Последний романтик. Банды Дзержинска

Малой выдвинулся вперёд, как шакал:

– Ну что, бычок? Признаёшь, что ты – «Бык»?

– Нет, – ответил я, зная: слово «Бык» – клеймо изгоя.

Толпа загудела. Вперёд выступил Николай, по кличке Моторист. Худой, как щепка, но с глазами, полными ледяной злобы. Голова его, непропорционально большая, казалось, тянула тело вниз, а огромные, выпученные глаза горели холодным огнём – в них читалась ненависть, перемешанная с презрением. Взгляд его скользил, будто нож по горлу, и каждый, кого он задевал, невольно отводил глаза.

Повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием Моториста.

– Тебе вчера всё разложили по полочкам! Или ты совсем твердолобый? – голос Николая взрезал воздух, как ржавая ножовка.

– Никто мне ничего не объяснял, – я не повышал тона, но каждое слово било точно в цель. – Я был при своём мнении тогда и остаюсь при нём сейчас. «Быком» себя не считал и не считаю.

Он фыркнул, обвёл толпу презрительным взглядом:

– Ну-ка, оглянись! Все тут против тебя. Все в один голос твердят – «Бык»! Неужели все пиздаболы, а ты один прав?

– А если я заявлю, что у тебя рога торчат, ты сразу козлом станешь?

– Ты совсем ебнулся?! – он аж подпрыгнул, слюна брызнула изо рта.

– Значит, ты мне не поверишь?

– А с чего бы?!

– Ну а если я десяток свидетелей приведу, и все хором заорут, что ты рогатый чёрт – так тому и быть?

– Ты совсем охренел?! – Николай зашипел, как разъярённая кошка. – Ты – «Бык», и хуй тебя переубедишь!

– А я говорю – нет!

Тишина на секунду повисла, а потом он взорвался:

– Значит, по-твоему, я и все, кто здесь стоит – пиздаболы?! – его рёв раскатился по толпе, и та ответила глухим, зловещим гулом.

Я чувствовал – это конец. Но согнуться, позволить затоптать себя в грязь – нет. Даже если завтра умру – не унижусь.

– Выходит, так, – тихо сказал я, глядя в пол.

– Ладно, барбос, с тобой и правда не о чем говорить, – Моторист нервно дёрнул плечом. – Завтра назначаю тебе стрелку на Птичниках. Восемнадцать ноль-ноль. Конечная 84-го маршрута. Явишься – разберёмся.

Мне ничего не оставалось, как ответить: – Хорошо, договорились, я приду.

Толпа, одобрительно зашумев, начала расходиться. Сокурсники разбрелись в разные стороны, погруженные в собственные мысли. Каждый спешил по своим делам, готовясь к следующим занятиям.

Я отчётливо сознавал: явиться на «стрелку» в одиночку – значит подписать себе смертный приговор. Но кого я мог позвать с собой? Товарищей по училищу? Их растопчут там же, как и меня. Да и вряд ли они согласятся – не дураки же, понимают, что против этой машины мы все – просто щепки. Выйдет, что я не только себя погублю, но и их втяну в эту мясорубку без единого шанса.

Там наверняка будут «Старшие» – те, что держат крышу над Мотористом и его блатной братвой. Простым ребятам там делать нечего. Нужен кто-то серьёзный, чьё слово будет весомо даже для них. Нужна сила, перед которой не посмеют рычать.

И тогда я понял: единственный, кто может вступиться за меня – это отчим, Андрей. Он не был криминальным авторитетом, но в его молчаливой силе чувствовалось что-то, перед чем отступали даже отбитые на голову придурки. Надо возвращаться домой и говорить с ним. Другого выхода у меня не оставалось.

Закончились занятия. Дорога домой в Дзержинск показалась бесконечной. Дома был около четырёх. Андрея ещё не было. Пообедал в тишине, пытаясь сосредоточиться на заданиях, но мысли возвращались к предстоящей «стрелке».

