Последний романтик. Банды Дзержинска

Зелёный, видя моё колебание, добавил:

– Улица на которой ты живёшь – это «Ракетчики». Но мы с ними не воюем. Вступишь к нам – они тебя трогать не станут.

Электричка грохотала на стыках рельсов, а я представлял, как завтра уже могу ходить по улицам, не оглядываясь. Но вместе с этим – обязательные «разборки», «общак», вечная готовность пустить в ход кулаки…

Ты мог спокойно идти по улице, как вдруг перед тобой вырастали несколько фигур. «Откуда будешь?» – бросали они короткий, как удар ножом, вопрос. Ответ «Ниоткуда» означал мгновенный приговор: пара оплеух, вывернутые карманы, отобранные часы или деньги, которые мать дала на хлеб. Такова была негласная конституция улиц Дзержинска в те лихие годы – закон силы, перед которым все были равны в своем бесправии.

Меня до этого дня никто не звал «под крыло». И сам я не рвался в эти игры. Но сейчас, слушая Игоря, я вдруг осознал: это шанс выйти из категории «Быков» – тех, кого можно безнаказанно унижать. Стать частью системы.

– Что нужно, чтобы вступить? – спросил я, чувствуя, как в горле пересыхает.

Зелёный затянулся окурком до фильтра, обжигая пальцы:

– «Прописка». Придёшь на «Сборы», представлю «Старшим». Они «Пропишут» тебе пару раз по морде. Не заплачешь, не сбежишь – будешь наш. «Сборы» по вторникам и пятницам, без прогулов. В «Общак» – пятерка в месяц. «Дискотеки по кругам» – обязаловка. Летом каникулы. Сейчас тишь да гладь, ни с кем не воюем.

Я кивнул, представляя, как завтра эти же кулаки могут стать моими союзниками. Защита. Авторитет. Принадлежность.

– Ладно, я согласен.

Зелёный швырнул окурок на пол:

– Тогда в понедельник, 18:00, остановка «Садовая». Проведу к нашим. А там уж «Старшие» решат.

На вокзале мы расстались. Он пошел в сторону улицы Буденко – территории «МАРКовских». Исторически они враждовали с «СУПом», но сейчас соблюдали хрупкое перемирие. Я смотрел ему вслед, осознавая: завтра моя жизнь разделится на «до» и «после». И обратного пути не будет.

Глава 11. Прописка в СУП

В понедельник, к шести вечера, я подошёл к остановке «Садовая». Зелёный уже ждал меня, прислонившись к ржавому фонарному столбу. Мы кивнули друг другу, и без лишних слов двинулись вглубь двора на Садовой улице.

Двор встретил нас шершавым асфальтом, потрёпанными качелями и коробкой – небольшой площадкой, огороженной покосившимся деревянным забором, где обычно гоняли мяч. Но сейчас коробка была полна народу: парни от пятнадцати до двадцати лет кучковались у забора, перебрасывались короткими фразами, поглядывали на нас исподлобья. Чувствовалось – ждут чего-то.

Возле подъезда панельной пятиэтажки, в тени облупившейся краски, стояли двое. Похожие, но разные: один – широкоплечий, с тяжёлым взглядом, другой – жилистый, с острыми чертами лица. Зелёный тронул меня за локоть, и мы направились к ним.

Всё замерло. Сердце колотилось так, что, казалось, его слышно сквозь куртку. «Как всё пройдёт? Будет больно? Примут ли?» – мысли путались, но назад пути не было.

– Давай, не трясись. Будь твёрдым, – тихо бросил Зелёный, видимо, заметив мою попытку сглотнуть.

– Всё нормально, – буркнул я, сжимая кулаки, чтобы не выдать дрожь.

Подошли. Рукопожатия были крепкие, на грани боли – проверка.

– Это Артур, – кивнул Зелёный в мою сторону. – А это Буян и Сержант. Старшие на «Старой правде». Держат порядок.

Буян, широкий в плечах, медленно обвёл меня взглядом, будто взвешивал.

