Шантаж

Шульц выдавил крупную слезу, смахнул ее платком и продолжил:

– Вы окажете мне неоценимую услугу, если пригласите вашего шефа от имени клана Оффенбахов на ипподром. Я помню его страсть к скачкам. А там уж волею случая я сумею примириться. За мной не постоит и вас отблагодарить за участие.

– А что с вашей головой?

– Ах, пустое дело. Важно, не что с головой, а что в голове. С лестницы упал, – соврал адвокат невозмутимо. – Ну, так я надеюсь на вас. Не опаздывайте. Согласитесь, азарт сближает, и я точно знаю, какая лошадь придет первой.

– Откуда?

– Пусть это станет маленьким сюрпризом для Арсения Филипповича.

Шульц передал Ломоухову два пригласительных.

– Задерживать более не стану вас. Подумайте, Фьёдор, над предложением перейти в стан европейских светил от науки. Не прощаюсь.

Шульц развернулся и побрел вдоль мостовой. Озадаченный Ломоухов держал в руке билеты и вглядывался в удаляющуюся фигуру адвоката, пока тот не скрылся за углом. Детские звонкие возгласы вернули Федора к действительности – это шар успешно приземлился.

В дипломатической миссии Карл Васильевич, посланник, горячо заверил Ломоухова, что лично выправит все документы, и Победов покинет Цюрих в ближайшее время. Однако дипломат шепнул на ухо Федору, что у жандармерии остаются вопросы к Победову относительно способа прибытия в Швейцарию, и не пахнет ли дело контрабандой. Чудный вагон с астрокуполом до сих пор обследуется особой службой при комиссариате. Не ровен час – прибывших из России вызовут на допрос, но Карл Васильевич заверил, что в этом случае им будет оказана вся необходимая консульская помощь.

После посещения дипломата Ломоухов возвращался в отель в глубоких размышлениях. Он заплутал и оказался на безлюдной уже знакомой читателю улочке. На его беду, стертая подошва размокла и стала отходить от основания ботинка. Гвоздики впивались в ступню острыми иглами, и Федор припадал на ногу. Он беспомощно оглядывался по сторонам; к счастью, в конце улицы приметил вывеску в виде сапога, куда Федор и поковылял. У дверей обувной мастерской его встретил Маркиз. Кот замурлыкал и принялся тереться о ноги посетителя, он настолько обжился в новом доме, что чувствовал себя хозяином и полюбил Сержа. Сам же кот радовался, что наконец-то покинул свою нелегкую службу ищейки на холодных улицах и навсегда оставил клан серых, так как жалования они толком не платили, да только угрожали собаками и запугивали всякой нечистью. Если бы Маркиз умел говорить, он бы с болью пожаловался Сержу на нелегкую жизнь. Маркиз отблагодарил своего благодетеля, и мыши теперь отродясь не водились в мастерской. Спасаясь бегством, грызуны поселились в соседском доме, хозяин которого роптал на поеденные припасы и вынужден был повсюду расставить мышеловки, в которые сам однажды и угодил. На стук в дверь появился Серж, и Маркиз шмыгнул в проем. Федор принялся объяснять на ломаном немецком свою невзгоду, указывая на носок ботинка, разинувший пасть и норовивший зачерпнуть очередную порцию грязи с мокрой мостовой. Серж переводил взгляд с ботинка на пунцовое лицо Федора, старавшегося как можно красноречивее выразиться. В конце монолога, видя, что мастер не трогается с места, Федор не выдержал и крепко выбранился по-русски. Серж не перебивал и терпеливо дал закончить посетителю его историю.

– Извольте проходить, – ответствовал сапожник, оглядываясь по сторонам. – Сей момент поправим ваше горе.

Ломоухов хотел было возмутиться, что он потратил столько времени и приложил столько лингвистических усилий на разъяснение соотечественнику такого плевого дела, как починка ботинка, но отказался начинать знакомство с конфликта. Фёдор расположился на диване, некогда залитом клейстером. Серж не успел вычистить его после встречи с Шульцом. Высохший клейстер неприятно шелушился и комочками прилипал к шерстке Маркиза, который растянулся рядом.

– Так вы, стало быть, из России? – обратился Ломоухов к Сержу дружеским тоном.

Сапожник кивнул в ответ, продолжая чинить обувь. Однако их диалогу не суждено было продолжиться: в мастерскую зашла посетительница и, не обращая ни малейшего внимания на Ломоухова, направилась к конторке. Кот Маркиз при виде мадам тут же забеспокоился. Серж бросил работу и метнулся, чтобы передать женщине некий свёрток в обмен на квитанцию. Уже возле выхода фрау обернулась, и её взгляд скользнул на Фёдора. Доли секунды хватило Ломоухову, чтобы обомлеть от неожиданности. Дверь захлопнулась. Фёдор бросился к Сержу вырывать недоделанный ботинок, напялил его кое-как и выскочил на улицу, но экипаж уже удалялся. Фёдор ринулся вдогонку, но злосчастный ботинок вновь разошёлся, и обескураженный учёный вернулся в мастерскую. Любые расспросы о том, кто такая сударыня, а уж тем более требование назвать её адрес, Серж пресёк на корню, но Фёдор прилип, как банный лист, пока Серж не рявкнул:

– Послушайте! Я вам здесь не бюро знакомств!