Он появился только в семь, с привычным стуком двери и звоном ключей. Работа водителем-охранником у директора «Химмаша» всегда заканчивалась поздно.

– Привет, можно поговорить? – спросил я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

– Привет. Да. Говори! – он улыбнулся, скидывая куртку, но, взглянув на меня, сразу стал серьёзен.

– Давай в мою комнату. Это… личное. Не хочу, чтобы мама услышала.

Мы зашли в комнату, и Андрей плюхнулся на кровать, пружины которой жалобно заскрипели под его грузным телом. Он развалился по-хозяйски, прислонившись к стене и опершись локтем о подушку.

– Ну, выкладывай. Что случилось? – спросил он, но в глазах уже читалось понимание чего-то важного.

Я рассказал всё – про угрозы, про толпу, про завтрашнюю «стрелку» на Птичниках. Говорил сжато, но каждое слово обжигало горло.

– Стоп. А почему ты не назначил встречу на нейтралке? – он перебил, доставая пачку сигарет. – На «Кирпичной», например?

– Я… я просто опешил тогда. Они окружили, орали со всех сторон… – голос сорвался.

– Ладно, поздно метаться. Раз уж так вышло – надо решать. Иначе… Сожрут. Я поеду с тобой. Но скажи – ты готов драться один на один с этим…

– Мотористом, – выдавил я.

– Ну да, с этим заводилой. Сможешь?

Я сглотнул. Вспомнил тощее тело Николая, дрожащие от никотина пальцы.

– Справлюсь. Он слабак. Я его… я его сломаю!

Голос звучал твёрже, чем я ожидал. В груди что-то ёкнуло – не страх, а ярость загнанного зверя. Это был мой шанс. Не отомстить – выжить!

Я замер, ощущая холодный комок в горле:

– Нас всего двое… а их будет, наверное, человек десять, не меньше! Как мы… – голос предательски дрогнул, и я сглотнул, – как мы вообще сможем справиться с ними?

Андрей медленно выдохнул дым сигареты, его глаза сузились.

– Видишь ли… – он наклонился вперед, и пружины кровати снова застонали, – в таких делах важно не сколько их, а важно сколько в тебе духа! Они – стая. А стая всегда труслива, когда встречает того, кто не боится.

Он резко встал, и тень от его мощного силуэта накрыла меня целиком:

– Не парься. После завтра они и близко к тебе не подойдут, – в его словах прозвучала непоколебимая уверенность.

Страх отступил. Завтра всё решится: либо меня сотрут в порошок, либо я выйду из этой мясорубки человеком, которого перестанут трогать. Лёг спать, но сон приходил долго – перед глазами плясали тени завтрашнего дня.

Глава 8. «Стрелка» на Птичниках

Только когда плывешь против течения,

Понимаешь, чего стоит свободное мнение,

Я не могу сказать, но зато я слышу,

Я видел, как крыса становится мышью.

Сергей Шнуров, «Свобода»

Утро встретило меня привычной серостью. Я прибыл в училище к первой паре, точно по звонку. Едва я приблизился к аудитории, как из полумрака коридора материализовался Моторист. Он пристроился вплотную, так что я ощутил кисловатый запах вчерашнего перегара.

– Ну что, барбос, вечером стрелка-то состоится? – его голос скользнул по моей коже, как лезвие.

Я медленно разжал челюсть: – Всё в силе. Буду.

Он оскалился, обнажив желтые от табака зубы: – Тогда жду ровно в шесть. Конечная, Птичники, – напомнил он.

Занятия шли своим чередом, но в воздухе висело нечто тяжелее молчания – предвкушение. Никто не задирал меня, не бросал косых взглядов. Они копили злобу, как пар в котле. Я чувствовал это каждой клеткой: сегодня вечером они рассчитывали выпустить весь этот пар на мне в каком-нибудь глухом углу, где крики не услышит даже ветер.