– Сколько тебе? – голос низкий, без эмоций.

– Пятнадцать. Скоро шестнадцать!

Сержант, жилистый и поджарый, щурился, будто прицеливался.

– Не боишься гулять на улице? Придётся стоять за честь улицы и драться на «Базарах». Ты готов?

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок, но кивнул:

– Выдержу. За себя постою. И за улицу – тоже.

Молчание повисло на пару секунд дольше, чем нужно. Они переглянулись, и в уголке рта Буяна дрогнуло подобие ухмылки.

Пока они молча изучали меня, словно пытаясь разглядеть сквозь кожу – что я за человек? Выдержу ли? Не сломаюсь ли при первой же проверке? Достоин ли ступать по их асфальту, дышать их воздухом? – я успел подумать: – «Я здесь чужой, а вокруг – «свои», сколоченные годами дворовых войн и негласных законов. Эти парни не родились бандитами. Они стали ими, потому что город давно уже жил по своим диким правилам, где милиция лишь декорация, а настоящий порядок держался на таких, как они. Улица диктовала свои условия, и если ты не мог постоять за себя – тебя стирали в порошок.

Но даже здесь, в этом жестоком мире, были свои понятия. Да, среди уличных попадались и подонки – те, кто ломал слабых просто потому, что мог. Но Буян и Сержант явно были из другого теста. От них веяло не просто силой, а чем-то глубже – стержнем. Жизнь их явно не щадила: в глазах читалась усталость от боёв, от тюремных сроков, от необходимости всегда быть настороже. И всё же они не опустились до беспредела. В них чувствовалась какая-то «своя», жёсткая, но честь».

Буян – крепкий, чуть грузноватый, но не рыхлый. Среднего роста, но держался так, что казался выше. На нём была кожаная куртка до колен, потёртая, но ухоженная, будто вторая кожа. Взгляд тяжёлый, оценивающий, но без мелкого злорадства – он не из тех, кто унижает просто так.

Сержант – его полная противоположность: жилистый, с резкими чертами лица, будто вырубленными топором. Плечи поданы вперёд, словно он вечно готов ринуться в драку. Его русые волосы падали на лоб длинной чёлкой, но взгляд из-под неё – острый, как лезвие. На нём была короткая куртка с капюшоном, руки в карманах, но расслабленности в нём не было ни грамма.

Оба – харизматичные, с той грубоватой притягательностью, которая, наверное, сводила с ума местных девчонок. Но дело было не только во внешности. В них чувствовалась сила – не просто кулаков, а воли. Они не кричали о своём авторитете, не распылялись на пустые угрозы. Их власть была тихой, но железной. И когда после паузы они молча переглянулись, я понял: решение уже принято. Осталось только доказать, что оно – правильное.

– Артур, у тебя есть погоняло? – спросил Сержант, прикуривая сигарету, его голос звучал небрежно, но глаза оставались внимательными.

– Нет, пока не придумал, – ответил я, стараясь не сбиться на фальцет.

Сержант кивнул в сторону Зелёного:

– Ну, тогда придумай парню «Погоняло».

Зелёный задумался, выпуская дым колечками:

– Ладно, подумаю…

Буян, стоявший чуть поодаль, вдруг хмыкнул:

– Ладно, Артур, ты принят. В следующий четверг у нас сборы в «Общак» – не забудь принести деньги.

Его улыбка не обещала ничего хорошего, но и угрозы в ней не было – просто констатация факта.

Сержант резко обернулся к коробке, где кучковались пацаны, и крикнул:

– Всем стоять! Сейчас пересчитаю, потом разойдётесь!

Потом кивнул нам с Зелёным:

– И вы тоже.

Зелёный тронул меня за плечо:

– Пойдём, познакомлю тебя с остальными. Ты принят, поздравляю.

Мы подошли к коробке, и Зелёный, хлопнув меня по плечу, представил собравшимся:

– Пацаны, это Артур. Теперь он с нами.

