Одиннадцать огней Азеры

Ардали кивнула.

– Я знаю правила и не нарушала их, насколько помню.

– Насколько ты помнишь, – сказала она, проговаривая каждое слово и заставляя Ардали ощутить беспокойство. – И ты права. Но одно письмо может изменить это. Прочти.

– Я…

– Я не люблю настаивать, но сейчас прошу прочесть это письмо, дели, – с нажимом сказала Лиссана и отточенным жестом рук поднесла чашку к губам, как бы показывая, что решения не изменит.

Ардали взяла конверт и вдохнула его запах – вдох получился таким глубоким, что на мгновение закружилась голова. Девушка и сама не знала, зачем сделала так, но письмо послушно отвечало ей прохладным ароматом свежей приправленной травами воды и чистоты – так, бывало, пахнет человек после окончания водных процедур, пока одежда еще не коснулась его и мелкие капли сползают по кончикам волос, касаясь плеч и шеи. Ардали не знала, кто написал письмо, но уже знала, что этот аромат не раз чувствовала прежде.

«Если вы видите эти строки, значит, очаровательная управляющая Лилией согласилась исполнить мою просьбу, чему я несомненно рад. Надеюсь, мой почерк дастся вам, хотя я и не часто пишу письма.

Я не буду писать слишком много, ибо мы не слишком близки. Боюсь, я бы вызвал ненужные подозрения и, возможно, даже неприязнь. А я этого не хочу.

Скажу кратко: наверное, было бы легче, забудь я о том, что сказал вам в ушедший вечер, но я давно уверился в том, что нельзя даже допускать желания избавиться от воспоминаний. Осмелюсь ли я лишить себя части пути? Воспоминания, даже такие, составляют то, кто ты есть. Но и просить прощения я не стану. Лилии обладают многими качествами, но главным из них я бы назвал их способность к теплу, что способно согреть и унять боль.

В это утро я покидаю Таллар и возвращаюсь в Аморе. В ближайшие два дня у дворца императрицы будут проводиться представления учеников Императорского замка. Эти представления напоминают мне о вас.

За сим, я думаю, можно завершить письмо. Мои чувства оставят на нем след, но он однозначно будет меньше следа, что оставили после нашей встречи вы».

Ардали выпила остывший чай, ощущая, как вина перемешивается с негодованием, рождая одновременно желание разорвать письмо, еще раз перечитать его, вернуть ушедший вечер и извиниться перед Лиссаной за себя и незнакомца.

– Я… прошу прощения за то, что случилось вчера, – выбрала из всех чувств главное Ардали. – Я и сама поняла, что поступила неверно. Но поздно.

– Стало быть, ты считаешь, что в этом письме гость недоволен?

– Да? – не поняла Ардали. – Это же само собой.

Лиссана улыбнулась – сначала приподнялись лишь краешки губ, но в глазах промелькнула какая-то мысль, и улыбка раскрылась изящно, как коснувшаяся края берега волна. Главная лилия вновь разлила чай по чашкам, показывая, что готова продолжить разговор.

– Гость в этом письме говорит о тепле, которым готовы поделиться лилии, называя это главной чертой, но истинным нашим умением, которым, кроме нас, могут похвастаться лишь приближенные к власти, является нечто другое. Лилия всегда лишь отражение того, что отражает вода, на которую она смотрит. Мы меняем мгновения и роли, как меняются на воде лица и круги. Мы можем овладеть любым лицом и стать любым кругом, которые может допустить на своей поверхности вода, но в этом отражении никогда не разглядеть девушку, что скрыта за маской лилии. Ты никогда не была лилией, дели. В своих представлениях и поступках ты всегда оставалась девушкой, надевшей маску, чтобы сыграть себя. Но это нравилось гостям, и они охотно наблюдали за отражением того, что видели в отражении тебя. До этого мгновения я была не против.

– Что это значит?

Лиссана, чуть прикрываясь рукой, выпила чай, заставляя Ардали ощутить себя падающей с моста над бездной.

– Говоря честно, я не думаю, что гость был недоволен тобой, – продолжила главная лилия, не отводя от девушки взгляда и подмечая каждую деталь в ее быстро менявшемся самоощущении. – Строки его письма полны борьбы с самим собой, но я не вправе трактовать его мысли. Как ты могла понять, он будет на представлениях учеников Императорского замка в столице в ближайшие два дня. Как лилия, я вынуждена настаивать на том, чтобы ты взяла на себя ответственность за ушедший вечер. Если ему нужно выговориться, ты, как истинная лилия, должна была выслушать его, пусть даже он сделал все не по правилам и не предложил цветок прежде. Этим письмом он бросает тень на всех лилий. Но как девушка, я не хочу неволить тебя. Тебе предстоит решить самой, отправишься ли ты на встречу с этим аморийцем или оставишь без ответа его слова.

