Голоса улетевших журавлей

«Удав» был вспыльчивого и необузданного нрава. В его психике негодование клокотало, как внутриземные тектонические силы, постоянно готовые прорваться на дневную поверхность. У воспитанного человека в секунды потрясений наступает стресс и нередки параличи, у «Удава», необузданного и привыкшего к жестокостям над другими, проявляется звериная сила, характерная для наших далёких предков, питекантропов и неандертальцев. Он мог снести голову любому, причём, по малейшему пустяку, оказавшись неудовлетворённым.

Последнее убийство «Удав», как соучастник, а возможно и как организатор, совершил при ограблении сберегательной кассы. В камере той тюрьмы, откуда его привезли, он совершил новое, камерное, убийство.

Прокурор, разбираясь в содеянном, пришёл к выводу, что заключённые той тюрьмы, где «Удав» совершил убийство, могут убить его. Щадя жизнь «Удава», он принял решение перевести его в севастопольскую тюрьму.

По всем законам этого матёрого преступника следовало держать в одиночке. Начались конфликты. Его вызвал начальник тюрьмы. «Удав» заявил: «Я не привык к обращению, которым меня встретили здесь. Я могу стать вам полезным, если вы будете закрывать меня в камере только на ночь». И начальник тюрьмы согласился с доводами, пошёл навстречу преступнику.

В первый день «Удав» выполнил своё обещание блестяще. Когда нужно было выволакивать на расстрел Бицев, он сказал:

– Имею опыт и всё сделаю сам.

Надзиратель открыл камеру смертников, «Удав» вошёл в неё как заключённый, спокойно вступил с Бицем-сыном в разговор. Затем молниеносно набросился на него, скрутил руки и забил тряпкой рот. Сам же вынес одного, а затем с другой камеры и Бица-отца и вбросил их в «Чёрный Ворон».

Операцию провёл преступник идеально и беззвучно. За услугу палачи были премного благодарны «Удаву».

Спустя несколько дней «Удав» напросился разнести обед подследственным. Он носил ведро с баландой, кастрюлю с ячневой кашей носил подросток-воришка.

Когда надзиратель открыл семнадцатую камеру, «Удав» грозно посмотрел на арестантов и грозно произнёс:

– Ну, враги народа, в очередь становись!

Первый черпак он влил Чечелашвили. Своему напарнику тихонько сказал:

– Пол-ложки. Хватит с него.

Когда подошёл Мстибовский, «Удав» внимательно осмотрел его с ног до головы, зачерпнул половину черпака одной воды, помощнику-воришке еле слышно шепнул:

– Этому не надо. Всё равно скоро умрёт.

Когда подошёл зенитчик, «Удав» выпрямился во весь свой 180-сантиметровый рост. От удивления позабыл закрыть рот. Смотрел на Химича с завистью и жадно.

– Вот ты бы мне подошёл, – прошептал он еле слышно и так, чтобы слышали арестанты и не слышали отошедшие в сторону надзиратели, говорившие о чём-то своём.

Химич тоже выпрямился и с любопытством начал рассматривать приятной наружности атлетического телосложения ни в детстве, ни в юности, ни в молодости не угнетавшегося физическим трудом; стройного, физически сильного и ловкого человека. Только глаза у него были прищуренными и, вероятно, никогда не испытывали смущения, оставались малоподвижными, не знающими ни скромности, ни стыда. Они блестели из-под густых бровей хищно и целеустремлённо. Вместе со вжимавшимся временами подбородком предупреждали, что «Удав» готовится наброситься и станет безжалостно четвертовать. Химичу он влил два черпака одних кореньев и свекольной ботвы, с которой попало и несколько кусочков картошки. Когда Химич перенёс свою миску к кастрюле с кашей, «Удав» ещё ему добавил полчерпака и от подростка-воришки потребовал:

– Две!

Химич, получив одну ложку каши, сделал рывок отойти. Его мучила совесть получать лишнее.

– Ты что! – точно змеиное шипенье вырвалось из уст надменного и грозного преступника.

От отвращения бывший командир батареи уже не мог смотреть на человека, который не только своими действиями, но и своим присутствием унижал и оскорблял всех, кто не потерял человеческого достоинства. Когда захлопнулась дверь камеры, Химич отобрал из своей миски часть баланды и добавил Чечелашвили и Мстибовскому.

Точно так же «Удав» разливал еду и по другим камерам, оскорбляя одних и делая видимость уважения и сочувствия и уважения к другим.