Патриархат: истоки и древность

Что характерно, быт южноамериканских племён охотников-садоводов (то есть уже занимающихся производящим хозяйством на примитивном уровне) ничем не отличался от такового у чистых собирателей. Такие народы используют участок земли 4-6 лет подряд, после чего покидают его из-за истощения почвы или из-за трудноискоренимых сорняков. Основная часть работы мужской половины племени состоит в обработке нужных земель с помощью каменного топора и огня. Эта задача, выполняемая в конце сезона дождей, мобилизует мужчин на один или два месяца. Почти вся оставшаяся часть сельскохозяйственной работы – сажать, пропалывать, собирать урожай – в соответствии с половым разделением труда входит в обязанности женщин. «Из этого следует забавный вывод», отмечают антропологи. «Мужчины, то есть половина населения, работали примерно два месяца раз в четыре года! Что касается оставшегося времени, они его посвящали занятиям, которые воспринимались не как обязанность, а как удовольствие: охота, рыбалка, праздники и попойки; или, наконец, удовлетворение своей страстной тяги к войне» [55, с. 41].

Интервью тробрианских женщин – одного из народов Меланезии – показывают, что они были не очень высокого мнения о своих мужчинах. Женщины выполняли основные хозяйствующие функции группы, а про мужчин же говорили, что они просто сидят и сплетничают весь день, не делая никакой реальной работы, если не призывают сразиться с другими общинами. Если у тробрианцев женщин никто не описывал как в целом угнетаемых, то такого нельзя было сказать о других народах Меланезии. С. А. Токарев сделал краткий обзор по теме:

«В подавляющем большинстве меланезийских обществ женщина занимает весьма приниженное положение. Женщина обычно рассматривается здесь, как рабочее животное, она – бесправная раба своего мужа. Так, например, на полуострове Газели муж является, по выражению Паркинсона, "абсолютным господином" своей жены или жён. "Жена есть его собственность и должна для него работать". По словам Бургера, женщина – это рабочая сила, и приобретение этой рабочей силы, то есть покупка жены, – очень важное дело в хозяйстве туземца. Женщины едят после трапезы мужчин.

На острове Вао (Новые Гебриды) женщины являются рабами, исполняющими все работы; при этом их бьют, продают и покупают, как свиней. На соседней Малекуле женщины – несчастные забитые существа, терпящие ряд табуаций: например, они никогда не моются, так как вода для них – табу. За попытку побега от жёсткого обращения мужа женщину беспощадно наказывают, и, например, Джонсон описывает виденную им сцену расправы мужчин над одной такой беглянкой: её истязали раскалённым камнем, подвязанным под колено, и группа мужчин, в том числе её муж, стоя вокруг, долго наслаждалась криками жертвы. В результате такой экзекуции женщина остаётся хромой на всю жизнь. Джонсон видел несколько таких хромых, видимо, перенесших в своё время подобное же наказание. Такое угнетённое положение женщины может показаться удивительным, если иметь в виду, что в этих местах господствует материнский род» [91].

У части папуасов распространено свиноводство, но главное же, конечно, снова то, что свиньями должна заниматься именно женщина – это непрестижный для мужчины труд. Хотя, что характерно, в итоге свиньи по парадоксальной причине всё равно считаются собственностью мужчины (и чем у него их больше, тем выше его статус в общине). Такое положение вещей логично ведёт к тому, что многие мужчины стремятся приобрести как можно больше жён – ведь тогда они смогут разводить больше свиней. «Отсутствие женщины в хозяйстве вообще не позволяет заниматься свиноводством. У цембага отмечен случай, когда смерть жены заставила мужчину убить всех своих свиней, так как о них некому стало заботиться» [97, с. 154]. Поговорка новогвинейского народа вогео гласит «Мужчина играет на флейте, женщина выращивает детей», а другой соседний народ говорит ««Мужчина женится, чтобы получить пару рук». Папуасы киваи объясняют, почему мужчины стремятся накапливать жён: «Одна женщина идёт в сад, другая – за дровами, третья – ловить рыбу, четвёртая – готовить, а мужчина зовёт много людей, чтобы поесть» [133, p. 135]. Кристоф Дарманже сделал прекрасную подборку этнографических фактов, демонстрирующих эксплуатацию женского труда мужчинами. Конечно, папуасами она не ограничивалась. У салишей реки Томпсон (чистых охотников-собирателей), несмотря на общее уважение к женщинам, от них ожидалось, что «они будут "усердны в своей работе, верны и послушны своим мужьям", в то время как обязанностью мужчины было "защищать свою жену и бить её, если она ленива, или увещевать её» (там же, p. 216).

