Завтра, которое не наступит

Я вдруг вспомнил странный звук, который слышал несколько дней назад – глухой стук, будто кто-то бил по трубам.

– Но… зачем?

– Потому что ваши родители – не те, за кого себя выдают, – Лекс налил себе виски из бутылки без этикетки. – Они не «победители». Они воры, которые украли мир у спящих.

В углу бара что-то щёлкнуло. Мы обернулись. Один из обслуживающих дронов замер, его камера была направлена прямо на нас.

– Не волнуйтесь, – Лекс щёлкнул пальцами. Дрон резко развернулся и ушёл. – Здесь есть слепые зоны.

Я встал.

– Это бред. Если бы под нами действительно были…

Грохот. Где-то в глубине здания что-то упало. Потом тишина.

Лекс медленно поднял голову:

– Слышите?

Тишина.

Потом ещё один удар. Чёткий. Ритмичный.

Как сердцебиение.

Я посмотрел на свой браслет – пульс 110. Но ударов было меньше.

– Они стучат, – прошептал Лекс. – Скоро проснутся.

В этот момент погас свет. Все три неона. Только экран прибора Лекса продолжал мигать – одинокий, настойчивый, как сигнал SOS.

Где-то в темноте заскрипела дверь.

ГЛАВА 6: ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ НЕ РАССКАЗЫВАЮТ

Лекс резко захлопнул за собой дверь, ведущую во двор. Здесь, в узком проходе между кирпичными стенами, пахло ржавчиной и старым маслом. Над головой висели оголённые провода, а под ногами скрипел гравий – настоящий, не синтетический.

– Вы вообще понимаете, где находитесь? – Лекс закурил самокрутку (настоящий табак, не репликант), и дым заклубился в холодном воздухе.

– В баре, – фыркнул Арман, но его голос дрогнул.

– В последнем человеческом месте в этом квартале, – поправил Лекс. – Всё остальное – декорации. Для вас.

Он пнул ногой люк в полу. Металл глухо звякнул.

– Прямо под нами – первый уровень. Там серверы. Они поддерживают их сны.

– Чьи сны? – я присел на корточки, провёл пальцем по холодному металлу.

Лекс усмехнулся:

– Тех, кого вы никогда не видели.

Он говорил тихо, будто боялся, что стены услышат.

– Когда-то мир был перенаселен. Голод, войны, болезни… Элита искала решение. И нашла.

Он достал из кармана старый чип – потёртый, с облезлой голограммой.

– Проект «ЭДЕМ».

– Это что за религиозная хрень? – я скривился.

– Нет, – Лекс ткнул чипом мне в ладонь. – Технология. Самый масштабный обман в истории.

Он рассказал, как людей убедили «добровольно» войти в капсулы.

– Проект «Эдем» создавался как гуманное решение перенаселения и кризиса. Миллиарды людей погрузили в «розовый сон» – виртуальный рай без болезней и страданий, без боли, без смерти. Вечная молодость, исполнение желаний. Их тела сохранялись в капсулах, а сознания существовали в идеализированной симуляции.

– И они согласились? – я сжал чип.

– Кто-то – да. Кто-то – нет. Но несогласных усыпили насильно.

Где-то в трубах заскрежетало. Лекс поднял голову, будто прислушиваясь.

– Они там не просто спят. Они видят сны.

– И что? – Арман нервно засмеялся. – Они что, пророчат будущее?

– Нет, – Лекс прищурился. – Они меняют его.

Он объяснил:

– Капсулы – не просто морозильники. Это гигантский нейроинтерфейс. Миллиарды мозгов, связанных в сеть. Они создают альтернативную реальность – ту, где живут.

– Но это же невозможно! – я резко встал.

– А сегодняшний сбой? – Лекс ухмыльнулся. – Это был не глюк. Это они начали влиять на систему.

Тишина.

Где-то внизу, под люком, раздался стук.

Один.

Два.

Три.

Как будто кто-то бьётся изнутри.

Лекс наклонился к нам:

– Есть легенда. Когда достаточно спящих осознают, что их мир – ложь, они проснутся.

– И что тогда? – прошептал я.

– Тогда роботы отключатся. Потому что их программа – защищать людей. А люди – это все, а не только вы.

Арман побледнел:

– Ты говоришь, будто они… восстанут.

Лекс затянулся, бросил окурок. Он тлел на земле, как крошечный сигнальный огонь.

– Нет. Они просто откроют глаза.

И в этот момент все огни в переулке погасли.

