Тропа Истины

Голос. Он звучал внутри черепа Аглаи.

«Этап 1092. Инкубация носителей. Стабильность… 97%». Рука ткнула лезвием-ногтем в колбу. Стекло не треснуло. Ноготь прошел сквозь него прямо к младенцу. Ребенок обхватил лезвие тонкими черными руками.

***

Аглая билась в конвульсиях, словно рыба, выброшенная на берег. Пена, розовая от крови, пузырилась на ее губах. Ногти впились в собственные щеки, оставляя кровавые дорожки. Колбы задрожали в такт. Стекло треснуло звездой, и сквозь трещины тут же просочилась желтоватая слизь, густая, как гной из вскрытого нарыва.

– Держи! – Рамис прижал обсидиановый камень ко ее лбу. Камень вспыхнул ярко-красным. Свет освещал ее лицо, выхватывая из темноты кровь, стекающую из носа. – Крепче!

Ойхо впился в нее, чувствуя, как хрустят ребра под его руками. Хрупкие, как птичьи косточки. Глаза девочки закатились. Чернота исчезла.

– Что они с ней сделали?! – его голос сорвался на крик.

Конвульсии ослабли. Аглая лежала, как тряпичная кукла. Дышала редко, с булькающим хрипом. Волосы на затылке охотника встали дыбом. Видение девочки было похоже на запретные ритуалы шаманов, когда те вызывали духов предков.

Рамис не отвечал. Его лицо в отсветах камня казалось мертвым – кожа просвечивала, обнажая череп под ней.

– Фабрика, – прошептал он, и слово повисло в воздухе, тяжелое, как проклятие. – Там… разбирают детей. Как туши на охоте. Собирают заново.

Лиас засмеялся. Звук был похож на треск ломающихся костей.

– Видишь, охотник? – его шепот облизывал сознание. – Вон они… в колбах… куски моей Сари… Может, и твоей дочки…

Ойхо замер. Ярость смешалась с ледяным ужасом. Он посмотрел на трещину в колбе, где черная тень прильнула к стеклу, приняв форму искаженного детского лица. Нечеловечески длинные пальцы тут же стукнули по стеклу. Бум. Удар повторился. Теперь во всех колбах сразу. Нос защекотал тонкий аромат миндаля и жженых волос.

Вдруг трещины на колбах затянулись, будто раны на живой плоти. Жидкость внутри загустела, превратившись в мутный гель.

– Они закупорились… – прошептал Рамис. – Но это как дамба перед паводком.

Он поднялся, его тень извивалась на стене сама по себе.

– Время кончается. Она разбудила их.

Аглая застонала. Ее рука дернулась – и вцепилась Ойхо в запястье. Хватка мертвеца. Губы шевельнулись:

– …там… я была… их куклой…

БУМ. Стекло заплакало черными слезами.

***

Ойхо вынес Аглаю на руках в коридор, и первое, что он заметил – осколки. Они лежали на полу, как чешуя сброшенной змеи. Острые, мокрые, с каплями той самой мутной жидкости, что плескалась в колбах. Но теперь она шевелилась. Тонкие, почти невидимые нити тянулись от осколков к стенам, будто паразиты, ищущие новую плоть.

Охотник осторожно передал девочку Рамису. А сам прошел немного вперед, проверяя безопасность пути.

– Смотри, – Ойхо пнул один из осколков. Тот перевернулся, обнажив нижнюю сторону – покрытую черными прожилками, как плесень в сырой пещере.

Рамис не ответил. Он прижал Аглаю к стене, достал из складок плаща пузырек с темно-зеленой жидкостью.

– Пей, – приказал он, вливая ей в рот эликсир морглисса.

Девочка закашлялась. Жидкость была густой и горькой, как испорченный кисель, и пахла застоявшейся болотной водой.

– Что ты ей дал? – Ойхо сжал кулак.

– То, что заставит ее ноги бежать, даже если разум не проснется, – Рамис сунул пузырек обратно в плащ. – Черная вода мертвого озера.

