно, что если хочется поболтать с красивым незнакомцем, но вместе с тем придется терпеть и общество широко известного обормота, то лучше не иметь дел ни с тем, ни с тем, хотя каково же было досадно тем девицам, что они все же не смогли приблизиться к этому яблоку.

Нахт хотел было отойти и посмотреть, что произойдет, но Кинг ходил за ним, словно привязанный, казалось Нахт только-только хочет сделать шаг влево, как Кинг уже идет туда.

– Нахтунг, прошу не оставляйте меня, просто такое и в армии было, поэтому я уже натерпелся. – будто плача просил Кинг Нахта.

– Ну да, за вами прямо-таки табунами ходят.

– А я о чем.

– Ваши печали бы обделенным таким вниманием.

– Поверьте, такое сильно утомляет.

– Ну, я знаю, когда только-только вышел в свет точно также было и у меня, а потом алкоголь, ну и далее, собственно вы знаете, слушали.

– Слушал-слушал, и раз так, то не отходите.

– Ну, если вы того желаете, то не вижу преград, да только, если честно я даже не знаю, чем тут вообще заняться, если не танцевать, не болтать и находится только в компании мужчины, которого избегают. – описывая ситуацию Кинга, говорил Нахт.

– Это верно, только среди тех креветок мне никто не интересен.

– А вот это вы зря, знали бы вы какие эти креветочки вкусные, как попробуете вам ни тигровые и никакие другие заморские креветки не понравятся.

– Ваши креветки для меня и так заморские, вы не забывайте, что я из Англии.

– Ох, в вас столько же Английского сколько в бриллиантах вашей королевы. – усмехнулся Нахт, ведь знал, что любой королевский бриллиант из Индии и никакого отношения к землям Англии на самом деле вовсе не имеет.

– Будет вам, да, у меня есть немецкие корни, но все же я англичанин.

– А почему же вы здесь, а не на родине поспешу я спросить?

– А я не говорил?

– А о чем же вы думали сказали мне?

– Значит не говорил.

– Так сказали бы уже сейчас наконец, а то те креветки и обратно приплывут.

– Я тут всего на неделю, а так уже лишь на пять дней, а потом я отправляюсь обратно на родину.

– Вот дела, а чего же вам тут не нравится?

– А я и не говорю, что не нравится, правда мне все же хочется обратно – домой.

– А если я вам тут работу с хорошим жалованием предложу?

– И спрашивать не стану.

– 15 000 тысяч марок даю, могу и больше только слово скажите!

– Нет, я родину люблю.

– По-моему в вашем роду русские были.

– С чего это вы взяли?

– Да знаю я одного такого же, который все родина, родина. Из его уст только это и услышишь, если беседа ненароком затянулась, правда все же интересный он человек.

– А как зовут?

– Кирилл Кириллович Беляковский – он дипломат.

– Беляковский? Так я его знаю.

– Правда? Так ли это, может про разных мы речи ведем?

– В цилиндре ходит?

– Да.

– Значит об одном, он этот цилиндр везде носил.

– А я думал, почему он всегда в одном и том же цилиндре, когда бы я его не повстречал.

– Странная у него привычка видно, может вещь дорогая для него этот цилиндр?

– Не думаю, как по мне цилиндр, как цилиндр никакой вышивки – самый простой и тусклый, заурядный цилиндр, которых тысячи на фабриках штампуют.

– Он может и по иной причине уникальным или необыкновенным для него быть.

– Не особо и интересно, если честно думать, что у него там какая история и после этого он ее не снимает, веселее думать, что он просто дурак без гроша.

– Сойдемся тогда уж на этом.