Все эти примеры показывают, что положение женщины одинаково незавидно что в присваивающей экономике, что в производящей. Всегда и везде женщина выполняет основные бытовые работы, необходимые для обычного течения жизни, а мужчины, как правило, только охотятся, но охота, как будет показано дальше, вопреки стереотипам, не является основным способом добычи пропитания: основную еду приносит именно женское собирательство. Ещё в 1928-м знаменитый российский этнограф В. Г. Богораз на основании обширных данных по охотникам-собирателям конца XIX-го и начала XX веков заключил: «На собирательной стадии женщина является вьючным животным и служит для переноски всякого рода тяжестей… Женщина, как вьючное животное, проявляет большую выносливость» [23, с. 75]. При этом учёный выделил все типы женских занятий у собирателей.

1. Уход за детьми. «Забота о которых лежит всецело на её плечах, даже в буквальном смысле, ибо молодая мать в вечных скитаниях носит грудного младенца на бедре или на спине, также как самка обезьяны, и почти никогда не спускает его на землю».

2. Собирательство растительной пищи и мелких животных. «Из которых и мужчина получает свою долю».

3. Поддержание огня. «Женщина носит дрова решительно у всех первобытных племён, большей частью на собственной спине, на севере зимою возит дрова на салазках. Так у чукоч собирание дров является делом женщин. Они выдирают по тундре и иным ложбинкам жёсткие зелёные кустики, собирают деревянистые корни и стаскивают их в кучу. Дело это на тундре довольно нелёгкое».

4. Переноска тяжестей. «Наконец, на собирательной стадии женщина является вьючным животным и служит для переноски всякого рода тяжестей».

При этом Богораз не занимался игрой в формулировки, как вынуждены были делать более поздние советские авторы, и заключал прямо: «Всё это, разумеется, ещё не свидетельствует о низших способностях женщин, а только об её угнетенном и зависимом положении». И это речь именно об охотниках-собирателях рубежа XIX-XX веков. Учёный специально указал, о каких народах говорит: «в Америке ботокуды, огнеземельцы, сирионо, в Африке бушмены и акка, в Азии цейлонские ведды, андаманцы, малаккские альфуры, все вообще австралийцы, вымершие тасманийцы и некоторые другие».

Перечень женских работ впечатляет. Но чем же занимались мужчины? В основном только охотой – но не каждый день, и в целом добывали дичи не очень много. Дэниел Эверетт так описывал будни южноамериканских индейцев пираха: «Часто я видел, как мужчины целыми днями ничего не делали, а только сидели вокруг тлеющего костра, болтали, смеялись, испускали газы и таскали из огня печёный сладкий картофель. Иногда к этой программе добавлялся ещё один номер: они дергали друг друга за гениталии и ржали, как будто первыми на всей земле придумали этот изумительный трюк» [100, с. 85].

Ясно видно, что эксплуатация женского труда никак не связана с переходом к производящему хозяйству – там эта тенденция лишь продолжилась. Гораздо более поздний быт монгольских кочевников был устроен совершенно аналогичным образом. Итальянский монах-путешественник XIII века писал о монголах: «Мужчины ничего вовсе не делают, за исключением стрел, а также имеют отчасти попечение о стадах, но они охотятся и упражняются в стрельбе. Женщины их всё делают полушубки, платья, башмаки, сапоги и все изделия из кожи, также они правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и во всех своих делах очень проворны и скоры» (цит. по [60, с. 395]). Такие же описания оставили путешественники по Дагестану второй половины XIX века, называя местных женщин «несчастными женщинами кавказских гор, работающими, как вьючный скот, и не только под старость, но и в 30 лет уже не могущими распрямить свой стан! В облегчение полевых работ дидойских женщин нигде не видно было и ишака, этого единственного существа, участь которого в горах может сравниться с участью женщин. Но нет, ишаки в Дагестане всё же в большей холе, чем женщины!» [34, с. 321]. В XVII веке римский посол в Москве писал о России: «женщины трудятся на полях гораздо более, чем мужчины» [81, с. 35]. При этом дома картина, похоже, была ещё ярче, и женщина проводила за домашним трудом аж на 600% больше времени, чем мужчина [1, с. 97].

