Тот, кто оседлал ветер

Медведь снова расхохотался, похлопывая рукой по боку от удачности собственной шутки.

Ладно, не боись, Kнязь своих в беде не бросает, чай не Волки мы все же. Подсобим чем-нибудь, прокормитесь. Ты его это, к работе какой пристрой, пусть не дармоедничает. Если он очухается, конечно. Ничего, что задохлик. А и помрет – не велика беда.

И на том спасибо. Только… Боязно мне, Медведь. Странный он какой-то. Как его из воды вытащила, он и совсем неживой выглядел, думала, что покойника тащу. А сегодня уже сильно лучше ему, только спит все время, и бормочет что-то во сне. И горячий весь.

И что бормочет?

Непонятно. Ни слова не разобрать, тарабарщина какая-то. Как будто слова коверкает. То вдруг что-то знакомое проскочит, то совсем непонятное. Может, он голову совсем отбил. Многие после Третьей Войны такие отбитые были, я помню. Ни на что не годные…

Может и отбил, а может и нет. Как очухается, порасспрашивай у него, кто он, и откуда. Аккуратно так. Ну, ты умеешь. А то мало ли… Только не верю я, что он от Волков…

И я не верю. Не похож он на Волков. И вообще, ни на кого не похож. Я же говорю, с неба упал! А ты не веришь. Ты поспрашивай там у себя, в Городе, может кто-то что-то знает.

Узнаю. – кивнул бородатый, и легко и стремительно встал со стула. – Пойду я, надо еще к вашим соседям заглянуть, в Зеленую Рощу. Может, и к ним кто-то с неба свалился. Я пришлю на днях бойца, привезет тебе немного еды. Присматривай за своим найденышем. Мало ли…

Спасибо. – женщина чинно поднялась, провожая гостя. – Присмотрю, куда я денусь. Только помяни мое слово, странный он. Боюсь я его. Ноги его никакой обуви не знали, уж поверь мне. И знаешь что не нем было надето, когда я его вытащила?

Ну?

Ничего. То есть – совсем ничего.

Ох Мария! – хохотнул бородач, но глаза его при этом уже не смеялись. – Смотри, не увлекайся мальчуковскими прелестями!

Дурак ты, Медведь. Да простит меня Святой Круг. – женщина нарисовала в воздухе перед собой небольшой круг сложенными в щепотку пальцами. – Спроси там. И мне скажи.

До встречи. Смотри за гостем.

Бородатый спустился с крыльца приземистого деревянного сруба, легко вскочил на крупную рыжую лошадь, и поскакал по своим делам дальше, оставив Марию стоять на крыльце наедине с ее тревогами о непонятном незнакомце.

Я проснулся резко, безо всяких переходов, открыл глаза, и некоторое время лежал не шевелясь, стараясь понять и поверить в то, что я видел. Я лежал на спине, в каком-то странном месте, напоминающем жилище, только очень большое и просторное, светлое. Верх жилища надо мной был странного деревянного цвета, как будто даже сделан из некоего огромного дерева. Осторожно осмотревшись, я увидел, что и стены в этом жилище выглядят примерно так же. На мне сверху лежала светлая пленка, немного напоминающая ту, которой был обернут найденный мной и отцом камень. Вспомнив отца, я моментально вспомнил и то, что произошло на Вильме перед моим прыжком в никуда. А вспомнив это, не смог сдержать слез. Наверное, тот страх, который душил меня все время, пока я летел в белых потоках ветра, горечь от потери отца, совершенное непонимание того, где я сейчас и что со мной – наверное, все это навалилось одновременно на меня, и вылилось наружу слезами, катящимися прохладными дорожками по моим щекам. Мне было стыдно, и плохо, и я никак не мог перестать плакать, лишь растирал слезы по лицу ладонями и внутренне тысячекратно умирал от жалости и к отцу, и к самому себе.