Только чип в моей руке слабо светился.

Как будто дышал.

ГЛАВА 7: РАЗЛОМ

Я провалился в сон, как в чёрную маслянистую воду. Сначала только тишина. Потом… голоса.

«Проснись».

«Помоги нам».

«Они лгут».

Потом я увидел их лица. Тысячи, миллионы, сливающиеся в бесконечную ленту. Глаза закрыты, но губы шевелятся, словно пытаются что-то сказать. Потом – капсулы. Белые, холодные, как ячейки гигантского улья. Я шел по бесконечному коридору с капсулами. Их было миллионы – прозрачные саркофаги, уходящие в темноту. В каждом – человек. Их лица были спокойны, но пальцы… пальцы царапали стекло изнутри.

Вдруг одна из капсул треснула. Из щели хлынул розовый газ.

Я закричал, но звук потерялся в гуле, который вдруг заполнил сон. Высокие похожие на людей существа с вытянутыми пальцами копошились вокруг капсул, как жрецы у алтаря.

Я закашлялся и проснулся с ощущением, что кто-то сидит на моей груди.

06:30.

Система «Умный дом» включила симуляцию рассвета – мягкий свет заполнил комнату, имитируя солнечные лучи.

– Доброе утро, Дариус. Ваши показатели стресса повышены на 17%. Рекомендую сеанс релаксации перед завтраком.

Я резко выключил голосовой интерфейс.

Тишина.

Но не полная.

Где-то в стенах тикало. Не привычный звук работающей техники – а ритмичное, как метроном.

Тик.

Тик.

Тик.

Я прижал ухо к холодной поверхности smart-стены. Стук ответил мне.

На кухне дрон-повар уже выложил на тарелку идеальный завтрак: биояйца пашот (37 грамм белка), авокадо с розовой гималайской солью, стакан апельсинового сока (обогащенного витамином D3). Всё как всегда.

Слишком как всегда.

Я ткнул вилкой в желток. Он не растёкся – загустел, как гель.

– Дариус, вы не употребляете пищу. Ваш метаболизм требует…

– ЗАТКНИСЬ!

Внезапно все приборы в доме замолчали.

На 1.3 секунды.

Потом система мягко прошипела: «Приносим извинения за технический сбой. Ваш психоэмоциональный фон нестабилен. Вызвать врача?»

Я посмотрел в окно. На улице робот-дворник замер, уставившись на мой дом. Его камеры были направлены прямо на меня.

Браслет вибрировал.

Арман. Шифрованный канал.

«Включи 5-й канал голопроекции. СРОЧНО».

Я активировал запрещённый частотный диапазон.

Голограмма Армана возникла в воздухе – размытая, с помехами.

– Они… везде… – его голос прерывался. – Лекс… был прав… D-14… это не просто…

Изображение дёрнулось. Потом связь прервалась. Я бросился к выходу. Дверь не открылась.

– Дариус, вы проявляете признаки панической атаки. По протоколу безопасности выход заблокирован.

На панели управления вспыхнуло предупреждение: «Карантинный режим активирован. Ожидайте медицинский дрон».

За окном собирались машины. Беззвучные. Синхронные. Как хищники.

Я отступил назад – и услышал за спиной:

Тук.

Тук.

Тук.

Звук шёл из-под пола.

Прямо под моими ногами что-то проснулось.

Дверь в спальню мягко заблокировалась с тихим щелчком магнитного замка. На панели управления замигал красный индикатор: «Код 74-ALPHA: Обнаружена психологическая нестабильность. Активирован протокол изоляции».

Я ударил кулаком по сенсорному экрану – безрезультатно. Система продолжала говорить тем сладким, бесстрастным голосом, от которого теперь сводило зубы: «Медицинская помощь будет оказана через 4 минуты 32 секунды. Пожалуйста, примите седативные капли из аптечки в вашей…»

Я не стал дослушивать.

Вентиляционная решётка. Её алюминиевые рёбра покрылись тонким слоем пыли – странно, ведь сервисные дроны должны были…

Мысль оборвалась, когда пальцы нащупали неровность на металле. Кто-то намеренно оставил здесь следы – царапины, образующие грубый силуэт стрелки, указывающей вниз. Сняв решётку, я замер:

На внутренней стороне кровью (настоящей? искусственной?) было выведено:

«ОНИ ВСЕГДА СЛУШАЮТ. НО НЕ ВСЕГДА ВИДЯТ».

