Эффект плацебо. Фантастика и детективы

– Так оружия у нас хватает, – заинтересовано вмешался Ляшенко. – Погоди. Я тебе сейчас такую «пушку» покажу…

Кирилл Ильич хитро прижмурился. Подошел к палатке Кузовлевых, где лежали вещи Михаила Степановича и, сняв чехол, продемонстрировал карабин с оптическим прицелом.

– Видел такую штуку?

– Видел, – хмуро отозвался Петр. – «Зауэр». Дорогая вещь. Но для наших условий – так себе. И кучность не важная.

– Не скажи… На, посмотри. Как тебе оптика?

Ляшенко походил на пацана, хвастающего крутым игрушечным автоматом. Хотя ведь не его карабин-то, шефа.

Петр взял оружие в руки. К прикладу была прикручена шурупами латунная пластинка с гравировкой.

– Золото, – с выражением произнес Кирилл Ильич. – Михаилу Степановичу на юбилей подарили. Ты в прицел-то глянь… Оксана, ты чего там копаешься? Мужики сейчас рыбы наловят, а мы еще за дровами не ходили.

Оксана задом выбралась из палатки. Упругие тылы, обтянутые джинсами, выглядели вызывающе и, наверное, привлекательно для мужчин. Хотя, чего в этом особенного? Я вот худая…

Петр, заметив, что я проследила направление его взгляда, смутился. Приладил к плечу приклад, делая вид, будто выцеливает что-то на противоположном склоне.

– Кирилл Ильич, я, кажется, свою сумку вверху у ручья оставила, у камня. – Оксана сморщила лицо.

– Чего там у тебя?

– Косметика, мобильник, мелочь еще всякая… И таблетки там еще, Мишины…

– Я же тебе говорил – засунь сумку в рюкзак, только руку занимает. – Ляшенко тяжело вздохнул.

– Я пойду, схожу.

Оксана лениво поднялась на ноги с тем же плаксивым выражением на лице. Нугзар с недоумением поднял бровь, собираясь что-то произнести, но его опередил Ляшенко:

– Не торопись, скалолазка…

Кирилл Ильич смотрел на Петра, в глазах читался немой вопрос. Однако проводник молчал.

– Петр, мне неудобно тебя просить, но…

– Ладно, схожу. За часок обернусь.

Петр вернул карабин Ляшенко. Тот, аккуратно ухватив за ствол, прислонил оружие к рюкзаку Кузовлева.

– Можете не торопиться, Петр. Это не к спеху. Вы извините, что так получилось. – Оксана уже кокетливо улыбалась, щуря глаза. – Вечно я все теряю. Может, я с вами?

– Он без тебя в два раза быстрее управится, – в голосе Кирилла Ильича прозвучала насмешка. – Да и Михаил Степанович…

Не завершив фразу, он многозначительно посмотрел в сторону реки.

– Тогда и мы двинули, Ириша. – Нугзар, наконец, оторвался от поглаживания усов и вспомнил про меня. – Разомнемся, а потом, как сядем у костерка! Айда, дорогая.

Это он кому? Тоже мне, генацвале…

Перед ручьем я бросила взгляд назад. Петр шел вслед за нами метрах в пятидесяти. Ляшенко и Оксана продолжали стоять у палаток, о чем-то разговаривая.

Едва мы выбрались на небольшую прогалину, как Нугзар ойкнул и присел на траву.

– Ты чего?

Тот не отвечая, снял кроссовку с левой ноги и стал руками трогать ступню. Лицо при этом периодически морщилось.

– Дай я посмотрю.

– А ты что, медик?

– Нет.

– Вот и не лезь, – буркнул Нугзар, но тут же смягчился. – Не переживай, дорогуша. Подвернул, наверное. Потихоньку пройдет… Ты ступай одна, только не увлекайся. Рацию захватила?

Я отрицательно мотнула головой.

– Зря. Тогда засекаем время. Полчаса в одну сторону. Потом возвращайся. А я здесь на солнышке посижу.

Грибов было много – глаза разбегались. Хотя полчаса пробежали быстро, я к тому времени уже наполняла второе ведро. На обратной дороге, уняв жадность, срезала только отборные… И тут услышала крик Нугзара – он звал меня.

