Запретный дар Артемиды

– Нет, Олимпия. Сейчас самое время узнать тебе правду.

– Но почему? – я вздрогнула и поднялась на ноги. Пыталась контролировать силу, она не слушалась. От страха и отчаяния, которые переполнял меня, из земли медленно стали появляться корни, сплетаясь между собой.

– Потому что так было нужно, – прошептала она, и её голос дрогнул. – Потому что твоя жизнь… твоя судьба… слишком важны для Элиды.

– Нет… – вырвалось у меня шепотом. – Это… это невозможно. Почему я здесь? Почему…

– Потому что тебя хотели убить, дитя, – перебила Миррина, её глаза горели мрачным огнём. – Твоя мать, царица, заподозрила заговор. Она успела лишь отправить тебя под защиту верных людей, под видом паломничества к храму. Но их настигли убийцы, посланные врагами Элиды… или, возможно, теми, кто жаждал власти внутри самого дворца. Только чудо – и милость Артемиды – принесло тебя ко мне, полуживую. И мы спрятались. Здесь.

Я смотрела на свои руки – руки, знавшие только землю, травы и глиняные черепки.

Эти руки не были похожи на руки принцессы. Этого не могло быть…

– Но… зачем? – прошептала я. – Почему теперь? Зачем говорить об этом сейчас?

Миррина вздохнула, и этот вздох был полон такой усталости, что мне стало физически больно.

– Потому что время настало, Олимпия. Сейчас наши пути расходятся. Я больше не в силах тебя защищать. – Миррина сделала паузу, откашлявшись. – И ты должна знать правду. Потому что твоя сила… – она указала на крошечные ростки у моих ног, – это не просто дар. Это ключ. Ключ к миру или к войне. Элида слаба без своего истинного наследника. Враги Аргоса, и его коварный царь Критон – рыщут у границ. Твоя сила, Хлорис, дарованная самой Геей, может исцелить земли, дать жизнь, защитить… или стать оружием страшной силы. Ты должна вернуться, Олимпия. Вернуть своё имя. Спасти свой народ. И предотвратить войну.

Земля под нами вибрировала, словно сама природа откликнулась на её слова. Магия внутри меня запульсировала, как сердце, готовое вырваться из груди. Листья на деревьях зашелестели, будто перешёптываясь о судьбах королевства.

Миррина говорила правду. Я чувствовала это каждой клеточкой своего существа. Чувствовала, как сила пробуждается во мне, как росток, готовый пробиться сквозь камень.

– Но я… я не готова, – мой голос дрожал, как натянутая струна. – Я не знаю, что делать дальше. Миррина….

– Ты знаешь, – ответила Миррина, её глаза светились в полумраке. – Ты знаешь больше, чем думаешь. Твоя сила, твоя судьба – они всегда были частью тебя. Теперь пришло время принять их.

– Я не могу! – вырвалось у меня, голос сорвался на крик. Казалось, что мной управляет моя магия. – Я не готова. Я… не не понимаю, о чем ты говоришь! Я боюсь… боюсь ЭТОГО! – Я ткнула пальцем в зелёные ростки, которые уже начали виться вокруг моей лодыжки, реагируя на панику. – И моя магия – не оружие!

– Ты – это жизнь, дитя, – прошептала Миррина, ми на долю секунды мне показалось, что Миррина чем-то встревожена. Не из-за моих слов. Она вглядывалась в густую зелень за портиком, туда, где тропинка спускалась к руинам. – И тебе угрожает опасность.

– Но почему именно сейчас?

Она не договорила. Резкий, чужой звук ворвался в священную тишину рощи. Оглушительный лязг железа эхом отражался от кроны листвы. Разъяренный топот нескольких пар ног, грубо втаптывающих нежные побеги.

Я почувствовала, что опасность здесь.

ОНИ здесь.

Не могла объяснить самой себе, кто эти “они” и что за внутренний страх обволакивает каждую жилку внутри.