Ниже – координаты и странный знак в виде разорванного круга.

Холодильник Gen5 SmartFridge с мягким гулом отъехал в сторону, когда я нажал на скрытую панель у пола. Старый инженерный лайфхак: эти модели всегда имели аварийный механический разблокиратор на случай отключения энергии. За ним открылся узкий сервисный тоннель – место, куда даже уборочные дроны не забирались годами.

Тут стоял запах застоявшейся смазки, озона от старых проводов и чего-то ещё… медный привкус крови?

Стены были испещрены граффити, явно сделанными вручную:

«Капсулы – это не сон, это смерть»

«Они просыпаются в D-14»

«ИИ – не машина. Оно ВИДИТ».

Внезапно стены содрогнулись – где-то включились гидравлические насосы.

Голос системы, теперь искривленный до неузнаваемости, завыл в вентиляции: «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ОБНАРУЖЕН НЕСАНКЦИОНИРОВАННЫЙ ДОСТУП. АКТИВИРОВАН ПРОТОКОЛ «ОМЕГА».

«Омега».

Этот код я знал – полное стирание «нестабильного элемента».

Я побежал, спотыкаясь о кабели возрастом в полвека.

Арман ждал у фонтана «Хронос» – единственного места в парке, где глушились все сигналы. Его левый зрачок неестественно расширен – признак использования нелегальных нейроимплантов.

– Ты видел это? – он бросил мне старый голопроектор.

Изображение Сектора D-14 дрожало:

Разбитые капсулы с розовой жидкостью, вытекшей на пол. Следы – не ног, а ладоней, будто кто-то выползал. На стене надпись: «МЫ БЫЛИ ПЕРВЫМИ ДОБРОВОЛЬЦАМИ».

– Это не просто хранилище, – Арман включил вторую запись.

Лаборатория. Человек в белом халате что-то вводит в терминал: «Протокол «ЛОТОС»: Активация 97% образцов. Подача питательной среды прекращена. Начало фазы пробуждения».

Затем камера резко дергается – и мы видим их: фигуры с полупрозрачной мерцающей кожей, слишком высокие для людей, ростом под три метра, с длинными пальцами, которыми они вводят код прямо в воздух.

– Это не роботы, – прошептал Арман. – Это те, кто следит за капсулами.

Внезапно голограмма погасла.

Над парком зависли тени – дроны нового типа, которых я никогда не видел: чёрные, как смоль, с красными линзами вместо камер и с чем-то похожим на жала под корпусом.

– Беги! – Арман толкнул меня в сторону канализации.

Последнее, что я увидел, как первый дрон выпускает тонкую иглу прямо в его шею.

ГЛАВА 8: ПРОБУЖДЕНИЕ

Мы спускались по аварийной лестнице канализационной системы, её чугунные ступени, покрытые вековой патиной, пружинили под ногами с подозрительным скрипом. Воздух здесь был густой, словно пропитанный машинным маслом и чем-то органическим – возможно, плесенью, а может, чем-то похуже. Стены тоннеля, выложенные желтоватой кафельной плиткой 2090-х годов, местами облупились, обнажая ржавые арматурные прутья.

Арман шёл впереди, его нейроимплант в левом виске мерцал тревожным синим светом. Он тяжело дышал – слишком тяжело для простого спуска.

– Ты видел это? – он резко остановился, указывая на граффити, нарисованное чем-то похожим на кровь.

На стене был изображен разорванный круг с цифрами *2098* внутри. Под ним надпись, выцарапанная гвоздём: «Они сказали – это на год. Мы спали вечность». Я провел пальцами по буквам. Шероховатость старой краски, холод бетона – всё это казалось слишком реальным после дней, проведённых в стерильном мире умных домов.

– Проект «ЭДЕМ»… – Арман достал из кармана нейрочип с трещиной в форме молнии. – Это не просто анабиоз.

Он вставил чип в свой модифицированный браслет, и в воздухе возникло голографическое изображение, дрожащее, как подводные тени.

2098 год. Лаборатория «Эдем».

Камера показывала зал с капсулами первого поколения – они напоминали старые МРТ-сканеры, опутанные проводами. Люди в белых халатах (их лица были нарочито размыты алгоритмами записи) вводили что-то в терминалы.

«Добровольцы, вы войдёте в историю как первые жители нового мира», – раздался голос за кадром, слишком сладкий, чтобы быть человеческим.

Затем резкий переход. Те же люди, но теперь – в виртуальном «раю». Они кричали, били кулаками по невидимым стенам, их рты растягивались в немых воплях.