– В любом случае я потеряю возможность быть лилией…

– Да.

– Могу я задать вопрос? – спросила Ардали и, получив подтверждающий наклон головы, продолжила. – Почему вы спросили о доме в начале встречи? Что, если я скажу: Лилия стала для меня домом, и я не хочу лишаться его?

Лиссана улыбнулась своей особенной улыбкой. Проникнувший в комнату луч свет из открытого окна озарил ее глаза, придав одному светло-зеленый цвет листвы, а другому – тьму дерева.

– Я уверена, первый ответ был более честен. Ты жаждешь сравнения, но помнишь не так много мест, чтобы понять, что чувствуешь. Ты бежала от аделье Лейера в Лилию, но точно так же бежала из Лилии на другой день к нему. Если ты хочешь совет, я отвечу, что тебе стоит отправиться в Аморию. Твой путь с самого начала вел тебя туда.

Ардали всмотрелась в лицо Лиссаны, словно ее взгляд мог ответить на все вопросы, но последние слова сделали все лишь более неясным. Что главная лилия могла знать о ее пути? Или это был лишь взгляд со стороны собственного пути Лиссаны?

Девушка прочла письмо еще раз. Едва осязаемый травяной аромат, исходивший от письма, не соответствовал широким размашистым строкам мыслей. Теперь Ардали сомневалась, что ее первоначальное понимание написанного было верным. Она видела противоречащие друг другу слова и возможность иначе понять то, что показалось сначала однозначным.

– Благодарю за то, что приютили меня, – сказала Ардали, откладывая письмо и прикладывая руку к сердцу. – Вы правы. Пусть я не была истинной лилией, я не оставлю над Лилией тени. Я поеду в Аморию и, если Хаос поможет мне, найду этого гостя. Может быть, мне удастся исправить круги, что неправильно разошлись в тот вечер, и отражение на воде станет чистым. Я заберу письмо с собой.

Девушка встала из-за стола, высоко поднимая чашку чая, и быстро допила ее, с тихим стуком опуская на стол. Такой жест иногда называли в Талларе жестом мира. Если кто-то хотел закончить спор, но не желал признавать вслух правоту другого, он мог высоко поднять чашку и, выпив чай, опустить ее. Чем тише был стук касавшейся стола чашки, тем большим было желание того, кто ставил чашку, окончить спор. Громкий стук оставлял собеседнику право назвать спор оконченным невежливо и продолжить его, но стук Ардали получился почти совершенным.

Девушка попрощалась с главной лилией и вышла из комнаты Лиссаны. Лилии провожали ее чуть напряженным, заинтересованным взглядом, не решаясь остановить или задать вопрос, и Ардали была им благодарна. В конце концов, ни одна из девушек не заслуживала того, чтобы Ардали разозлилась на нее за то, в чем та не была виновата.

Письмо обжигало ладони, напоминая о том, кто виноват. Пусть сама Ардали поступила неверно, она не могла принять того, что без появления аморийца на ее пути ничего бы не изменилось. Зачем он пошел за ней на балкон и почему она тогда не промолчала, лишив его возможности начать разговор? Или и тогда бы он написал письмо, обвинив девушку в том, что «главным качеством лилий является умение вести разговор»?

Если в потере Лилии было что-то хорошее, то это полученная теперь Ардали свобода не подчиняться желаниям гостей. Когда она найдет этого гостя, она не будет связана правилами лилий, и сможет, прежде исполнив долг, высказать, что думает на самом деле. Если, конечно, найдет его. Девушка замедлилась, понимая, что не уверена даже, сможет ли покинуть Таллар и достичь Аморию в эти два дня.

Хорошо наблюдаемая в любое мгновение дня и ночи с третьей стороны Дома перепутья Долина лимарий была единственным пределом, защищавшим Таллар со стороны Амории. В сезон дождей озеро лимарий разливалось, превращая долину в край, наполненный множеством мелких рек, пересечь которые можно было только вплавь или на лодке. Выходя из берегов, озеро лимарий возвращалось к своей прежней форме лишь к началу сезона ветров, чтобы через три триеры вновь вернуться под власть воды. Не тронутая постройками Долина была страной бесконечной воды, лимарий и растений.