– Умоляю! Это дело жизни и смерти!

– Забирайте! С вас десять франков, любезный.

Серж швырнул на диван заштопанный ботинок, попав в Маркиза. Кот взвизгнул, вскочил и спрятался под сиденьем, выглядывая на разгневанного хозяина и не понимая, в чём он провинился.

– Что ж так дорого-то?

Раздосадованный Фёдор принялся растерянно шарить по карманам, пока не осознал, что все деньги истратил на крендельки, и у него остался лишь медный пятак, который он боязливо передал.

– Скверно вышло. Позвольте мне вернуть сегодня же.

Фёдор только и успел схватить свой ботинок с дивана, как Серж рассвирепел и вытолкнул бедного Ломоухова на улицу со словами:

– Убирайся! И забудь сюда дорогу!

Прислонившись к стене, Ломоухов надел ботинок и побрёл в отель.

– Да уж, скверно вышло, – повторял он и пообещал себе завтра же вернуть долг.

Смеркалось. По дороге Ломоухов терялся в догадках, выводил нелепые теории. Поначалу ученый сомневался и полагал, что ему привиделось в полумраке мастерской, но пока он приближался к гостинице, все более утверждался в мысли, что эта особа – вылитая скифская царица. Он никоим образом не мог ошибиться. Исключено. Влюбленный Федор вовек не забудет утонченные черты ее лица, и был готов утонуть в глубинах ее чернильных глаз, что являли отражение вечной вселенной, а если потребуется – то и погибнуть. От нахлынувших эмоций бедного Федора аж потряхивало. Кое-как посыльный отыскал отель. В номер Победова Ломоухов ворвался бурей бесцеремонно да так, что полы пальто развевались крыльями черной хищной птицы. Федора можно простить: ведь мысли его занимал прелестный образ посетительницы сапожника. С порога Ломоухов выкрикнул:

– Арсений Филиппович, вы и представить не сможете, кого я видел!

Ломоухов беспардонно ввалился в номер, наследив у входа, но тут же осекся – когда в комнате, помимо Победова, он застал высокого чина жандармерии в присутствии Карла Васильевича. Дипломат сдержал обещание и молниеносно прибыл защищать Победова по первому требованию. Допрос завершался, после чего Ломоухов вынужденно предстал перед суровым жрецом Фемиды, но выяснить хотя бы что-то толком комиссару полиции не удалось. Свидетель отвечал односложно и путался в показаниях. Собственно, полицейский и сам хотел побыстрее отделаться от Ломоухова, потому что от него разило котом. Строгий жандарм потребовал не покидать пределов Цюриха, так как расследование незаконного пересечения границы продолжалось. После учиненного дознания жандарм покинул отель, и консул вручил обоим требуемые документы с обещанием, что все уладится, и он подключит нужного человека.

– Тебя где носило? – набросился Победов на Федора с расспросами.

– Вы и представить не сможете, кого я видел! – воскликнул Ломоухов. Он красочно описал мимолетную встречу с дамой у сапожника и вдобавок выклянчил десять франков.

– Быть того не может! Верно, ошибся, – заверил Победов и отмахнулся. – Ты лучше думай, как нам выпутаться из этой оказии. Ума не приложу: ехали в Санкт-Петербург, а оказались в Цюрихе.

Ломоухов оставил чаяние Победова без должного ответа, но представил ему два пригласительных на скачки с желанием хоть как-то услужить и порадовать своего благодетеля.

– Терпеть не могу лошадей: на чих пробирает, да и в седле толком не держусь. Вот Константин мой – он да, наездник отменный.

– Странно, а он уверял, что именно Арсений Филиппович в восторге от скачек.

– Кто он?

– Шульц.

– Вот те на! Так это билеты от него? Шельма, ведь нечистое задумал. Ты где с этим подлецом столкнулся?

Ломоухов поведал о беседе с адвокатом клана Оффенбахов. Фёдор, конечно, сразу же заявил о своём отвращении к немцу, но всё-таки особое внимание уделил словам Шульца о научной кафедре в европейском университете. Как-никак для молодого русского учёного это послужило признанием его талантов.

– Забудь. Одурачит, – решительно заявил Победов. – Уж я-то знаю его проделки. Плут он и мошенник.

Победов вертел билеты в руках, разглядывал их на свет с обеих сторон.

– Прямо козни нечистого!

Он спрятал пригласительные в секретер.

– Э, братец, дозволь спросить, – переменил тему Победов. – Ты сам-то веруешь?

– Я, ваше благородие, ученый.

– Ты не юли. Отвечай да или нет.

– Для нас, испытателей, субъективное становится объективным только в одном случае.

– Каком?

– До тех пор, пока лично не увижу или не разъясню научным подходом, не поверю.

