У каждой свое эхо

Витя не пил вообще, даже пива в рот не брал. Зажили мы с ним хорошо. Не идеально, но душа в душу. Вспоминаю те годы, и в груди становится тепло, будто солнечный луч пролился на сердце. Работали вместе, в одну смену, с работы домой вместе, на рынок вместе и всё под ручку. Всё было наше: общий кошелёк, общий завтрак, общий вечер. После того ада, что был до этого, это казалось настоящим подарком! Особенно поначалу я боялась, что сейчас что-то случится, и всё рухнет? А оно не рушилось, и жизнь потекла ровно, душевно, так хорошо было, что каждое утро просыпалась и благодарила судьбу.

Бабе Гае, что меня когда-то приютила, я регулярно деньги высылала. Немного, но от души, от благодарности. А лет через десять письмо вернулось, и я поняла, что умерла бабушка. И так мне стало тоскливо, будто ещё одна ниточка оборвалась. Но совесть моя была чиста, потому что я её не забыла, не забросила и всю жизнь вспоминаю добрым словом, – Арина вздохнула. – Что-то я отвлеклась. Общежитие наше было неплохое. Через Таньку я сблизилась с комендантшей. Зойка была женщина бойкая, но с сердцем. Мы с ней и Танькой, как три мушкетёра, пробивные, напористые, столько сделали для общежития!

Когда Виктор приехал, у меня была отдельная комната: угловая, светлая, просторная. Зойка помогла обставить: и холодильник, и телевизор, и шифоньер; всё новое. Удивительно, как государство иногда умеет быть щедрым?! Даже одеяла и подушки новенькие, пахли фабрикой.

Виктор приехал в уже готовое гнездо. Мы жили скромно, но сытно и по-настоящему. Деньги тратили только на еду и одежду, остальное копили. Мечтали о квартире, о машине, о какой-то своей жизни, но не в общаге, не с оглядкой. В отпуска не валяться ездили на пляж, а зарабатывать. Каждый год выезжали на сбор папоротника. Жили в палатке, работали на свежем воздухе, как в пионерском лагере, только платили хорошо. За месяц там столько зарабатывали, что полгода можно было жить спокойно. А мне и не надо было ни Турции, ни моря. Природа, костёр, палатка, рядом мой человек; счастье ведь в простом, если ты умеешь его замечать?!

Арина замолчала. Встала с кровати, налила воды в стакан и долго пила, будто хотела этим простым жестом вернуть себе спокойствие.

Глава 14: «Тропа обратно домой».

Мария спокойно лежала на кровати, не спеша, прислушиваясь к тишине палаты, где царил мягкий полумрак. Она не торопила Арину, дожидаясь, пока та соберётся с мыслями и вновь вернётся к своим воспоминаниям. Казалось, между ними воцарилось редкое в своей искренности молчание, наполненное доверием, принятием и тихой грустью.

– А твоя семья? Как они, твои родные? – тихо спросила Мария, молчавшая всё это время.

Арина не сразу ответила. Легла на спину и уставилась в потолок. Казалось, будто на несколько секунд снова провалилась туда, где всё началось: и любовь, и боль, и разлука.

– С матерью к тому времени я уже начала переписываться, – наконец проговорила Арина, её голос звучал спокойно, с лёгкой отстранённостью, как будто она говорила не о себе, а о ком-то другом. – В письмах она не вспоминала ни о прошлом, ни о позоре. Такое впечатление, будто всего этого и не было вовсе. А о судимости она не знала. Ведь первое письмо я написала с фабрики. Наврала, что окончила швейное училище, и работаю швеёй. Она обрадовалась. Писала о погоде, о хозяйстве, о соседях. Обычные домашние письма. И я, знаешь, благодарна ей за это молчание. Наверное, потому, что сама тогда не была готова говорить.

Мария не перебивала, только чуть повернула голову, чтобы лучше видеть лицо подруги.

– Сестра уехала учиться на агронома, – продолжала Арина, – она у нас одна из всей семьи с высшим образованием. Умница, целеустремлённая. А брат жил с матерью в нашей квартире, устроился работать на комбинат и медленно начал спиваться. Поначалу по праздникам, потом всё чаще.