– Иду, иду, – отозвалась я, не напрягая особо голос.

Чего орать? Еще десять минут до назначенного срока. Небось, к костру торопится – выпить и закусить. Мужики в этом смысле все одинаковые. Вернее, в смыслах. Я вспомнила, как Петр пялился на задницу Оксаны. Да и Нугзар облизывался, как кот… Хорошо, что ногу подвернул, а то таскался бы за мной. С этими грузинами только по лесу ходить. Я произнесла вслух с кавказским акцентом крылатую фразу: «Ларису Ивановну хочу», и невольно рассмеялась. Нашла кого ревновать…

Нугзар, прихрамывая, прохаживался по краю полянки.

– Чего звал-то? Время еще не вышло.

– Все, Ирина. Бросай ты свой грибы, – со склонениями у него иногда возникали проблемы. – Нам надо туда срочно возвращаться.

– А чего случилось?

– Потом узнаешь. Давай быстро.

И заковылял в сторону лагеря. Я разозлилась:

– Эй, ты чего? Сказать не можешь?

Он на секунду замер.

– Ладно. Только сопли не разводи. Кузовлев погиб.

– Как?! – вырвалось у меня.

– Вот так. Молча. Пошли, короче. Сама все увидишь.

Экстремальная смерть

Когда мы вернулись в лагерь, там уже находились все, кроме Петра. Что-то он запаздывал… Тело Кузовлева лежало около палатки. Как я поняла из разговора, мертвого первым обнаружил Гога и сообщил всем по рации. Потом они с Ляшенко вытащили труп из реки и подняли наверх на террасу.

Я непроизвольно нашла взглядом Оксану. Она сидела на гальке, подогнув колени, и растеряно наблюдала за происходящим. Но не плакала. Я приземлилась рядышком. Дела…

В молодости Кузовлев увлекался экстремальным туризмом: конные переходы, сплавы по горным речкам на плотах и байдарках… Однажды едва не утонул. Байдарка перевернулась, его понесло через порог к водопаду… Но тут подоспел на подмогу однокурсник и вытащил. С того времени и возникла у Михаила Степановича традиция отмечать на природе «второй день рождения». Правда, экстремалка постепенно отошла – здоровье уже не позволяло. Остались рыбалка и охота, но всегда в глухих, почти необитаемых, горных урочищах, чтобы сохранить дух экстремальности. Н-да…

Тут наконец появился наш проводник. Молча приблизился к Оксане, отдал ей сумку, потом также молча подошел к трупу. Ляшенко задумчиво протянул:

– Ну вот. Все в сборе… Минуту внимания.

Кирилл Ильич излучал спокойствие. А меня начало трясти. Все случилось так неожиданно…

– Обрисовываю ситуацию. Примерно полчаса назад Георгий Автандилович обнаружил тело. Оно находилось в воде, вон там. – Ляшенко вытянул руку по направлению к реке. – Кузовлев был уже мертв.

Он так и сказал – Кузовлев. А не по имени-отчеству. Прозвучало казенно, словно Ляшенко говорил о совсем постороннем, чужом человеке.

– А почему «обнаружил»? Георгий Автандилович, что, не видел, как Михаил Степанович упал?

Я сама удивилась, услышав свой дрожащий голос. Вообще-то я тихая, даже трусоватая. Но тут меня как черт за язык дернул. Не понравилось мне, как они все себя вели. Уж слишком отстраненно.

Не могу сказать, что я с особой симпатией относилась к Кузовлеву. Непростой он был человек, как говорят в подобных случаях, с червоточинкой. Однако нас связывали особые обстоятельства. Именно мой отец, однокурсник Кузовлева, спас его в молодости, вытащив из реки. Позже они вместе основали торговую компанию, открыли сеть супермаркетов. Мама тоже там работала, в бухгалтерии.