Видимо, услышав шум, в жилище вошла та самая женщина, которую я уже видел, когда очнулся в прошлый раз. Она встревожено посмотрела на меня, подошла, и стала что-то мне говорить, но слов ее я не понимал. Я попытался сказать ей, что все в порядке, и это мне тоже не удалось в моем состоянии, так что я просто махнул рукой. Женщина подошла ближе, присела рядом, взяла в руки часть того, чем было покрыто ее тело, и вдруг быстро и уверенно вытерла этим мое лицо. Прикосновение было странным, шершавым и теплым. То, чем она протерла мое лицо, мигом впитало мои слезы, не хуже ветра. Удивление и неожиданные ощущения отвлекли меня, помогли мне успокоиться, и я кивнул женщине с благодарностью. Она опять что-то заговорила, спокойным заботливым голосом, и я вдруг уловил слово "мама" в ее фразе.

Мама. – произнес я. – Мама.

Слово "папа" я произнести не решался, боясь снова разрыдаться. Мне было невыносимо стыдно, что я, почти взрослый, веду себя как маленький ребенок, к тому же беспомощно лежа перед незнакомой женщиной. И я сосредоточился на том, чтобы всеми силами держаться и не упускать эту новую реальность.

Мама, мама! – обрадовано повторила женщина, и заговорила быстрее.

"Нет, что-то тут не так" уже несколько раз проговаривала про себя Мария, зачерпывая воду кружкой из большого ведра. "Вчера, когда услышала этот всплеск, да услышала его в доме… Подумала, что дерево какое водой подмыло окончательно, да оно и в озеро свалилось. Ан нет, мальчишка этот. Совсем голый, прости меня, Святой Круг! Пока его из воды тянула – вроде и большой, но худой, и какой-то нескладный – думала, что зря все это, совсем неживым выглядел. До дома доволокла, на кровать взгромоздила, прикрыла. Нет, совсем не жилец, краше в землю закапывают. Еще подумала, зачем приволокла-то? Но не могу бросить, насмотрелась на таких после Третьей Войны, а все не привыкла. А сегодня вон, и выглядит лучше, и лопотать стал что-то странное. С мамкой своей меня, что ли, перепутал."

Мария даже в этом разговоре сама с собой, как она привыкла в последнее время, обошла тот факт, что, непонятно отчего, но она опасалась этого нескладного мальчишку. Опасалась всерьез, так, что после того, как вытащила его из воды и положила на кровать, не могла себя заставить зайти в комнату, даже уговаривала себя, что он, мол, давно помер уже. Услышала какие-то хрипы да всхлипы, решилась, зашла, а он – рыдает, лежа на кровати. И тут как что-то отпустило внутри, пропало куда-то натяжение. Святой Круг, ведь мальчишка еще, даром что высокий. И явно не от хорошей жизни откуда-то бежал, и явно не просто так безо всякой одежды. Тронуло горе Криса сердце Марии, а дальше уже инстинкты материнские, они же не забылись, даром что много лет прошло, а все же. Пару слов сказать, да успокоить, вот вроде и слезы перестали. Попить конечно, горячий весь, от слез да от жара, уж это понятно. Набрав кружку воды, Мария вернулась к кровати. Крис сидел, и спасибо Святому Кругу, хоть одеяло оставил на себе, срамоту свою прикрыть, ниже пояса.

Поданую кружку воды взял странно, двумя руками снизу, как будто блюдце ему подали. Рассматривал кружку пару мгновений, вроде кружка какая-то особенная была, так нет же, самая обыкновенная, ничем не примечательная, еще старшим сыном выструганная, давно, давно… Потом стал пить, жадно, проливая много мимо, и так пока всю воду не выпил, потом снова на кружку уставился, трогать ее стал, ощупывать. Странный. Не страшный уже, но странный. Может, и впрямь головой шибко ударился? Как с ним разговаривать-то, с ударенным?

Я никак не мог понять, что это за плетенка такая, из которой странная, но явно добрая женщина дала мне напиться. По весу и на ощупь – дерево, но такой большой, как будто цельный кусок… Бывают ли такие? Впрочем, глядя вокруг себя, я начал понимать, что бывает много всего такого, о чем я и не подозревал. Мысль, что я сплю и мне просто снится все вокруг, я отогнал, подумав. Проверить эту мысль я так и так не могу, пока не проснусь. Мысль, что я умер, я додумать не смог, потому что – ну а как такую мысль додумать? Потому просто решил смотреть вокруг внимательно, и пытаться понять, что меня окружает.

