Полная версия
Туринская плащаница. Свидетель Страстей Христовых
И наконец, следует немного прояснить терминологию. Туринская плащаница представляет собой не суда́рь (фр. suaire, др. – греч. σουδάριον), плат, которым была накрыта голова Иисуса при погребении (вспомните суда́рь из Овьедо), а саван, то есть большое полотно, сложенное над головой и полностью покрывающее все тело. В Евангелиях для обозначения савана Иисуса Христа используется греческое слово σινδών (Мф. 27: 59; Мк. 15: 46; Лк. 23: 53), лат. sindonium, синдоний[13], или, иногда, ὀθόνια (пелена, простыни: Ин. 19: 40 и 20: 5–7). Для обозначения плата апостол Иоанн использует слово σουδάριον, лат. sudarium. Сложность в том, что некоторые более поздние авторы меняют эти термины местами, что порой приводит к путанице. В этой книге туринскую реликвию я буду именовать Плащаницей с большой буквы «П».
Часть первая
Что говорит история
Глава I
Из Иерусалима в Эдессу
Погребение Иисуса3 апреля 33 года около трех часов пополудни на скалистом холме Голгофы, за городскими стенами Иерусалима, измученный мышечными спазмами Иисус Назорей[14], которого подвергли невыносимой пытке распятия, «возгласив громким голосом», испустил дух. Его агония, наполненная чудовищными страданиями, продолжалась три часа. Тем временем от имени первосвященника Иосифа, прозванного Каиафой, к префекту Понтию Пилату явились иудеи: просить по случаю Пасхи[15], начинавшейся вечером, «перебить у них [приговоренных] голени и снять их» (Ин.). Перебивание голеней, crurifragium, не позволяло жертвам этой варварской казни опереться на гвозди в стопах, чтобы наполнить легкие воздухом. Будучи не в состоянии сделать новый вдох, несколько мгновений спустя они умирали от удушья.
Итак, на Голгофу был отправлен отряд римских солдат. Сначала они подошли к двум разбойникам и перебили им ноги копьями. Приблизившись к Иисусу, который висел посередине, один из римских воинов нанес ему удар в сердце: положенный по уставу «удар милосердия». «И тотчас истекла кровь и вода», – написал Иоанн Богослов, остававшийся у креста вместе с Марией и святыми женами. В древнейших рукописях говорится о «воде и крови», что с точки зрения физиологии более вероятно. Наконечник копья выпустил сначала жидкость из плевральной полости, затем из перикарда, находившегося под большим давлением, и, наконец, кровь из верхней полой вены, остававшуюся жидкой и после смерти.
С погребением следовало поторапливаться: был канун шаббата, и к тому же в этот год Пасха выпадала на субботу[16]. По иудейскому закону тело казненного нужно было похоронить в тот же день.
Одному из тайных учеников Иисуса, Иосифу из Аримафеи, богатому и влиятельному израильтянину, члену синедриона – верховного религиозного совета Израиля, – принадлежал сад на западном склоне Голгофы. Здесь по его распоряжению уже была подготовлена новая гробница, предназначавшаяся либо для него самого, либо для одного из членов его семьи. Почему бы не похоронить в ней почитаемого раввина, казненного неподалеку? Иосиф отправился во дворец и заручился согласием римского префекта.
Слуги Иосифа забрали тело, которое до сих пор висело на кресте, сняли терновый венец, вырвали гвозди и накрыли голову распятого Христа льняным платом, приколов его к волосам так, чтобы он полностью скрывал лицо. Таков был иудейский обычай – скрывать следы страданий казненного. Это полотно и представляло собой суда́рь, отрез льна 84 × 53 см. Сегодня он хранится в соборе Овьедо. Исследование пятен крови и лимфы, проведенное многопрофильной испанско-американской группой ученых, показало, что следы на нем полностью совпадают со следами на Плащанице.
Тем временем Иосиф отправился в город и купил льняное полотно около 4,4 м в длину и 1,1 м в ширину, чтобы использовать его в качестве «чистой» Плащаницы, как говорит Матфей в своем Евангелии: то есть не просто белой, но ритуально чистой.