Я понимала, что помощи мне ждать неоткуда, если сама не вытащу себя из болота, никто не поможет. И всё же сердце тянулось домой, и я всё чаще думала о них.

Арина ненадолго замолчала, перебирая в памяти события прошлых лет.

– С фабрики я в итоге уволилась. Душа искала чего-то своего, уже тогда мечтала о своём деле. Хотелось открыть ателье, но сначала нужно было всё изучить изнутри. Устроилась в мебельное ателье, швеёй. Простая работа, но я старалась, вникала, задерживалась после смен, брала заказы на дом. Год проработала, и началась приватизация.

Глаза Арины блеснули воспоминанием. В её голосе зазвучала уверенность, энергия былых амбиций.

– Я уговорила наш коллектив отделиться. Собрание провели, проголосовали, создали своё ООО. Восемь человек нас было. Я вложила свои, честно заработанные деньги, а ребята на бумаге стали совладельцами. Всё бы ничего, но когда началась работа, и первые пусть небольшие, но пошли деньги, началось: каждому захотелось быть главным. Забылось, кто вкладывался, кто тянул?! Словно всё само собой возникло. Провела собрание, показала квитанции, чеки, договоры. Сказала просто: «Если хотите быть владельцами, возвращайте мне вложенное: аренда, оборудование, материалы». Посмотрели они друг на друга, переглянулись и отказались, но осадочек остался. Позже я оформила всё на себя. Так и стала единственным учредителем и директором. А ведь ещё год назад была там швеёй!

Мария едва заметно кивнула. Она понимала, что путь наверх редко бывает ровным.

– Старый коллектив разошёлся. Кто с обидой, кто с завистью. Не смогли принять, что я, такая же, как они, а стала хозяйкой. Зависть – страшная штука! А деньги, да… Они ведь не с неба падали? Это был труд, ночи без сна, глаза, опухшие от машинной строчки. Бывало, что на хлеб не хватало, а заказ сдать нужно. Рабочий день заканчивался, работники ушли, а я садилась за машинку и шила до утра. Помню, как сидела в ателье одна, ночь, тишина, а страха не было. Только стук иглы и мои мечты. А Витя спокойно спал и ждал, когда начнут валиться деньги. Но я настолько привязалась к нему, что об этом даже не думала, и обиды не было.

Арина опять замолчала, и Мария почувствовала, что сейчас идёт речь о самом сокровенном, поэтому такие тягостные перерывы.

– Когда стало немного легче, купили с Виктором двухкомнатную квартиру, потом машину купили. Казалось, всё встало на свои места?! Тогда я основательно вспомнила про семью. Возникло странное, почти острое желание, собрать всех, помочь им, сделать добро. Может, совесть проснулась, а может, просто устала жить только для себя?! Сестра как раз окончила институт, по распределению попала в нашу область. В совхозе ей выделили половину дома. Участок большой, жить можно.

Как будто что-то объясняя, самой себе, Арина тихо усмехнулась и покачала головой.

– Полинка отбила телеграмму, мы с Виктором поехали встречать. И тут я, увидев её, чуть в обморок не грохнулась, она с пузом приехала! Ни слова до того, ни намёка. Но не ругала, что уж теперь? Посовещались с мужем, закупили мебель, бытовую мелочь, и отвезли всё в деревню. За выходные всё расставили, обустроили как могли. Полина ничего не просила, даже не спрашивала. А я покупала, что сама считала нужным. Ей, кажется, было важно просто, что мы рядом. Потом стали ездить почти каждые выходные, и всегда с чем-то. То посуда, то постельное, то продукты. Мне казалось, что вожу возом не просто так, ощущение было, что откупаюсь! Но мне нравилось, я прямо азарт испытывала, когда сначала ходила по магазину, а потом выгружала из машины.

Мария чуть улыбнулась, почувствовав в этих словах не только заботу, но и радость бытия, простую человеческую теплоту.

