Грамматика Страха

Но Величко знал – абсолютного хаоса в таких вещах не бывает. Должен быть ключ. Должна быть система. Просто она скрыта гораздо глубже, чем он предполагал. Задача оказалась на порядок сложнее, чем он мог себе представить. И где-то на периферии сознания снова шевельнулась та иррациональная мысль: а что, если эта хаотичность – не баг, а фича? Что, если сам язык активно сопротивляется расшифровке?

Он потер уставшие глаза и снова всмотрелся в светящиеся на экране символы. Игра только начиналась. И ставки были непонятно высоки.

7.

Ночь давно перевалила за полночь. Воздух в кабинете стал плотным и спертым, пахнущим остывшим кофе и умственным перенапряжением. Глаза Величко горели от усталости и многочасового всматривания в монитор, где подрагивали чуждые, упрямые символы. Все стандартные подходы провалились. Частотный анализ молчал. Поиск очевидных паттернов не дал ничего. Хаос смотрел на него с экрана, безмолвный и непроницаемый. Казалось, глифы действительно обладали какой-то активной враждебностью, отказываясь подчиняться человеческой логике.

Он уже был готов сдаться на сегодня, откинуться на спинку кресла и позволить тупому разочарованию убаюкать себя. Он рассеянно перетаскивал блоки изображений на экране, почти механически группируя последовательности глифов то так, то эдак, скорее от отчаяния, чем в поисках осмысленного узора. Взгляд скользил по экрану, не цепляясь, почти бездумно.

И тут, в этом состоянии полутранса, что-то щелкнуло. Как едва заметный сбой в монотонном шуме. Он замер. Вернул изображение на пару шагов назад. Присмотрелся.

Вот оно. Не отдельный глиф, а короткая, очень специфическая комбинация из двух символов. Какой-то завиток и рядом три точки в линию. Эта пара встречалась не так уж часто, но… Величко быстро пролистал остальные сканы, напряженно вглядываясь. Да! Вот она снова. И еще раз. И не просто так, а всегда… всегда в начале определенной группы знаков. Как будто небольшой "заголовок" или маркер начала.

Сердце сделало кульбит. Он лихорадочно начал искать другие закономерности. И нашел. Другая комбинация, на этот раз из трех глифов – два пересекающихся шеврона и сложная спираль – появлялась с такой же подозрительной регулярностью, но уже в конце блоков. Не всегда тех же самых, где стоял первый маркер, но позиция была явной – финальная.

Это не могло быть случайностью. Слишком уж четко. Начальные и конечные маркеры? Обозначение границ смысловых единиц? Может быть, аналог знаков препинания, только выполняющий какую-то более сложную структурную функцию?

Усталость как рукой сняло. Ее смыло волной чистого, незамутненного адреналина исследователя. Это был первый ключ! Первая трещина в монолитной стене хаоса. Он еще не понимал, что означают эти маркеры, но он их увидел. Он опознал повторяющийся элемент не хаоса, но порядка. Система, какой бы чуждой она ни была, начала проглядывать сквозь свою маскировку.

Азарт охотника, идущего по едва заметному следу, охватил Величко. Он снова почувствовал себя не просто регистратором непонятных закорючек, а дешифровщиком, взломщиком древнего кода. Он еще не открыл дверь, но уже нащупал замочную скважину и понял, что ключ должен существовать.

Он потянулся к клавиатуре, пальцы летали над клавишами. Нужно было немедленно зафиксировать это наблюдение, пока оно было свежим и острым. Пока сама реальность снова не попыталась сбить его со следа. Первая зацепка. Шёпот камня начал обретать интонацию.

8.

Азарт исследователя не затмил многолетней привычки к методичности. Наоборот, он подстегнул ее. Открытие было слишком важным, чтобы полагаться на память, особенно в состоянии крайнего утомления, граничащего с эйфорией. Величко отодвинул чашку с остывшим кофе, освобождая место на заваленном столе. Он схватил свой рабочий блокнот – толстую тетрадь в клеточку, уже наполовину заполненную его убористым, чуть наклонным почерком, – и открыл новую страницу.

Дата. Время – почти три часа ночи. Краткое описание состояния «тупик» до момента обнаружения. Затем он начал зарисовывать. Тщательно, стараясь передать все изгибы и точки, он скопировал первую комбинацию-маркер – «завиток + три точки». Подписал: «Начальный маркер (НМ)? Поз. 1». Рядом перечислил все случаи ее появления, с указанием номера артефакта и номера строки (условного, который он присвоил сам).