В XX веке зациклившиеся на литературной и богословской герменевтике толкователи Священного Писания, не приняв во внимание еврейские погребальные обряды I века, чересчур поспешно выбрали первое значение слова ὀθόνια (Ин.) и превратили Иисуса в египетскую мумию, откуда и взялись курьезные переводы Библий XIX и начала XX века. Объективное изучение Туринской плащаницы было противно их науке о Писании, как отметил доминиканец Андре-Мари Дюбарль[17], причем до такой степени, что один известный и очень серьезный американский богослов Раймонд Э. Браун (1928–1998) в своей книге «Смерть Мессии» заклеймил «крестоносцев святой Плащаницы» снисходительным презрением, не проявив ни малейшего интереса к драгоценным идеям, которые можно почерпнуть из этой уникальной реликвии.
Разумеется, было известно, что на кладбище Кумрана, знаменитого эссейского центра на возвышенности у Мертвого моря, мертвецов хоронили в грубом льняном полотне. Однако расклад изменился с обнаружением в январе 2010 года фрагментов Плащаницы в еврейской гробнице на кладбище Акелдама[18] близ Иерусалима. Согласно британскому археологу Шимону Гибсону, этот саван, датируемый I веком н. э., покрывал тело полностью и, подобно Туринской плащанице, перекидывался через голову, так как на нем были обнаружены остатки волос.
Согласно иудейскому обычаю того времени, через год, когда плоть умершего разлагалась, останки складывали в каменную костницу (в запасниках музеев Израиля эти небольшие ящички в форме параллелепипеда хранятся во множестве), что объясняет, почему ни одного савана до сих пор не было найдено. Случай гробницы Акелдамы особый: могильщик не стал перекладывать останки, поскольку покойный был болен проказой.
Вернемся к Иисусу. Никодим, еще один тайный ученик и член синедриона, действовавший заодно с Иосифом из Аримафеи, принес на Голгофу некий состав из смеси порошка мирры и алоэ, призванный замедлить разложение, которое весной происходило быстрее, нежели зимой. Им обмазали не омытое, все еще окровавленное тело, уложили его на вырубленную из камня скамью и завернули в Плащаницу (Ин. 19: 40).
Закончив, они завалили вход в гробницу большим камнем[19]. Через день, после шаббата, Мария Магдалина и другие женщины из числа пришедших из Галилеи, в том числе Иоанна, жена Хузы, домоправителя Ирода Антипы, и Мария, мать Иакова и Иосифа, пришли к гробнице, чтобы оплакать своего Учителя. И обнаружили, что камень отвален. Для них объяснение случившегося могло быть только одно: тело кто-то похитил. Как мы знаем, расхищения гробниц в древности были не редкостью. Женщины бросились назад и прибежали к сионской горнице, где увидели Симона Петра и «другого ученика, которого любил Иисус», то есть Иоанна Богослова, которому, вероятно, принадлежала горница. «Унесли Господа из гроба, – в панике сказала им Мария Магдалина, – и не знаем, где положили Его».
Мужчины прибежали в сад Иосифа из Аримафеи. И действительно, камень был сдвинут. Иоанн наклонился. От низкого входа, вырубленного в скале, он увидел в дальней, погребальной камере каменную скамью и «лежащие пелены». Он пропустил Симона Петра и вошел в гробницу следом.
В погребальной камере ничто не изменилось, если не считать, что тело исчезло. Не было впечатления беспорядка или искусственно воссозданного порядка. Плащаница лежала в том же положении, в каком была при погребении, нетронутая, но сложившаяся так, как если бы завернутое в нее тело просто испарилось, а суда́рь, образующий своего рода шлем, оставался свернутым там же, куда его положили перед закрытием гробницы. Расположение этих тканей, а особенно Плащаницы на скамье, убедило Иоанна, что умерший таинственным образом освободился от этих уз и покинул гробницу. Он «увидел и уверовал», пишет любимый ученик в своем четвертом Евангелии. Христос восстал из мертвых! Плащаница была знаком Воскресения еще до первых явлений Христа.
Первые подсказкиЧетыре Евангелия, от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, датируются 60-ми годами I века; первые три синтезируют пророчества и более ранние документы на арамейском языке, а четвертое представляет собой рассказ очевидца, но ни одно из них ровным счетом ничего не сообщает нам о судьбе льняных пелен, найденных в гробнице. Однако уже сам факт, что в этих текстах они упоминаются и даже, как у Иоанна, отдельно описывается их расположение, говорит о том, что они были бережно сохранены, хотя обычно иудеи с крайним отвращением относились ко всему, что прикасалось к умершим или просто находилось рядом. Вероятно даже, что гробницу, которая должна была бы считаться нечистым местом, стали почитать.