Вода оказалась неожиданно вкусной, холодной. Я почувствовал, что мне холодно, как изредка бывало у нас ночами, только сейчас было еще холодней. Странно, но ногам, на которых лежала попавшая на меня неизвестно как шершавая пленка, было тепло. Я провел рукой по этой странной светлой пленке – похожа она на ту, с резака, очень похожа. Но что это значит? Неужели резак попал к нам, на Вильм, отсюда? И вообще – откуда это – отсюда? Где я? Последний вопрос сформулировался ясно, и утвердился в моей голове, оттеснив до поры все остальные.

Спохватившись, я поднял глаза на женщину, все еще стоящую передо мной. Она смотрела на меня изучающе, но в то же время с какой-то грустью в глазах. Хорошая женщина, решил я про себя. И вода у нее вкусная. Но как с ней разговаривать?

Еще. – я протянул ей пустую плетенку, . – Можно еще? Пожалуйста.

Я старался говорить увереннее и медленнее, вот только голос у меня был слаб и хрипловат, да горло болело, как будто ударился я им обо что-то. Женщина нахмурилась, прислушиваясь.

Аче? – странно спросила она, и добавила что-то, явно спрашивая.

Я на всякий случай кивнул головой, и она ушла, и почти сразу вернулась с новой водой, такой же вкусной и холодной. Теперь я пил осторожно, медленно, потому как пить не из плетенки было очень неудобно, как и было неудобно держать это странную вещь в руках. Напившись, я решил, что нужно начинать получать ответы свои на вопросы.

Спасибо. Вы не подскажете, где я? – медленно спросил я, стараясь выглядеть по возможности вежливо и дружелюбно.

Женщина ничего не ответила, покачав головой. То ли не знает, где я, то ли не поняла меня. Скорее всего – второе. Она вдруг подняла вверх руку, повернув ее ладонью ко мне. Я расценил это как жест "стой", или "жди", и стал ждать. Женщина быстро вышла из комнаты, а я решил осмотреться тут. Решить-то я решил, да вот тело мое было против – встать я встал, но сразу рухнул обратно. Голова закружилась, перед глазами все повело, и это мне еще повезло, что упал я снова туда же, где только что лежал. Противное состояние продолжалось какое-то время, но вскоре стало проходить, оставив после себя ощущение слабости и немощности, как будто я заболел. Не поднимаясь на ноги, я поставил ступни на землю, поразившись ощущению – поверхность была какая-то теплая, гладкая, и приятная на ощупь. Выглядела она так, как будто тоже была сделана из неведомого мне дерева. Ощущение мне понравилась, я пошевелил пальцами на ногах. Осмотрелся. Наверное, я находился в очень большом жилище. Настолько большом, что если бы мне удалось встать с кровати, то я бы не достал бы до верха жилища головой, даже если бы полностью выпрямился. Все жилище было сделано как будто из дерева, из огромных кусков дерева. У стены напротив стоял какой-то предмет, вроде того, на котором я сейчас сидел, только поуже да пониже. Еще пару предметов поменьше стояли в углу, их назначение я не смог определить. Голова болела так, что не то, что думать, а даже смотреть вокруг было неприятно.

Женщина вернулась, неся что-то в руках. Глянув на меня, она вскрикнула, отвернулась, и стала махать руками и что-то говорить, да только я ничего не понял. Она вдруг стала пятиться ко мне спиной вперед, потом присела, подняла с пола упавшую пленку, которой я был до этого накрыт, и протянула не глядя мне. Я взял, и все равно не понял, что мне с ней делать. В конце концов женщина повернулась боком ко мне, выдернула у меня из руки пленку, и накинула ее мне на колени. Ну ладно, я не против, под этой пленкой моим ногам оказалось приятнее, чем без нее.