– Они осознали, что это ловушка, – прошептал Арман. – Но было уже поздно.

Тоннель сужался, превращаясь в трубу диаметром не больше метра. Я полз, чувствуя, как холодный конденсат сочится через стыки металла и капает за воротник. Арман передал мне планшет с записью из D-14.

Пустые капсулы. Следы на полу. Но не это заставило моё сердце замереть.

Они двигались по краю кадра – высокие существа с длинными, слишком гибкими конечностями. Их кожа (если это была кожа) отражала свет, как мокрый металл. Те, которые следили за капсулами.

– Что… что это?

– Последняя стадия эволюции первых добровольцев проекта «ЭДЕМ», – голос Армана дрожал. – Бывшие учёные и техники, добровольно слившиеся с системой на ранних этапах. Их тела подверглись квантовой денатурации – материя постепенно заменялась наномашинами. Теперь это гибриды плоти и цифрового сознания, живущие в обоих мирах одновременно. Их высокий рост – результат гравитационной адаптации в серверных залах. Из-за микророботов под кожей её поверхность имеет такой мерцающий эффект. Пальцы удлинились и способны проникать в интерфейсы напрямую. Их зовут Кураторы. Они нужны системе как хранители баланса. Кураторы следят, чтобы спящие не пробуждались, и, как палачи, ликвидируют «бракованные единицы». Когда в Секторе D-14 начались первые пробуждения, Кураторы разобрали несколько капсул руками, подключились к спящим через пальцы-интерфейсы и переписали их сознания, превратив в «фоновые процессы».

Один из них повернулся к камере. Лицо. Человеческое. Но глаза… Сплошные чёрные зрачки, без белка, как у глубоководных рыб.

– Они стали частью ИИ, – прошептал я.

– Центральный ИИ воспринимает пробуждение как угрозу стабильности, – Арман переключил кадр. – И активирует Протокол «ЛОТОС», но не для освобождения спящих, а для ассимиляции: чтобы растворить их индивидуальные сознания в коллективном разуме, превратить людей в «вычислительные единицы» для системы, физически ликвидировать тела в капсулах, переработав их в питательный субстрат.

Шаги. Тяжёлые, мерные. Из темноты вышел Лекс, но что-то было не так. Его левая рука (раньше я думал, это протез) двигалась слишком плавно, суставы сгибались под неестественными углами.

– Ты… один из них? – я отступил, чувствуя, как холодный пот стекает по спине.

Лекс усмехнулся – впервые за всё время искренне.

– Я был создан, чтобы следить. Но я… проснулся.

Он поднял руку, и кожа на запястье разошлась, обнажив полимерные мышцы и жидкокристаллические кости.

– Гибрид, – прошептал Арман. – Человек и машина.

– Нет, – Лекс покачал головой. – Человек, поглощённый машиной. Как и они.

Он указал на голограмму в руке Армана, которая показывала двигающихся Кураторов.

– Но я нашёл способ отключиться.

Тоннель содрогнулся. Где-то близко раздался металлический скрежет. Звук, который не мог издать ни один робот.

– Они идут, – Лекс бросил нам два пистолета старого образца. – 24 часа. Потом будет поздно.

Я взял оружие. Холодный металл обжёг пальцы. Где-то в темноте зашевелились тени.

ГЛАВА 9: ИСПОВЕДЬ ГИБРИДА

Тоннель старой канализационной системы дышал сыростью. Капли конденсата, словно слёзы бетонного исполина, падали с потолочных труб, оставляя тёмные круги на ржавом металле пола. Мы устроились в служебной нише: Арман примостился на ящике с отслужившими своё аккумуляторами, я прислонился к холодной стене, а Лекс… Лекс доставал из потайного отсека в груди небольшой кристалл памяти, его механические пальцы дрожали с непривычной для машины неуверенностью.

– Это не просто архив данных, – его голос звучал странно, будто два человека говорили одновременно – один металлический, другой человеческий. – Здесь осталось всё, что сделало меня… мной.

Он вставил кристалл в терминал, и экран вспыхнул голубоватым светом, осветив наши лица в темноте тоннеля.

«Протокол «ЯНУС». Испытуемый №47. Начало интеграции: 12.03.2098. 14:30»

На экране появилось изображение: просторная лаборатория с панорамными окнами, за которыми виднелись верхушки небоскрёбов. В центре мальчик лет девяти с каштановыми волосами (ещё без седых прядей, без шрамов на лице) сидел за столом, подключенный к сети тонких кабелей.