80-летняя крестьянка рассказывала, каким на протяжении жизни был её с мужем рабочий день: «Бывало, я со своим мужем, так и каждая женщина, вот по сих пор ходим в болоте, ведь болота были. И клали копну на таких рассохах, палочки ставили и [на] носилки клали и так носили. И вдвоём копненки [носили], я сзади, он спереди, ведь он – мужчина. Он кладёт, поставит на рассохи, он укладывает этот стожок. Я, женщина, лезу на тот на стожок, ведь там надо поправлять, надо укладывать. Придём домой, устанем. У меня и свинья кричит, и варить надо, и корову доить надо, и всё надо делать, и дети есть, и дети есть хотят, и он хочет есть. Он придёт, сядет, и всё. И коротко-ясно. И одну работу делаем. Но у него есть время, а женщины всё работают» [48, с. 222]. То есть муж и жена вне дома выполняли одинаковую работу, но придя домой, мужу позволялось расслабиться, тогда как женщине ещё предстояло много чего сделать. Классическая картина с мужиком на печи не столь и сказочная. Интересно, что, похоже, в народе довольно ясно осознавали такое положение вещей, что было зафиксировано в некоторых сказаниях. В одном из них объяснялось, что женщина вынуждена работать больше мужчины, потому что однажды не подсказала дорогу заблудившемуся Христу, а отослала его спросить об этом мужа, пахавшего неподалёку. За то Христос сказал женщине: «У тебя никогда не будет времени. Ты будешь одну работу делать, а десять тебя будут ждать». Муж же дорогу разъяснил, и Христос ему обещал: «У тебя всегда время будет» [48, с. 222].

Сходная картина наблюдается и в жизни современных жителей мегаполисов, когда женщина после работы вынуждена ещё делать многое по дому, что в социологии получило название женской «второй смены». Такое положение женщины в точности совпадает с её положением у всех охотников-собирателей, а значит, оно уходит корнями в глубочайшую древность.

Другие элементы презрения к женщине

Из приведённых свидетельств видно, что женщина во всех обществах была не только угнетаема в силу эксплуатации её физического труда, но в отношении неё существовало и вполне ощутимое презрение как таковое с позиций культурной идеологии. И способы выражения этого презрения могли быть очень разнообразными. Наиболее хорошо подобное было изучено у австралийских аборигенов. Австраловед О. Ю. Артёмова [5] приводит заметки этнографов прошлых лет: «Уважающий себя мужчина, по традиционным понятиям аборигенов, не станет много разговаривать с женщинами. Поэтому некоторые этнографы старались поменьше общаться с женщинами-аборигенками – как из опасения вызвать ревность мужчин-аборигенов, так и из опасения утратить их уважение. Мужчины не будут доверять этнографу в серьёзных делах, если увидят его подолгу говорящим с женщинами» (с. 356). «Макнайт приводит такой эпизод из жизни аборигенов о-ва Морнингтон: “Мужчина (маленького роста и отнюдь не воин, но тем не менее мужчина) пришёл в крайнее негодование, когда одна женщина перешла границы и пыталась сказать своё слово в каком-то общем обсуждении. Он страстно скомандовал: “Держись в стороне от этого. Я – мужчина”. А она ответила с преувеличенной готовностью: “О, я прошу прощения” и отошла в сторону».