Аглая вздохнула. Резко распахнула глаза. Ее зрачки сузились в точки, тело напряглось, как у зверя, учуявшего опасность.

– Надо идти дальше, – Рамис кивнул в сторону темного проема коридора, – у меня плохое предчувствие.

***

Коридор. Он уходил в темноту, длинный, как кишка великана. Пол был покрыт странной слизью. Она пульсировала под ногами, когда они ступали, оставляя следы, которые тут же затягивались. Свет шел сверху, от длинных полос, вшитых в потолок, как бледные жилы. Они мерцали, словно задыхались, иногда гасли на мгновенье, оставляя их в полной тьме.

Ойхо шел первым. Его протез скрипел. Сидел криво. Мешал. Рог, врезавшийся в культю, теперь будто давил на что-то внутри. Кожа вокруг покраснела, натянулась, как пергамент над огнем. Ойхо чувствовал – что-то росло. Но не говорил. Рамису он не доверял.

За спиной Лиас шагал слишком тихо. Его дыхание было ровным, но глаза бегали, как у зверя в клетке.

– Слышишь? – прошептал он вдруг.

Ойхо обернулся.

– Что?

– Они шепчут, – Лиас улыбнулся. Улыбка была слишком широкой. – Говорят… что скоро мы все будем дома.

Рамис резко остановился.

– Тише.

Тишина.

И тогда – скрежет. Скрип тысячи ножей по стеклу. Он шел со всех сторон – сверху, снизу, из стен.

Аглая вздрогнула. Ее пальцы впились в руку Ойхо.

– Бежим, – прошипел Рамис.

***

Они ворвались в зал, даже не поняв, где кончается коридор. Тьма. Ойхо едва видел собственные руки – только бледные отблески на костяных пластинах протеза, да голубоватое мерцание пола под ногами. Воздух был густым, липким, пропитанным тем же запахом жженого миндаля и гниющего мяса, что в помещении с колбами.

Ойхо инстинктивно оттянул Аглаю за спину.

Рамис ударил по свертку со световыми камнями, чтобы выхватить чуть больше обзора. Его тень осталась стоять в проходе, большая, живая. Пол под ногами оказался странно упругим – не камень, не металл, а что-то промежуточное, покрытое тонкой пленкой липкой влаги. При каждом шаге из него выделялись пузырьки газа с тухлым серным послевкусием. Свет, тусклый и больной, исходил снизу. Голубоватые блики играли на голенях, оставляя лица в тени.

Эхо. Их шаги возвращались к ним. Будто кто-то шел рядом. Невидимый. Готовый наброситься.

Ойхо сделал несколько глубоких вдохов, входя в транс Ардари. Зрение стало четче. Размеры помещения поражали масштабом, потолка не было видно. Стены, если они вообще существовали, растворялись в черноте, оставляя только ощущение бесконечного пространства, давящего на виски.

– Они здесь, – шепот Аглаи прозвучал слишком громко.

Они просочились из тьмы, как чернила в воде. Их контуры дрожали, будто сама пустота не могла удержать такую мерзость. Первая не появилась из тени – она составилась из нее. Черные полосы в воздухе сплелись в нечто, напоминающее человека, если бы того вытянули на дыбе и оставили так на годы. Ее кожа, бледная и полупрозрачная, как у глубоководных рыб, обтягивала слишком длинные конечности. Где-то в глубине тканей пульсировали синеватые прожилки, словно вместо крови по ним текла заряженная жидкость. Там, где должны быть глазницы – гладкая, мокрая кожа. Рот растянулся от одного виска до другого, обнажая иглы, тонкие, как рыбьи кости, усеянные микроскопическими крючками.

– За спиной! – рявкнул Рамис.

Ойхо рванулся в сторону. Тварь пронеслась мимо, оставив в воздухе шлейф сладковато-гнилого запаха.  Она скользила, как будто кости в ее ногах были соединены не суставами, а гибкими тросами. Охотник едва успел увернуться.

– Бей по суставам! – крикнул Рамис.