Ардали отвернулась от окна. Некогда все они – и талларцы, и лимарии, и хасилы пришли из страны, омываемой водами моря Перемен, Амории. Девушка знала, каждый талларец любил скалистую красоту Пограничья, но нет-нет, а смотрел в сторону Долины лимарий, желая поймать в ее образе ушедшую память. Долина лимарий была талларским отражением Амории.

Девушка разгладила плотную белую ткань, прежде чем сложить в нее вещи. Огарок свечи Ловчих, связанные грубой веревкой между двумя листами выделанной кожи шершавые коричневые листы для письма, деревянный футляр с несколькими угольными стерженьками. Каждая вещь хранила одно из воспоминаний Ардали – свеча Ловчих была с девушкой еще до первого ее «выпадения» и являлась первым предметом, который она увидела тогда в своих руках; листы для письма ей подарила Лиссана, чтобы Ардали могла в любое мгновение поймать мысль и позже не забыть о ней; тонкие угольные стержни она сделала сама, а деревянный футляр ей подарили из своих товаров прозванные гьямы в благодарность за то, что девушка привела их в Дом перепутья. Впрочем, «привела» – не совсем точно. Просто, возвращаясь в тот день домой, Ардали предложила гьямам, искавшим возможность продать товары, пойти с ней. Она не была уверена, занимается ли аделье Лейер торговлей, но не сомневалась, что этот талларец знает в городе всех.

Девушка потянула за уголки ткани, связывая вещи в узелок, и положила его в ломариевую корзинку. Это была последняя вещь, которая принадлежала Ардали. Сплетенная из гибких ветвей ломари – растущих в Долине лимарий деревьев, эта корзинка, хотя и выглядела невзрачно, отличалась прочностью и служила одним из символов Пограничья. Ломариевые корзины плели многие живущие у скал при Долине лимарий талларские мастера, но эту корзину Ардали создала сама.

Ломариевая корзинка была первой и последней работой. Исколотые пальцы заживали потом целую триеру и, с трудом перенося боль от любого прикосновения, девушка обещала себе никогда не забывать о цене пути. Она могла сколь угодно ругаться на аделье Лейера с его интересом к исследованиям, но работа в Доме перепутья была единственным, что у нее получалось хорошо. Особенно теперь, когда путь в Лилию был закрыт.

Правда, донести это до аделье Лейера оказалось той еще задачей. Едва услышав, что девушка покидает его, хозяин Дома перепутья стал недоволен, если не зол. Грозя запереть девушку в комнате, подсыпать ей в напиток или еду сонный корень, а потом выписать запрет на пересечение южных врат, аделье Лейер напоминал разгневанную девуру. Как ни странно, именно со смехом сделанное Ардали сравнение владельца Дома перепутья с этой обитающей в Диких землях змеей оказало на того успокаивающее воздействие.

– Ах, вот кем ты меня считаешь! – расхохотавшись, воскликнул аделье Лейер. – Девурой! Каково! Если я девур, то в конце кто кого съест, дорогая Дали? – спросил он, делая ударение на втором слоге. Таким сокращенным именем девушку называл только он, если был в хорошем настроении.

Ардали улыбнулась, перебирая плечами, чтобы унять дрожь. Она знала аделье Лейера недостаточно долго, чтобы сказать «хорошо», но он обладал большой властью, и это ни для кого не было тайной. Хозяин Дома перепутья мог без труда лишить девушку возможности покинуть Пограничье, и неизвестно, сумела бы она найти защиту после этого даже при совете баротней. Пусть последние были властителями Таллара, они не посягали на власть Лилии, Дома, Долины и мастерской Остерез.

– И все-таки я не понимаю, – сцепляя пальцы за спиной в замок, сказал аделье Лейер, становясь серьезным столь же легко, сколь разгневанным и веселым, – что такого ты могла сотворить в Лилии, что тебе необходимо бросить все и отправляться в Аморию?

Девушка молчала, не торопясь с ответом. Она никогда не желала думать, знает ли аделье Лейер, что Ардали работает лилией. Ее вечерние походы в Лилию не были для владельца Дома тайной, но сама девушка никогда не говорила, зачем ходит туда. Многие талларцы ходили в Лилию постоянно, и, пока она не раскрывалась прямо, можно было притворяться одной из таких гостей.