Презрение к женщине может выражаться во множестве нюансов, в бытовых мелочах, которые далеко не всегда очевидны. Это может проявляться в питании: в его качестве и в самом процессе. Даже в начале XX века в крестьянских семьях Европы обычным делом было, что «лучшие куски мяса получали лишь мужчины, а женщины довольствовались кусками худшего качества» [46, с. 50]. Тенденция эта, конечно, весьма древняя. Исследование костей китайцев 3-4 тысячелетней давности показывает, что женщины питались хуже мужчин, отчего страдали заболеваниями костей, вызванными недостатком железа и витаминов [135]. Несмотря на то, что в хозяйстве той эпохи уже были одомашненные коровы и овцы, в рационе женщин преобладала в основном растительная пища, а мясо употребляли мужчины. Но вновь ошибочно будет полагать, будто такое положение вещей возникло лишь с переходом к земледелию и скотоводству: в действительности у многих народов собирателей обнаруживается сходная тенденция. У некоторых австралийских аборигенов «женщины, независимо от их возраста или репродуктивного статуса, обычно получали меньшую долю мяса, чем мужчины; и им часто не разрешалось есть животный жир. Порядок приоритета распределения пищи – старики, охотники, дети, собаки и женщины» [217, p. 158]. У южноамериканских индейцев (например, кубео) женщины также едят после мужчин. У эгалитарных собирателей Южной Индии малапантарам «мужчины, как правило, получают самые отборные куски» [145].

У многих охотничьих народов лучшие куски добытой дичи (как правило, это самые жирные куски) считаются мужскими – женщинам их нельзя. У разных групп австралийцев деликатесом считались разные виды дичи, но в любом случае на них претендовали только старшие инициированные мужчины: у одних «особенно вкусным и питательным считалось мясо игуаны, его могли есть только старшие мужчины», у других «особенно ценилось мясо дюгоня, женщинам и молодым мужчинам в традиционных условиях запрещалось его есть» [4, с. 99].

Нередко охотники поедают лучшее мясо прямо на месте, а в лагерь несут лишь остатки. Исаак Шапера описывал традиции потребления дичи бушменами !кунг. Всё мясо, добытое стрелой, является табу (soxa), и его нельзя есть до тех пор, пока его не попробует один из статусных мужчин (гей-койб). «Печень, однако, съедается мужчинами сразу же после того, как животное было разделено, и, таким образом, исключается из сферы действия soxa для мужчин, но для женщин это soxa» [206, p. 99]. При этом для женщин в принципе существует единственная часть туши, которую можно есть, – так называемая часть ное-ди (ǂnoe-di), которую женщины могут разделять и с детьми. Считается, что если женщины съедят какое-либо другое мясо, кроме ное-ди, то впоследствии яд стрелы не потечёт после попадания в животное, а значит, испортит охоту.

У пигмеев ака «мужчины и женщины едят отдельно, и во время общения люди сидят группами по полу» [180, p. 111]. Исследование зубов пигмеев мбути, эфе и ака [227] показало, что мужчины реже страдают кариесом и в целом имеют больше сохранных зубов, чем женщины. Это объяснялось пищевыми традициями: мужчины едят больше мяса, тогда как в рационе женщин преобладает растительная пища. Фрукты и клубни богаты крахмалом и другими углеводами, которые способствуют развитию кариеса, в то время как белковая и жирная пища (как мясо) таким свойством не обладают. Как хадза и бушмены, пигмеи полагают некоторые части добытой дичи сугубо «мужской», которую есть могут только мужчины: это голова, печень и сердце животного. У мбути мужчины ели отдельно от женщин, располагаясь в центре лагеря, при этом предводитель коллективной охоты получал все головы добытой дичи и уже сам делил их с другими мужчинами. Среди прочего, исследование обнаружило, что лидеры также имеют в целом большее количество сохранных зубов и ещё реже сталкиваются с кариесом, чем рядовые мужчины, что может свидетельствовать о неравномерном распределении мяса даже среди мужчин. Описывая ограничения женщин мбути на питание мясом, Мицуо Итикава добавлял: «женщинам в регионе Тетри полностью запрещено есть оленьков и антилоп Бате. Говорят, что если женщины будут есть этих запрещённых животных, то это испортит охоту. Напротив, только женщины и дети могут есть лягушек, пресноводных крабов и улиток. Однако когда они едят этих животных, их не следует готовить в той же кастрюле, в которой готовится еда. Это может испортить охоту» [166].