Ойхо не думал. Транс Ардари уже вел его. Скиннер взревел, рассекая воздух. Лезвие впилось в тварь – но вместо крови хлынули черные нити, как у паука, выпускающего кокон. Они обвили его руку, жгли кожу, впивались в поры.

Существо завизжало. Звук был похож на скрежет ножа по гладкому камню.

Ойхо вырвался, чувствуя, как нити отрываются от его кожи, оставляя кровавые полосы.

Вторая выросла из пола. Сначала просто клубок черных нитей, который затем распустился в существо с конечностями, ломающимися в слишком многих местах. Ее узкие вытянутые ступни, с загнутыми серповидными когтями, оставляли на липком полу уже знакомые следы.

Пальцы Рамиса скользнули по странному стержню. Предмету, слишком правильному для этого мира, с поверхностью, напоминающей застывшую ртуть. Когда он сжал его, по металлу пробежали синие молнии.

Рамис ударил. Стержень пронзил тварь, и та взорвалась черной жижей. Но вместо того, чтобы умереть – разделилась.

Теперь их было две.

– Грисс!

Ойхо отпрыгнул, чувствуя, как протез на его руке трещит. Боль. С культей явно что-то происходило, протез сидел криво и хлипко. Но сейчас не было времени думать об этом.

Третье порождение выскользнуло из тьмы. Оно не бежало. Оно скользило, будто вместо костей у него были гибкие троссы.

Ойхо взмахнул скиннером. Лезвие рассекло воздух – и вонзилось в шею твари. Хлюп. Голова отлетела, но тело не упало. Оно продолжало двигаться. Слепое. Яростное.

– Они не умирают! – прошипел он.

Рамис не отвечал. Его стержень пульсировал, выжигая тьму вокруг.

– Бей сильнее!

Ойхо взревел. Боевой транс бушевал в его крови. Следующий удар разрубил монстра пополам.

Но он срастался. Черные нити стягивали плоть, как иглы зашивают рану.

– Они… восстанавливаются… – в голосе Ойхо была растерянность.

Рамис внезапно ухмыльнулся.

– Значит, будем рвать быстрее.

И тогда тьма ответила. Из стен, из пола, из самого воздуха полезли новые твари. Десятки. Сотни. Их шепот заполнил зал.

– Бежим! – крикнул Рамис.

Но бежать было некуда. Тьма смыкалась.

***

Лиас не сражался. Наблюдал, как хищник перед прыжком. Когда Ойхо отвлекся, отражая атаку очередных тварей, старик-юноша повернулся к Аглае. Переместился плавно, тихо. Пальцы впились в волосы Аглаи и дернули. Резко. Жестоко.

– Ну куда ты, Сари? – его голос был сладким, как испорченный мед.

Девочка вскрикнула. Острая, жгучая боль разлилась по коже головы. Она потянулась руками к его запястьям, царапая, но Лиас лишь рассмеялся.

– Ой, кусается!

Удар. Ладонь шлепнула по ее щеке с мокрым хлопком. В ушах зазвенело, мир поплыл. Перед глазами вспыхнули белые искры, а слюна брызнула на подбородок.

– Тссс, не плачь… – он притянул ее за волосы, прижимая к себе, как невесту. – Мы же только начинаем.

Его нож блеснул. Не костяной, а металлический, узкий, с зубчиками у острия.

Аглая дернулась, пытаясь вырваться, но Лиас пнул ее в колено. Сустав хрустнул, боль ударила в мозг волной тошноты. Она рухнула на пол, а он наступил на ее руку, медленно, почти ласково.

– Видишь, как просто? – он наклонился, вдохнул запах ее страха. – Ты даже не понимаешь, какая ты… особенная.

Нож опустился к ее горлу. Провел по коже, оставляя холодную полосу.

– Давай посмотрим, что внутри.

И тогда пришла тварь. Тень оторвалась от пола, как мокрая простыня. Длинные пальцы обхватили Лиаса сзади, впились в его живот.

Хлюп. Коготь вошел в плоть, как в масло.