«Сколько их будет? Десять? Двадцать? Придут ли те, кто постарше, те, для кого такие разборки – просто развлечение?» – мысли крутились в голове, как бешеные пчелы, отравляя даже простейшие лекционные задания.

Андрей уверял, что справимся. Но сейчас, под мерцающими люминесцентными лампами аудитории, его слова казались далекими, как эхо из другого мира.

Училище вымерло. В опустевших коридорах эхом отдавались редкие шаги – где-то еще заканчивались последние пары. Я пристроился на подоконнике, механически перелистывая конспекты. Часы тянулись невыносимо медленно – до встречи с Андреем оставалось целых три часа.

Ровно в три я не выдержал и направился к телефону-автомату у входа. В те времена сотовые были роскошью, но Андрею как водителю директора первому выдали такой телефон. Набрав номер, я услышал долгие гудки, каждый из которых бил по нервам.

– Алло, – наконец раздался голос Андрея.

– Привет, это я… – я сглотнул ком в горле. – У нас всё по плану?

В трубке послышался недовольный вздох: – Слушай, Артур, тут обстоятельства… Шеф забрал служебную машину. Давай перенесём на завтра – на перекладных туда добираться нереально.

Мир вокруг будто рухнул. Ладони моментально покрылись липким потом, а в глазах потемнело. Я понял – мне конец.

– Тогда… я поеду один, – слова давили горло, как удавка. – Я дал слово.

На другом конце провода наступила пауза. Потом раздался твёрдый, почти командирский тон: – Ладно, не переживай. Я приеду, просто задержусь минут на сорок.

От этих слов груз будто свалился с плеч. Я глубоко вдохнул, впервые за несколько минут.

– Во сколько встречаемся?

– В пять тридцать. Жди меня на остановке, оттуда и поедем.

– Договорились, – кивнул я, хотя знал, что он этого не видит. Я облокотился о стеклянную стенку будки, чувствуя, как дрожь постепенно отпускает. Теперь оставалось только ждать – и надеяться, что Андрей действительно успеет.

Андрей подъехал минута в минуту. Мы молча сели в душный салон 84-го автобуса, где пахло бензином и потом. Сквозь грязные стёкла проплывали последние отблески заката.

– Слушай внимательно, – склонился ко мне Андрей, понизив голос. – Выйдешь первым. Я задержусь на минуту – надо понять сколько их.

Я лишь кивнул, сжимая потные ладони.

Когда автобус, скрипя тормозами, остановился на конечной, уже вовсю темнело. Фонари бросали на асфальт жёлтые пятна света. Едва я ступил на землю, как из тени вынырнул Моторист. Его сигарета тлела в темноте, как глаз циклопа.

– Где будем разговаривать? – спросил я.

– Идём, вон там лесок, видишь? Там и поговорим, – он развернулся и пошёл вперед, громко шаркая ботинками. Каждый его шаг отдавался гулким эхом – нарочито тяжёлым, демонстративным. То ли предупреждение, то ли бравада перед боем.

Я шёл следом, чувствуя, как за спиной смыкается живое кольцо из десятка парней. Их дыхание, учащённое от предвкушения, горячими волнами накатывало на мою шею. Кто-то хихикал, кто-то громко щёлкал суставами.

Один, вертлявый, как гончая, подскочил ко мне вприпрыжку: – Эй, «Бык»! – донеслось сбоку. – А ты что, один приехал? Ха-ха!

– Неважно, – бросил я в ответ.

Лесок приближался, поглощая последние островки света от фонарей. Ветви ёжились в предгрозовой тишине. В этот момент по толпе пробежала странная волна. Шутки смолкли. Кто-то сдавленно прошипел:

– Бля… Он не один. Смотрите, вон мужик идёт…

Я не оборачивался, но по спине пробежал холодок – Андрея раскрыли. Теперь всё зависело от того, насколько они его испугаются.

