Изгнанная (#1)

– Я могу показать тебе, что на самом случилось сто лет назад, – говорит Розали. – Тебе же нужны доказательства? Что ж, ты можешь увидеть всё собственными глазами. Я могу показать тебе, как всё было на самом деле.

Глава 6

– И как же?

Вопрос вырывается у меня так быстро, что я не успеваю опомниться. Они пробудили во мне любопытство. Я хочу увидеть ещё. Они ничего не доказали, но чернильная сцена, вырвавшаяся из пальцев Розали, отпечаталась в моей памяти. Военные в моём жилище, ошарашенное лицо матери, внезапное появление Тиффани – всё это было. Кроме финала. Они не могли стрелять в меня.

– Ты всё подстроила, – говорю я, опираясь на бетон.

– Что подстроила? – не понимает Розали.

– Ты изменила воспоминание, – уверенно говорю я. – Они не стреляли в меня.

Она медлит, потом качает головой:

– Мне такое не под силу.

– Типичный представитель общества, – рычит Эштон и нервно приглаживает сальные светлые волосы. – Машина с промытыми мозгами. Я же говорил, что это не сработает. Если она собственным воспоминаниям не верит, что говорить о чьих-то ещё?

– Эштон, – осадила его Тиффани.

– Что? – огрызается он. – Сама знаешь, что я прав. Она здесь уже неделю. На всё потребуется гораздо больше времени. Я уже говорил, что мы зря теряем время. Может, теперь пойдём отсюда?

– Нет, – отвечает Тиффани.

Парень вскидывает руки:

– Да ладно тебе.

– Нет, Эштон, – говорит Розали. Она смотрит прямо на него, но потом переводит взгляд на меня. – Мне такое не под силу. Моя способность не позволяет мне подтасовывать воспоминания.

– Но я была там не до конца, – возражаю я и указываю на Тиффани. – Она забрала нас прежде, чем что-то произошло – так как они могли стрелять?

Розали и Тиффани переглянулись.

– Это остаточная память, – говорит Розали. – Я могу увидеть, что происходило за пару мгновений до и после того, как человек это пережил.

– Как убедительно, – усмехаюсь я.

Она вздыхает:

– Я могу показать тебе другое твоё воспоминание, если ты…

– Нет, – ответила я громче, чем хотела. – Я… как… как ты можешь показать мне то, что произошло сто лет назад? – И тут же жалею, что задала этот вопрос. От этих воспоминаний становится дурно, и я больше не хочу испытывать подобное. Хватит с меня.

– Среди нас живёт один человек, – говорит Розали. – Его зовут Джейкоб Ганистон. Ему сто семнадцать лет. Он прошёл через всё это, и я видела его воспоминания.

– Что?! – вскрикиваю я и тру ладонью нос. – Как это?

– Он способен к самоисцелению, – поясняет Тиффани, отвечая на мой скептический взгляд.

– То есть он не может умереть? – уточнила я. – И будет жить вечно?

Что я делаю?! Я не должна интересоваться всем этим. Я разговариваю с прокажёнными. Они похитили меня. Они убийцы. Лжецы. Они не заслуживают, чтобы их слушали.

Розали и Тиффани пожимают плечами.

– Не знаю, – ответила Тиффани. – Никогда не задумывалась об этом. Но полагаю, это возможно.

Мне охватывает дрожь. Что же это за твари? Неужели кто-то из них может жить вечно?!

– Я хочу показать тебе его воспоминания, – говорит Розали. – Тогда ты всё увидишь собственными глазами. Мы не обманываем тебя. Террористической войны никогда не было.

Во мне закипает дикая ярость. Я хочу наорать на них, сопротивляться наглой клевете, но этот порыв подавляют воспоминания о том, что происходило в центре тестирования. Подозрительный голод охватывает меня, и я, словно не в себе, отвечаю «да».

Яростная сила взяла надо мной верх – точно так же, как в день теста. Никаких сомнений. Единственное отличие – это напор. Теперь сила приглушённая и пузырящаяся. Не могу лучше объяснить.

Мой взгляд задерживается на Эштоне, и я склоняю голову набок, уставившись на него пронзительным волчьим взглядом. Есть что-то в этом парне, что заставляет меня насторожиться. На мгновение ехидство на его лице сменяется тревогой. У него трясутся руки, и мне вспоминается напуганный мальчишка в комнате ожидания. Неужели Эштон тоже боится меня?