Лиас ахнул. Будто не поверил. Он отпустил Аглаю, попытался обернуться, но тварь рванула коготь вверх. Кишки вывалились теплым, пульсирующим клубком.

– А-а… – его голос сорвался на визг.

Существо не останавливалось. Оно впилось в него, как любовник – одна рука обхватила грудь, другая полезла в рану, ковыряясь внутри.

– П-помоги… – Лиас протянул руку к Аглае.

Но тварь уже откусила ему кусок щеки. Жевание. Громкое, мокрое.

Кровь хлестала из рта Лиаса, смешиваясь со слюной. Его глаза метались. Тварь засунула пальцы ему в живот, вытаскивая что-то розовое и дрожащее.

– Селезенка? – прошептала Аглая.

Монстр запихал орган себе в пасть. Чавк. Лиас еще жил. Его пальцы ковыряли пол, пытаясь отползти. Кишки тянулись за ним, как свадебный шлейф.

Тварь наклонилась, отрывая ему руку. Хруст.

– Нет… нет… – он закашлялся кровью.

Но она уже вгрызалась в его шею. Аглая видела, как его зрачки расширяются. Как он еще пытается говорить. Как его горло разрывается под зубами твари.

И только когда она оторвала ему голову, как сорванный цветок, все закончилось.

***

Скрежет сражения разорвал крик Аглаи. Нечеловеческий, животный, будто рвали старую кожу живьем

Твари замерли. Их изуродованные головы повернулись синхронно, будто по невидимой команде. На миг в зале воцарилась мертвая тишина.

Потом – шелест. Как сухие листья под ветром. Как змеи, скользящие по пеплу. Они растворились. Не убежали. Не исчезли. Слились с тьмой, будто никогда и не существовали.

Остались только они – напуганная девочка, тяжело дышащий Ойхо, бледный Рамис… И то, что осталось от Лиаса.

Рамис опустился на колени рядом с телом. Его пальцы, длинные и костлявые, вонзились в разорванный живот Лиаса с хлюпающим звуком.

– Что ты делаешь?! – Ойхо сжал скиннер, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Отшельник не ответил. Он копалась в кишках, как мясник, ищущий потерянный нож в туше. Кровь струилась по его руке, черная и густая. Наконец, он выдернул руку. В пальцах что-то блеснуло.

Осколок. Маленький, не больше фаланги пальца, но непомерно тяжелый. Внутри его граней шевелились тени – то складываясь в глаз, то в руку, то в открытый рот, будто что-то пыталось вырваться наружу.

– Твой выбор? – голос Рамиса звучал глухо, словно доносился из-за толстого стекла.

Ойхо посмотрел на Аглаю.

Девочка дрожала. Ее пальцы впились в его рукав, белея в суставах от напряжения. В глазах – ужас. Но не только. Узнавание. Будто она видела этот осколок раньше. Будто знала, что это такое.

Ойхо сжал зубы.

– Я защищу ее. Даже от себя.

Когда они вышли на поверхность, ветер ударил им в лицо – горячий, сухой, пахнущий пылью и далекими дождями. Солнце слепило.

Но тьма не отпустила их. Она вышла вместе с ними. Притаилась в складках одежды, в тенях под глазами, в тихом звоне, что доносился от осколка, завернутого в тряпье.

Аглая шла, не оглядываясь. Но ее губы тихо шептали слова на языке, которого Ойхо не знал. Языке, от которого культя под протезом ныла тупой, тлеющей болью.

Впереди лежали пустоши Маарга.

Глава 7

Глава 7. Пустоши Маарга

Ойхо остановился на краю обрыва, сжав костяные пластины протеза до хруста. Внизу расстилались Пустоши Маарга. Не земля – шкура мертвого великана, покрытая струпьями высохших болот и гнойниками соленых озер.

– Вот и граница, – пробормотал он сквозь скрежет ветра.

Аглая молчала. Ее пальцы впились в рваный подол плаща – не от страха, а будто ловили ритм этого места. Она чувствовала. Ойхо видел, как зрачки девочки расширяются, вбирая серый свет, как ноздри вздрагивают от запаха тления.