К сожалению, другие тексты, в которых отмечается существование пелен, нам малополезны в силу своей неточности. Так, о них говорится в одном из апокрифических, то есть принадлежащих маргинальным и гетеродоксальным христианским общинам, евангелий, не включенных в связи с этим в церковный канон, но порой содержащих некоторые достоверные детали. Речь идет о так называемом евангелии от евреев, отрывок из которого цитирует в своем труде De viris illustribus («О знаменитых мужах») святой Иероним. Согласно этому тексту, Плащаница была передана на хранение «слуге (puero) жреца», то есть служителю Иерусалимского храма: «Когда Господь отдал пелены слуге жреца, Он пошел к Иакову и явился ему…»
Наряду с очевидно вымышленными элементами в этом евангелии представлены факты, подтверждающиеся Преданием и текстами Нового Завета. В частности, явление Иисуса Иакову, «брату Господню», члену семейного клана назореев и будущему епископу иудео-христианской церкви Иерусалима, достоверно. Об этом событии рассказывает святой Павел в Первом послании к Коринфянам.
Однако не странно ли читать, что Иисус отдал свою плащаницу слуге человека, организовавшего его казнь, первосвященника Иосифа, известного как Каиафа[20]?
Хотя это евангелие едва ли можно считать надежным историческим источником, ничто не мешает предположить, что уже во времена его написания, в первой половине II века, ходили слухи о сохранении погребальных пелен Христа. Именно к такому выводу пришел иеромонах Альберто Ваккари в статье Sindone в Enciclopedia Cattolica 1953 года: «Таким образом, христианская античность не вполне безмолвствует относительно святой Плащаницы вопреки столь распространенному и часто повторяемому мнению». Скажем, уже в IV веке в апокрифическом евангелии от Гамалиила плащаница упоминается целых двадцать девять раз.
Не исключено, что первые хранители реликвий Страстей Христовых, запятнанных Его потом и кровью, – Плащаницы, тернового венца, ризы Господней… – остерегались их демонстрировать и втайне передавали из поколения в поколение. Были ли эти реликвии среди «священных предметов и изображений», которые иудео-христиане взяли с собой, когда бежали из Иерусалима в Пеллу в 66 или 68 году н. э.? Как нам известно, они, вняв пророчеству о скором падении Иерусалима (действительно, в том же году начнется восстание евреев), нашли пристанище в одном из городов Десятиградия (Декаполиса), что в Перее, за Иорданом (современный Табакат-Фахил, Иордания). «Именно сюда переселились верующие во Христа, покинув Иерусалим, – пишет Евсевий Кесарийский, – так что все святые оставили столицу иудеев и всю землю Иудейскую»[21]. Другие же обосновались в Антиохии (современная Антакья, юго-восток Турции). В 73 году, через три года после разрушения Иерусалима и его почитаемого Храма, когда многие жители города были изгнаны или обращены в рабство, некоторые христиане вернулись, возглавляемые двоюродным братом Иисуса – Симеоном, сыном Клеопы. Но их потомкам опять пришлось бежать в 130 году, когда Адриан вновь разрушил град Давидов. После жесткого подавления восстания лжемессии Шимона Бар-Кохбы император возвел на этом месте совершенно новый римский город Элия-Капитолина – дома патрициев, форумы, языческие храмы, – и иудеи и христиане были оттуда изгнаны. Тем не менее несколько лет спустя они смогли поселиться в городе снова. Но что же стало с реликвиями Страстей Христовых?
Приблизительно в 340 году от Рождества Христова святой Кирилл Иерусалимский, один из Отцов Церкви, упомянул о существовании «Плащаницы, свидетельствующей о Воскресении», не уточнив, впрочем, находится ли она в Святом Граде, епископом которого он будет в 350–386 годах. Святая Нина (296–335), молодая христианка родом из Каппадокии, известная как проповедница религии в Иверии (Грузии) в 330-х годах, утверждала, рассказывая о своей юности, что в Иерусалиме узнала, будто погребальные пелены были переданы жене Понтия Пилата, а затем попали в руки апостола Луки, который их спрятал. Что касается суда́́ря, плата, то его, возможно, сохранил Симон Петр. Однако это, к сожалению, не более чем слухи.