Даже у известных своим равноправием хадза есть ритуал, в секретной обстановке которого мужчины поедают самые жирные куски добытого мяса, считающиеся священными, – женщины на ритуал не допускаются под угрозой изнасилования и даже смерти (подробнее об этом поговорим дальше). Но даже в случае потребления обычной (не священной) пищи у хадза видна иерархия полов. «У них существует практика раздельного приёма пищи – мужчины с мужчинами, женщины с женщинами. В случае нехватки посуды мужчины едят первыми. В отдельных случаях, по желанию мужа трапезничают малой семьёй (муж, жена и дети)» [30].

Отмеченная практика раздельной трапезы мужчин и женщин когда-то существовала по всему миру. Пример хадза позволяет понять, что оба пола могут есть вместе, но только если этого захочет муж, – значит, не мужчинам запрещено есть с женщинами, а именно женщинам с мужчинами. В этом ключе можно слегка скорректировать наблюдение С. А. Токарева об этой практике. «У многих народов обычай запрещает мужчинам и женщинам совместно принимать пищу. У полинезийцев это связано с их широкой системой табу, носящей сакральный характер; в этой системе запрещение мужчинам обедать вместе с женщинами было одним из самых строгих. Недаром гавайский король-реформатор Камеамеа II, решившийся упразднить старую религию (1819 г.), начал с того, что резко нарушил этот освящённый авторитетом богов запрет – вошёл к своим жёнам и стал вместе с ними есть» [92, с. 130].

В реальности Камеамеа II был долго подстрекаем собственной матерью и другими статусными женщинами, чтобы решиться на такой шаг: они просили его публично нарушить древнее табу, потому что сами не могли себе такого позволить [192]. В описанном жесте видно, что, как и у хадза, именно мужчина может позволить себе перешагнуть запрет, следовательно, это запрет больше для женщин, а для мужчин же скорее соображение престижного характера, не рекомендующее есть в кругу людей более низкого статуса. Игнорируя такое соображение, мужчина демонстрирует снисходительность. Эта практика совпадает с сакральной сутью мужского дома, бытовавшего у многих народов древности: когда место собрания мужчин было запретно для посещения женщинам, тогда как мужчины без труда могли входить в семейные хижины женщин, но тоже, желательно, на непродолжительное время. Данные практики, вероятно, сопряжены с повсеместными представлениями о женской нечистоте, угрожающей мужчине, о чём подробно будет рассказано во второй части книги. Здесь же стоит отметить, что представления о нечистоте не связаны лишь с менструацией или беременностью, как широко принято думать, – в действительности эти представления связаны с мыслью об общей и глубинной инаковости женщины, которая угрожает мужчине в случае взаимодействия. Исключение женщин из сферы священного среди собирателей обусловлено в первую очередь представлениями о «низшей природе» женщины в целом, что и отражено в мифоритуальных комплексах, древность которых будет показана дальше.

Кроме всего упомянутого, более низкий статус женщин в разных обществах охотников-собирателей выражен в траурных обычаях и в похоронных обрядах: во многих культурах в случае смерти мужа женщине предписано держать более длительный траур, чем вдовцу, которому траур по поводу смерти жены может быть и вовсе не предписан. Похороны женщины также традиционно обставлены меньшей ритуальной атрибутикой, чем похороны мужчин, что снова обозначает их меньшую значимость.

В приведённых выше примерах можно заметить один нюанс. Эксплуатация женского труда осуществляется главным образом в браке: сооружение хижины для мужа, таскание дров для приготовления ему еды и т.д. Уже само по себе это наводит на определённые вопросы. Сам брак каким-то образом создаёт условия для индивидуального подчинения отдельной женщины? Или же женское подчинение существует ещё до брака и свойственно всем женщинам как группе в целом, а в браке оно лишь проявляется в полной мере?

Скорее всего – второе.