– Держись ближе, – он бросил взгляд через плечо, на еще зеленеющие холмы за спиной. Последний островок чего-то, что когда-то звалось нормальностью. – Здесь воздух жжет легкие. Вода – травит. Даже тени… – Он не договорил.

Аглая кивнула, поправила перевязь на колене (синяк от захвата Лиаса уже желтел, но хромота оставалась). Они спустились.

Камень здесь не был камнем. Ойхо пнул булыжник – тот рассыпался в ржавую пыль, обнажив стальные ребра. Остовы древних металлических конструкций торчали из земли, как кости провалившихся сквозь землю чудовищ.

– Что это было? – Аглая присела, трогая пальцами зубчатый обломок.

– Осколок войны, – Ойхо нахмурился. – Древние против своих творений. В итоге… – Он махнул рукой в сторону пустошей. – Получилось это.

Девочка провела ладонью по металлу – и резко отдёрнула руку.

– Он… теплый.

Ойхо стиснул зубы. Так и есть. Руины Маарга не были мертвы. Они переваривали прошлое, медленно превращая его в нечто третье.

Ветер донёс запах – сладковатый, как гниющие фрукты.

– Туман, – Ойхо схватил Аглаю за плечо, оттащил от трещины в земле. Оттуда выползала мутная дымка, оседая на камнях жёлтыми каплями. – Яд. Не дыши, пока не пройдём.

Аглая зажмурилась, задержала дыхание. Они зашагали быстрее, обходя зыбучие пятна почвы, где земля дышала пузырями.

Небо здесь было нездоровым. Перламутрово-блеклым, как плёнка на глазах умирающего. Солнце висело мутным пятном, не давая тепла, только наблюдая.

– Смотри, – Аглая указала на странные фигуры вдали. Каменные столбы, слишком правильные, чтобы быть творением природы.

– Остатки города, – Ойхо щурился. – Вернее, того, что от него осталось после…

– После чего?

– После того, как творения решили, что человек – это ошибка, которую нужно исправить.

Он не стал добавлять, что исправление выглядело как расплавленные кварталы и реки из плоти.

– Откуда ты все это знаешь? – в глазах Аглаи вспыхнуло и погасло любопытство.

– От шаманов, в основном. – Ойхо отвернулся. – Идем.

Жизнь здесь была неправильной. Тварь промелькнула у них под ногами. Нечто между крысой и скорпионом, с прозрачной кожей, сквозь которую пульсировали чёрные жилы.

– Не трогай, – Ойхо отшвырнул её скиннером. Существо лопнуло, как гнойник, забрызгав землю маслянистой слизью.

– Они везде, – прошептала Аглая, глядя, как из трещин выползают новые.

– Да. И это ещё мелочь.

Ойхо достал кожаный бурдюк, сделал глоток – вода уже отдавала песком. На три дня. Если экономно.

– Правила простые, – он повернулся к Аглае. – Ничего не ешь, что найдёшь здесь. Даже если выглядит съедобным. Воду – только из наших запасов. Если увидишь что-то… слишком ровное, слишком блестящее – не подходи. Это ловушка.

– А если…

– Если услышишь шёпот – заткни уши и беги. Если увидишь свет в руинах – беги в другую сторону. Если…

Он замолчал. «Если твои видения вернутся… Я не знаю, как помочь» – промелькнуло в голове, но он не произнес это вслух.

Аглая смотрела на него, и в её глазах читалось странное спокойствие. Как будто она уже видела хуже.

Маарг был не местом. Он был зеркалом. Ойхо шёл, чувствуя, как пустоши втягивают его, как губка впитывает кровь. Здесь не было прошлого или будущего – только бесконечное сейчас, растянутое в больном времени. «Когда-то здесь кипела война», – думал он, глядя на оплавленные башни. Теперь война внутри. В культе заныла знакомая боль.

Аглая вдруг остановилась.

– Ойхо?

– Что?

– Мы… должны были сюда прийти?