Сердце упало в пятки, замерло, а потом забилось с бешеной силой, гоняя по жилам ледяную кровь. Миррина вскочила с неожиданной для её возраста резвостью, заслонив меня собой. Она крепко сжала мои руки в своих ладонях и твердо, практически приказывая мне сказала:

– Беги, Олимпия! Вглубь рощи! Хлорис тебя защитит, – прошипела она, её голос был полон отчаянной силы.

Магия внутри меня запульсировала, как пойманная птица в клетке. Земля под ногами задрожала, отзываясь на мой страх. Ростки у моих ног зашевелились, сильнее проростая вверх, словно живые существа, готовые защитить хозяйку.

Мир замер, превратившись в картину, где каждый звук был слишком громким, а каждый шорох – слишком близким. Птицы умолкли, будто чувствуя надвигающуюся опасность. Даже ветер затаил дыхание, ожидая развязки.

Я смотрела на Миррину, на её изборождённое морщинами лицо, на дрожащие руки, всё ещё пытающиеся меня защитить. В её глазах читалась решимость, смешанная с болью. Она знала, что это может быть наша последняя встреча.

Но я не могла пошевелиться. Из-за деревьев, словно тени смерти, выступили они. Четверо. В грязных кожаных доспехах, промасленных и потемневших от времени, с короткими мечами у пояса, которые тускло поблёскивали в полумраке. Их лица были жестокими, чужими – лица людей, привыкших к насилию и крови. На них не было знаков Аргоса, не было ни единого обозначения, что это именно те люди, которых говорила Миррина. Один, не самый крупный мужчина, с глубоким рубцом через весь глаз, усмехнулся, увидев нас, и его усмешка была страшнее любого проклятия. И внутри меня что-то забилось.

Хлорис тянулась в нему, будто бы он нуждался в исцелении. Но я почувствовала что-то еще: что-то страшное внутри него, темное и жаждущая крови..

– Неожиданно привалило счастье, – произнес второй мужчина, такой же громила, как и первый, утирая нос рукой.

– Беги, Олимпия, – вновь приказала мне старуха. – БЕГИ

Глава 3

Руины храма Артемиды воняли. Не святостью и древностью, а сыростью, плесенью и чем-то еще… горьким, как полынь.

Запах разочарования, еще до того, как оно наступило. Длинные тени от обвалившихся колонн тянулись, как черные пальцы, хватая за сапоги. Ликарх, этот гнилой зуб Аргоса, фыркнул, плюнув в кусты чертополоха.

– Вот же собака.

Я проигнорировал его. Мои нервы были натянуты, как тетива. Гема под кожей тихо гудела, словно что-то предчувствовала.

– Уходите, осквернители! – голос жещины, с седыми прядями в темных волосах, прозвучал громко и чисто, разрезая мрак. – Это место Под Покровительством Артемиды! Оно не место для осквернения!

Ликарх захохотал, грубо и гулко.

– Святое? Для кого? Для старых ведьм?

Я увидел рядом хрупкую девушку, которая с опаской смотрела на нас. Что-то в ней было особенное, но что именно, я не мог понять.

– Я пришел за артефактом, – произне Ликарх, сплевывая на траву. – Ты точно знаешь, старуха, зачем мы пришли. Поэтому, отдай, по хорошему, и дело будя.

Женщина не дрогнула. Ее глаза встретились с моими. И в них не было страха. Только презрение и… знание? Я быстро осознал, что она знала о нашем проявлении.

Однако мой взгляд все возвращался к девушке, которая как мне казалось, не шевельнулась с места.

– Беги, ОЛИМПИЯ!!– Вдруг завопила женщина. Какое-то мгновение, за которое я мог понять, что внутри этой девчонки таится нечто огромное и сильное. Моя Гема замурлыкала в венах, словно ее тянуло к девушке.

Девушка рванула ближе к кустам, но ее вновь что-то остановило.

В это же мгновение старуха взмахнула посохом. Мир сразу же погряз в багровые оттенки.