Десятки глаз скользнули по мне без особого интереса. Я не запоминал лиц – только общую картину: кто-то смотрел с любопытством, кто-то с безразличием, кто-то оценивающе, большинство просто продолжили свои разговоры. Всё прошло… слишком гладко. Даже бить не стали. Я выдохнул.

Мы стояли кружком, перекидываясь редкими фразами. Дым сигарет висел сизой пеленой. Я заметил, как младшие пацаны подкалывают Зелёного:

– Эй, Зелёный, тебя, когда в «Микроны» переведут? Тебе уже двадцать третий год, а ты всё ещё «Огурец»! – залился смехом тощий пацан в спущенной на глаза шапке.

Игорь лишь усмехнулся, по-доброму щёлкнув обидчика по уху:

– Да вот, парочку новичков ещё подпишу – и переведут. Сам проситься не буду, знаю своё место.

– А правда, что вчера на джипе катался? – встрял другой, с хищными глазами. – Говорят, тебя в багажнике возили, места не хватило?

Зелёный невозмутимо затянулся, выпустил дым и ответил с важным видом:

– На переднем сиденье ехал. На разборку ездили. Двоим просраться дали – теперь долго ходить не смогут.

Я наблюдал за этой сценой и понимал: никто не верит его байкам. Зелёный здесь – что-то вроде дворового шута. Его рассказы о «разборках» и «джипах» звучали настолько нелепо, что даже шестнадцатилетние пацаны лишь переглядывались с усмешками. В те времена в Дзержинске джипы можно было пересчитать по пальцам одной руки – и уж точно никто бы не посадил бы с собой в машину потрёпанного типа в помятой куртке. Хотя…

Вдруг Буян, до этого молча наблюдавший за всем, резко крикнул:

– Всё, пацаны, разбегайтесь. Не забываем – в четверг «Общак». Кто денег не принесёт – получит по ебалу.

Его слова повисли в воздухе – шутки мгновенно стихли. Таков был закон улицы: за любое нарушение – расплата. Иногда – предупреждение. Иногда – жестокий урок. Всё зависело от того, насколько ты ошибся… и от настроения «Старших».

Глава 12. Злой

Сборы закончились, толпа начала расходиться. Зелёный тронул меня за плечо:

– Ну что, новобранец? Тебе погоняло нужно придумать, да «прописку» отметить. Деньги на бухло есть?

Я кивнул, сунув руку в карман – там лежали смятые купюры, оставшиеся от стипендии.

– Шести хватит? – спросил я, стараясь копировать его небрежный тон.

– В самый раз. Знаю тут одну точку – самогон как слеза. Пойдём, купим, потом отметимся в садике. Там пацаны с гитарой тусуются – познакомлю. – Он хитро подмигнул. – От твоего дома рукой подать, будешь своим.

Мы вышли на проспект Пугачёва. Вечерний город дышал бензином и пылью. Трамвайные рельсы блестели под фонарями. Зелёный, шаркая подошвами по асфальту, вдруг оживился:

– О, придумал! Будешь… Злодей! – Он расхохотался, обнажив жёлтые зубы. – Злодеюшка из группировки «СУП»!

Я поморщился:

– Да ну, это же… из мультиков что ли. Я не клоун. Почему Злодей?

– Ну ты всегда злой какой-то, – пожал плечами Зелёный. – Ну ладно, тогда просто – Злой, – выпалил он сходу.

– Ну… вот это мне нравится! Звучит солидно. По-взрослому.

– Значит, решено – будешь Злой из группировки «СУП», – кивнул Зелёный, закуривая на ходу. – Запомнят.

Мы шли по вечернему проспекту. Я решил проверить его байки:

– А про тот джип… ты часто с этими пацанами на стрелки ездишь?

Зелёный оживился, заговорил быстрее:

– Да каждый выходной! В прошлую субботу вообще жара была – на Караваиху приехали, там такие гопники…

Он размахивал руками, рассказывая очередную невероятную историю. Я слушал, кивал, но в душе усмехался – слишком уж гладко всё сходилось в его рассказах, как в дешёвом боевике. Особенно смешно звучало, когда он, потрёпанный жизнью паренёк в мятых штанах, описывал «крутых братков», которые якобы звали его с собой на дела.