Женщина что-то сказала, потом повторила явно то же самое, и положила рядом со мной еще какие-то свернутые пленки, одну светлую, другую потемнее. Показала на них пальцем, потом на меня. Я нахмурился – она что, собирается меня в них обернуть? Как обернули резец? Ну нет, не бывать этому! Я покачал головой. Женщина нахмурилась, и опять показала пальцем на пленки, и на меня, чуть не ткнув меня пальцем в грудь. Сердится. Этот взгляд мне очень даже знаком, и в эту минуту она вдруг напомнила мне мать, и я закусил губу до крови, чтоб не заплакать еще раз. Женщина видимо решила, что это я из-за ее настойчивости такой расстроенный, и сменила гнев на милость. Она сказала опять что-то непонятное, но уже ласковым, почти извиняющимся тоном, и вдруг добавила:

Надо.

Нет, не надо. – покачал головой я.

Странно, она же может говорить так, чтобы я понимал – некоторые слова же получаются! Почему же другие слова так испорчены?

Да. Надо. – повторила женщина, и улыбнулась. Только "да" звучало у нее странно, вроде как "дья".

Я понятия не имел, как я должен заворачивать себя в пленку, но дальше спорить с хозяйкой жилища не видел смысла, да и сил у меня на это не было, если честно. В конце концов, я сейчас у нее в гостях, а не наоборот. И вообще я не знаю, куда я попал. В такой ситуации мне показалось невежливым спорить, к тому же по такому странному случаю. Пленки, на которые мне показывала женщина, не были страшными или плохими, они просто были странными, своей странностью даже как-то привлекая меня. И пахли странно: незнакомо, но хорошо.. Научить бы еще это женщину нормально говорить…

Крис. Я – Крис. – сказал я, приложив ладонь к своей груди.

Крис? – повторила женщина радостно. Очень похоже, кстати, у нее получилось произнести мое имя. Она повторила мой жест ладонью, и сказала. – Мария.

Глава 2

Я сидел на кровати, и думал. Три дня – это много, или мало? Еще совсем недавно я бы ответил – это мало. Одно или два собрания Епископа, одна тренировка с Эреном, один урок у отца, и все, три дня пролетели. А тут, в этом странном месте, эти три дня для меня были несомненно "много", если считать то, что со мной происходило.

Пытаясь осмыслить все произошедшее, я понял, что главное – не сломать себе голову. И постарался все разложить по местам. Прежде всего, я утвердился в мысли, что не умер. Не умер, а попал… куда-то попал. Куда – пока совершенно не представлял, и спросить не мог. То есть, я старательно пытался научить Марию нормально говорить, но насколько она оказалась добра, настолько же не хотела учиться. Пришлось мне постараться подстраивать свои нормальные слова под ее исковерканную речь. И в этом был смысл, поскольку в том месте, куда я попал, существовало великое множество вещей, мне непонятных и невероятных. И для каждой из них было название у них, и никакого названия – у меня.

Например, я уже знал, что то, на чем я лежал, когда очнулся, называется "кровать". Насколько я понял, Мария спала на такой же "кровати". Я не мог понять, зачем нужна кровать, когда столько места на полу, но Мария упрямо заставляла меня на ночь ложиться на эту неудобную конструкцию, с которой мне постоянно было страшно упасть во сне. Нет, Мария очень хорошая женщина, но очень странная. Сидела Мария на "стуле", и когда ела, и когда что-то делала руками – я пока не все понимал, что она делает. Я попробовал, и отказался наотрез – стул был еще более ненадежным, чем кровать, и сидеть на нем было еще менее удобно, чем на любом угловатом камне. Мария было заставляла меня, но потом махнула рукой, и я сидел чаще всего на полу, иногда – на кровати, Потому что она была уж точно поустойчивее стула.