Старуха подбежала к Ликарху, попутно делая копии трех жриц: две из них были явные фальшивые, но теперь узнать, где была настоящая жрица – задачка не из легких.

Моя Гема проснулась от такого зова. Боль заструилась по венам, как расплавленный свинец.

– Ликарх! К стене! – зарычал я, отступая под градом ударов. Первая жрица была рядом, ее посох метнулся к моему горлу. Я рванулся в сторону, чувствуя, как ветер от удара овевает шею.

Я сконцентрировался не на оружии, а на жрице. А если быть точнее, то на ее руке, сжимающей посох.

“Сожми!” – пронеслось быстро в мозгу.

Гема рванулась наружу. Острая, рвущая боль в моей собственной руке, будто кости ломают. Но эффект был мгновенным. Я видела, как рука жницы сведенной судорогой, пальцы разжались. Посох с грохотом упал. Ее глаза расширились от ужаса и боли.

Рядом уже подоспела вторая жрица, с искаженным яростью лицом. Ее посох уже летел ко мне. Я не успевал. Гема еще клокотала, а боль оглушала. Я сделал единственное, что пришло в голову. Рванул вперед, навстречу ее удара, подняв левую руку, защищаясь.

Посох с глухим стуком ударило по предплечью. Боль пронзила кости. Но Гема, уже разбуженная, отреагировала. Моя кровь, бурлящая от магии, среагировала на удар инстинктивно. Я не формировал оружие. Оно сформировалось само – короткий, кривой кинжал из запекшейся, темной крови, выросший из моего кулака, как коготь демона.

Я рванул им вперед, почти не целясь.

Кинжал вошел ей в бок. Неглубоко, но достаточно, чтобы она вскрикнула – не от боли, а от омерзения, глядя на кровяное лезвие, таявшее у меня в руке и капающее на камни. Она отпрянула, хватаясь за рану, кровь просачивалась сквозь серую ткань. А после, копия растворилась

Третья жрица. Кажется, была настоящей. Она бросилась к нам напролом. Ликарх, воспользовавшись моментом, рванулся вперед, его меч блеснул в свете факела. Я увидел, как он целится прямо в него.

– НЕТ! – закричала не своим голосом девушка, и это стало её роковой ошибкой.

Произошло нечто странное. Земля ушла из-под ног в тот момент, когда Ликарх одним ударом уложил старуху. Старые толстые лозы плюща, мирно дремавшие у колонн храма, ожили с невероятной скоростью. Они рванулись вперёд, с хрустом обвивая ноги, руки и тела других наёмников. Мужчины вскрикнули от неожиданности и боли. Я видел, как лозы становятся плотными, впиваются в кожу, тянутся к ртам и ноздрям.

Ликарх попытался подойти к девушке, но она отбросила его другой крепкой лозой так, что он разнёс на мелкие осколки стоявшую рядом колонну, врезавшись в неё.

Я стоял и смотрел на девушку. Было видно, что она делает это впервые. Её магия была другой, словно противоположность Гемы. И от этого чувства тревоги внутри я понимал – дело в ней.

Нет никакого артефакта, за которым послал нас Критон. Есть девушка с необузданной магией, которая ему нужна.

В следующий миг на нас обрушился сильный дождь с молниями, будто небеса разгневались. Девушка отпустила пленников, но быстро скрылась за листвой, которая вдруг превратилась в колючий плющ.

Дьявол.

Ликарх поднялся на ноги:

– Она побежала туда! – рявкнул Ликарх, и ноги сами понесли меня сквозь чащу.

Ветви хлестали по лицу, корни цеплялись за сапоги, но я бежал, пока не уперся взглядом в разрушенный алтарь. И её.

Она сидела, прижавшись к обломкам камня, – худенькая, словно ребенок. Светлый хитон, испачканный в грязи и крови, сливался с бледностью кожи. Глаза – слишком большие, слишком темные – метались между моим мечом, рукой, источающей дымок Гемы, и лицом Ликарха. Её пальцы впились в колени, будто пытались сдержать дрожь, пробивавшуюся сквозь каждую клеточку.