Но голод исчезает так же стремительно, как и появился, и вместе с этим возвращаются мои чувства. Неужели я только что сказала «да»?

– Отлично. – Розали сплетает пальцы, а потом разводит руки в стороны. – Я покажу тебе коллаж из его воспоминаний. Ты увидишь осколки и обрывки – всё будет более разрозненно, чем в твоём случае. Твоё воспоминание было совсем свежим.

Прежде чем я успеваю возразить, Розали выбрасывает руки вперёд, и из её пальцев вылетают десятки образов. Жуткий холод возвращается, и вместе с ним – дикое отчаяние. Туман приобретает очертания, и мы видим чью-то гостиную. В центре комнаты – темноволосая женщина средних лет и хрупкий мальчишка с огромными глазами, примерно моего возраста. Они затравленно озираются, и я не могу оторвать глаз от разворачивающейся сцены.

«Нам нужно спешить, – с отчаянием в голосе говорит женщина, и даже сквозь дымку проступает неестественная бледность её лица. – Джейкоб, собирайся быстрее. Нам нужно уходить. Сейчас же».

«Мама, что происходит? Почему мы собираем вещи?»

Женщина мечется по комнате, бросая вещи в спортивную сумку, и что-то бормочет себе под нос.

«Мам?»

«Джейкоб, собери свои вещи. Поторопись».

Он подчиняется, поспешно идёт в дальний угол комнаты, хватает рюкзак и запихивает туда свитер и пару туфель.

«Мама, что происходит? Поговори со мной».

«Ты же знаешь про наши способности? – говорит она, продолжая суетиться. – Про то, что мы умеем».

«Ну конечно, и что с того?» – удивляется Джейкоб, помогая матери уложить странной формы покрывало в продолговатую сумку.

Она хватает несколько пар вязаных носков и засовывает их в рюкзак Джейкоба.

«Нам нужно спрятаться».

«Спрятаться? Но… почему?» – На призрачном лице почти наивное любопытство. У него такие же голубые глаза, как у его матери. Его улыбка искажается.

«Многим непонятны наши силы. Они боятся нас».

«Кто нас боится? – Джейкоб вскидывает бровь. – Почему?»

«Потому, – отвечает мать, опрометью кидаясь на кухню и один за другим распахивая шкафчики, с оглушительным грохотом хлопая дверцами. Она упаковывает в большую сумку несколько серебряных коробочек. – Они уверены, что своими способностями мы причиним людям вред».

«Но это же неправда», – хмурится мальчик.

«Знаю, но именно поэтому нам придётся спрятаться».

«А почему нам просто не поговорить с ними? Давай мы покажем им, на что…»

«Нет. Они даже слушать нас не станут. – Миссис Ганистон прекращает поспешные сборы и смотрит прямо сыну в лицо. – Джейкоб, тебе нужно кое-что уяснить. Эти люди убьют нас, если найдут. Ты слышишь меня? Они убьют нас. Скажи, что ты всё понял».

Джейкоб, побледнев так же, как и его мать, медленно кивает:

«Я понял».

«Они не считают нас за людей. Они принимают нас за монстров, и поэтому нам нужно бежать».

«Но я не монстр, – возражает Джейкоб. – Мы не монстры».

«Ну конечно же нет».

На глаза наворачиваются слёзы, и по спине пробегает холодок, желудок сжимается. Тьма сковывает мою грудь, обездвижив меня.

Я не монстр… Эти слова я сказала человеку в центре тестирования, прежде чем швырнуть его в колонну. Мужчине, которому я смотрела прямо в глаза, с которым у нас, пусть на мгновение, возникла связь. Я сказала ему именно эти слова.

Комната содрогается и воспоминание становится объёмнее, когда в него врываются чернильные фигуры десятков вооружённых людей. Я вскрикнула, прикрыв рот рукой.

«Мама!»

«Встань за моей спиной». – Миссис Ганистон отталкивает сына с пути.

Из её пальцев вырываются белые ледяные кристаллы и разлетаются по всей комнате. Я закрываюсь руками, на мгновение забыв, что я лишь наблюдатель. Кристаллы летят прямо в меня, но военные пошатнулись. Некоторые из них повалились на пол, поражённые осколками.

«Джейкоб, быстрее! Беги!»