– Вскорости приехала мама. Она всё знала от сестры, но от меня скрывали. Боялись. Мама осталась у Полины насовсем. Говорила, что помогать надо с маленьким, а на самом деле, думаю, просто не хотела жить с братом. Он к тому времени был уже полным алкашом; не женат, без детей. Спился окончательно. Умер рано. Мы с мамой съездили, похоронили, квартиру сдали, потом продали. Я после того случая только раз ездила в родной город, когда оформляла продажу. А потом будто отрезала! Гнетущее состояние было, ведь там я начала падать в пропасть.

Арина замолчала, положила руки на живот и тяжело вздохнула.

– Вот выйду отсюда, – медленно проговорила она, – и первым делом поеду к Полинке. На могилки к маме схожу. Нужно, очень. Не всё ещё отпущено, не всё прощено. Сердце просит вернуться хотя бы на день туда, где началась моя дорога к выздоровлению. Виновата я перед ней, а при жизни мы ни разу не поговорили по душам, а теперь меня это мучит!

Арина замолчала. Мария не нарушала тишину. Она знала, что сказанное Ариной не было просто воспоминанием, это было обещанием самой себе. Шагом, который она сделает, как только снова станет свободной. В этом было и покаяние, и надежда, а главное – желание жить. Жить по-настоящему, а не существовать. И в этом вся Арина, скорбящая, покаянная!

Глава 15: «Долгая дорога к свету»

Утро началось, как обычно, c простой больничной суеты, шума посуды, запаха слабого чая, скрипа коек. Арина быстро позавтракала, машинально прожёвывая кашу, и нетерпеливо наблюдала за тем, как соседки по палате неспешно мыли тарелки. Её изнутри подгоняло желание снова говорить, делиться, выпускать наружу всё, что годами копилось и терзало душу.

– Ну что, не притомила я вас своим бесконечным рассказом? – осторожно спросила она, немного сомневаясь, уместно ли продолжение.

– Да что ты, Арина, – ответила Мария, устраиваясь на подушке. – Я слушаю с настоящим интересом. Такое нельзя обрывать. Говори, не теряй ни минуты.

Арина оживилась, её лицо посветлело.

– Ну, давайте… Так, на чём я остановилась?

Она на секунду задумалась, сдвинула брови, будто прокручивала киноплёнку жизни в обратную сторону.

– Я ведь не всё рассказала о семье. Про сестру хочу отдельно. Потому что всё, что с ней связано, это наша общая жизнь. Это неотъемлемая часть меня самой. Так сложилось, что у нас с ней переплелись не только судьбы, но и сердце, и боль, и радость.

Полина приехала уже с дипломом агронома, такая вся серьёзная, молодая, но с животиком. Родила девочку – Оленьку. Кто отец, мы так и не узнали, хотя в графе было написано «Викторовна». Полинка в декрете почти не сидела, сразу вышла на работу. Мама оставалась с малышкой. Я помогала, как могла: отремонтировала дом, сделала вокруг участка забор из рабицы, купила мебель, технику, всё от ложек до занавесок. Продукты возила ящиками и коробками, будто на войну собиралась. Ни разу не приехала к ним пустая, всегда что-то везла. Иногда сама себе говорила: «Ты, Арина, как самосвал, не иначе!» И всё это было не ради благодарности, я будто пыталась искупить своё прошлое, но не перед ними, а перед собой.

Прошло два года, и Полина встретила мужчину. Расписались. Мы с мамой тогда порадовались: наконец в доме появится хозяин, да и Ольге отец будет, пусть и не родной, но всё же семья. Я надеялась, что теперь сестра будет под защитой. Хотя сама понимала: надежда и реальность редко идут рядом. Опыт.

Мой Витя, был не из тех, кто помогал бы. Он и гвоздя вбить не хотел. Как только почувствовал, что деньги есть, стал всех подряд нанимать, лишь бы самому не работать. Только указывал, как генерал. Поэтому в доме у сестры я надеялась на мужчину. Но, увы! Сначала вроде нормальный мужик был, работал в колхозе водителем, по дому делал, если скажешь. Но сам никогда ничего не начинал, любил больше отдыхать, чем трудиться. Постепенно привык, врос и начал показывать характер. Если его просили что-то сделать, то орал, как будто ему ноги ломают, а потом, с руганью, но делал.