Мы погрузились в тишину разрываемую хриплым дыханием Ликарха, да стуком собственного сердца, отдававшийся в висках пустотой. И пустотой, что разъедала изнутри, заглушая боль.

– От нас не сбежишь, детка, – прохрипел Ликарх. А я все всмыстривался в эту девченку. И что в ней такого? Что за магия таится внутри ее жил?

Постепенно в голове началась собираться картина. Ликарх посмотрел на меня. Его пронзающий до костей жестокостью взгляд был встремлен на меня.

– Э-это… – Ликарх закашлялся, сжимая рукоять меча так, что костяшки побелели. – И это «Оружие Элиды»? Дрянь тощая?!

Я молчал. Просто смотрел на её вжатые в камень плечи, на слёзы, оставлявшие тропки на запылённых щеках.

Где величие древней магии? Где сила, способная сокрушить империю?

Всё рушилось, как песок сквозь пальцы, оставляя лишь горький осадок.

– Ты… – Голос сорвался хрипотой, будто ржавая цепь. Я шагнул ближе, и она съёжилась, словно пытаясь провалиться в камень. – Ты и есть артефакт?

Ответом стала лишь сдавленная икота. Ликарх, не выдержав, взревел:

– Где спрятано оружие, тварь?!

– Я не знаю.. – прошептала она, и слова растворились в рыдании. – Что вам нужно? Кто вы такие?

Ликарх рванулся ко мне, глаза пылали ярости:

– Отвечай, ведьмино отродье, – Ликарх подошел ближе, поднося острие меча к ее шее. – Где артефакт, который ты охраняла?

Девушка просто расплакалась. А я не мог понять, в чем тут дело. Но магия этой девушки…

Я видел подобные силы у царицы Дионы. Кажется, это была магия Хлорис, дарующая жизнь или отнимающая ее. А после ее смерти, Хлорис будто бы испарилась. Ликарх уже дотронулся лезвием до шеи девушки, как я машинально его остановил Гемой. Напарник взвыл, как побитый пёс, пятясь назад.

– Ксанф, какого хрена?

Но я промолчал. Меньше разговоров, больше дела. Ликарх не обладал каким-то выдающимся умом, но все-же успел догадаться, что дело в девушке, а не в вещи. Я чувствовал его удивление и злость, которая преоблада в сердце.

– Сукин ты сын, а! – взвыл Ликарх. – Нам обманули! Нас послали за этой пиглей?

– Заткнись. – Моё ледяное спокойствие в голосе заглушило его крик. – Мне нужно подумать.

– Да чего тут думать, а? – взревел напарник, хотя я не считал его таковым. – Она сдохнет в первую же ночь! Проще перерезать ей глотку, и сказать, что жрицы уничтожили артфекат!

Я повернулся к ней, игнорируя слова Ликарха. Солнце пробивалось сквозь листву, высвечивая синяки на её руках, практически едва заметную дрожь ресниц.

Как такой хрупкое создание может стать мощным оружием этого мира?Это же.. смешно! Но Критон не смеялся, отправляя нас сюда. Значит, в этой хрупкости есть что-то…

– Встань. – Я протянул руку, стараясь не смотреть на то, как она вздрогнула. – Нам пора.

Она не двинулась.. Даже не шелохнулась. Ликарх цокнул зубами, но я уже видел, в чем дело: дело в её страхе, и том, что внутри нее таилось что-то иное. Что-то, заставившее лозы ожить, а небо разверзнуться громом и молнией.

Что-то, ради чего Критон рискнул всем.

И ради чего рискну я.

Я понимал, что он прав. Но знал и другое. Эта девчонка – единственное, что у меня сейчас есть. Последний шанс в игре с Критоном. Пусть этот шанс хрупок и ненадежен, но другого не будет.

– Она идёт с нами, – произнёс я ровно, подавляя ярость и разочарование. Гема ныла, но я старательно заглушал ее шепот.