Мы вошли в чахлую посадку. Передо мной выстроились Моторист и двое парней постарше – те самые, что крышевали эту шпану. Я встал напротив них, чувствуя, как за моей спиной возникает твёрдая тень Андрея. Остальные парни, будто по команде, растворились в сумерках – никто не хотел связываться.

– Ну что, – голос Андрея звучал бодро и уверенно, – у кого тут вопросы к этому парню?

Трое перед нами вдруг съёжились. Те самые «авторитеты», что ещё минуту назад горланили на весь лес, теперь переминались с ноги на ногу, словно школьники, пойманные на краже.

– Мы просто… то есть… он сказал… – залепетал Моторист, и я видел, как дрожит его нижняя губа. Не понимал я только одного – отчего они так струсили? Что такого было в Андрее, что превратило этих волков в жалких шавок?

– Ладно, – Андрей резко перебил. – У тебя к нему претензии? – он ткнул пальцем в Моториста. – Тогда решайте здесь и сейчас. Один на один. Бейтесь – на чьей стороне правда, тот и победит.

Я сжал кулаки. Всё тело напряглось, как пружина. Готов был разорвать Моториста на клочки! Это был мой шанс – не просто отстоять честь, но и навсегда покончить с этим кошмаром.

Но Моторист вдруг сник, как проколотый мяч.

– Да я… я не хочу с ним драться. Мы просто поговорить хотели… – он избегал моего взгляда, ковыряя носком ботинка землю.

Стало ясно – этот трус рассчитывал на толпу, на психологический прессинг. Один на один он был никем – и сам это знал.

– Значит, проблем нет? – Андрей окинул их взглядом, от которого те ещё больше съёжились.

– Нет-нет! Всё нормально! – закивали они, словно марионетки.

– Тогда расходимся?

– Да-да! Всё решили! Никаких проблем! – дружно закивали они с облегчением, будто им только что грозила смерть и их помиловали.

– Пошли, Артур, – бросил он через плечо, уже разворачиваясь к выходу из посадки.

Мы вышли к остановке. В голове стучало: «Неужели всё? Так просто?»

– Ты видел их глаза? – вдруг спросил Андрей, когда мы сели в подошедший автобус. – Как у зайцев перед выстрелом. Думал, один обосрётся на месте, – мы дружно расхохотались.

Домой добрались к позднему вечеру. День, прожитый на нервах, вытянул из меня все силы – тело ныло, будто после многочасовой тренировки. Лёжа в темноте, я думал, что самое страшное позади. «Они теперь не посмеют», – шептал я себе, засыпая под мерный храп Андрея из соседней комнаты.

Утро встретило меня тревожной ясностью. По дороге в училище ладони то и дело становились влажными. Я понимал: для Моториста вчерашнее – крах. Теперь он будет метаться между ложью и попытками сохранить лицо.

Кабинет встретил меня приглушённым гулом. Разговоры смолкли, когда я переступил порог. Первым, как шакал на разведке, подкрался Малой.

– Эй, Артур… – он облизнул пересохшие губы, – а эт… кто – мужик-то вчера был?

Я медленно повернул к нему голову, давая понять, что вопрос неприятен:

– Знакомый.

– А «волына» у него… ну, ствол… был? – он сделал характерный жест пальцами, изображая пистолет.

Я прищурился:

– Не в курсе.

Малой отпрыгнул. В углу аудитории кучковались остальные. Сквозь гул я уловил визгливый голос Моториста:

– Да вы чё, блять! Он «волыну» в кармане куртки держал! На нас наставил! Он бы блять на месте нас всех положил…

Тут всё и прояснилось. Я знал, что у Андрея был газовый пистолет. Должность водителя-охранника обязывала иметь хоть какое оружие. Если бы они знали, что пистолет не настоящий, то всё могло пойти совсем по-другому… Андрей предусмотрительно держал руки и пистолет в карманах куртки, но так чтобы они заметили дуло торчавшее в их сторону из кармана. Не авторитет испугал этих псов – страх перед смертью. Эти «крутые», оказывается, умеют бояться. Не тогда, когда дерутся с равными – лишь когда чувствуют дуло у виска.