– Нудный ты человек, просто противно. А чудеса? Или они, по-твоему, тоже требуют доказательств?

Ломоухов склонил голову в знак покорности, не смел он сейчас перечить благодетелю своему, но за правду науки готов был постоять. Победов добавил громогласно:

– Вот смотри. Желаю, чтобы ты сегодня увидел бабочку.

– Как это возможно ранней весной? Разве что сонную муху.

– Обещаю: Бог дотронется до тебя крылом бабочки в сочных цветах сегодня же. И поверь мне – ты поверишь, извини за тавтологию.

Ломоухов лишь язвительно хмыкнул, отошел к окну, провел пальцем по пыльному подоконнику, как вдруг оживился: во двор заехал экипаж, и знакомая дама вышла из автомобиля. Федор тут же принялся безудержно барабанить по оконному стеклу, чем сильно взволновал Арсения.

– Что такое?!

– К нам гости!

Ломоухов бросился вон из комнаты навстречу предмету обожания. Спустя лишь самое малое время Победов остолбенел с появлением особы в номере. Федор оказался прав: ее утонченный стан и изящные, будто фарфоровые, черты лица разительно походили на скифскую царицу из штольни.

После обмена любезностями, Арсений Филиппович выдавил из себя:

– Признаюсь, я смущен, мадам Буаселье.

– Ничуть не удивлена. Я привычна к реакции мужчин при первой встрече.

Наступила пауза. Именно в подобные моменты стеснения и неловкости между людьми зарождается чувство доброжелательности и привязанности. Мадам одарила Арсения лучезарной улыбкой и спросила:

– Что ж, мне так и стоять возле прохода?

Ломоухов опомнился и принялся помогать мадам с верхней одеждой. Федор находился под влиянием чрезвычайной ажитации, что не заметил брошь на ее платье и поранился об острый край. От щемящей боли он схватился обсасывать палец, но тут же замер с большим пальцем во рту, когда увидел бабочку в виде броши, инкрустированную бриллиантами чистой воды. Обрезался Федор о край тонкого крыла великолепного украшения. Он испугался не потому, что повредил усик украшения, а из-за пророческих слов своего благодетеля. Только что бабочкой до него коснулся Всевышний. Федор перевел вопрошающий взгляд на Арсения.

– Экий ты растяпа, Федор!

Победов разозлился, вытолкал ошеломленного ученого за дверь и после глубочайших извинений возобновил беседу:

– Не доводилось ли нам встречаться ранее?

– Никак невозможно.

– Все же вы напоминаете мне одну сударыню, – настаивал Победов, помедлил и продолжил. – Из шахт.

– Каких таких шахт?

– Тобольских.

– Забавно. Я хоть и русская, но вся моя жизнь проходит за границей. Заверяю, вы обознались.

– Допустим. В таком случае смею предположить, что вы тот самый человек из дипломатии, о ком говорил Карл Васильевич?

– Верно.

– Будь я властителем царской династии, я тотчас бросил бы к вашим ногам столицы Европы.

Мадам Буаселье звонко рассмеялась и пошутила:

– Сожалею, что вы не он, но мне этого мало!

– Неужели целый мир?

– Полноте. Я действую по поручению полковника Ерандакова, и дело касаемо Анастасии.

Мадам Буаселье выдержала многозначительную паузу и продолжила:

– То, что вы, Арсений Филиппович, оказались в Цюрихе – заслуга загадочных обстоятельств, до сего времени остающимся неведомых. Однако вернемся к Анастасии.

– Вам известно ее местонахождение?

– Девушка находится под Цюрихом.

– Вот как? Насколько вам можно доверять?

Мадам Буаселье не удостоила ответом, а лишь извлекла из сумочки любимые серебряные четки Победова и передала ему предмет.

– Откуда они у вас?

– Обронили вы их в звездной колеснице. Мне же поручено вернуть.

Арсений торопливо перебирал знакомые бусины чёток с тонкой гравировкой изречений из священного Корана, чувствуя живое тепло серебра. Действительно, он обыскался и уже потерял надежду отыскать ценный подарок, полученный от персидского шаха.

– Так вы, стало быть, все-таки имеете отношение к скифской царице?

– Не более, чем вы.

– Голова идет кругом. Чувствую себя персонажем из сказки.

– Высшие силы благоволят нам. Анастасию требуется срочно вызволить. Иного шанса может не представиться.

– Оффенбах отправится на скачки в ближайшие дни.

Победов продемонстрировал пригласительные билеты на бега.

– Подарок Шульца, – добавил Арсений.

– Вот и замечательно, там-то мы и прижмем его.

– Только вот незадача: не имею я права покидать Цюрих.

– Ваш брат Константин осуществит задуманное.

Тут в дверь робко постучал Ломоухов и опасливо просунул голову.

– Молодой человек ко времени, – обратилась к нему мадам, – вы-то и проводите меня.

Федор расплылся в широкой улыбке. Экипаж знатной дамы удалялся, а уверовавший Федор, окрыленный явлением бабочки, помчался к сапожнику возвращать долг.