– Если ты не сможешь, то могу я.

Ликарх дрогнул. Его рука с мечом дернулась в ее сторону. Но я был быстрее. Моя рука схватила его запястье, сжимая так, что кости едва слышно хрустнули. Боль в моей собственной раненой руке вспыхнула ярче, но я не отпустил. Гема заурчала на низких частотах.

– Она. Идет. С нами. Живой, – прорычал я, глядя ему в глаза. В них мелькнул страх. Я любил видеть в глазах людей страх, это придавало уверенности. – Понял, Ликарх? Или хочешь, чтобы твоя кровь украсила этот алтарь ?

Он вырвал руку, бормоча проклятия, но отступил. Его псы замерли в нерешительности.

Я повернулся к девчонке. Она смотрела на меня, на мою окровавленную руку, на лицо. Страх в ее глазах сменился… оцепенением? Шоком?

Я не стал разбираться. Достал из-за пояса толстый кожаный ремень.

– Вставай, – бросил я. – Руки вперед.

Она не двинулась, все еще пребывая в шоке.

– Я сказал, ВСТАВАЙ! – рявкнул я, теряя остатки терпения. Ярость и боль требовали выхода. Я схватил ее за тонкое запястье и резким движением поднял на ноги. Она вскрикнула, едва ли споткнувшись.

Я накинул ремень на ее запястья, затягивая туго, но не до крови.

– Шагай вперед, – легонько толкнул ее вперед. В это мгновение моя сила внутри взвыла новой острой болью, будто бы меня резали изнутри. Я едва ли попытался сохранить стойкость и, стиснув зубы, отшагнул от нее, прибавив:– Попробуешь бежать – верну тебя кусками. Понятно, принцесса?

Последнее слово сорвалось само, с горькой насмешкой. Какая уж там принцесса.

Скорее всего победный трофей, или разменная монета.

Она кивнула, еле заметно. Ее губы дрожали.

Ликарх и его два дебила смотрели на нее, как на обузу, ведь, никто из нас не представлял, что важный артефакт окажется не просто какой-то вещью, а живым человеком.

– Выдвигаемся, – скомандовал я, подбирая свой меч. Боль в руке и в душе горела ровным, ненавистным пламенем. – Обратно в Аргос.

– Ты знал, не так ли?

Я ничего не ответил. Снова. Лучше было всем, когда я молчал, а не говорил. Либо делал, но молча.

– Разберемся на месте.

– Откуда тебе знать, что она не врет, а?

Ликарх преградил собой путь. Я видела, как он пялится на девчонку, облизывая губы.

– Потому что я чувствую магию в ней, которая очень схожа с тем, что описывал Критон. – Я кивнул на девушку, которая шла, опустив голову.

– Он что, решил взять ее в жены?

– Мне все равно, что он с ней сделает. У меня есть приказ: доставить артефакт целым и невредимым. – Я кинул на напарника злобный взгляд, и добавил: – И я выполню этот приказ.

Ликарх что-то пробубнил себе под нос, но все-таки согласился со мной. У него, как и у меня, не было выбора. Он знал, на что я способен и знал, что я человек слова. Поэтому перечить было бестолку. Однако каждый его упрек был похож на правду. Но я цеплялся за эту бесполезность, как утопающий за соломинку.

И эта девушка, ненароком, стала моей соломинкой. Моим проклятым билетом на свободу. По крайней мере пока, а там будем действовать по ситуации.

Мы вышли из руин. Холодный вечерний воздух ударил в лицо. Девчонка вздрогнула. Я толкнул ее снова, в сторону коней.

– Поторапливайся, – процедил я сквозь зубы.

Девушка встала около лошади совершенно не зная, что делать. Ликарх и его пособники усмехнулись.

– Да она вообще дикарка, – заржал один из них и мне пришлось строго посмотреть в его сторону. Время ускользало сквозь пальцы и нужно было двигаться дальше.