Но самый большой шок я испытал, когда на второй день своего пребывания в этом странном месте я смог не только встать на ноги, но и ходить по своему жилищу. Смог дойти до входа в него, и оперся рукой на стенку. Да только стенка поддалась, повернулась наружу, и я от неожиданности вывалился из жилища. Первую минуту я не мог открыть глаз от яркого света, потом, когда глаза слегка привыкли, и я смог посмотреть вокруг, я сразу пожалел, что открыл глаза – так странно и страшно все выглядело. Во-первых, не было никакой белесой дымки, и мой взгляд сразу потерялся – можно было смотреть так далеко, что у меня закружилась голова. Во вторых, все вокруг было таких невероятных форм и цветов, что показалось мне кошмаром. Так меня и нашла Мария, лежащим на поверхности, закрывающим голову руками. Она помогла мне вернуться в жилище, успокоила, дала воды. Странно, но когда я успокоился и смог опять думать, то вспоминал увиденное уже не с ужасом, а с интересом. Я понял, что хочу посмотреть еще, и вышел снова, с Марией, заботливо поддерживающей меня под руку, и уже не упал, но смотрел смотрел, смотрел…

Сложнее всего оказалось привыкнуть к тому, что Мария называла "одеждой". Я получил две "одежды" – странно связанные пленки для ног, которые назывались "штаны", и пленку для тела, которая называлась "рубаха". Пленки эти, кстати, Мария называла "тканью". У Марии было куда больше одежды, ну она и намного старше меня, и жилище тоже ее. Одежда мне не понравилась совершенно, но Мария отказывалась меня видеть и выпускать из жилища без нее. Приходилось терпеть на себе эти штаны и рубаху… Хотя бы рубаху можно было в доме снимать. Штаны снимать разрешалось только когда я шел спать, и это невероятно неприятное ощущение трения на ногах меня мучило и сковывало мои движения весь день.

Что мне сразу очень понравилось тут, так это еда, и разная вода. Нет, я с трудом мог привыкнуть есть из их странных плетенок, которые назывались то ли "мисками", то ли "кружками", я так и не разобрался. Более того, Мария ела какими-то специальными кусочками дерева, как бы зачерпывая еду ими. Мне оставалось только смотреть на это, широко открыв глаза. Мне кажется, даже Мария смутилась своего поведения, и не спорила, когда я ел как все нормальные люди, руками. Еда была вкусной, еды было много, и что самое удивительное – она была разной. А еще была разная вода. Нет. обычная вода тоже была, но была еще и красная вода, которая мне понравилась с первого глотка. И еще другая вода, которую мне стого-настрого запретили пробовать. Все это было очень необычно, но – вкусно. Еда и вода поднимали мне настроение. А еще, как ни странно, мне поднимали настроение наши уроки с Марией.

Их, конечно, было не сравнить с нашими уроками с отцом… Как он удивился бы, узнав, насколько он оказался прав. Я научился не плакать, думая о тех, кто остался там, на Вильме, и об отце, которого больше нет. И если наши занятия с Марией напоминали мне отца, я лишь посильнее закусывал губу. Отец сказал мне не бояться, и еще он часто говорил, что надо задавать вопросы. И я твердо решил следовать его советам. Наши уроки с Марией складывались так – я поджидал, когда Мария устроится в своей части дома, и сядет на этот жуткий стул передохнуть. Я подходил, брал первый попавшийся предмет, и показывал ей, спрашивая "что это?". Она вроде бы сердито вздыхала, но на самом деле не сердилась. Мне кажется, ей нравились наши уроки. Она называла мне странное слово, и повторяла его. Порой я не мог запомнить сразу, но это случалось редко. Чаще всего слово каким-то образом запоминалось, укладывалось в мою голову. Я его произносил вслух, Мария порой смеялась, порой кивала головой с улыбкой, и мы начинали заново, с другим предметом.

Когда в доме закончились почти все предметы, я принимался тыкать пальцем в то, что видел снаружи дома, и это было забавнее всего. Потому что оказывалось, что часто мы с Марией думали о разных предметах – я указывал на большое дерево, а она говорила о чем-то другом. Постепенно мы разобрались, ну или не разобрались – когда я смогу говорить такими неправильными словами с кем-то еще, то пойму, верно ли меня учила Мария. А случай поговорить должен был вот-вот подвернуться. По словам Марии, скоро к нам должен был приехать в гости другой человек, которого она называла Медведь.