Потом то же самое проделал со второй комбинацией – «два шеврона + спираль». Записал: «Конечный маркер (КМ)? Поз. N». Снова перечислил все вхождения.

Затем он начал сравнивать. Есть ли блоки, имеющие и НМ, и КМ? Да, несколько. Есть ли блоки только с НМ? Тоже есть. Только с КМ? Вроде бы нет, но корпус текстов слишком мал для окончательных выводов. Есть ли зависимость длины блока от наличия маркеров? Он быстро пробежался по символам между маркерами в отмеченных блоках – длина варьировалась.

Он постукивал карандашом по странице, глядя на свои заметки. Маркеры границ. Границ чего? Отдельных «слов»? Маловероятно, блоки были слишком длинными. «Предложений»? Возможно. Или каких-то более крупных смысловых или функциональных единиц, которые не имели прямых аналогов в известных языках?

«Предварительная гипотеза, – начал он писать в блокноте. – Обнаружены две рекуррентные комбинации символов, занимающие строго определенные позиции (начальную и конечную) в линейной последовательности глифов. Вероятная функция – демаркация структурных единиц текста (условно – ‘фраз’ или ‘блоков’). Это указывает на наличие синтаксического уровня организации, не поддающегося стандартному частотному анализу из-за, возможно, нелинейных или контекстно-зависимых принципов языка. НМ и КМ – первые элементы предполагаемой грамматики Протоглифов».

Он перечитал написанное. Звучало сухо, академично, но за этими словами скрывался прорыв колоссальной важности. Из полного хаоса проступили первые контуры структуры.

Но блокнот – это одно. Нужен был цифровой документ, основа для дальнейшей работы, для построения более сложных моделей, которые потребуют компьютерной обработки. Он снова повернулся к монитору, где все еще светились загадочные глифы. Создал новую папку на рабочем столе: «ПРОТОГЛИФЫ_ИССЛЕДОВАНИЕ». В ней – новый текстовый документ.

Он на мгновение задумался над названием. Это была первая осмысленная гипотеза, первая ступенька. Он напечатал:

Протоглифы_Структура_Гипотеза_01.docx

Курсор мигал после последней цифры, словно маленькое цифровое сердцебиение в тишине ночного кабинета. Величко скопировал в файл свои наблюдения из блокнота, добавил скриншоты с выделенными маркерами. Первый шаг был сделан и задокументирован. Усталость накатывала с новой силой, но теперь она была окрашена удовлетворением. Он нащупал нить. Теперь нужно было только не упустить ее.

9.

С чувством глубокого удовлетворения, смывающего волны усталости, Величко навел курсор на иконку «Сохранить». Щелчок мыши прозвучал в тишине кабинета как финальный аккорд маленькой симфонии открытия. Вот он, первый задокументированный шаг в неизвестность, его первая победа над хаосом Протоглифов – Протоглифы_Структура_Гипотеза_01.docx. Маленький синий значок сохранения привычно мелькнул на панели задач…

И в ту же секунду мир погас.

Монитор моргнул раз, другой, а потом экран стал абсолютно черным. Одновременно погасла и настольная лампа, погрузив угол кабинета во мрак, нарушаемый лишь тусклым светом уличных фонарей из окна. Затих и привычный гул старого системного блока под столом. Наступила внезапная, гнетущая тишина, лишь сердце Величко колотилось где-то в горле.

Прошло несколько секунд полной темноты и безмолвия. А потом так же внезапно лампа снова вспыхнула, и монитор ожил, но не показав рабочий стол. Вместо этого на синем фоне выползло стандартное, унылое сообщение об ошибке – система была неожиданно завершена и теперь предлагает запустить средство восстановления или загрузиться в обычном режиме. Системный блок под столом недовольно взвыл вентиляторами, начиная процесс перезагрузки.

– Черт! – вырвалось у Величко. Он стукнул кулаком по столу, отчего подпрыгнула стопка книг. Старый компьютер, старая проводка в здании… Скачок напряжения? Наверное. Но почему именно сейчас? Именно в тот самый момент, когда он сохранял файл с самым важным открытием за последние годы, если не за всю жизнь?