Я тяжело выдохнул, усадил девушку одним рывком на седло, а следом, залез сам, чувствуя, как каждая мышца ноет.

– Дорога длинная и скучная. Поэтому, – распрямил повозья, склоняясь к уху девушку, – Попробуй не умереть со скуки по пути. Или от страха. Хотя… – я почувствовал, как девушка дрожит от страха. И как ее магия внутри нее растекается лавой по жилам. Это было любопытное ощущение, и в тоже время, моя Гема начала тихо мурлыкать внутри. Мне пришлось собраться с мыслями и закончить фразу: – тебе, похоже, все равно.

Она не ответила. Только втянула голову в плечи, как испуганная черепаха.

Разговорить ее было совершенно бесполезно.

Я цокнул языком и сказал:

– Но!

Мы двинулись обратно на Юг, к моей призрачной свободе, купленной ценой этой жалкой, дрожащей ноши. Гнев кипел во мне, смешиваясь с болью от Гемы и от удара. И с холодной, тошнотворной каплей сомнения: Что, черт возьми, я делаю?

Но альтернативного выбора пока не было. Только пока… я ощущал. Что было слишком прост путь к свободе через эту девочку, или, поверх ее трупа, что несомненно ставило под сомнения все то, что я делаю.

Глава 4

Кровь.

Её приторная сладость висела в воздухе, как проклятие, смешиваясь с пылью священной Рощи. Запах въелся в кожу, въелся в ноздри, въелся в память – ядовитый контраст ароматам оливы и чабреца, что столетиями хранили это место.

Они волокли меня, как мешок с зерном. Пальцы, впившиеся в подмышки, оставляли синяки, но тело онемело – будто душа уже ушла вслед за тем, что осталось там, в руинах. За спиной, меж обломков, мелькало серое пятно плаща. Маленькое. Неподвижное.

Миррина.

Имя звенело в висках, как погребальный колокол. Горе накатывало волной, сминая рёбра, выжимая воздух из лёгких. Я шла, спотыкаясь о собственные ноги, ставшие ватными. Всё, чем я была, – надежда, вера, любовь – вытекло наружу, оставив лишь осколки.

Как пустой разбитый кувшин.

Я ненавидела их. Ненавидела скрип их лат, вонь пота, хриплый смех, рвущий тишину Рощи. Ненавидела землю, которая терпела их шаги. Внутри клокотало что-то чёрное – Хлорис, всегда тихая, как лесной ручей, теперь бурлила ядом. Корни дёргались у края тропы, листья скручивались и чернели, но я сжимала зубы.

Не сейчас…

Даже гнев был бессилен. Даже месть.

А если не хватит?

Страх сковывал сильнее их рук. Страх, что лозы не оживут, земля не дрогнет, а её лицо – бледное, с закрытыми глазами – так и останется смотреть в небо, забытое богами.

Тот, кто усадил меня в седло, был рослым мужчиной, с рубцом через глаз и несокрушимой силой, которая сломала лозу, как хрупкую палку. От него веяло опасностью и смертью. Его темные сальные волосы обвивали волевой лоб. Он всю дорогу молчал, вдыхал мой аромат жасминового мыла. И я постоянно чувствовала его магию.

Когда мы остановились, разбойник, с которым я ехала на лошади, умело спрыгнул с нее, а следом подоспел другой мужчина и рывком снял меня с лошади. От страха ноги стали ватными и я плюхнулась на землю. Удар встряхнул меня, вернув в тело жгучую боль в запястьях, где впивались веревки, и в боку, где один из них ударил меня рукоятью меча, когда я пыталась… Что я пыталась? Защитить? Бежать? Все слилось в кашеобразный ужас

– Привяжи её к дереву! – голос Ликарха, ворде бы так звали громилу, который вечно был все недоволен, прорубил тишину, словно топор. – Крепче, слышишь? Чтобы ни единой проклятой искры из неё не высекла!**

Он стоял, широко расставив ноги, сжимая рукоять меча так, будто хотел раздавить саму мысль о моей магии. Но мужчина, с которым я ехала, уже шагал ко мне. Не так, как они – грубо, с лязгом доспехов. Его шаги были мягкими, крадущимися, будто тень скользит меж деревьев. Хищник, знающий силу тишины.