Нахт и Кинг продолжали стоять вдалеке ото всех кружков, что собрались естественным образом вокруг самых вызывающих личностей. Одни поменьше, другие побольше, самые разные разговоры, хоть о шторах дома или занавесках, до прошедшей войны и поминания погибших. Тем для разговора уйма, из-за чего вечер просто разрывался от всего, что там обсуждали. Внимание каждого было сосредоточено на своей теме, одна сменялась другой, как только кто-то запнется замолчит, каждому молодому человеку особенно хотелось высказаться и показать себя молодым дамам, в особенности двум, что являлись хозяйками сея вечера. Первая старшая, Элиза Груссинговер – 17 летняя красавица, которая отличалась тем не менее, как всем кажется заносчивостью, высокомерным взглядом, зато каким красивым и обворожительным, каждый мужик, глядя на нее думал: "Пускай и слизнем буду, зато хоть ручку поцелую, поприветствую" – слизни эти правда для Элизы были всегда противные, она потому в перчатках всегда ходила, не терпела она касаний к своей девственной коже чужой руки или губ. Вторая младшая, Игната Груссинговер – 14 летняя девушка, что была красивей и приятнее, чем ее сестра. Обычно, когда говорят про сестер дома Груссинговер, то представляют этих двоих розой, где Игната – роза, а Элиза – шипы этой розы.

– Госпожа Элиза, позвольте мне вас поприветствовать! – с таким предложением к старшей дочери подходили на постоянной основе, что она уже стала от всех просто отмахиваться, отворачивая голову в сторону. В этот раз было тоже самое – она махнула рукой, отодвигая мужчину подальше от себя и отворачивая голову, словно младенец, что не хочет есть с рук. Когда Элиза отвела свой взгляд в сторону, то увидела компанию из двух людей – это были Нахт с Кингом, но первым из двоицы ее взгляд уцепился именно за Кинга, ведь раньше не видела этого человека, но после приглядевшись поняла, что это был военный и весьма красивый, только этого было мало, чтобы заинтересовать графскую дочь. Тем не менее, она все же заинтересовалось, потому что заметила рядом с Кингом Нахта, с которым не была знакома лично и даже не разговаривала с ним не разу, зато она имела очень хорошо сложившееся о нем впечатление из рассказов и слухов, что ходили о холостяке, который будто бы не стареет, ведь дьявольски красив, только вот с ним приличная дама дел иметь не захочет, потому что знают, какой этот Редбаулинг.

– Сестра, на что вы это уставились? – спросила Игната у своей старшей, когда та не соизволила ответить на ее слова о бале. – Неужели на того мужчину? Я тоже его сразу увидела, красивый…Правда? – по младшей было видно сразу, что Кинг пришелся ей по вкусу, ее все более розовеющий румянец не дал бы соврать. Нервно покусывая губы, Игната уже не могла дождаться ответа сестры, что чуть-чуть придавила своей ножкой, одетую в туфлю, ногу Элизы.

– Игната, что ты творишь? Веди себя прилично, как подобает юной леди. – Элиза всегда обращалась с Игнатой будто та ее дочь, а ее обязанность ее правильно воспитать.

– А вы почему не отвечаете, а? Старшая сестра? – Игната, когда обижалась на Элизу всегда начинала обращаться к ней "старшая сестра".

– Не дуйся, лучше скажи, ты больше меня лиц видела, это там с ним ведь Редбаулинг? – хоть Игната и была младше, но тем не менее, в отличие от Элизы она всегда любила прогуляться по городу, когда Элиза сидит у себя и читает книжки.

– Да, это однозначно Нахт Редбаулинг. – ответила Игната, когда пригляделась. – А что? Неужели тебя он заинтересовал?

– Ну как минимум он не соответствует, хотя бы твоему описанию.

– И вправду, его и не узнать – тихий, а главное в руке нет крепкого алкоголя.

– А он обычно именно так и ходит?

– Ну да, а тут руки в брюки.

– Пойти поприветствовать может? – поинтересовалась мнением Игнаты Элиза.

– Я не против. – немного заминаясь ответила Игната, ведь скоро подойдет к Кингу.

– Тогда пошли. – путь был не долгий, они быстро подошли и поприветствовали, как подобает.