Один безымянный паломник из Пьяченцы (Италия), посетивший Святую землю около 570 года, упоминал, что суда́́рь, которым была накрыта Глава Господня (fuit in fronte Domini), хранился у берегов Иордана близ Иерихона, в одной из пещер, где жили семь дев-праведниц. Рассказ не вполне ясен. О чем идет речь – о плащанице или о сударе? Как бы то ни было, о наличии на плате пятен или очертаний человеческого тела ничего не говорится.
В следующем столетии святой Браулио, епископ Сарагосский, в письме своему ученику и преемнику аббату Тайо, датированном 631 годом, признавался в неведении относительно судьбы погребальных пелен и сударя: «Пишут, что они были найдены, но не пишут, что они были сохранены». Однако он был убежден, что апостолы сберегли их «для грядущих времен». Многие вещи, говорил он, никем не записаны.
Вот еще один след. Шотландский аббат Адамнан из Ионской обители в своем трактате «О святых местах» (De Locis Sanctis), написанном между 680 и 688 годом, передает рассказ гальского епископа Аркульфа, который сообщает, что видел сударь в людном константинопольском храме Гроба Господня и прикладывался к святыне, также именуя ее linteum и linteamen. На сей раз, несмотря на неясность терминологии, речь идет о саване, с которым связана следующая легенда: найденный в гробнице после Воскресения одним из учеников Иисуса, он передавался по наследству, пока не попал в руки одного иудея. Иерусалимские христиане, желавшие вернуть святыню, обратились к омейядскому халифу Муавии I (661–680), который, чтобы разрешить спор, устроил испытание огнем. И тогда, по легенде, предмет спора взмыл над костром и упал в руки христиан. Произошло это якобы через три года после паломничества Аркульфа в Иерусалим.
Единственный исторический комментарий, который мы можем дать, таков: загадочную реликвию, составлявшую, по описанию, 8 футов (2,44 м) в длину и не несущую какого-либо отпечатка, нельзя отождествлять с Туринской плащаницей длиной 4,4 м[22]. Высказывались предположения, что речь идет о псевдоплащанице из Компьени, которую Карл Великий приобрел в Аахене, а Карл Лысый в 877 году передал коллегиальной церкви аббатства Святого Корнелия. К сожалению, с уверенностью утверждать это мы не можем, поскольку большой плат, пользовавшийся славой в Средние века, в 1840 году по неосторожности был утрачен: служанка, желавшая вернуть ему первоначальную белизну, бросила его в чан с горячей водой![23]
Легенда о царе АвгареБольше сведений можно почерпнуть из сирийско-греческого предания, зафиксированного во множестве текстов, согласно которому при жизни Иисуса или вскоре после его Вознесения один из его учеников, Фаддей, или Аддай по-сирийски (но не тот Фаддей, что был одним из двенадцати, а его тезка, апостол от семидесяти, отправившихся проповедовать Слово Божие), привез в месопотамский город Эдессу загадочное полотно с отпечатком образа Господня. В 944 году оно было перевезено в Константинополь, а в XIV веке оказалось во Франции в деревеньке Лире, в Шампани, у Жоффруа де Шарни, прославленного рыцаря из окружения Филиппа VI де Валуа, королевского знаменосца. Затем, после длительного пребывания в Шамбери, оно попало в Турин, где хранится и сейчас.
Эдесса, ныне Шанлыурфа, крупный мусульманский город на юго-востоке Турции неподалеку от сирийско-иракской границы, в древности был процветающим торговым центром, где говорили на арамейском. Эдесса стояла на перекрестке двух караванных путей с тысячелетней историей, один из которых вел в Индию и Китай, а другой – в Иерусалим и Египет. Здесь шла прибыльная торговля шелком и пряностями. Дворец, ипподром, театр, колонны, летние и зимние термы, окруженные двойной колоннадой, вызывали всеобщее восхищение. К востоку и югу простирались плодородные земли, орошаемые множеством рек. Население Эдессы отличалось разнообразием: преобладали арамеи, но были здесь и набатеи, парфяне, персы, македоняне и евреи. В городе долгое время почитались языческие боги вавилонского и ассирийского пантеона: Бэл, Набу, Баф-Никаль, Анаит (Артемида), Атаргатис… А в VI веке этот литературный и научный центр Сирии на стыке греческой и восточной культур стал одним из важнейших городов восточного христианства; здесь насчитывалось около пятнадцати святилищ, церквей и монастырей, а в соборе хранились мощи святого Фомы, привезенные из Индии в 232 году.