Раздражение бурлило внутри. Он с нетерпением ждал, пока система загрузится, проклиная допотопную технику НИИ и вечные проблемы с электричеством. Наконец, появился рабочий стол. Папка «ПРОТОГЛИФЫ_ИССЛЕДОВАНИЕ» была на месте. Он дрожащей от досады и нетерпения рукой дважды щелкнул по ней.

Файл Протоглифы_Структура_Гипотеза_01.docx был там. Величко облегченно выдохнул. Но радость была преждевременной. Когда он попытался его открыть, текстовый редактор выдал лаконичное сообщение: «Невозможно открыть файл. Файл поврежден или имеет неподдерживаемый формат».

Он попробовал еще раз. Потом попытался открыть файл через другую программу. Безрезультатно. Файл был безнадежно испорчен. Все его наблюдения, вся структура гипотезы, все тщательно отобранные скриншоты – всё, что он только что систематизировал, превратилось в бесполезный набор битов.

Величко откинулся на спинку кресла, чувствуя, как волна бессильной злости сменяется холодной, липкой пустотой. Конечно, он мог восстановить все по памяти, по записям в блокноте. Но сам факт… Сам момент сбоя…

«Первый звонок», – промелькнула непрошеная мысль, эхо вчерашних слов Сычева о «нехорошем ощущении». Звонок откуда? От перегруженной электросети? Или от самих глифов, которые не хотели, чтобы их структура была зафиксирована и названа?

Он тут же отогнал эту мысль как глупую паранойю, порожденную усталостью и стрессом. Техника ломается. Файлы бьются. Это случается. Просто досадное совпадение. Очень, очень досадное.

Но когда он снова посмотрел на темный прямоугольник поврежденного файла на экране, ему показалось, что он видит в нем не просто результат технического сбоя, а первое безличное, но ощутимое предупреждение. Словно некая сила аккуратно, почти незаметно, подтолкнула стакан, стоящий на краю стола. Пока – лишь слегка.

10.

– Старая рухлядь! Гробы с микросхемами! – Величко раздраженно пробормотал себе под нос, глядя на сообщение об ошибке, светящееся на экране, как издевательский некролог его открытию. Он провел рукой по волосам, чувствуя, как пульсирует в висках кровь от досады и бессонной ночи. – Ну конечно, скачок напряжения. Чего еще ждать от этой конторы? Проводка небось еще Ленина видела…

Он заставил себя глубоко вдохнуть, пытаясь подавить волну иррационального гнева. Гневаться на неодушевленный предмет глупо. Техника есть техника. Она ломается. Особенно старая, перегруженная задачами, на которые она не была рассчитана. Да, совпадение неприятное, даже зловещее в своей своевременности, но… это просто совпадение. Стечение обстоятельств. Бывает.

С ворчанием он потянулся к своему рабочему блокноту, лежавшему тут же, на столе. Слава богу, он успел все зафиксировать на бумаге. Основа есть. Теперь придется потратить еще час или два, чтобы восстановить цифровой файл. Снова подбирать скриншоты, снова формулировать гипотезу… Работа, которую он только что с удовлетворением завершил, превратилась в нудное повторение.

Он открыл новый документ, решив даже не пытаться использовать старое имя файла, словно оно было проклято. Назвал его просто: Proto_Structure_v2.docx. И принялся методично, почти механически, переносить свои записи из блокнота на экран. Пальцы стучали по клавиатуре, но мысли были не только о маркерах и синтаксисе.

«Слишком уж… вовремя», – вертелось в голове навязчивым рефреном. Не раньше, не позже. А именно в ту самую секунду, когда открытие было зафиксировано. Как будто кто-то или что-то следило за ним и нажало на невидимый рубильник в самый подходящий момент. Предупреждение? Или просто злая шутка энтропии?

Величко помотал головой, пытаясь отогнать эти мысли. Паранойя. Классический симптом переутомления и чрезмерной концентрации на одной задаче. Когда долго смотришь в бездну символов, бездна начинает подмигивать тебе странными совпадениями. Он слишком погрузился, начал видеть закономерности там, где их нет. Надо взять себя в руки. Файл потерян из-за скачка напряжения в старой сети, питающей древний компьютер. Точка. Все остальное – домыслы и усталость.