– Вы госпожа Груссинговер, я полагаю? – обратился Кинг к Элизе.

– Я старшая дочь – Элиза, а это моя младшая – Игната.

– Рада встречи, я Элиза. – не поднимая глаз, сказала расторопно, но со старанием Игната.

– Рад и я, мое имя Флюцберг Кинг, прошу, обращайтесь ко мне – Кинг. – Он выровнялся и стал ждать пока Нахт тоже сделает тоже самое, но они так и простояли почти с десяток секунд, а может и больше, после Кинг толкнул своего друга. – И вы их поприветствуйте.

– Я Нахт Редбаулинг, доволен? – последние было адресовано Кингу.

– К чему такая грубость? – поинтересовалась Элиза.

– А разве я груб? Грубы вы, но никак не я, кто сказал, что я хочу иметь беседу с вами? Говорите с ним, вы мне не интересны.

Элиза была ошарашена, кто бы еще из всех тут смог так с ней сметь говорить.

– А вы не любитель манер. – ответила Элиза.

– Да кому они нужны, будто ваше платье не мешает вам дышать? Вот мне и ваш этикет со всем остальным дышать мешает, хотите, чтобы я задохнулся?

Элизе стало смешно от такого сравнения, но она знала, что он прав, ей и вправду было тяжело не только дышать, но и говорить, как надо, тем не менее это же нормально?

– Так заведено.

– А у кого, да и зачем? Один сделал, а другие подхватили, как дураки, должна своя быть голова на плечах, что, если вам скажут всех по лицу бить, потому что так по этикету надо, неужели станете бить?

– Нет, это глупо.

– А я о чем, вот для меня ваш корсет, что мешает вам самой дышать, такая же глупость.

– Мне его снять?

– Дело ваше, но это все же элемент вашей одежды, было бы нехорошо, хотя если вы меня таким образом приглашаете…хотя нет, откажусь, мне опытные нравятся. – последняя часть оскорбила Элизу, но она все же не ушла.

– Позвольте, намерений у меня таких не было.

– Да знаю я, вы хотели поиздеваться, да только я не первый год живу, может я и выгляжу, как ваш ровесник, но им не являюсь.

– Мне это известно, да только вы меня тоже не заинтересовали бы в этом плане, уж точно вы иссохший мужичок, просто лицом сохранились.

– Я-то?! – Элиза задела Нахта за живое – за его мужское достоинство.

– А это не так? – смеясь над своим оппонентом, спросила Элиза, вкушая сладость своей подколки над Нахтом, который совсем недавно также подкалывал и ее саму.

– Чтоб вы знали, я самый видный мужчина и равных мне нет! У кого хотите спросите, хоть у той барышни; я со многими дело имел.

– Верю.

Кинг и Игната отстранились от этой парочки и глядели на них немного похихикивая.

– Не хотите ли выпить?

– Я не пью.

– Я настаиваю.

– Ну раз вы настаиваете, то почему бы и нет. – они подозвали человека и им принесли алкоголя.

Первым за бокал принялся Нахт, сразу его опустошив, следом его же примеру, никогда не пившая и не пробовшая на вкус алкоголь Элиза, выпила точно также свой бокал и начала сильно морщится после этого. Реакция леди очень сильно позабавило Нахта и сильно удивило Игнату, которая еще ни разу не видела, чтобы сестра пила.

– Неужели вы никогда еще не пили?

– И что?

– Ничего, просто мне казалось, что вы должны были хоть когда-то это попробовать для того, чтобы сделать вывод о том, что не будете пить алкоголь.

– Вообще-то это яд.

– В маленьких дозах алкоголь даже полезен, поэтому не оскорбляйте лекарство.

– Ну хорошо.

– Хотите еще?

– Да. – хоть первый залп был никудышным, но уже стал действовать, что отразилось на действии Элизы.