Я сидел, слушая их бред, и чувствовал странное разочарование. Не триумф – пустоту. Они оказались не волками, а шавками, которые только и умеют, что тявкать из-за угла. И главный урок этого дня: любой охотник – потенциальная добыча. Сегодня ты гонишь – завтра бежишь. Сегодня унижаешь – завтра будешь ползать на брюхе.

Когда звонок на пару разрезал этот базар, я поймал на себе десятки взглядов. Но теперь в них читалось не презрение – осторожность. Они боялись. А значит, уважали. И в этом была горькая правда нашей жизни: здесь понимают только язык силы. Но настоящая сила, как оказалось, вовсе не в том, чтобы ломать других… а в том, чтобы не сломаться самому.

Глава 9. Зелёный

Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна

И не вижу ни одной знакомой звезды.

Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда,

Обернулся – и не смог разглядеть следы».

Виктор Цой, «Пачка сигарет»

После «стрелки» на Птичниках «Блатные» и «Прихвостни» оставили меня в покое. Наступила странная, почти неестественная тишина – как будто в лесу, где только что бушевала гроза, внезапно стих ветер. Я мог наконец сосредоточиться на учёбе, и до марта 1997 года жизнь текла размеренно, без потрясений.

В тот мартовский день я задержался после пар – была пятница, начало марта, мне шёл шестнадцатый год. Электричка, набитая уставшими рабочими с окрестных заводов, грохотала по привычному маршруту: «Кирпичная», «Васильково», «Железнодорожная» … Я вышел в тамбур покурить – один, без друзей; они уже разъехались по домам.

В прокуренном тамбуре стоял парень лет двадцати трёх. На нём была кожанка, потертая до блеска на локтях, и грязные рабочие штаны. Его светло-русые волосы висели неопрятными прядями, а на простоватом лице застыло какое-то детское, чудаковатое выражение. Он напоминал мне героя русских сказок – того самого Иванушку, который вечно попадает в истории.

Я закурил, прислонившись к холодной стенке вагона, наблюдая, как за окном мелькают серые пригородные пейзажи.

– Эй, пацан! – его голос прозвучал неожиданно громко. – Сигареткой не угостишь?

Я медленно повернул голову, оценивающе оглядев его, и после паузы:

– Последняя, – ответил я сухо, делая очередную затяжку.

«Только этого мне не хватало – угощать незнакомого парня бомжеватого вида. Если всем давать, так и сигарет не напасёшься», – подумал я.

В те времена многие стреляли сигареты, потому что денег ни у кого не было, а курить всем хотелось.

– Тогда давай покурим, – предложил он и расплылся в улыбке, обнажив свои гнилые и местами отсутствующие зубы.

– Хорошо, – не смог я отказать, – я оставлю.

Сделав последнюю затяжку, я протянул ему окурок:

– Как звать-то тебя? – спросил он, жадно затягиваясь.

– Артур.

– А я Игорь, – он горделиво выпрямился, – но все зовут Зелёный. Из «СУПовских».

Я кивнул из вежливости, хотя внутри всё сжалось. Этот тип явно что-то замышлял.

– Ты где живешь-то? – продолжал он допрос.

– В Дзержинске, на Ракетной… – я намеренно сделал паузу, – а тебе-то зачем?

Зелёный махнул рукой:

– Да так, просто. А гуляешь где?

– Нигде, – сухо ответил я.