Он заставил себя сосредоточиться на тексте, на структуре предложений, на точности формулировок. Восстановил описание НМ и КМ, снова вставил таблицы с их локализацией. Но неприятный осадок остался. Легкий озноб, не связанный с температурой в кабинете. Ощущение, что невидимый наблюдатель все еще здесь, где-то в тенях за спиной или по ту сторону экрана, среди мерцающих глифов.

Закончив восстановление файла, он несколько раз нажал на иконку сохранения, словно пытаясь закрепить результат. Потом скопировал файл на флешку и спрятал ее в ящик стола. На всякий случай.

«Просто старый компьютер», – повторил он себе, уже менее уверенно. Но где-то глубоко внутри зародилось и начало медленно расти новое чувство – не только азарт исследователя, но и смутная, неоформленная тревога. Словно он ступил на незнакомую тропу, и первый же камень под ногой оказался неустойчивым. И он не мог отделаться от мысли, что это было не случайно.

Глава 2: Первые Совпадения

1.

Утро застало Величко там же, где и покинуло – в его кресле, перед все так же светящимся монитором. Короткий, беспокойный сон, похожий на липкую паутину, не принес отдыха, оставив лишь привкус вчерашнего остывшего кофе и тупую головную боль. Но инцидент с поврежденным файлом, вместо того чтобы обескуражить или заставить отступить, подействовал на него странным, почти извращенным образом. Он разозлил его. Разозлил не столько на старый компьютер или мифический скачок напряжения, сколько на саму идею помехи, на само предположение, что что-то – будь то случайность или нет – может встать между ним и этими глифами.

Эта злость переплавилась в холодную, упрямую энергию. Как только компьютер снова заработал стабильно, Величко с мрачной решимостью восстановил потерянные наработки, сверяясь с записями в блокноте. Он сделал это быстро, почти механически, отбрасывая остатки сомнений и тревог. И затем, словно атлет после вынужденного перерыва, он с удвоенным, почти яростным упорством снова погрузился в мир Протоглифов.

С этого момента его существование сжалось, схлопнулось до размеров экрана монитора и стопки распечаток. Дни и ночи потеряли свои четкие границы, сливаясь в один непрерывный поток анализа, гипотез, тупиков и редких, крошечных озарений. Кабинет превратился в берлогу, заваленную бумагами и пустыми чашками еще больше прежнего. Звонки на стационарный телефон он игнорировал, на сообщения по электронной почте отвечал односложно или не отвечал вовсе. Коллеги, пытавшиеся заглянуть к нему, натыкались либо на запертую дверь, либо на его отсутствующий, невидящий взгляд, обращенный не к ним, а куда-то вглубь веков, к тем, кто оставил эти невозможные знаки.

Он почти перестал есть, забывал спать, двигаясь лишь на автомате между столом, кофейником и, изредка, туалетом. Внешний мир отступил, стал размытым фоном, шумом за толстым стеклом его одержимости. Существовали только глифы. Он вглядывался в них часами, пытаясь уловить ритм, логику, скрытую за хаотичным фасадом. Он распечатывал их, вешал на стены, раскладывал на полу, менял местами, словно играя в какой-то безумный пасьянс, надеясь, что физическое перемещение поможет выявить неочевидные связи.

Маркеры начала и конца блока были лишь первым шагом, тонкой ниточкой, за которую он теперь тянул изо всех сил. Но за ней открывалась лишь еще большая глубина непонимания. Язык не поддавался. Он дразнил, показывая фрагменты структуры, но тут же ускользал, рассыпался, стоило Величко подумать, что он ухватил закономерность.

Но он не сдавался. Упрямство, всегда бывшее его основной чертой, теперь разрослось до фанатизма. Технический сбой стал не предупреждением, а вызовом. И он принял его. Его мир сузился до этой битвы – он против молчания глифов. И он был намерен победить. Или, по крайней мере, понять правила этой странной, молчаливой войны. Он еще не знал, что противник уже начал расставлять фигуры на другой доске – доске его собственной жизни.

2.

Дни сливались в недели. Величко бился над глифами с упорством одержимого. Начальные и конечные маркеры, которые он с таким трудом выявил, оказались верхушкой айсберга, но сам айсберг оставался невидимым под темной водой хаоса. Чем больше он анализировал структуры внутри этих помеченных блоков, тем больше убеждался: это не язык в привычном понимании этого слова.