Они стали распивать алкоголь, но уже медленнее – Нахт захотел немного поболтать с этой девушкой, что меняла свое поведение прямо на ходу. Он незаметно для всех спровадил ее за собой, оставив Кинга с Игнатой, которая от нахождения рядом с Флюцбергом полностью забылась и даже почти не заметила, как пьянеющую сестру уводит блудный мужчина. У Нахта, конечно, были мысли на счет Элизы, но действовать пока он не спешил – нужно было, чтобы она побольше выпила.

Сладкими речами он затуманивал ей разум и брал новую выпивку, спивая ее, нельзя было не отметить, что самой Элизе это нравилось – ей было по-настоящему весело с Нахтом, у которого было полно опыта в подобного рода вещах.

Разговаривая с ней, Нахт узнавал ее не просто для того, чтобы разговорить и ослабить защиту, как делал это обычно, ему и вправду в один момент захотелось узнать ее. Впервые ему захотелось узнать женщину по-настоящему. Внутри у Нахта, собственно, как и Элизы начинало все гореть и закипать, они смотрели, друг на друга не отрываясь и без умолку болтали, в чем им правда очень сильно помогал алкоголь, которым они вместе напились. Выйдя из зала, они направились в комнату Элизы, где Нахт немного шатаясь все также поддерживал разговор, а Элиза из-за неопытности уже повалилась на кровать и там же сразу заснула в обществе Нахта. Он уже снял свой пиджак, залез на кровать и навис над Элизой. Его левая рука плавно и нежно ласкала сначала белую шею, потом поднялась к щеке, перетекая к губам, а после ниже и ниже груди. Нахт хотел было уже начинать снимать верх своей пьяной подруги, но вдруг взгляд его остановился на ее лице, и он не мог оторваться, его дурманили ее сладкие и нежные вздохи и трясущиеся реснички глаз, рука четко ощущала каждый вздох. Нахт оцепенел, он осознал, что не может лишить ее невинности, что не может так над ней надругаться, столь недостойным образом запятнать этот прекрасный цветок собой. Он встал и начал одеваться в состоянии, которое напоминало одновременно и ипохондрию, и паническую атаку. Нахт выбежал из спальни девушки и пустился вперед будто подался в бега, его ничего не волновало лишь Элиза, что так его одурманила. Ни с кем, не попрощавшись он вышел за пределы дома и, сев в карету, уехал к себе, по пути, пытаясь понять, что с ним такое.

Глава 5. Лучший лжец.

– Элиза, ты должна быть достойна; Элиза, ты должна хорошо учиться; Элиза, ты должна правильно сидеть; Элиза, ты должна ровно идти; Элиза, ты должна сдерживать свои эмоции; Элиза, ты должна не опозорить род; Элиза, ты должна женится на богатом и с высоким титулом; Элиза, ты должна быть покорна; Элиза, ты должна быть здорова, чтобы родить крепкого наследника; Элиза, ты должна быть такой, какой тебя хочет видеть муж; Элиза, ты должна семье. – именно так и проходило детство Элизы Груссинговер, каждый раз ей твердили одно и тоже, что она что-то должна.

Вечер – бал, посвященный окончанию войны, то, что проведет лишь достойная семья, мероприятие, где королевой должна быть лучшая. Родителей рядом нет и все на плечах Элизы – она была уверена, что все пройдет как надо, ей было ясно, что она должна была сделать, но справилась ли она в тот вечер? Нет. За место того, чтобы стать лучшей она исчезла по среди бала, но по какой же причине? Вопрос, на который она сама не может до конца ответить или просто не хочет?

– Дрянная девчонка! – крикнула мать Элизы на нее, бросая в ее сторону чайник с горячим чаем прямо под ноги. – Какое разочарование, на тебя возлагали такие надежды, но, что ты сделала?! Ты напилась и ушла с бала! Это немыслимо! – мать Элизы была очень строгой женщиной, а отец в свою очередь обычно не вмешивался, тот человек просто уже перестал жить семьей – ему все надоело, а его же жена ему осточертела. Вместе с этим окаменели и отношения с семьей.