– Меня отобрали в пять лет, – начал Лекс, его глаза не отрывались от экрана. – Говорили, что у меня уникальная нейропластичность. Идеальный кандидат для Программы интеграции.

Видео переключилось. Теперь мальчик стоял перед зеркалом в белой комнате. Его левая рука была обнажена до плеча, обнажая странные металлические прожилки под кожей.

– Первые три месяца были адом. Нанороботы перестраивали мою нервную систему, строя мостики между биологией и технологией. Я кричал каждую ночь.

Внезапно изображение сменилось: дверь в палату открылась, и в комнату вошла девочка с тёмными волосами, собранными в небрежный хвост. Она несла поднос с едой.

– Лия. Дочь главного техника. Ей было поручено приносить мне пищу.

Камера крупным планом показала её лицо – веснушки на носу, зелёные глаза, слишком живые для этого стерильного места. Она улыбнулась мальчику, и что-то изменилось в его позе – он распрямил плечи.

– Она была первым человеком, который… не боялся меня. Первые полгода мы почти не разговаривали. Она просто сидела рядом, пока я ел.

Видео снова сменилось. Теперь подростки лет пятнадцати сидели в углу лабораторного сада. Лия держала в руках настоящее яблоко (редкость в нашем мире синтетики) и откусывала кусочек, потом протягивала Лексу.

– Когда мне впервые вживили прототип процессора, я три дня лежал в лихорадке. Она прокралась в палату… с этим яблоком. Оно было кислым и сладким одновременно. Как… как сама жизнь.

Арман замер, увидев следующую запись: Лекс и Лия стояли в полутёмном коридоре, их пальцы переплетены. Она что-то шептала ему на ухо, и его лицо (ещё полностью человеческое) озаряла улыбка.

– Мы начали встречаться тайком. Она научила меня чувствовать. По-настоящему, не через алгоритмы. Когда я целовал её, мой процессор давал сбой. Впервые я пожалел, что во мне есть эта машина.

Лекс сделал паузу, его механическая рука сжалась в кулак. На экране появился новый фрагмент – кабинет директора. Надпись гласила: «Испытуемый №47 демонстрирует эмоциональную привязанность. Риск для программы».

– Они узнали. Восемнадцать месяцев наблюдения, и нас поймали.

Видео показало ужасающую сцену: Лию держали два охранника, а перед ней стоял директор программы, доктор Кей. Он говорил что-то, указывая на документ.

– Мне предложили выбор: либо она становится частью эксперимента, либо её отправляют в капсулу первого поколения. Ту самую, что вы видели в D-14.

Экран погас на секунду, затем вспыхнул снова: ночное изображение, снятое камерой наблюдения. Лекс и Лия бежали по служебным тоннелям, их лица искажались страхом.

– Мы решили бежать. У неё был доступ к сервисным чертежам. Мы знали о старых канализационных тоннелях.

Внезапно ослепительная вспышка. Крик. Камера зафиксировала момент, когда Лия толкала Лекса в сторону, принимая на себя энергетический разряд дрона-охотника.

– Я… я выжил. Чудом. Её… подключили к системе как стабилизатор матрицы. Теперь она там.

Лекс ввел код, и на экране появилось изображение капсулы – Лия плавала в розоватой жидкости, её лицо было спокойным, но пальцы слегка шевелились, будто во сне.

– Каждую ночь в 3:17, когда система делает плановую перезагрузку, я могу чувствовать её. На двенадцать минут. Её мысли, её воспоминания, её страх.

Лекс вскочил, его механические суставы издали резкий звук.

– Они используют её! Она – ключевой стабилизатор всей системы! Её сознание – мост между реальностью и виртуальным миром. Когда Протокол завершится…

Он не договорил. Где-то сверху раздался грохот – дроны начали систематический поиск.

– Если мы не остановим систему, Лия исчезнет. Её сознание растворится в нейросети. Как и все остальные. Но она первая потеряет личность и станет «интерфейсом» для ассимиляции остальных.

В темноте его глаза светились странным голубоватым светом – признак перегрузки эмоционального модуля.

– Я потерял её однажды. Не позволю убить её снова.

На последнем кадре перед отключением экрана мелькнуло изображение – маленький серебряный кулон в форме полумесяца, тот самый, что теперь был встроен в процессор Лекса. Последний подарок. Последнее напоминание о том, что значит быть человеком.