А затем мои родители погибли в нелепой автомобильной катастрофе. У машины на скорости отвалилось колесо, и она упала в овраг. Вот так… Мне тогда едва исполнилось двенадцать лет. И с тех пор Михаил Степанович поддерживал меня, помогал деньгами. А когда я закончила институт, то взял на работу в свою компанию. Никаких особых отношений. Так, что-то вроде добровольного опекунства. Однако я все равно испытывала к нему некоторую привязанность. Да и вообще – жалко же, умер человек ни с того, ни с чего. А эти ведут себя так, словно ничего не случилось. Умер – и ладно.

Кирилл Ильич посмотрел на меня с легким недоумением, Гога зыркнул из-под густых бровей…

– Георгий ушел вниз по течению, за поворот, и ничего не видел, – ответил Ляшенко.

Сделал паузу, продолжая глядеть на меня. Будто провоцировал. И я тут же ляпнула:

– А его что, убили?

Оксана поежилась. Гога задумчиво прищурился. Ляшенко потер подбородок ладонью.

– Тут дело такое. У него травма головы. Я полагаю, что он поскользнулся на камне, упал и ударился затылком… Сейчас невозможно точно определить, от чего он умер. Может, от инфаркта. Может, от удара по голове. Может быть, потеряв сознание, захлебнулся в воде… Это покажет только экспертиза. Я сделал фотоснимки, зарисовал. Сейчас еще всех опрошу, чтобы составить хронометраж по горячим следам. Потом сообщим в Горно-Алтайск, пусть шлют следственную группу.

– Сообщай сейчас, чего тянуть? Хронометраж они и без тебя сделают, – раздраженно заметил Гога. – А то стемнеет скоро, вертолет не сядет.

Нет, пожалуй, я ошибалась по поводу общего равнодушия. Старший грузин явно нервничал. Да и Оксана… Почему я решила, что она обязательно должна рыдать? Может, она в шоке. Вот у тебя бы мужа убили… Стоп. Не гони лошадей. Почему обязательно убили? Зачем сгущать краски, словно в бульварном триллере? Возможно, у Кузовлева просто прихватило сердце, он и упал в воду.

– Ну-у, может быть ты и прав. – Ляшенко посмотрел на часы. – Действительно скоро начнет темнеть. Опрос я тогда позже проведу.

Он залез в свою палатку и через некоторое время выбрался назад с коричневым кофром. Достал оттуда небольшой ноутбук, подсоединил антенну…

– Черт…

– Чего там? – настороженно спросил Гога и, приблизившись к Ляшенко, встал у него за спиной. – Не ловит?

– Если бы, – недоуменно отозвался Кирилл Ильич. – Совсем не фурычит. То ли аккумуляторы разряжены, то ли…

Он повернул ноутбук на бок, снял крышку и присвистнул:

– Вот это фокус.

– Ну, чего? – Гога вытянул шею.

– Нет аккумуляторов, кацо, вот чего.

Кирилл Ильич по-прежнему демонстрировал невозмутимость. Но когда он обернулся и мазнул цепким взглядам по нашим лицам, у меня засосало под ложечкой.

– А они хоть были там, аккумуляторы? – Нугзар подал голос впервые за последние полчаса.

– Были. Хотя сам я не проверял. Но ребята в техслужбе точно смотрели перед тем, как мне отдать.

– Это что же? Мы теперь вертолет не сможем вызвать? – спросила Оксана. – А пешком дойти куда-то можно?

Все головы повернулись в сторону Петра.

– Вдоль берега можно до турбазы, – пояснил тот. – Дня за четыре.

– Через четыре дня вертолет сюда и так прилетит, – зло процедил Гога. – Ты мне скажи, Кирилл. Где аккумуляторы вытащили – здесь? Или твои технари ни хрена не проверили?

Ляшенко пожал плечами:

– Сейчас все равно не выяснишь… Вообще-то кушать хочется… Давайте уху сварим, что ли? А то рыба пропадет. Ирина, сможешь почистить рыбу? Ира, чего молчишь?

– А?

– Рыбу, почистишь, спрашиваю?

Я механически кивнула. Рыба… Кажется, у мафиози принято присылать рыбу приговоренным к смерти?.. Причем тут это? Недаром бабушка называет меня фантазеркой.