Когда он замолчал, переведя дух, я просто сказал:

– Жёстко.

В его глазах мелькнуло что-то – может, понимание, что я не верю. Может, разочарование. Но тут же он снова напустил на себя важный вид:

– Да ладно тебе, для нас это обычное дело.

Я лишь пожал плечами. Пусть себе фантазирует – ведь в конце концов, он не требовал, чтобы ему верили. Просто рассказывал. И в этом было что-то даже трогательное – этот вечный пацан, который никак не может повзрослеть, но так хочет казаться значительным.

Ну и ладно, – подумал я. – Каждый выживает как умеет. Может, его истории – единственное, что делает его жизнь интереснее.

А проверить их всё равно было невозможно.

Да и нужно ли?

Глава 13. Садик

Сигарета мелькает во тьме,

Ветер пепел в лицо швырнул мне,

И обугленный фильтр

На пальцах мне оставил ожог.

Сектор Газа, «Лирика»

Покинув шум проспекта, мы свернули на перекрёстке, нырнув в лабиринт дворов. Зелёный уверенно подвёл меня к пятиэтажке, огляделся и ткнул пальцем в подъезд с облупившейся краской:

– Жди здесь. Через пять минут вернусь.

Он исчез в тёмном проеме двери. Минуты тянулись медленно. Я остался стоять у ржавой урны, прислушиваясь к доносящимся из окон звукам телевизоров. Через несколько минут Зелёный вынырнул обратно, торжественно демонстрируя пол-литровую бутыль с жидкостью.

– Ну вот, теперь отметим твою прописку. Пойдём, я познакомлю тебя с парнями, – похлопал он по бутылке.

Мы двинулись дальше, к ограде старого детсада. Обшарпанное здание с облупившимися голубыми стенами выглядело заброшенным, хотя табличка «Ясли-сад №4» ещё висела криво на петлях. В заборе зияла знакомая Зелёному дыра – две доски были выломаны с мастерством опытных посетителей.

– А нас… не выгонят? – я заколебался перед проёмом.

Зелёный фыркнул:

– Да тут сторож один динозавр остался. Мы его самогонкой подкармливаем – он нас не трогает.

Просовываясь через дыру, я почувствовал, как заноза впивается в ладонь. Внутри открылась удивительная картина: четыре ветхие веранды по углам, а в центре – заросший бурьяном участок с покосившимися качелями. К ближайшей веранде, где мерцали огоньки сигарет, вёл протоптанный в траве путь.

Мы подошли к веранде, где трое парней встретили нас настороженными взглядами. Гитарист – невысокий парень в выцветшей футболке – лениво перебрал струны, издавая дребезжащий звук.

– Здорово! – воскликнул Зелёный, поднимая бутыль как трофей. – Мы не с пустыми руками! Знакомьтесь, пацаны, это Злой – новичок в «СУП». Сегодня отмечаем «прописку».

Он размашисто указал на каждого:

– Это Андриан – наш дворовый Виктор Цой. Это Толстый – местный комик. А это просто Иван – наш тихий грозный Иван, – рассмеялся он, довольный своей шутке.

Я пожал каждому руку, ощущая разную силу пожатия. Андриан – смуглый, с гитарными мозолями на пальцах – кивнул мне. Толстый, действительно напоминающий бочонок, ухмыльнулся во весь рот. Иван, самый высокий из них, лишь слегка сжал мою ладонь – крепко, но без лишнего напряжения.

– Значит, сегодня гульнем! – радостно воскликнул Толстый, потирая руки.

Я осмотрел бутылку с самогоном:

– А закуска будет? Или хотя бы чем запить?

Зелёный фыркнул:

– Занюхаешь рукавом и хватит. Хотя… – он хитро прищурился, – Толстый может сгонять за водой да «Инвайтом». Да и стаканчики не помешают.