Другое дело, Аделье Лейер не мог не слышать о представлениях на вечерах лилий. Он мог сплести все пути в один клубок. Однако сам он переступал порог Лилии лишь по требующим того вопросам и делам и иначе не бывал там гостем. Не задавая лишних вопросов, он позволял Ардали и Лиссане делать вид, что правила не нарушались, – пусть и до тех пор, пока девушка была одинаково ценна лилиям и Дому.

Ардали замерла, впервые задумавшись над тем, сколь часто опасные для нее догадки могли посещать других талларцев. Нет, никакие правила не запрещали девушке работать одновременно на Дом и Лилию, но она была заинтересована втом, чтобы оставаться неизвестной, хотя сама же то и дело раскрывалась.

– Есть ошибки, которые не прикрыть следами на снегу, – ответила Ардали варавийской поговоркой, давно вышедшей за ворота Варавии и известной каждой из трех стран. – Мне следует исправить случившееся, чтобы тень не коснулась Лилии, – она пожала плечами, как бы показывая, что это все, что она может сказать.

– Но ты вернешься?

– Как только смогу.

– Ты должна вернуться!

– Ну конечно! Аделье Лейер, вы ведь знаете, мне некуда идти! – воскликнула Ардали. – Да и мы ведь хотели закончить создание напитка.

Аделье Лейер закивал. Он слышал то, что хотел слышать, и Ардали знала это. В ее разум понемногу приходили множество мыслей, которыми девушка могла бы отвлечь хозяина Дома перепутья.

– Я подумаю, как тебе добраться до Амории. Поспрашиваю торговцев.

– Аделье Лейер…

– Не спорь, Дали, не спорь! В Аморе тебе ничего не грозит, но до столицы нужно добраться. У меня нет своих лошадей, с ними было бы несложно. Я сейчас же займусь поисками отбывающих из Таллара торговцев. Чем быстрее ты уедешь, тем быстрее вернешься. Да, и… – аделье Лейер вынул из ящичка комода расписанную узорами девуров шкатулку и отсчитал несколько квадратных монет. – Возьми.

От квадров Ардали и не думала отказываться. Быстро вытянув руку, она приняла три деревянных квадра и тут же спрятала их в скрытый карман платья. Прежде аделье Лейер никогда не платил девушке. В Доме перепутья она работала за еду и кров, а лилиям монеты и вовсе не полагались – если и была какая-то плата, то передавалась она напрямую главной лилии, чтобы затем пойти на нужды Лилии.

Ардали сумела накопить немного, выполняя поручения гостей Дома перепутья, и вместе с монетами аделье Лейера сейчас имела около пяти-шести квадров. Всего этих монет хватило бы на один-два дня, чтобы снять в Аморе комнату. Но для начала и это было хорошо.

Накрыв крышкой ломариевую корзину, девушка оглядела выделенную ей в Доме перепутья комнату. Хотя Ардали работала в Доме перепутья больше ремера, эта небольшая комната так и не стала ей родной.

В отличие от лаконично обставленной комнаты главной лилии комната девушки в Доме перепутья была воплощением щедрости хозяина Дома. Вид на Долину лимарий, открывавшийся из широкого окна, был одним из лучших в Доме. Скромность окрашенной светлой краской стен с лихвой восполнялась изделиями из драгоценного синего аморийского дерева. Даже покрывало на кровати было насыщенно-синим. Хотя Ардали не была аморийкой, синий цвет вызывал в ней ощущение траура.

Выкупленные у гьямов безделушки наполняли комнату как игрушки наполняют ящик ребенка – монет с их продажи хватило бы, чтобы купить хорошую комнату на площади Свободы. Ардали почти не ночевала здесь с тех пор, как стала проводить вечера в Лилии.

Девушка закрыла шарфом лицо и без сожаления покинула комнату. Ожидавшая ее на кухне помощница аделье Лейера передала наполненную водой тыквенную флягу и несколько порций мясных скипок Варавии, всем своим видом говоря, что не одобряет поступка Ардали.

Аделье Лейер стоял у спуска к Долине лимарий, оставив за спиной здание Дома. Был ли он строг или мягок, история на его пути, казалось, повторялась. Он не понимал тягу девушки покинуть Таллар. Ее комната была одной из лучших в Доме – даже его комната не могла сравниться с ее. Он давал еду и работу, но при этом почти не нагружал ее. Он даже не препятствовал, когда она решила посещать Лилию, хотя ему было трудно так часто разлучаться с ней.

Когда она вернулась в тот день, он на мгновение не поверил своим глазам. Испуганная, но старавшаяся держаться, она попросила разузнать об Ардали Мернар. Сомневаясь, он даже переспросил сначала – так давно он не слышал имени семьи. Но все сошлось – ее имя, внешность, даже ее болезнь. Его Дали вернулась.