3. БРАК – СИМПТОМ МУЖСКОГО ГОСПОДСТВА

Интересный вектор дискуссии о мужском господстве задал Клод Леви-Строс, в своей фундаментальной работе «Элементарные структуры родства» (1949) указавший, что брак повсеместно – это обмен женщинами. Во всех культурах мужчины каким-то образом получили право распоряжаться женщинами, передавая их друг другу в качестве жён, хозяек, матерей или рабынь. Если брать конкретно общества собирателей, то решение о замужестве девушки почти всегда принимали её отец, дядя или брат. Так у бушменов, пигмеев, австралийцев и у многих других. Причём широко распространённой оказалась компенсация за невесту: жених должен был либо дать взамен невесты свою сестру или племянницу, либо вручить за неё какие-то дары (выкуп невесты – brideprice, bridewealth), либо же отработать перед её родителями (brideservice) в течение какого-то срока (у земледельцев это работа на их земле, у собирателей – регулярная добыча дичи для них). Так что столь хорошо знакомое всем «У вас товар, у нас – купец» – это древнейшая традиция, а не что-то, возникшее лишь в обществе с производящей экономикой. Приобретение жены никогда не было безвозмездным, за неё нужно было что-то отдать.

У пигмеев Конго был обычай обмена сёстрами: мужчина, изъявивший желание жениться, должен был обещать брату невесты свою собственную сестру в качестве жены. Колин Тёрнбулл, проживший среди пигмеев некоторое время, описывал ярость пигмея, когда его сестра, вопреки традиции, отказалась выходить замуж за брата его будущей жены. Брат прилюдно избил сестру, почти даже убил. «Когда он закончил с Ямбабо, она представляла собой жалкое зрелище, поцарапанная и истекающая кровью, с заплывшим глазом. И всё же она отказалась выйти замуж» [224, p. 207]. Интересно, что смотревшие на это соплеменники одобряли поведение брата, а один даже сказал, что «возможно, ему следовало бить её сильнее, потому что некоторым девушкам нравится, когда их бьют». Этот маленький эпизод говорит о закреплённом в культуре механизме обмена сёстрами между мужчинами. Такая же картина характерна и для других регионов мира. У новогвинейских народов также, «вступая в брак, мужчины чаще всего обмениваются сёстрами. Когда молодой человек женится на девушке, то от него ждут, что он выдаст свою сестру за брата своей жены. Если он почему-либо не может этого сделать, ему приходится платить за невесту большой выкуп. Девушек всегда выдают замуж братья», писал этнограф [32]. Ну и конечно, для новогвинейских невест, как и для невест всего мира, характерно нежелание выходить замуж, сопровождаемое слезами и даже попытками бегства (почти всегда неудачными, потому что родня всё равно возвращает её мужу). У южноамериканских индейцев тукано «сестёр символизируют фекалии, потому что они должны быть потеряны, чтобы система работала» [167].

Но не всегда за женщину нужно было что-то давать, существовал и безвозмездный способ заключения брака: похищение невесты. Он тоже был распространён когда-то по всему миру – и у собирателей в первую очередь. Причём часто похищение было самым настоящим – против воли невесты и без сговора с её роднёй. Вообще, может показаться странным и даже курьёзным, но в этнографии давно установлено, что вооружённые стычки между разными группами собирателей по всей планете происходили главным образом из-за женщин. Не из-за еды, воды или других ресурсов, а именно из-за женщин: мужчины одной группы совершали набеги на другие группы, убивали всех мужчин и детей, а женщин уводили с собой, чтобы сделать своими жёнами. В последней главе книги причины такого положения вещей будут рассмотрены подробнее.

Обозначив, что брак – это всегда обмен женщинами, Леви-Строс не стал углубляться в объяснение этого феномена, но за него это сделали исследователи феминистского лагеря. Они отметили, что в мире нет ни одной культуры, где бы женщины властвовали над мужчинами и обменивались ими. Обмену всегда подлежат женщины. И обмениваются ими мужчины. «Если женщины – дары, то мужчины – партнёры по обмену», писала антрополог Гейл Рубин, анализируя труды Леви-Строса [85]. То есть это не мужское господство рождается и проявляется в браке, а сам брак стал результатом уже сложившегося мужского господства, пользуясь которым, мужчины обменивались родными женщинами и так заключали между собой союзы. Если конкретный мужчина господствует над конкретной женщиной лишь в браке, то этому должно было предшествовать господство всех мужчин над всеми женщинами как группой в общекультурном плане. Но как это сложилось?