Толстый рванул с места, его грузная фигура удивительно ловко исчезла в проломе забора. Зелёный, развалившись на скрипучей лавочке, презрительно щёлкнул языком:

– А парни вот нигде не гуляют. «Быки»! Им раз пять предлагал, а они нос воротят. Боятся, что ли?

Его смех прозвучал резко, как треск ломающейся ветки. В глазах мелькнуло добродушное презрение.

Я молчал, чувствуя странный диссонанс. Всего час назад я сам был таким же «Быком». А теперь вот стою рядом с тем, кто считает себя вправе вершить суд над «никем».

– Ты только глянь – они же как овцы. Сегодня отдадут деньги на хлеб, завтра – куртку. А послезавтра и честь отдадут, только бы их не били. Ты-то молодец, что голову включил.

В его словах была страшная правда тех лет. Я видел, как «Быков» загоняли в подъезды, как они молча снимали кроссовки, лишь бы избежать побоев.

Я заметил, как Андриан напрягся, сжимая гриф гитары, Иван опустил глаза, но ни слова не сказали в ответ. Молчание было красноречивее слов. В правилах улицы это было аксиомой – кто не гуляет, тот «Бык». Оспаривать – значит подставляться под насмешки, а то и под кулаки. У каждого был выбор: либо влиться в стаю, либо стать изгоем. Они сделали свой выбор. Я – свой. И пусть этот выбор пахнет дешёвым самогоном и потаённым страхом – лучше так, чем каждый день бояться, что какой-нибудь ушлёпок решит потешить своё самолюбие за твой счёт.

Через четверть часа Толстый вернулся, запыхавшийся, с бутылкой «Инвайта» в потной ладони. Зелёный ловко разлил самогон по пластиковым стаканчикам – жидкость прозрачная, с резким сивушным духом.

– Ну, за знакомство! – чокнулся он со мной стаканом, и мы разом опрокинули эту гадость в глотку.

Горло тут же сжалось спазмом, во рту вспыхнуло едкое пламя. Я торопливо запил сладковатой водой из бутылки, чувствуя, как по жилам растекается липкое тепло. Голова стала тяжёлой, а в висках застучало.

– Андриан, давай, сыграй нам что-нибудь, – раздался в полутьме голос Зелёного, лениво развалившегося на лавочке.

Андриан молча кивнул, взял гитару, и на веранде воцарилась тишина, прерываемая лишь тихим потрескиванием сигареты. Пальцы коснулись струн – сначала робко, потом увереннее – и из-под них полилась мелодия, тоскливая и пронзительная.

Сигарета мелькает во тьме,

Ветер пепел в лицо швырнул мне…

Голос его был низким, чуть хрипловатым, будто пропитанным тем же дымом, о котором он пел. Зелёный замер, прикрыв глаза, а я невольно задержал дыхание. Казалось, в этих звуках – вся ночь: и холодный ветер за окном, и призрачное тепло чьих-то губ, и горький привкус утра, которое неизбежно наступит.

Скрипнув сталью, открылась дверь,

Ты идёшь, ты моя теперь…

Последний аккорд дрогнул и растаял в воздухе. Наступила тишина – тягучая, словно после исповеди.

– Блин… – вырвалось у меня прежде, чем я успел подобрать более достойные слова. – Это было… нереально.

Андриан усмехнулся, проводя ладонью по струнам, заставляя их тихо звенеть.

– Научи меня так, – попросил я, не в силах скрыть азарт. – Хочу так же!

– Ну, попробуй, – он протянул мне гитару.

Я взял её с благоговением, как священный артефакт. Пальцы тут же предательски дрогнули, а струны, казалось, нарочно ускользали из-под них.

– Вот, смотри, – Андриан наклонился, поправляя мою руку. – Не жми, иначе фальшивить будешь. И не торопись.

Я попытался повторить. Получилось… если не считать, что вместо музыки раздался лишь жалкий скрежет. Через пять минут подушечки пальцев горели огнём, а на лбу выступил пот.

– Блин, это же невозможно! – засмеялся я, но в глазах горел упрямый огонь.