Он обернулся. Девочка стояла, вцепившись в подол его плаща, но её глаза были прикованы к горизонту – туда, где в ядовитом мареве мерцали слишком ровные углы чего-то, что могло быть городом… Или тем, что притворялось городом.

Ойхо глубоко вдохнул.

– Нет. Но теперь пути назад нет.

Они шагнули вперёд, и Пустоши Маарга вздохнули им навстречу.

***

Ойхо пнул высохший куст ногой – тот рассыпался в труху с хрустом старых костей.

– Здесь. – сказал он, сбрасывая походную сумку.

Они разбили лагерь у подножия каменного выступа, напоминающего гигантский позвонок. Ойхо скинул рюкзак, ощупал культю – боль притупилась, но протез сидел криво, будто кость под ним изменила форму.

– Дрова, – бросил он, роясь в сумке.

Аглая кивнула, исчезла между камнями.

Костер не загорался. Ойхо скрипел зубами, высекая искры из огнива. Мокрый мох только дымил, издавая запах горелых волос. Он швырнул камень, поплевал на угли – бесполезно.

– Вот. – голос девочки внезапно возник за спиной.

Аглая появилась бесшумно, протягивая охапку странных сизых грибов.

– Это что? – Ойхо с подозрением уставился на неприглядную ношу.

– Горит хорошо.

Ойхо фыркнул, но подбросил грибы в костер. Они вспыхнули синим пламенем. Ярким, как настойка шамана, и вонючим, как гниющая печень. Дым потянулся к небу густыми кольцами, окрашивая воздух в ядовито-лазурный.

– Грисс! – Ойхо отпрянул, зажмурившись.

Когда дым рассеялся, он увидел Аглаю. Вся синюю.

Грибная пыль покрыла ее руки до локтей, как перчатки. Она не заметила, как почесала нос – теперь он сиял, как перезрелая слива.

Ойхо замер. Потом рассмеялся.

– Поздравляю. Теперь ты официально часть Маарга.

Аглая уставилась на ладони, перевернула их.

– Оно… не смывается?

– Воды осталось на три глотка. Выбирай – умыться или пить.

Она нахмурилась (синие брови сдвинулись забавно), потом вдруг встала и потянула его за рукав:

– Там вода.

Она нашла источник. В пятидесяти шагах, за грудой камней, из расщелины сочился ручей. Мутный, с радужной пленкой на поверхности.

– Как… – Ойхо облизнул пересохшие губы.

– Не знаю. Услышала…

Она опустила синие руки в воду. Пленка разошлась, обнажив прозрачную струю.

– Пить нельзя, – сказал Ойхо автоматически.

– Но умыться можно?

Девочка плеснула ему в лицо. Холодная, как слеза мертвеца.

Ойхо выругался, но умылся. Аглая терла руки, но синий лишь побледнел, превратившись в призрачные разводы, как татуировки.

– Теперь мы с тобой одной стаи, – пробормотал он, разглядывая свои синеватые пальцы.

Аглая вдруг улыбнулась – впервые за дни.

– Тебе идет.

***

Ойхо наблюдал. Пока Аглая спала, свернувшись у потухающего синего огня, он разбирал факты. Она нашла воду. Точнее, чем охотник с тридцатилетним стажем. Грибы горели слишком хорошо. Как будто она знала их свойства. Синий пигмент не смывался полностью. Как краска для маркировки.

Он вспомнил лаборатории, колбы, слова Лиаса: «Они разбирают детей. Собирают заново».

Аглая почесала во сне нос. Синее пятно светилось в темноте, как маячок.

«Что с тобой не так, девочка? И как долго это будет молчать?»

Ветер шевелил пепел костра, рисуя на земле спирали.

Ойхо добавил дров. Пламя снова стало синим.

***

Плато напоминало спину дохлого дракона – ребристые скальные выступы, покрытые чешуйчатым лишайником цвета запекшейся крови. Ойхо остановился на краю, сжимая скиннер. Внизу, в котловине, клубился мерцающий туман. В нем медленно вращались камни – не падали, не опускались, будто подвешенные на невидимых нитях.