Возможно, стоило сразу предложить ей Обет, но он боялся спугнуть ее снова и тянул так долго, что она перестала нуждаться в нем. Когда она вернется, он не повторит ошибку. Возможно, происшествие в Лилии – он узнал, что его Дали задела какого-то значимого гостя, то ли сына, то ли знакомого императрицы Амории, – принесет ему пользу. Если она сама увидит, сколь лучше ей было в Талларе, ему даже не придется уговаривать ее. Однако он предпринял некоторые действия, чтобы переубедить ее в обратном случае.

Девушка сбежала по ступеням Дома, приветствуя аделье Лейера и извиняясь, что заставила ждать. Внимательно оглядев девушку с ног до головы, он молча предложил ей локоть, и Ардали послушно облокотилась о него. К Долине лимарий они спускались неспешно.

Ардали хорошо знала склонность аделье Лейера к переменам в настроении. В один миг он быть радостен, а в другой – молчалив, словно чем-то расстроен. Если хозяин Дома желал молчания, разговорить его было невозможно. С некоторых пор девушка не стремилась нарушать тишину, хотя прежде спрашивала, что случилось.

Укрытая ночью и тенью скал Таллара, Долина лимарий выглядела зловеще. Неровно растущие, раскинувшие склоненные ветви ломариевые деревья тщательно скрывали разливы озера, не пропуская ни капли света. Лишь редкие лодочники, знавшие Долину с давних пор и находившиеся в хороших отношениях с лимариями, соглашались перевозить путников после заката.

Ночные переправы стоили дорого. Их могли позволить себе только торговцы – прочие предпочитали пересекать Долину лимарий при свете дня, дожидаться сезона ветров или примыкать к торговцам за плату. Плата за переправу была общей, не разделяясь между существами, поэтому торговцы охотно соглашались взять с собой нескольких путников. Изредка очередь примыкающих к торговцам выстраивалась на несколько триер вперед, а иногда желающих не было вовсе.

Ардали прищурилась, пытаясь разглядеть, с кем придется разделить путь. У края берега стоял плотный мужчина, закутанный в болезненно-желтый плащ с высоким горлом, в нетерпении вглядываясь в сторону Дома перепутья. На камне у реки сидел лодочник и пил что-то из фляги. На нем была рубашка с подвернутыми рукавами.

Аделье Лейер неожиданно ускорил шаг, и отвлекшаяся девушка оступилась. Хозяин Дома перепутья не удержал ее – они упали, коротким кувырком окончив спуск. Аделье Лейер смягчил падение, подставившись первым, и, не сдержав болезненный стон, принял вес Ардали на себя. Девушка встала первой, протягивая руку. Заметивший их торговец поспешил к ним.

– Плохая примета, – сказал торговец, помогая владельцу Дома перепутья подняться, когда сил девушки не хватило. Аделье Лейер коротко кивнул, благодаря за помощь, и начал отряхиваться. – Если товар падает перед отъездом, торговля будет с убытком.

– Хорошо, что аделье Лейер не торговец, а я не товар… – пошутила Ардали и беспокойно посмотрела на хозяина Дома перепутья. Тот отвел взгляд. – Как вы? – предприняла девушка еще одну попытку.

– В порядке, – кивнул тот.

– Прошу простить, что тороплю вас. Но меня не поймут, если как можно скорее я не пересеку Долину. Вы опоздали.

Аделье Лейер протянул торговцу несколько квадров.

– Вы ведь понимаете, Долина так непредсказуема…

– Конечно-конечно! Верно, как лед, – согласился торговец, пряча монеты.

Хозяин Дома перепутья сделал приглашающий жест. Ардали направилась к лодке первой, за ней – торговец. Аделье Лейер замыкал движение.

Лодка, сделанная из светлого дерева, привязанная к стволу ломари, неспешно покачивалась. Края ее были украшены цветами. Белые, синие, зеленые, светло-вишневые, желтые… столько оттенков девушка не видела даже среди платьев лилий. Она обернулась, намереваясь, спросить, что это за цветы, и забылась, столкнувшись со взглядом владельца Дома.

Аделье Лейер смотрел на нее неотрывно, прищурив глаза, словно одновременно желал получить не дающие ему покоя ответы и избавиться от нее. Девушка чувствовала, что дело не в недавнем падении.