Его глаза загорелись:

– А зря! Мы как раз парней набираем. «СУПовские» – самые крутые в центре! Старая правда, Урицкого, Победа – всё наше. Если вступишь, никто тебя пальцем не тронет. Разве что сам нарвешься на кого… Взносы небольшие, ребята все свои…

Я слушал этот поток слов: «защита», «авторитет», «никто не тронет» … И тут же вспомнил, что в Дзержинске тех, кто не «гулял», презрительно звали «Быками». «Бык» – это мишень для любого «своего». Ударишь в ответ – на тебя всей стаей навалятся. Молча проглотишь – будешь вечной тряпкой. Защита… Но какой ценой?

Зелёный, видя моё колебание, добавил:

– Улица на которой ты живёшь – это «Ракетчики». Но мы с ними не воюем. Вступишь к нам – они тебя трогать не станут.

Электричка грохотала на стыках рельсов, а я представлял, как завтра уже могу ходить по улицам, не оглядываясь. Но вместе с этим – обязательные «разборки», «общак», вечная готовность пустить в ход кулаки…

Ты мог спокойно идти по улице, как вдруг перед тобой вырастали несколько фигур. «Откуда будешь?» – бросали они короткий, как удар ножом, вопрос. Ответ «Ниоткуда» означал мгновенный приговор: пара оплеух, вывернутые карманы, отобранные часы или деньги, которые мать дала на хлеб. Такова была негласная конституция улиц Дзержинска в те лихие годы – закон силы, перед которым все были равны в своем бесправии.

Меня до этого дня никто не звал «под крыло». И сам я не рвался в эти игры. Но сейчас, слушая Игоря, я вдруг осознал: это шанс выйти из категории «Быков» – тех, кого можно безнаказанно унижать. Стать частью системы.

– Что нужно, чтобы вступить? – спросил я, чувствуя, как в горле пересыхает.

Зелёный затянулся окурком до фильтра, обжигая пальцы:

– Прописка. Придёшь на сборы, представлю «Старшим». Они «пропишут» тебе пару раз по ебалу. Не заплачешь, не сбежишь – будешь наш. Сборы по вторникам и пятницам, без прогулов. В общак – пятерка в месяц. Дискотеки по кругам – обязаловка. Летом каникулы. Сейчас тишь да гладь, ни с кем не воюем.

Я кивнул, представляя, как завтра эти же кулаки могут стать моими союзниками. Защита. Авторитет. Принадлежность.

– Ладно, я согласен.

Зелёный швырнул окурок на пол:

– Тогда в понедельник, восемнадцать ноль-ноль, остановка «Садовая». Проведу к нашим. А там уж «Старшие» решат.

На вокзале мы расстались. Он пошел в сторону улицы Буденко – территории «МАРКовских». Исторически они враждовали с «СУПом», но сейчас соблюдали хрупкое перемирие. Я смотрел ему вслед, осознавая: завтра моя жизнь разделится на «до» и «после». И обратного пути не будет.

Глава 10. «Прописка» в «СУП»

В понедельник, к шести вечера, я подошёл к остановке «Садовая». Зелёный уже ждал меня, прислонившись к ржавому фонарному столбу. Мы кивнули друг другу, и без лишних слов двинулись вглубь двора на Садовой улице.

Двор встретил нас шершавым асфальтом, потрёпанными качелями и «коробкой» – небольшой площадкой, огороженной покосившимся деревянным забором, где обычно гоняли мяч. Но сейчас «коробка» была полна народу: парни от пятнадцати до двадцати лет кучковались у забора, перебрасывались короткими фразами, поглядывали на нас исподлобья. Чувствовалось – ждут чего-то.

Возле подъезда панельной пятиэтажки, в тени стояли двое. Похожие, но разные: один – широкоплечий, с тяжёлым взглядом, другой – жилистый, с острыми чертами лица. Зелёный тронул меня за локоть, и мы направились к ним.

Всё замерло. Сердце колотилось так, что, казалось, его слышно сквозь куртку. «Как всё пройдёт? Будет больно? Примут ли?» – мысли путались, но назад пути не было.