Мальчик кидается к двери, но мешкает у выхода, обернувшись как раз в тот момент, когда серебристые дротики электрошокового пистолета взрезают воздух. Они попадают мисс Ганистон в плечо, и она с громким стуком валится на пол. Джейкоб кричит.

Воспоминание мутнеет, поворачивая бетонную комнату по оси, и я падаю на колени.

Пару мгновений спустя второй электрошокер ударяет Джейкоба в грудь, и он падает прямо на потерявшую сознание мать.

Видение рассыпается и потом вновь собирается. Пальцы Розали дрожат, и в видение, как вода из-под крана, хлынули сотни людей. Девушка крепко держит ладони вместе, а затем разводит их в стороны – и я оказываюсь на просторном складе.

Ряды скованных друг с другом людей.

Военные выводят вереницу скованных людей на вершину высокого холма. На крутых подъемах несколько человек с завязанными глазами оскальзываются, но их заставляют подняться на ноги. Я практически чувствую запах грязи и гнили.

Воспоминание дрожит от грубых голосов, но они размыты. Нельзя разобрать ни одного слова, и когда пленники добираются до вершины холма, они замирают, встав плечом к плечу.

Военные выстраиваются у подножия холма. Генерал отдаёт невнятную команду, и вверх вскидываются дула десятков автоматов.

Мой взгляд мечется между лицами заключённых и грубым лицом генерала. Секундная задержка – как будто воспоминание застыло на месте.

Автоматы не перестают стрелять, пули впиваются в тела пленников, и кровь хлещет из ран. Вопли разрывают мои барабанные перепонки, и меня охватывает ужас. Я хватаюсь за сердце, пытаясь сделать вдох, но не могу. Я не могу говорить. Я не могу дышать.

Видение рассыпается и собирается снова.

Джейкоб лежит у холма, капюшон сполз. Он прикован к другим казнённым. Из его открытого рта в грязь натекла уже целая лужа крови. Глаза пусты, он неподвижен, конечности вывернуты под неестественным углом.

– Нет, – шепчу я, отводя взгляд и с трудом сдерживая эмоции, подступившие к горлу. – Нет.

Но странный кашель вновь привлекает моё внимание. Джейкоб яростно отплёвывается, хватая ртом воздух. Следы от кандалов на его руках бледнеют. На коленях вместо ссадин новая кожа, и, словно подчиняясь неизвестной преобразующей силе, пулевые ранения на груди затягиваются. Жизнь возвращается в его ослепительные-голубые глаза.

И тут Джейкоб издаёт дикий вопль. Мне никогда не доводилось слышать ничего подобного. Скорбь в его голосе не поддаётся описанию.

«Мама!»

– Хватит, – говорю я. – Хватит. Я не хочу больше видеть это.

Снова слышится вопль Джейкоба «Мама!».

– Я больше не могу. Хватит! – говорю я громче.

Розали сводит руки вместе, и чернильная картинка скрывается в её ладонях.

Меня колотит с головы до ног и, подобно яростной волне, накрывает поток диких эмоций. Наверное, это чья-то больная шутка. Не могло быть такого. Это ложь. Они просто пытаются меня напугать, специально, чтобы поиздеваться. Ярость закипает во мне, и я, сжав руки в кулаки, поднимаюсь на ноги.

Мне хочется заорать. Хочется развеять, забыть навсегда эти воспоминания.

– Этого пока достаточно, чтобы понять, – говорит Розали, делая шаг в мою сторону и протягивая ко мне тонкие руки.

– Не приближайся! – рявкаю я, в ужасе отпрянув назад, и вскидываю руки вперёд ладонями. Инстинкт подсказывает мне что делать. Я стараюсь почувствовать силу, которая появилась в центре тестирования, и на мгновение появляется покалывание, но тут же исчезает. Ничего не происходит. Никакая энергия не наполняет меня. Я опускаю руки и сползаю вниз по стене на пол. Я ненавижу себя, я ненавижу их.

Благородное общественное самообладание покинуло меня. Я не могу управлять им. Мой мозг словно охвачен огнём. Если я действительно из прокажённых, тогда это начало болезни – моя дурная кровь. Может быть, поэтому проявились мои эмоции. Может быть, поэтому я не могу больше подавлять их. Дурная кровь. Может быть, я действительно прокажённая.