Прикрепивший к ремню флягу лодочник одним движением посадил Ардали в лодку. Девушка закачалась, цепляясь за края лодки и теряя все недавние вопросы. Торговец залез в лодку, пожав на прощание руку аделье Лейеру, и кивнул, будто подтверждая одним им известное обещание. Мир перестал качаться. Ардали обернулась.

Владелец Дома перепутья помахал рукой. От привидевшегося ей взгляда не осталось и следа. Лодочник отвязал лодку от ствола ломариевого дерева.

– Возвращайся, Дали, – сказал аделье Лейер.

Лодочник поднялся в лодку и, выпрямившись, веслом оттолкнулся от берега. Один гребок, и лодка покорилась его власти. Второй – и ход лодки смешался с водой. Ардали всмотрелась во тьму, размышляя над взглядом аделье Лейера и надеясь отвлечься от него.

Лодка шла по воде медленно, неровно и, стараясь обойти постоянно менявшуюся глубину, отклонялась то вправо, то влево, напоминая в своей нестойкости ребенка, что только учится ходить. Неохотно отбрасывая попытки избавиться от мыслей, становившихся лишь более тяжелыми в спутанной тьме зарослей ломари, девушка пыталась отвлечь внимание чем-нибудь другим. Яркие даже в темноте Долины цветы по краям лодки продолжали притягивать ее взгляд.

– Аделье, – позвала Ардали. Болезненный желтый цвет плаща торговца не нравился девушке, но его не могла скрыть даже темнота. – Могу я спросить… эти цветы… что вы везете?

– Цветы? – переспросил торговец осипшим голосом и, откашлявшись, осмотрелся, словно ища то, о чем спрашивает Ардали. – А-а! Вы о тканях?

– Это ткани?

Торговец похлопал по крайним цветам, напоминавшим огромные салоры. Провел пальцами по краю лепестков, переходя с одного цветка на другой, и, выбрав самый маленький, – похожий на белую лилию с бледно-розовыми прожилками цветок, развернул его.

– Это работа мастериц Остерез, – сказал он, передавая девушке тончайший шарф, расшитый шелковыми лилиями, цвет которых напоминал румянец. Ардали провела по ткани дрожащими кончиками пальцев, очерчивая искусно вышитые лепестки. – А это… – торговец отмахнулся от нависающих ветвей ломари и качнул головой, стряхивая попавшие на волосы капли. – Творение варавийских мастеров, – развернул он широкий кусок мягкой зеленой ткани.

– Царский зеленый! – узнала девушка, уверенно касаясь ладонью мягкой ткани. О зеленом цвете Варавии, который называли царским варавийским, шептались с восхищением.

– Точно. Аморийцы голову ломают над этим воплощением льда вот уже несколько аэр.

– Как вы сказали? Воплощением льда? – переспросила Ардали, чуть поднимая голову и старательно смотря в глаза торговца, чтобы даже краем взгляда не видеть тревожащий ее желтый цвет. – Это что-то варавийское? Что оно значит?

– По-вашему, над чем-то прекрасным, – пояснил торговец, забирая расшитый лилиями шарф. Ткань прощалась с ней прохладным касанием воды.

– Варавия… какая она?

– Другая, – кратко отвечал торговец, вновь придавая сложенной ткани форму цветка. Ардали протянула варавийский зеленый, но, приняв ткань, торговец на мгновение замешкался и, встретившись взглядом с девушкой, укрыл ее плечи. Ардали сильнее потянула на себя уголки ткани, пытаясь согреться, и кивнула, благодаря. – Она не хороша и не плоха. О ней говорят много и больше неправды. Амория и Варавия не поймут друг друга никогда, но даже Таллару не под силу познать ее корни и кроны. Овладеть ее тайнами, по-вашему говоря, – пояснил торговец, хмыкнув. Девушка закивала, хотя ясность варавийских выражений все еще ускользала от нее. Она ожидала, что торговец продолжит рассказ, но тот больше ничего не добавил.

Тогда она наклонилась через край лодки, вытянув руку и касаясь ладонью воды. Вода как черный холодный шелк скользила под ладонью, расходясь красивыми темными волнами. Длинные ветви деревьев ломари нависали над водой, выстраиваясь в огибающую реку линию, то и дело касаясь Ардали и заставляя девушку ощущать, словно та оказалась в глубине гьямских лесов, и вот-вот с высоты листьев на шелковой паутине спустится огромный паук. Ветер качал ветви деревьев ломари, срывая с них листья и играя всеми полутонами шорохов.