Эдесса была столицей топархии (княжества) Осроена, относительно независимого буферного государства, занимавшего часть Верхней Месопотамии, от Тигра до Евфрата и Таврских гор, между Римской империей и Парфянским царством, а позднее – государством Сасанидов (Персидской империей). Во времена Иисуса Осроеной правила набатейская династия, основанная неким Арью (Львом) на руинах империи Александра под эгидой парфян, и топархом, или царем, был Абгар V Уккама (то есть «Черный», или «Смуглый», 13–50 гг. н. э.). В 179 году Осроена значительно уменьшилась в размерах в результате наступления римлян, а затем, в 216 году, император Каракалла присоединил ее к провинции Месопотамия, и она превратилась в военную римскую колонию, получившую название Colonia Edessenorum.
Появление в этом ближневосточном городе таинственного полотна с образом на нем неразрывно связано с религиозной легендой, насыщенной чудесами наподобие восточных сказок. Возникла она, как доказал преподобный отец Луи-Жозеф Тиксерон, в середине III века и с течением времени разрослась, обрастая подробностями, претерпевая множество преобразований и сплавляясь с другими сюжетами так, что даже и сегодня разобраться в них непросто[24]. Несмотря на сложные переплетения ее ветвей и все ловушки, которые она приберегла для историков, важно остановиться на ней подробнее, если мы хотим узнать древнюю историю Туринской плащаницы, потому что именно по этому следу, и по нему одному следует идти.
Евсевий, епископ Кесарии, в своей знаменитой «Церковной истории», написанной в 324–325 годах (за исключением первых десяти глав, которые были готовы вскоре после 313 года), излагает эту историю так[25]. Царь Авгарь, «мучимый болезнью, излечить которую было не в силах человеческих», услышав о чудесах, которые совершал Иисус, послал к Нему скорохода с просьбой прийти к нему во дворец в Эдессе и исцелить его. На письмо, принесенное скороходом, Иисус ответил, что вскоре после Вознесения к Отцу один из учеников Его придет его исцелить[26].
Через несколько дней после Вознесения, согласно тому же рассказу, знаменитый апостол Фома, один из двенадцати, тот самый, которому нужно было увидеть, чтобы поверить, послал в Эдессу Фаддея. Фаддей, остановившись у еврея из Палестины по имени Товия, явился к правителю. Его окружали первые люди страны, но только одному Авгарю «явилось великое знамение на лице» посетителя. Царь спросил у него, не он ли тот, о ком говорил ему Иисус в своем письме. Фаддей подтвердил это, добавив, что, если Авгарь будет веровать в Него, желания его сердца будут исполнены, на что царь ответил, что уверовал в Него и в Отца Его. «Поэтому во имя Его возлагаю на тебя руку мою», – сказал Фаддей. И тотчас же царь был исцелен. После этого миссионер продолжал творить в городе чудеса и совершать исцеления, а также с согласия топарха проповедовал Слово Божие, и многие жители Эдессы крестились вслед за правителем.
Евсевий, не будучи всецело убежден в подлинности легенды, утверждал, что опирался на письменное свидетельство из архива Эдессы[27]. В этой первой версии, в отличие от последующих, еще не было речи ни об образе Христа, ни обещания, что город будет неуязвим. Отметим, что в то время к изображениям Христа относились с большим предубеждением. 36-е правило, принятое в 305 году на Эльвирском соборе в Испании (на территории современной Гранады), гласило: «Принято, чтобы живописи в церквях не было и чтобы не служило предметом почитания и обожания то, что изображается на стенах». Констанция, сводная сестра императора Константина I, однажды обратилась к Евсевию Никомедийскому, епископу Константинопольскому, с вопросом, можно ли заказать у художника портрет Господа. Тот мудро ответил, что Его божественная сущность неизобразима, а человеческая природа недостойна изображения.