Полинка, она ведь совсем другая, со мной ни внешне, не характером сходств совсем нет. Она спокойная, медлительная, даже говорит протяжно. Я, когда с ней разговариваю, постоянно ловлю себя на мысли: «Да скажи ты уже! Не тяни кота за хвост!» Мы с ней такие разные, но всё равно родные.

Так, они прожили три года. За это время, как по расписанию, родили ещё двоих. Я хоть и недолюбливала зятька, но в их дела не лезла. До поры. Однажды случайно увидела на Полинке синяки. Выяснилось: пьёт и бьёт её благоверный. Я так взбесилась! Попыталась по-хорошему поговорить, но он начал орать, махать руками, как безумный, кричал, что я никто, а он хозяин в этом доме. Я ему напомнила, что и дом, и стул, на котором он сидит, на мои деньги куплены. Всё в доме моими руками и заботами сделано. А он… Он выдал такое, что я, кажется, впервые в жизни онемела: «Вы ещё благодарите меня, что я вашу сестру, вообще взял в жёны!»

Мама и Полина молчали. Слёзы текли у обеих, но ни слова, будто язык отняло. Видимо, слышали уже такое не раз. Но у меня внутри всё вспыхнуло. Я даже не помню, как это было, но, по словам Вити, я подскочила, как разъярённая кошка, схватила его вместе со стулом и вытащила за ограду. Вещи собрали, выкинули. Сестре строго настрого наказала, чтобы не вздумала пускать обратно.

Уехала. Через неделю узнала, что она простила его. Я тогда первый раз за всю жизнь, поругалась с сестрой. Месяц не звонила, не приезжала. Но всё закончилось, как и должно было: он напился и избил её так, что даже соседи вмешались. Тогда уж она выгнала его окончательно.

Постепенно всё наладилось. Время лечит, говорят. Полина потом ещё трижды сходилась с мужчинами. Родила ещё дочку и сына. И ведь мужики-то были хорошие, настоящие. Даже мне нравились. Но видно, судьба у нас такая, что всегда жизнь через боль. Один из них заболел и буквально сгорел за год, другой попал под удар по голове, умер, не приходя в сознание.

Я её очень жалела, но никогда не говорила этого прямо. Просто помогала. Деньгами, делами, иногда молчанием. Она пожила одна, потом опять сошлась с мужчиной. Вот с этим уже больше семи лет живёт. Он немец. Не пьёт, не курит, хозяйственный до мелочей. Такой педант, что иной раз противно становится. У него для каждой комнаты свой халат, для каждого угла свой веник. Подметает веранду одним, крыльцо другим, всё по расписанию. Но она с ним счастлива. А я чего? Я рада. Только прошу одно: «Больше не рожай, Полина! Сколько мужиков, столько детей, и у каждого разные отцы. Тебе детей растить, а не коллекцию фамилий собирать».

Арина встала, медленно прошлась по палате, будто выравнивая дыхание, и подошла к окну. За стеклом колыхались ветви деревьев, мир жил своей тихой, неторопливой жизнью. Она стояла, глядя вдаль, и вдруг тихо произнесла:

– Какая, оказывается, у меня длинная жизнь?! И ведь ещё до главного не дошла!

Мария молчала. В эти минуты ничего не хотелось говорить. Она понимала, что Арине сейчас нужно выговориться, услышать саму себя, почувствовать, что за её плечами не только тяжесть, но и сила. И впереди всё ещё может быть, пусть не счастье, но свет. А это уже немало!

Глава 16: «Цвет чужих иллюзий»

Закончив прогулку по палате, Арина медленно вернулась к своей кровати, аккуратно забралась на неё, устроившись в излюбленной позе: по-турецки, с ногами под себя. На мгновение задержалась взглядом на сером окне, словно вспоминая что-то, что давно оставила позади, и, не делая никакого вступления, начала говорить, будто мысли уже давно были готовы сорваться с языка.