Я проснулась от ощущения тревоги. Не сразу поняла, где нахожусь. Рядом негромко посапывала Оксана. Мы легли спать в их двухместной «семейной» палатке. В мою одноместную положили тело Кузовлева. «Труп должен где-то храниться, пока его не заберут криминалисты. Нельзя под открытым небом оставлять», – пояснил Ляшенко.

Я даже обрадовалась, что проведу ночь вместе с Оксаной. Вдвоем оно спокойнее и надежнее. Не скажу, что я сильно напугалась, но как-то все выглядело странно и подозрительно. Сначала гибель Михаила Степановича, затем эти вдруг пропавшие аккумуляторы…

В палатке ощущался слабый, но устойчивый запах спиртного. Оксана с Гогой устроили вечером что-то вроде поминок. Правда, их никто не поддержал. Лишь Нугзар чуть пригубил. Я тоже отказалась. Я вообще пить не умею, меня сразу развозит. А потом голова болит. Зато Оксана изрядно поддала, гораздо больше Гоги. А потом начала плакать – впервые с момента смерти мужа. Но лучше бы она скорбела про себя. Пьяная плачущая женщина – зрелище не из приятных. Впрочем, пьяный плачущий мужик – еще хуже.

Затем заморосил дождь, и все разбрелись по палаткам. Я боялась, что мне долго придется выслушивать жалобы Оксаны, изображать фальшивое сочувствие. Но, к моей радости, она быстро успокоилась и заснула. Судя по всему – крепко. Зато я нервничала и переживала за двоих. Черт меня понес в этот дурацкий турпоход…

Я полежала несколько минут, вслушиваясь в ночные звуки. Вроде бы ничего особенного, но тревога не проходила. И сна – ни в одном глазу. Я осторожно выбралась из спального мешка и, присев на колени, тихонько приспустила замок-молнию у входа в палатку. Будить Оксану не хотелось – пусть выспится нормально.

Слегка отодвинула полог – в лицо дохнуло сыроватой ночной прохладой. Было очень темно – еще с вечера небо начало затягивать тучами. В итоге все ограничилось дождем, но настоящая гроза, возможно, еще только собиралась.

Глаза немного привыкли, и я разглядела смутные силуэты палаток Гоги и Нугзара на противоположной стороне террасы. Снизу от реки доносился монотонный шум воды. Вдруг в разрыв между облаками проглянула луна, осветив пространство бледным рассеянным светом, и я заметила человеческую фигуру. Она возникла внезапно, словно выросла из-под земли, на краю площадки. Человек стоял неподвижно и, похоже, прислушивался. Одет он был в куртку с капюшоном, низко надвинутым на лоб.

Человек слегка повернул голову, и я отпрянула вглубь палатки. Мне померещилось, что тип в капюшоне посмотрел прямо на меня. Я не успела его опознать, и это меня сильно напугало. Хотя, почему я должна его бояться? Может, у кого из наших живот прихватило, вот и выбрался бедолага из палатки посреди ночи. Однако эти разумные соображения пришли мне в голову чуть позже. А в тот момент я буквально оцепенела от ужаса. Говорю же – трусиха. И вдобавок ко всему я услышала шаги.

Сначала зашуршала галька, потом что-то хрустнуло… Шаги приблизились и замерли около нашей палатки. Мне показалось, что я слышу тяжелое дыхание. Наверное, если бы этот тип заглянул в палатку и вытащил меня наружу, я бы и не пикнула. Но неизвестный, постояв какое-то время на месте, сделал несколько шагов в правую от меня сторону. Там находилась моя бывшая палатка, где лежало тело Кузовлева. А еще дальше стояла палатка Петра.

Поняв, что прямая угроза миновала, я слегка перевела дух и сосредоточилась, стараясь классифицировать ночные шорохи. Но отличила только шум реки – почетное прозвание Чингачгук Большое Ухо мне явно не светило. Человек или совсем ушел, или остановился где-то неподалеку. Несмотря на страх, меня непреодолимо тянуло подсмотреть, что там происходит. Не в силах бороться с искушением, я слегка оттянула полог рукой и прильнула одним глазом к образовавшейся щели.