– Давай, не трясись. Будь твёрдым, – тихо бросил Зелёный, видимо, заметив мою попытку сглотнуть.

– Всё нормально, – буркнул я, сжимая кулаки, чтобы не выдать дрожь.

Подошли. Рукопожатия были крепкие, на грани боли – проверка.

– Это Артур, – кивнул Зелёный в мою сторону. – А это Буян и Сержант. «Старшие» на «Старой правде». Держат порядок.

Буян, широкий в плечах, медленно обвёл меня взглядом, будто взвешивал.

– Сколько тебе? – голос низкий, без эмоций.

– Пятнадцать. Скоро шестнадцать!

Сержант, жилистый и поджарый, щурился, будто прицеливался.

– Не боишься гулять на улице? Придётся стоять за честь улицы и драться на базарах. Ты готов?

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок, но кивнул:

– Выдержу. За себя постою. И за улицу – тоже.

Молчание повисло на пару секунд дольше, чем нужно. Они переглянулись, и в уголке рта Буяна дрогнуло подобие ухмылки.

Пока они молча изучали меня, словно пытаясь разглядеть сквозь кожу – что я за человек? Выдержу ли? Не сломаюсь ли при первой же проверке? Достоин ли ступать по их асфальту, дышать их воздухом? – я успел подумать: – «Я здесь чужой, а вокруг – «свои», сколоченные годами дворовых войн и негласных законов. Эти парни не родились бандитами. Они стали ими, потому что город давно уже жил по своим диким правилам, где милиция лишь декорация, а настоящий порядок держался на таких, как они. Улица диктовала свои условия, и если ты не мог постоять за себя – тебя стирали в порошок.

Но даже здесь, в этом жестоком мире, были свои понятия. Да, среди уличных попадались и подонки – те, кто ломал слабых просто потому, что мог. Но Буян и Сержант явно были из другого теста. От них веяло не просто силой, а чем-то глубже – стержнем. Жизнь их явно не щадила: в глазах читалась усталость от боёв, от тюремных сроков, от необходимости всегда быть настороже. И всё же они не опустились до беспредела. В них чувствовалась какая-то «своя», жёсткая, но честь».

Буян – крепкий, чуть грузноватый, но не рыхлый. Среднего роста, но держался так, что казался выше. На нём была кожаная куртка до колен, потёртая, но ухоженная, будто вторая кожа. Взгляд тяжёлый, оценивающий, но без мелкого злорадства – он не из тех, кто унижает просто так.

Сержант – его полная противоположность: жилистый, с резкими чертами лица, будто вырубленными топором. Плечи поданы вперёд, словно он вечно готов ринуться в драку. Его русые волосы падали на лоб длинной чёлкой, но взгляд из-под неё – острый, как лезвие. На нём была короткая куртка с капюшоном, руки в карманах, но расслабленности в нём не было ни грамма.

Оба – харизматичные, с той грубоватой притягательностью, которая, наверное, сводила с ума местных девчонок. Но дело было не только во внешности. В них чувствовалась сила – не просто кулаков, а воли. Они не кричали о своём авторитете, не распылялись на пустые угрозы. Их власть была тихой, но железной. И когда после паузы они молча переглянулись, я понял: решение уже принято. Осталось только доказать, что оно – правильное.

– Артур, у тебя есть погоняло? – спросил Сержант, прикуривая сигарету, его голос звучал небрежно, но глаза оставались внимательными.

– Нет, пока не придумал, – ответил я, стараясь не сбиться на фальцет.

Сержант кивнул в сторону Зелёного:

– Ну, тогда придумай парню погоняло.

Зелёный задумался, выпуская дым колечками:

– Ладно, подумаю…

Буян, стоявший чуть поодаль, вдруг хмыкнул:

– Ладно, Артур, ты принят. В следующий четверг у нас сборы в общак – не забудь принести деньги.