Андриан хмыкнул, доставая сигарету.

– Никто с первого раза не мог. Но если хочешь – научу.

– Хочу!

Он кивнул, и в его взгляде читалось что-то вроде одобрения.

– Тебе свою гитару найти надо, дома тренироваться, – сказал Андриан, затягиваясь и выпуская дым.

Я кивнул, – Хорошо. Обязательно.

Но где? Новый инструмент – дорого, а денег нет. Оставалось только просить у знакомых – может, кто-нибудь даст на время, пока не накоплю.

– Ну что, пацаны, давайте ещё по одной! – Зелёный встал с насиженного места.

Стаканы наполнились самогоном, все чокнулись.

– За тебя, Злой! Теперь ты в «СУП»!

Горький глоток снова обжёг горло.

– Толстый, теперь твой выход! – Зелёный толкнул гитару в сторону упитанного парня с вечно усмехающимся лицом.

Толстый лениво потянулся, взял инструмент, поправил струны – и вдруг из-под его пальцев полилась знакомая, уличная мелодия.

Есть в Италии маленький дом,

Он стоит на обрыве крутом…

Дорога в жизни одна…

Всё к смерти приводит она… Я слушал, как заворожённый. Ветер шевелил мои волосы, где-то вдалеке лаяла собака, а здесь, на веранде, пахло табаком и чем-то вечным – тем, что не выразить словами, но можно спеть.

– Блин, круто! – вырвалось у меня.

Толстый рассмеялся, закончив песню. – А то!

Толстый играл попроще Андриана – без тех виртуозных переборов, без той глубины в голосе. Но в его пении была своя красота – уличная, простая, оттого не менее пронзительная.

Веранда окуталась сизым дымом, гитарные струны звенели в такт смеху, а я ловил себя на мысли, что именно в этом – настоящая романтика. Не в пафосных серенадах, а вот в этих потертых лавочках, в дешёвом самогоне, в песнях, которые знают все, но каждый поёт по-своему.

– Блин, блатная романтика… – пробормотал я себе под нос.

В этот момент из темноты садика вынырнули две девушки. Одна – подруга Андриана, высокая, с тёмными волосами до плеч, вторая – Катя Маринина. Катя прислонилась к стене веранды, слегка склонив голову набок. Её карие глаза, влажные и с густыми ресницами, казались одновременно детскими и не по годам взрослыми, излучая странную смесь наивности и пробуждающейся сексуальности, которая заставляла парней задерживать на ней взгляд дольше, чем следовало.

Когда она улыбалась, в уголках глаз собирались лучики морщинок. Взгляд её был спокойным, но в глубине – томным, обещающим что-то, что она сама ещё до конца не осознавала.

Толстый заёрзал на месте, когда она повернула к нему лицо. Её глаза, блестящие в вечернем свете, казалось, видели его насквозь – все эти грязные мысли, которые бродили у него в голове.

– Маринина! Ну что, когда шестнадцать стукнет – дашь? – фыркнул он, подмигивая.

Катя даже бровью не повела.

– Конечно, как только так сразу, – игриво сказала она, и её голос звучал как тёплый шёлк, скользящий по коже. – Иначе разве от тебя отвяжешься?

Все рассмеялись. Толстый захрипел от восторга, Зелёный шлёпнул его по плечу, а я просто сидел и впитывал этот вечер – тёплый, шумный, живой.

Потом были ещё песни, ещё смех, ещё разговоры ни о чём. А когда луна поднялась высоко, мы потихоньку разошлись по домам.

С этого вечера садик стал моим.

Я приходил сюда почти каждый день. Сидел, прикалывался с парнями, слушал песни, впитывал атмосферу – пропитанную дымом, молодостью и чем-то неуловимо душевным.

Это было моё место. И, кажется, я нашёл здесь что-то большее, чем просто компанию. Свой уголок.

Глава 14. Законы улицы

Белый снег, серый лёд на растрескавшейся земле.

Одеялом лоскутным на ней – Город в дорожной петле.

А