Никакие известные лингвистические модели не подходили. Грамматика, если она и была, подчинялась совершенно чуждым законам. Не было очевидных корней, суффиксов, флексий. Попытки сопоставить глифы с какими-либо известными семантическими полями (действия, объекты, качества) проваливались. Текст оставался непроницаемой стеной.

И тогда, в один из редких моментов, когда его мозг, перегруженный деталями, вдруг переключился на более высокий уровень абстракции, Величко осенила новая, дерзкая мысль. А что, если он ищет не то? Что, если эти глифы – не знаки, обозначающие слова или даже звуки? Что, если они кодируют нечто гораздо более фундаментальное?

Он снова и снова рассматривал повторяющиеся элементы, теперь уже не только маркеры, но и другие короткие, устойчивые связки, которые начали вырисовываться из хаоса. Они были до странности элементарны по своей графической структуре, но комбинировались в непредсказуемые, сложные цепочки. Это было похоже не на письмо, а на… схему? Формулу? Но формулу чего?

Возможно, подумал он, эти знаки отражают не внешнюю реальность, а внутреннюю. Не мир вокруг, а мир внутри. Базовые операции сознания? Самые элементарные кирпичики, из которых строится мысль, – те самые "атомы мысли", о которых лишь туманно рассуждали философы и некоторые лингвисты? Структуры, универсальные не просто для человеческого языка, а для любого разума, способного воспринимать и обрабатывать информацию?

Концепция начала обретать форму в его сознании, пугающая и манящая одновременно. Не просто еще один мертвый язык, пусть даже самый древний. А сам праязык. Не Протоязык Человечества в привычном смысле поиска общего предка всех земных языков – нет, нечто гораздо более глубокое. Праязык самого сознания. Структура, лежащая в основе самой способности мыслить, воспринимать, существовать как разумное существо.

Это объясняло бы и уникальность, и кажущуюся хаотичность системы для стандартных методов анализа, ориентированных на семантику и фонологию обычных языков. Это был бы язык не о мире, а язык, формирующий мир в сознании.

Эта гипотеза была настолько масштабной, настолько выходящей за рамки всего, с чем он имел дело, что поначалу показалась ему бредом переутомленного разума. Но чем больше он размышлял, тем лучше она ложилась на те немногие факты, которые ему удалось нащупать в структуре глифов. И тем сильнее становилось странное, почти мистическое чувство, что он стоит на пороге чего-то невероятно важного. Открытия, которое могло бы перевернуть не только лингвистику, но и все представления о человеке и его месте во Вселенной.

Идея «Праязыка Сознания» завладела им полностью, отодвинув на задний план даже недавний сбой компьютера. Теперь это была не просто дешифровка – это был поиск первооснов бытия. Он чувствовал себя не просто лингвистом, а кем-то вроде физика-теоретика, пытающегося вывести уравнение всего сущего, только его вселенная была не пространством-временем, а глубинами разума.

3.

В тот самый момент, когда гипотеза о "Праязыке Сознания" разворачивалась в его голове во всей своей пугающей грандиозности, снова зазвонил телефон. Все тот же дребезжащий, ненавистный звук, ворвавшийся в плотную тишину кабинета, как булыжник в тихий пруд. Величко вздрогнул, мысль оборвалась, словно спугнутая птица. Он поморщился, с раздражением посмотрел на аппарат. Кто еще? Сычев? Маловероятно. Начальство? Тоже вряд ли в такое время.

Он нехотя снял трубку.

– Величко.

– Артемчик? Здравствуй, дорогой! Это тетя Валя из Воронежа! Ты меня помнишь? Мамина троюродная сестра! Галочка? Помнишь Галочку?

Голос был незнакомый, но оглушительно бодрый, напористый, фамильярный до слащавости. Величко напряг память. Тетя Валя… Воронеж… Галочка… Он смутно припомнил какую-то шумную женщину на чьей-то свадьбе или похоронах много-много лет назад, еще в детстве. Видел ее раза два в жизни, не больше.

– Э-э… здравствуйте, – промямлил он, совершенно не понимая, к чему этот звонок.

– Вот! Узнал! – обрадовалась тетя Валя так, словно он совершил подвиг. – А я твоему отцу звонила, телефончик твой взяла! Слушай, Артемчик, у нас такая новость! Мы тут с дядей Колей твоим (ты его, наверное, не помнишь, ну ничего, познакомитесь!) решили в столицу нашу съездить, город посмотреть! Мечтали давно! И вот – билеты взяли!