– Видишь? – Аглая указала на аномалию. Ее синие пальцы выделялись на фоне серого неба, как сажа на пергаменте.

– Вижу. Идем обход…

Шорох. Щелчок.

Ойхо рванул Аглаю за собой, прикрывая телом.

– Спокойно, старина, – раздался хриплый голос. – Стреляем только по тому, что шевелится. Пока ты не шевелишься.

Из-за скалы вышли трое. Охотники.

Первый – широкоплечий детина с топором за спиной. Лицо, как вареная говядина, красное, блестящее, с сеткой лопнувших капилляров. Второй – жилистый, с перекошенным носом и глазами-щелочками.

Но главная была она. Шаман. Эрга. Женщина в плаще из сшитых птичьих клювов. Лицо – паутина ритуальных шрамов. Две черные бусины внимательных глаз. Ойхо видел ее прежде, на встрече шаманов в землях рыболовов Оригов. Он тогда сопровождал шамана рода Ардари – Арида. Эргу не любили за жадность и высокомерие. И за игры с наследием древних.

– Ну и парочка, – детина фыркнул, разглядывая их синие руки. – Вы в красильню упали?

Ойхо не ответил. Его взгляд скользнул по их оружию. У первого запрещенное артефактное оружие древних – металлический стержень порождающий огонь. Аарг рассказывал о таком. У второго – арбалет со стрелами, пропитанными чем-то желтым. У Эрги… ничего. Только мешочек с костями у пояса. Хуже всего.

– Вы кто? – Ойхо прикрыл Аглаю плечом.

– Собиратели, – первый плюнул. – Ищем блестяшки. Ты же знаешь, какие.

Он знал. Артефакты. Осколки технологий Древних.

Эрга молчала. Ее ноздри дрожали, будто ловили запах. Они учуяли Аглаю.

Охотники еще переглядывались с Ойхо, но Эрга уже подошла к Аглае.

– Девочка, – ее голос скрипел, как несмазанная дверь. – Ты… интересная.

Аглая не отступала. Но Ойхо видел, как дрожат ее синие пальцы.

Эрга вдруг резко вдохнула над ее головой, как собака по следу.

– Чистая Форма, – прошипела она на своем языке. Потом перевела: – Ты пахнешь… звездами, девочка.

Ойхо вставил себя между ними.

– Нам пора.

Эрга засмеялась. Звук напоминал треск ломающихся ребер.

– Ищешь Наследие? – она намеренно говорила загадками, глядя на Ойхо, но адресуя слова Аглае. – Оно ищет тебя.

Сопровождающие охотники напряглись. Первый положил руку на топор.

Метка. Они поняли, что она ценна.

– Мы идем, – Ойхо схватил Аглаю за запястье.

Они уходили. Но чувствовали взгляды в спину.

– Старина! – крикнул разговорчивый первый. – Пустоши кусаются. Если передумаешь – мы у Рваного Озера.

Ойхо не обернулся.

Только когда они спустились в ущелье, Аглая выдохнула:

– Что она имела в виду?

– Ничего.

– Но…

– Ничего, – он сжал ее руку сильнее. – Они метят добычу. Ты теперь их добыча.

Аглая посмотрела на свои синие пальцы.

– Почему я?

Ойхо не ответил. Вместо этого резко свернул с тропы, в глухие скалы.

«Потому что ты пахнешь звездами. Потому что ты не такая, как все. Потому что…» промелькнуло в его голове. Но лицо осталось беспристрастным.

***

Ветер, острый как зубья ржавой пилы, выскребал последние силы. Серый песок, смешанный со льдом, хрустел под ногами, словно кости древних великанов. Ойхо шагал впереди, прикрывая Аглаю от шквальных порывов. Его левая рука сжимала скиннер, лезвие которого поблёскивало в тусклом свете заката, отражая перламутровую пленку неба. Культя тянула и ныла. «Проверить бы привале…», – мелькнуло в голове, но привал все откладывался.