Убийцы Фей

Он коснулся её плеча – мягко, по-семейному. Для Айлори – мерзко, как прикосновение змеи в блестящей чешуе. Брат ласково шипел ей на ухо, облизывая тёплый завиток:

– Мы спасём больше, чем погубим. Поверь мне… После Брачного Полёта мы попытаемся зачать ребёнка, как это делали наши предки. Другие не так сочетаемы, но тоже готовы стать родителями. Хочешь быть мамочкой, Лори? Настоящей? М? Лори… – влажный язык всё блуждал по чувствительной зоне фейлины: её ноги невольно подкашивались, но сильные руки не позволяли упасть, оглаживая талию и ягодицы.

– Пожалуйста, прекрати. Мы здесь не одни.

Авалион нехотя отпрянул и вытащил карманные часы, чертыхнувшись:

– Мне пора. Гость прибыл. Иди спать прямо сейчас, я позже присоединюсь.

Он ушёл вверх по лестнице, а Айлори осталась в подвале, не смея смотреть на собратьев – ей было стыдно и за себя, и за их слепую покорность.

Не выдержав, она почти беззвучно побежала следом, как в детстве, когда они с братиком играли в «хлопки»: один с завязанными глазами ищет другого по звуку. Только сейчас ослеп Авалион, но ответы искала именно Айлори. Игры с возрастом изменились, как и те, кто в них играл. Ей стало невыносимо грустно… и очень обидно.

Выбравшись наверх, Айлори прильнула к витражному проёму в восточном крыле, когда заметила фигуры снаружи. Сквозь мутное стекло увидела, как на территорию аббатства заехал крупный автомобиль.

Наружу вышел очень важный человек – министр Карстенбрук. В кабинете Дью она видела его фотографию и слышала, что обладатель пышных бакенбард вёл разгульную опасную жизнь, занимался незаконной охотой, но спонсировал королевскую гвардию в столице.

«Он хотел закрыть отдел Эйна… Значит, это правда. Авалион дружит с властями Аллисура».

Ленивой, но властной походкой Карстенбрук подошёл и быстро пожал руку Авалиону. Затем поправил своё кашемировое пальто, не забыв наигранно снять шляпу по просьбе Верховной. Айлори брезгливо поморщилась, заметив, как надменно ведёт себя гость; даже представила его наглый голос и хриплую усмешку. Она даже поначалу не заметила ещё одну фигуру – женскую.

– Это же…

В тени за мужчинами притаилась Карамилла. В красных губах тонкая сигаретка, а на шее массивное колье из цепей. И недовольство, проступающее сквозь вызывающий макияж.

Айлори в ужасе отступила, когда министр грубо схватил Карамиллу за грудь и приспустил тоненькую кофточку, напоследок шлёпнув фейлину по обнажённому месту. Но страшно стало тогда, когда Авалион проигнорировал откровенное надругательство. Даже не шелохнулся! Не заморозил наглеца! Даже не зачаровал его, чтобы мужлан рухнул на четвереньки и изобразил пса.

Не дыша, от беспомощности Айлори бросилась бежать и сама не поняла, как оказалась в Священном Зале.

Там, за закрытыми дверьми, она упала на колени перед Колыбелью и стала молиться Покровителям за грехи своего рода, за неприемлемые злодеяния коронованного брата, за все ужасы, что происходили в Новэлиме три года. Шептала и всхлипывала, ощущая в груди боль за всех, кто причастен к растлению волшебного рода. Пыльца… Тела… Брат торговал всем ценным, прикрывался благими намерениями и безоговорочно верил самому себе.

Кристалл, зависший над полом, стал медленно опускаться.

Айлори в ужасе открыла рот, смотря, как быстро мигает Колыбель и с каждым «сердцебиением» затухает. Поломанный фонарь, а не древнейший артефакт, не более!

– Как же… Нет! Прошу, не надо! – Айлори хотела схватиться за него и поднять выше, но не осмеливалась. – Кто-нибудь… Эй! Умоляю!..

И тогда фейлина схватила кристалл и прижала к себе, крепко обнимая. Она пыталась передать последние чары, оставшиеся у неё, но Колыбели слишком мало сочувствия одного дитя.

Больше часа Айлори шептала Покровителям слова прощения, лежала и поглаживала прохладные изгибы Колыбели, отгоняя сонливость. Хотела заменить одним голосом десяток других, но хитрость не удалась.

Глубокой ночью снаружи послышался чей-то крик: «Кто-нибудь! Пожалуйста! Помогите моей маме!»

Айлори избавилась от дрёмы и вскочила, оставив артефакт на полу. Она не заметила последнюю точку света, затерявшуюся в стеклянном полумраке.

Глава 13

В смутный час родные коридоры превращались в глотку зверя и пожирали всё хорошее, ч