Цель этой легенды была очевидна: посредством рассказа, составленного в стиле апокрифического евангелия на основе отдельных данных Библии и теологических вопросов о природе Иисуса (Бог, сошедший с небес или Сын Божий?), внедрение христианства в Эдесском княжестве возводилось к временам апостолов.
Происхождение легендыЕдва ли нужно уточнять, что ни один серьезный историк не воспринимал этот рассказ как подлинный – ни переписку между Иисусом и Абгаром V, ни появление Фаддея, ни обращение города в христианство в ту эпоху[28]. Все, что история знает об Абгаре V благодаря «Анналам» Тацита, – это то, что он был хитрым и ненадежным человеком, предавшим римлян ради союза с парфянами.
Известно также, что сто семьдесят лет спустя, в 201 году, во время одного из самых впечатляющих наводнений в истории Эдессы, христианство еще не было государственной религией и в городе среди изобилия языческих храмов в честь вавилонских богов имелась лишь одна церковь. Появление христианских общин в первой половине I века одновременно с основанием Антиохийской церкви апостолами Петром и Павлом – это миф.
По-видимому, местная Церковь появилась не ранее 170–180 годов. Абгар VIII Сотер, прозванный Великим[29] и правивший Осроеной 35 лет с 179 по 214 год, был, вероятно, первым монархом, принявшим христианство или, по крайней мере, проявившим к нему интерес. Свидетельство тому – маленький крест на некоторых тиарах, чеканившихся на его монетах около 192 года, во времена императора Коммода, чья любимая наложница Марсия тоже была христианкой. Однако после убийства этого императора символ, крайне неугодный его преемнику Септимию Северу, язычнику, был заменен скоплением звезд и полумесяцем.
Что же до расцвета христианства в этом регионе, то он наступил только в начале III века, в эпоху, когда большую известность приобрели тексты Бардесана, философа, ученого, поэта и богослова (в высшей степени неортодоксального толка). Осроена к тому времени превратилась в римскую колонию под властью наместника.
Рождение этого религиозного обмана следует датировать примерно двадцатью годами после 232 года – предполагаемой даты триумфального прибытия мощей прославленного апостола Фомы, который считается движителем евангелизации Востока и которому легенда приписывает роль того, кто послал Фаддея-Аддая к царю Авгарю[30]. Мощи незамедлительно были заключены в серебряную раку, и поклониться им приходили тысячи христиан. Действительно, 253–254 годы кажутся самым благоприятным периодом для возникновения истории о царе Авгаре – после недолгих, но жестоких гонений на христиан империи в 250 году по приказу императора Деция и прибытия в Эдессу халдейских христиан-беженцев и новообращенных евреев из Адиабены (на севере древней Ассирии), изгнанных Сасанидами. Великую метрополию Запада, Антиохию, третий по значению город Римской империи, под началом патриархата которого Эдесса оказалась в 202 году, когда ее епископом стал Палут, ставленник Серапиона, разрушил жестокий персидский шах Шапур I. Большую часть жителей изгнали. А гордая месопотамская соперница Антиохии храбро оборонялась и выстояла, защищенная мощными стенами. В 254 году новый император, Валериан, отвоевал Антиохию, но у нее ушли годы на то, чтобы восстановить свое первоначальное великолепие, что повлекло беспорядки в патриархате; власть ее ослабла. На Востоке Римская империя, в свою очередь, была погружена в анархию, которая закончилась лишь в 298 году с заключением Нисибисского мирного договора.
Вот почему некоторые иудео-христиане, в основном с востока Месопотамии, с трудом мирившиеся с властью «палутистов», сторонников антиохийского епископа, захотели воспользоваться ситуацией, чтобы освободиться от этого влияния и связать происхождение Эдесской церкви с эпохой апостолов. Распространение диссидентских иудео-христианских учений и еретических богословских школ – несторианской, маркионистской, валентинианской, монофизитской, монтанистской, гностической (не говоря уже о процветавшем в то время манихействе) – придало городу совершенно особый характер. Идеи утверждения национальной «ортодоксальности», уходящей корнями не в греческую культуру, представительницей которой была Антиохия, а в сирийскую, и необходимости в интегрирующем нарративе в конце концов привлекли даже местных епископов, которые усмотрели в этом возможность добиться политической сплоченности и весьма полезное связующее вещество для культуры.