– Бизнес я вела хорошо, напористо, уверенно. Никогда не боялась принимать решения, даже рискованные. Виктор тогда работал у меня же на фирме, занимался снабжением, ездил за тканью, фурнитурой. Часто мотался за границу: Турция, Китай, Арабские Эмираты. Я с ним съездила всего один раз в Эмираты, и то осенью, чтобы не свариться под их солнцем. Но и в октябре мне было невыносимо жарко. Устала от этой чужой пыльной роскоши, от глянцевых витрин, где всё казалось вымученным, поддельным. Я поняла, что нет в том месте ничего для меня, и больше туда не ездила. А он ездил с удовольствием. Возомнив себя хозяином, Виктор начал лезть в управление фирмой, пытаться принимать решения, которые были мне совершенно непонятны. Я быстро пресекла его порывы. У нас с этого и пошёл раскол. Сначала едва заметный, словно тень, скользнувшая по стене, а потом всё больше, всё явственнее.

Он перестал интересоваться, чем я живу. Если я начинала рассказывать ему о делах, особенно в машине, он просто добавлял звук на радио или обрывал меня.

– Меня это не интересует! – раздражённо бросал он.

Сначала я злилась. Потом обижалась, а потом просто смолчала. Перестала делиться. И всё стала делать молча. Он продолжал ездить в заграничные командировки, но только если поездка выглядела как отдых. Когда я однажды предложила ему съездить в один наш провинциальный город за искусственной кожей, он отказался. Мне пришлось ехать самой. Вернувшись, я решила, что его больше не буду просить ни о чём! Нашла фирму, которая доставляла ткани напрямую из-за границы, и начала работать через неё. Удобно, тихо, без лишних разговоров. Виктору ничего не объясняла. Знала, что ему будет неприятно, но уже не хотела ничего обсуждать, объяснять.

Так закончились наши отпуска. Наши выходные. Наша общая жизнь вне дома. Осталась только сестра, да и к ней мы ездили всё реже. А дома тягучее, вязкое, как холодный кисель, молчание. Каждый жил своей жизнью. Общего было только кровать, и то мы спали на ней, месяцами не касаясь друг друга. Просто тела, рядом. Просто чужие и с каждым днём всё дальше и дальше.

От этой безысходной пустоты дома я начала пить. Не считала себя алкоголичкой, ведь не валялась под забором, не теряла лицо. Просто каждый вечер после работы, ужинала и выпивала. Сначала немного: бокал вина или бутылочку пива. Потом больше. Потом мне и полбутылки хватало, чтобы захорошело. Становилось немного легче, или хотя бы ни так одиноко. Алкоголь делал тишину сносной, ночь короче. Давал иллюзию тепла.

Но я никогда не переставала работать. Даже в самые тяжёлые периоды утром вставала, делала причёску, одевалась и ехала в офис. Внутри мрак, трясучка, а снаружи бизнесвумен. Хотела вести дела честно, по всем правилам, но денег всегда не хватало ни на оборот, ни на жизнь. Поэтому приходилось выкручиваться. Меняла фирмы, схемы, подгоняла документы. Всё ради того, чтобы выжить, чтобы не потерять всё, чего добилась.

– Ты понимаешь, о чём я говорю? – спросила Арина, внезапно замолчав и посмотрев на соседку.

– Конечно, понимаю! Я же экономист, с высшим образованием, – быстро ответила Мария.

Арина чуть приподняла подбородок и понимающе кивнула. В глазах промелькнуло что-то вроде уважения.

– Кстати, об образовании. Я же говорила, что у меня только восемь классов, и больше ничего. Но это мне совершенно не мешало общаться на равных с умными людьми. Я ведь начитанная. Книги были моими университетами. Помню, один раз сболтнула глупость, до сих пор и стыдно, и смешно. Спорила, как-то со строителями, горячилась и заявила им: «Не надо со мной спорить, я Московский Сибстрин окончила, у меня по сопромату отлично!» И тут до меня дошло, что сама себе противоречу. Сибстрин в Сибири, а я говорила про Москву. Глупо, правда? Но я старалась выглядеть интеллигентной, из благополучной семьи. Говорила, что мама – химик, папа – лётчик, и квартира у нас была трёхкомнатная, и мебель из карельской берёзы, стол массивный, стулья резные. Представляешь?