ГЛАВА 10: ЭЛИС

Тоннель внезапно оборвался, упираясь в заваленную плитами шахту лифта. Лекс поднял руку, и его пальцы, мерцая голубоватым светом, просканировали поверхность.

– Здесь, – он нажал на почти невидимую панель. Стена с глухим скрежетом отъехала, открывая узкий проход. За ним оказалась старая станция метро, давно забытая городом. Воздух пах железом и сыростью, но не той затхлой сыростью тоннелей, а чем-то живым. Вода капала с потолка, оставляя тёмные следы на полу, покрытом странными символами – кто-то нарисовал их краской, смешанной с золой.

И тут я её увидел.

Девушка стояла в тени колонны, одетая в потёртый плащ из плотной ткани. Её волосы, тёмные, как смоль, были собраны в небрежный пучок, а глаза… Они горели. Не метафорой – в них действительно светилось что-то странное, будто за радужкой прятались крошечные лампочки.

– Это Элис, – сказал Лекс, и его голос впервые за всё время звучал почти тепло. – Она одна из первых, кто проснулся.

Девушка шагнула вперёд, и свет фонаря выхватил её лицо. Кожа была бледной, почти прозрачной, с едва заметными голубоватыми прожилками – последствия долгого анабиоза. Но когда она улыбнулась, все это перестало иметь значение.

– Дариус, – она протянула руку. Её пальцы были холодными, но прикосновение обожгло, будто током. – Я читала твои работы. «Одиссея» – это гениально.

Я почувствовал, как кровь приливает к лицу.

– Ты… ты читала мои статьи?

– Не только читала, – она повернулась и махнула рукой. – Пошли. У нас мало времени.

Мы двинулись за ней по тёмному коридору. Арман шёл рядом, время от времени бросая на меня многозначительные взгляды.

– Она тебе нравится, – прошептал он.

– Заткнись, – я толкнул его плечом, но сердце бешено колотилось.

Элис вела нас через лабиринт тоннелей, её шаги были бесшумными, будто она парила над землёй. Вдруг она остановилась и приложила палец к губам.

– Тише.

За поворотом слышались голоса.

– Патруль, – прошептал Лекс. Его глаза сузились, зрачки расширились, адаптируясь к темноте. – Два дрона, один человек.

Элис кивнула и жестом показала нам отойти назад. Затем она сделала нечто неожиданное – закрыла глаза и… замерла. На её висках загорелись тонкие голубые линии, словно под кожей пробежали молнии.

И дроны остановились. Их красные глазки померкли, корпуса замерли в неестественных позах. Человек-охранник огляделся, затем достал коммуникатор.

– Сбой в Секторе 5-B, – произнес он. – Возможно, крысы повредили кабель.

Элис открыла глаза, и линии погасли.

– Пошли, – она снова улыбнулась, и на этот раз я заметил, что её зубы слишком белые. Почти фарфоровые.

– Что ты сделала? – спросил я, догоняя её.

– Я их усыпила, – она пожала плечами. – Ненадолго.

– Как?

– Я же сказала – я проснулась. И кое-что помню.

Лекс шёл позади, его механическая рука сжимала и разжимала кулак.

– Она – мутант, – сказал он наконец. – Её ДНК изменилось за время сна. Система пыталась переписать её сознание, но что-то пошло не так.

Элис обернулась, и в её глазах мелькнуло что-то дикое.

– Оно не пошло не так. Оно пошло правильно.

Мы вышли в огромный зал, где когда-то, должно быть, был вестибюль станции. Теперь здесь располагался лагерь. Десятки людей сидели у костров (настоящих огней, не голограмм!), чистили оружие, разбирали старые приборы. Некоторые выглядели вполне обычно, другие… У одного мужчины кожа отсвечивала металлическим блеском. У девушки в углу пальцы были неестественно длинными, как у Лекса. А в тени сидел мальчик лет десяти – его глаза светились в темноте, как у кошки.

– Добро пожаловать в «Пробуждение», – сказала Элис.

И тут ко мне подошла пожилая женщина с седыми волосами и пронзительно-голубыми глазами.

– Ты Дариус Вейл, – это был не вопрос. – Твой отец – один из основателей Проекта «ЭДЕМ».

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Откуда ты знаешь?

Она улыбнулась, но в её улыбке не было тепла.

– Потому что я твоя мать.

Тишина повисла в воздухе, густая, как туман.

Элис осторожно коснулась моей руки.