Ледяное предчувствие начало зарождаться где-то в глубине желудка Величко.

– Представляешь? Будем у вас уже… – она что-то там пошуршала в трубку, – …послезавтра! Да, точно, послезавтра утром! Приезжаем!

– Э… Поздравляю, – выдавил Величко, лихорадочно соображая, как вежливо завершить разговор и вернуться к своим глифам.

– Так вот, Артемчик, ты же не против будешь, если мы у тебя остановимся? А то гостиницы нынче – ой-ой-ой! Да и к чему нам чужие люди, когда родная кровь есть! Мы ж ненадолго совсем! Ну, может, недельки на две, пока все посмотрим, по музеям походим… Ты же не против, дорогой? Мы люди тихие, мешать не будем!

«Недельки на две». Эта фраза упала в сознание Величко с тяжестью чугунной гири. Две недели. В его двухкомнатной квартире-берлоге. Тетя Валя и неведомый «дядя Коля». Две недели чужого присутствия, разговоров, бытовых мелочей, нарушения его выверенного, почти монашеского распорядка. Две недели хаоса.

– Я… понимаете… у меня тут… не очень удобно, – попытался он возразить, но голос его звучал слабо и неубедительно.

– Ой, да брось ты! – беззаботно отмахнулась тетя Валя. – Не стесняйся! Мы не гордые, на диванчике поместимся! Все, Артемчик, не буду тебя отвлекать! Жди нас послезавтра! Целуем!

И прежде чем Величко успел придумать хоть какой-то аргумент, хоть какую-то ложь про срочный ремонт или заразную болезнь, в трубке раздались короткие гудки.

Он медленно опустил трубку на рычаг. В кабинете снова воцарилась тишина, но она была уже другой – не плотной и рабочей, а звенящей, наполненной гулким эхом тети Валиного энтузиазма. Он сидел неподвижно, глядя на мерцающий экран с рядами непонятных символов. Праязык Сознания… атомы мысли… универсальные когнитивные структуры…

И тут же – тетя Валя и дядя Коля из Воронежа. На две недели. На диванчике.

Абсурдность ситуации была почти физически ощутимой. Его упорядоченный, замкнутый на исследовании мир дал трещину, и в эту трещину готовился хлынуть поток совершенно чуждой, бытовой, нелепой реальности. Он почувствовал приступ легкой паники. Его кабинет, его квартира были не просто жильем – это было продолжение его рабочего пространства, его ментальной лаборатории. Вторжение посторонних, тем более таких… далеких и, судя по голосу, бесцеремонных родственников, было равносильно саботажу.

Предчувствие хаоса было почти осязаемым. Хаоса, который ворвется в его жизнь не по его воле, забирая время, силы, концентрацию. Так не вовремя. Невероятно не вовремя. Словно кто-то специально подгадал этот визит, чтобы выбить его из колеи именно сейчас, когда он подошел так близко к чему-то важному.

4.

Вернувшись поздно вечером домой, измученный перспективой разбирать архивные завалы и принимать незваных гостей, Величко мечтал лишь об одном – о нескольких часах тишины в своей квартире, где он мог бы хоть немного продвинуться с Протоглифами, пока мир не обрушился на него окончательно. Его соседи сверху, чета пожилых пенсионеров, Петровых, были воплощением тишины. За все годы, что он жил здесь, он слышал от них разве что редкое шарканье тапочек или приглушенный звук телевизора. Его квартира всегда была его крепостью, его акустическим убежищем.

Он заварил крепкий кофе, разложил распечатки глифов на кухонном столе – единственном относительно свободном пространстве – и попытался настроиться на работу. В голове еще крутилась навязчивая гипотеза о «Праязыке Сознания», и ему казалось, он вот-вот ухватит новую тонкую нить закономерности в одной из последовательностей…

В этот самый момент потолок над его головой взорвался оглушительным, визжащим ревом.

ВВВВВВВВЗЗЗЗЗЗЗЗЗ!

Звук был настолько внезапным и яростным, что Величко подскочил на стуле, едва не расплескав кофе. Перфоратор. Кто-то включил перфоратор прямо над его головой. Звук не просто резал уши – он проникал сквозь кости черепа, вибрировал в зубах, в грудной клетке. Казалось, весь дом дрожит от этой механической ярости.