Арина замолчала, как будто посмотрела на себя с осуждением.

– Люди верили, – продолжила она после паузы. – И до сих пор верят. Относятся, правда, по-разному: кто-то с завистью, кто-то с презрением, а кто-то и с ненавистью. Но так и должно быть. В бизнесе иначе нельзя. Если бы у меня ничего не вышло, меня бы просто не замечали.

Поднялась я, как говорят, хорошо. Очень хорошо. Столько денег было, на несколько жизней хватило бы. Я по НДС почти ничего не платила. Покупала ткань за тридцать рублей, а по документам за триста. Иногда специально делала, чтобы немного прибыли было, но не слишком. Чтобы не бросалось в глаза, что фирма убыточная. Командировки делала фальшивые. Люди приносили билеты с отдыха, я временно устраивала их к себе на работу и «отправляла» в поездку, а потом увольняла. Работникам премии давала за нужные документы. Всякую чушь проворачивала, и всё работало! За двадцать лет ни разу не платила подоходный налог! Миллион долга, я фирму закрываю, открываю новую; деньги остаются у меня. Только на налогах за эти годы миллионов десять поимела.

Потом купила помещение, записала на Виктора. Отремонтировала, открыла там магазин. Ещё пару точек снимала. Фиктивно с ним развелись, чтобы оформить сделку по помещению, но так и продолжали жить вместе. Прошло лет десять, и он ушёл, причём вместе с помещением. Сказал, мол, это его доля в бизнесе. Я не спорила. Сказала: «Забирай и проваливай», знала, что ещё поднимусь. Я же сильная!

И снова работала. Не боялась, не пряталась. Фирмы называла одинаково: Тихонова и КО, потом Тихонова плюс. Всюду была директором. Арендованное муниципальное помещение в центре города провернула по новой схеме сначала на фирму, потом на себя. Никто не заметил. Всё чисто прошло. Купила за копейки, продала за миллионы. Даже налог пониженный платила, всего шесть процентов. Всё кем-то продумано, и прекрасно работало!

– Мне всегда был нужен азарт, – сказала она, подойдя к окну. – Движение, энергия, цель. Я давно могла бы всё бросить, лечь в кресло, взять книгу и просто отдыхать. Но я не могу. Понимаешь? Во мне всё ещё что-то живёт, всё ещё хочется что-то делать: работать, говорить, жить. Может, не ради денег, может, просто, чтобы не умереть, не раствориться? А чтобы быть?!

Она замолчала, глядя в стекло, за которым начиналась ночь, такая же серая и бесформенная, как когда-то жизнь в её доме. Только теперь, казалось, в ней было что-то другое, что-то человеческое. Надежда? Или, может быть, желание снова стать собой, настоящей?

Глава 17: «Заброшенная»

На следующий день после завтрака, Арина долго стояла, молча наблюдая за тем, как во дворе, словно по кругу судьбы, бродят больные. Одни двигались медленно, другие совсем медленно. Казалось, будто они ищут там что-то важное, может быть, ответ, а может, просто кусочек тишины, которого не хватало внутри.

– Погулять по саду уже хочется, – произнесла Арина с едва сдерживаемым раздражением, резко обернувшись к палате. – Что-то долго нас не выпускают на улицу, словно мы тут под домашним арестом, а не на лечении?! – она вернулась на свою койку, опустилась тяжело, с усталостью, и продолжила, словно ни на секунду не прерывала рассказ. – Значит, работа! Знаешь, я ведь не могу её бросить. Не потому, что так уж люблю, а потому что не на кого оставить. Думала, вырастут племянники, выучатся, встанут на ноги, и всё передам им. Дело налаженное, стабильное, почти семейное. Но ничего из этого не вышло. Всё развалилось, не начавшись.