Взгляд его остановился на мне. Его лицо – резкое, словно высеченное из гранита, с сожжённым солнцем лбом и шрамом, пересекающим щеку,. Широкие плечи, руки в перевязях, но в каждом движении – звериная грация. И боль.

Она вилась вокруг него, как смог. Слово что-то гнило внутри, что-то чёрное, пульсирующее. Хлорис содрогнулась во мне, отпрянув, будто коснулась мёртвого дерева, пропитанного ядом. Его аура пожирала жизнь, как болотная трясина.

Он наклонился, и я втянула воздух, ожидая смрада крови, пота. Но пахло дымом и полынью. Пальцы его, обмотанные кожей, взяли верёвку.

– Не дёргайся,– сказал он тихо, почти беззвучно. Я замерла, чувствуя, как узлы впиваются в запястья. Его дыхание ровное, будто он вязал мешки, а не живого человека.

В его глазах не было лжи. Лишь холодная арифметика выживания. И та тьма, что пожирала его изнутри, – голодная, ненасытная.

Я скользнула взглядом низе и замерла. На смуглой коже, чуть ниже ключицы, там, где воротник грубой рубахи отходил, тлело клеймо. Выжженный, уродливый шрам в форме орла. Вспомнила, как Миррина рассказывала про такие знаки, что означали: собственность. Он был рабом. У меня перехватило дыхание.

Этот… этот монстр… был чьей-то собственностью? Как скот?

Отвращение смешалось с жгучим любопытством и новым витком страха. Какая сила могла поработить этого? Что он сделал, чтобы заслужить это? Или… что сделали с ним?

Он взял толстый кожаный ремень. Его пальцы, сильные и покрытые мелкими шрамами, коснулись моей кожи, когда он обхватывал мое запястье, чтобы привязать к корню дуба. Прикосновение было грубым, деловитым, но не специально жестоким. И все же я вздрогнула, как от удара кнута. От него исходило… напряжение. Как от туго натянутой тетивы. И эта боль. Эта темная пульсация. Хлорис внутри заныла в ответ, тонкая ниточка тревоги протянулась к нему, вопреки моей воле.

Я попыталась отдернуть руку.

– Не… не прикасайся ко мне! – вырвалось хриплым шепотом. Голос был чужим, сломанным.

Он даже не взглянул в мою сторону. Просто затянул ремень туже, так что кожа заныла. Его лицо оставалось каменным.

– Сиди тихо, – бросил он глухо, словно разговаривал с назойливой мухой. – И будешь цела.

Его безразличие, эта страшная нормальность, с которой он обращался со мной, как с вещью, подожгли тлеющие угли моей ярости, которая срезу же вытеснила страх.

– Зверь! – прошипела я, выплёвывая это слово ему в спину, словно яд. Оно обожгло губы, прежде чем слететь с них. – Зверь в человеческом обличье! Ты и твои шавки! Убийцы! Вам место не среди людей, а в яме со скорпионами

Он замер. Его широкая спина, прямая, казалась непробиваемой стеной. Ксанф – так, кажется, его звали – медленно повернулся. Наши взгляды встретились, и время будто остановилось. Его глаза – цвета алого неба перед грозой, когда первые молнии рассекают тучи – смотрели на меня.

В них не было ни капли гнева, только обжигающее безразличие. Глубокое, бездонное, под которым, казалось, не билось даже сердце. И даже не пульсировала жизнь. Этот взгляд был страшнее любого крика. Страшнее любого оружия. Он замораживал душу, превращал кровь в стужу.

Я ожидала вспышки ярости. Или даже удара. Но он просто стоял, и в этой неподвижности было что-то… пленящее? Его молчание давило сильнее любых оскорблений. Его равнодушие ранило глубже любого клинка.