– Нужно дать ей время, – говорит Тиффани, отступая назад.

Розали и Эштон следуют за ней, и дверь, щёлкнув, закрывается. Я осталась одна. Я обхватываю колени и закрываю глаза, пытаясь забыть. Если бы я только могла забыть… Но у меня перед глазами – ряды заключённых, сваленных на вершине холма, и мёртвые ледяные глаза Джейкоба.

Глава 7

Пара недель тянется долго. Они приносят мне еду, к которой я едва прикасаюсь. Я слабею. Волосы засалились, и, кажется, я похудела. Представляю, как жутко я выгляжу. Они несколько раз предлагали мне новую одежду, но я ничего не хочу брать у этих тварей.

Туалет в моей клетке выносят часто. И на том спасибо, но каждый раз при встрече я не могу преодолеть отвращение. Я по-прежнему их боюсь.

Если ты пленник, то тебе доступно не так уж много. Я снова и снова пересчитываю трещины в бетонной стене. Десять крошечных надломов. Я запомнила их досконально, мысленно проводя по ним пальцем. В пустой комнате много не насчитаешь, поэтому старая привычка не такая полезная, как хотелось бы.

Я часто думаю, как сбежать. Должен же быть отсюда выход. Его нужно лишь найти.

Они заперли меня из-за моей способности. После того как Розали показала мне воспоминания Джейкоба, ко мне приходил Джона Люксен. Он был предельно откровенен. Они не знают, на что я способна, они не понимают, в чём моя сила, и не хотят подвергать себя риску. До тех пор, пока я не захочу сотрудничать и учиться у них, я буду под арестом.

Отчасти я согласна с их решением. Демонический голос, явившийся мне в центре тестирования, напугал меня до смерти. Я была несокрушимой. Доказательство этому – тот мужчина с округлившимися глазами, которого я швырнула о колонну. В тот день я была монстром.

Тиффани заглядывает каждый день и сидит со мной. Всегда в сопровождении Эштона. Мы почти не разговариваем. Она сказала, что хочет составить мне компанию. Это уж совсем странно. Зачем нужно сидеть со мной в бетонной каморке? Я уже ясно продемонстрировала своё отношение к ним. Я их ненавижу. Они само зло, и пусть Тиффани, Розали и Эштон не вполне виновны в Террористической войне, они отпрыски тех, кто развязал её. Их предки были жестокими хладнокровными убийцами. Может быть, они и сами об этом не догадываются.

Им наверняка промыли мозги. Они не понимают истинную историю мира, в отличие от меня, но толика жалости, которую я испытываю к ним, подавляется гневом и страхом. Меня забрали против моей воли, и я ничего не могу с этим поделать.

Ночью мне снятся родители. Мне снится, что мама сидит на краешке кровати и рассказывает о благородстве и триумфе правительства. Как сладко было бы засыпать под её убаюкивающий голос! Во сне я слышу слова отца – его совершенный совет. Он говорит о самообладании, о том, как должен управлять собой добропорядочный гражданин мира. Я храню его слова в памяти, как драгоценные камни. Представитель военной элиты, он знает, как выглядеть безупречным в глазах общества. Я ужасно скучаю по ним.

Но когда я просыпаюсь, на меня обрушивается реальность, и от этого становится дурно. Каждое утро сминает меня, словно я грязь ничтожная. У меня симптомы болезни – а эти монстры похитили меня из дома. Наверное, родители места себе не находят от волнения: их единственная дочь пропала.

Но однажды утром я задумалась: а может, подыграть им? Влиться в их мир, чтобы увидеть всё своими глазами? Если получится, меня выпустят из комнаты, и я смогу разузнать о них. Я смогу исследовать свою силу.

Но как только я об этом думаю, во мне поднимается протест.

Нет. Ни за что. Я не поступлюсь своими принципами. Я не откажусь от своих убеждений. Нет…

Но каждый день эта пугающая мысль возвращается, вплетаясь в моё сознание. Если я сделаю вид, что мне интересен их мир, то я смогу найти способ сбежать отсюда. Я смогу притвориться.

Это мысль будоражит меня – и вместе с тем пугает до онемения. Я никогда не говорю об этом при Тиффани. Мне противна сама эта мысль, но, несмотря на мои усилия, я не могу отделаться от неё. Она засела в моём сознании и с каждым днём становится всё более настойчивой.