Сегодня я чувствовал себя куда лучше, чем вчера, и потому собирался выйти погулять по округе, поглядеть на чудеса вокруг, может быть, еще кого-нибудь встретить, других людей. Мои ноги уже не дрожали, и по дому я передвигался вполне уверенно. Посидев еще немного на кровати и собравшись с силами, я с сожалением, и как всегда с мучением натянул на себя ненавистные штаны и рубаху, и вышел из дома. На выходе я постоял немного, пока глаза привыкнут к яркому свету, оглянулся. Сегодня свет был не таким мучительно-ярким, надо мной, высоко, висели странные синевато-серые рыхлые кучи, которые тут назывались "облака". Я повертел головой, увидел Марию, которая копалась в земле – насколько я понимал, она была ответственная за выращивание местной еды. Видимо, не всей, учитывая такое разнообразие. Мария тоже заметила меня, и выпрямилась, глянула ожидающе.

Я идти. Смотреть. – я приложил руку козырьком ко лбу для наглядности. – Идти. Там.

$$@&&!X. – что-то в этом роде сказала Мария. – Быстро. Скоро.

Я понял, что она хочет, чтобы я скоро вернулся. Что же, у меня и в планах не было уходить надолго, потому я энергично кивнул головой, и медленно пошел вперед, ощупывая ногами эту странную "землю".

Я уже почти привык к тому, что здесь нет нашей дымки, и можно разглядеть все, что находится на большом отдалении от тебя. Я только не мог никак определить, насколько далеко от меня находилось то, на что я смотрел. А когда пытался, всматриваясь, то у меня настолько кружилась голова, что мне становилось плохо, и я немедленно садился или ложился на поверхность. Голова и сейчас слегка кружилась, но я мог при этом хоть как-то идти, и смотреть вокруг. Удивляться я не уставал, настолько незнакомыми были все картины, раскинувшиеся передо мной. Потому сегодня я решил дойти как минимум до большого одиночного дерева, стоящего поодаль от дома Марии, а потом до целой кучи деревьев, виднеющихся вроде бы еще дальше. Ветер… Он был тут совсем не такой, как на Вильме. Слабее, куда слабее, но я был ему рад и такому, словно старому приятелю, который не оставил меня, просто отдалился от меня. Ветер, пусть и такой слабый, это одно из немногих, что хорошо знакомо мне тут…

До дерева я добрался без приключений, прилежно считая шаги. Получилось примерно сто, хотя я мог и сбиться по пути. Во время этой короткой прогулки я шел, наслаждаясь ощущением от каждого шага, с которым мои ноги становились на маленькие зеленые ростки, повсеместно торчащие из земли. Надо спросить их название у Марии. Я надеялся, что это не множество маленьких деревьев, которые я топчу своими ногами.

Дерево оказалось большим. Я стоял возле него, задрав голову, и смотрел вверх, где шумели на ветру многочисленные зеленые листья. Сколько в нем ростов? Десять? Больше? Трудно оценить точно, но не меньше. Множество подобных деревьев отсюда стали виднее, но я даже примерно не мог прикинуть, сколько их там. Я осторожно протянул руку к дереву, погладил его большой, чуть наклоненный по верту ствол. На ощупь это дерево напоминало наше дерево, только было во много раз мощнее, в несколько раз толще, и почему-то казалось мне старше.

Я постарался угадать, сколько шагов до той самой бесчисленной группы деревьев, которые Мария называла "лес". Я так и не понял, что такое "лес" – это так тут называется дерево, или место, где эти деревья растут? Или вот эта группа называется "лес"? Много вопросов, много непонятного. До леса было не меньше несколько сотен шагов по моим прикидкам. Интересно, что за ним. Деревья стояли так часто, что сквозь них дальше ничего не было видно. Если у них столько огромных деревьев, то немудрено, что у них есть возможность строить такие жилища, как у Марии. И эти кровати со стульями делать. Ничего сложного, на самом деле, я уже внимательно изучил и кровать, и стул. Если бы такие деревья росли на Вильме… Я попытался представить то дерево, с которым рядом стоял, около своего дома, и не смог. Картинки не сопоставлялись друг с другом. Ладно, хватит стоять, надо дойти до леса впереди.