Девушка, которая не умеет петь

Короткий разговор Дактеана и Марона показался Агате напряженным, и хотя служанка и не слышала ни слова, оставаясь вместе с Лизой и Анной под присмотром Лоттона, лица собеседников говорили о многом.

Вскоре Дактеан ушёл, и Лоттон удалился вслед за ним. Агата почувствовала сказочное облегчение, расставшись с неприятными контрабандистами. Советник короля, впрочем, тоже не слишком любезный, сопроводил пленниц в замок в присутствии двух стражников.

С виду колоссальной красоты замок короля Нортона казался весьма мрачным, и у гостя, оказавшегося внутри него, это впечатление едва ли поменялось бы. Внушительное, отчасти строгое, но тем не менее роскошное убранство королевского замка было неброским, однако обладало той изящной простотой, которая давала возможность беспрепятственно заметить, каким прекрасным было это место.

Серый камень стен, тонкие колонны, сводчатые потолки – первое, что бросилось в глаза Агате.

Детали мелькали одна за другой: высокие окна и цветистый витраж, сверкающие мечи и древние щиты на стенах нижних этажей, на верхних – в основном гобелены в резных рамах и начищенные доспехи древних рыцарей севера. И там, и там – тяжелые круги люстр на цепях под потолком, колыхающееся пламя свечей в украшенных серебром настенных подсвечниках…

Во всём, что видела Агата, чувствовался родной нрав северного края, воспоминания о котором покоились в её сердце столько лет. Вслед за советником короля пленницы поднимались по каменным лестницам, проходили через сквозные коридоры, темные, освещенные едва теплящимися свечами, и мимо огромных дубовых дверей, таких крепких, что, казалось, открыть их может только кто-то очень сильный.

Людей в замке было не так много, но Агате казалось, что народу уйма: взгляду девушки попадались то высокопоставленные лорды, то прекрасные леди, то придворные, то слуги, то стражники, то чашники, то стряпчие, то ключники.

Комната, куда их привели, была довольно просторной, но мебели здесь было мало: кровать с резными столбиками и тяжелым балдахином из тёмного шёлка, два обитых тканью стула у камина с витым фасадом, огромная медвежья шкура на полу. У высокого окна – низкий комод с кувшином из синей керамики и круглой чашей из бука.

Мужчина впустил пленниц в комнату и велел ожидать. Все три девушки встали рядом друг с другом – Агата, рядом с ней Анна, потом уже Лиза.

Тяжёлая оконная штора была подхвачена сплетеньем темно-серых канатов и убрана к стене, поэтому Агата, стоящая у окна, могла свободно видеть мерцающие в темной небесной дали звёзды и кромку леса на утёсе у морского берега.

Кажется, море не так далеко отсюда.

«Я взгляну на него хотя бы ещё разок», – с любовью подумала Агата, представляя иссиня-зелёную гладь морской воды. Она помнила, что море бывало разным, но оставалось всегда одним и тем же. Вечным. Во время штиля его вода была гладкой и упругой, такой, что если уплыть подальше от берега, через толщу воды можно было рассмотреть часть таинственной морской глубины. А в шторм оно становилось страшным – с опасным буйством громадных волн, разбивающихся о скалы, мечущим мириады колючих брызг и ужасающе ревущим. Нынче море было беспокойным, но ещё не пугало. Одна за другой волны перекатывались блестящими валунами, шмякали об острые камни под утёсом, затем плавно расходились в стороны.

Агата любила море. Оно было потрясающим, всегда манило её и теменью, сокрытой под глянцевыми волнами, и нежными, как пух, пенистыми барашками, да и всем тем, чем море было. Девушка ещё раз взглянула в сторону леса, темнеющего на утёсе, и сердце её сжалось от умиления. Она дома. Об этом она и не смела мечтать.

Услышав страшное завывание ветра где-то этажами выше, Агата вздрогнула и, повернув голову, пронаблюдала, как Марон, не посчитав нужным позвать слуг, пыхтя закладывает в камин короткие поленья. Впрочем, с розжигом огня у лорда и без слуг получилось управиться довольно быстро, так что уже через несколько минут комната, помимо свечных огарков в маленьких подсвечниках, освещалась ещё и светом пламени, танцующего в камине.

Вскоре Агаты коснулась первая крупица тепла, тронула её изможденное тело под сырым холщовым платьем. Вот бы подойти чуть-чуть поближе и отогреться…

Послышались шаги и громкие голоса, все присутствующие в комнате разом повернулись к двери, что, скрипнув, приоткрылась. В помещение вошла невысокая служанка. Кудри её каштановых волос торчали из-под белого чепчика, а карие глаза, торопливо бегающие любопытным взглядом по лицам присутствующих, горели некоторой наивностью. Девушка, как и другие слуги королевского замка, была одета в серое платье и белый передник, она сделала аккуратный реверанс и тут же кинулась к камину, принимая у Марона обязанность ухода за огнём.

Советник короля, кинув быстрый и весьма недовольный взгляд на пленниц, с усердием отряхнул ладони от частиц древесной коры и сажи. По его оклику все как один благоговейно замерли с некоторым трепетом и страхом.

Дверь комнаты снова распахнулась. Теперь в помещение вошёл не кто иной, как благословенный наследник королевской крови, избранный по роду регент последних северных земель и нынешней правитель великого Нортона – король Ренери.

Агата восхищенно распахнула глаза, и сердце её ошеломленно замерло в груди.

Кто бы мог подумать…

Он был невероятно хорош собой. У Агаты в один миг перехватило дыхание. Значит, слухи не врали, а россказни в тавернах были совсем не россказнями, а правдой. И теперь Агата видела это своими глазами.

Король Ренери был по-настоящему красив. Ростом чуть выше среднего, утонченный, стройный. Довольно густые, но не слишком короткие светлые волосы обрамляли его узкое, бледное лицо.

Одежды Ренери сияли торжеством и роскошью, достойной короля: это был камзол из темной ткани, украшенный жемчугом, лёгкие бриджи и сапоги из плотной кожи с дивными резными пряжками.

И даже то, что сейчас король Ренери пребывал в страшном гневе, нисколько не омрачало его великолепия.

– У Дактеана совсем крыша поехала? Я же велел привезти мне сестру Сиэлька. – Каблуки королевских сапог застучали по тяжелому камню пола. Ренери остановился в середине комнаты и сверкнул глазами в сторону Марона. – На что я ему даю золото? Чтобы он разбрасывался им как попало? Или он забыл, что идёт война, а деньги в казне сами собой не появляются?

– Дактеан заверил меня, что и теперешняя его добыча будет нам очень полезна, – сказал Марон. – Впрочем, я ему уже высказал всё, что думаю по этому поводу.

Теперь каблуки звонко застучали частым стаккато. Ренери, едва ли обратив внимание на слова советника, судорожно размышлял о происходящем.

– Да он просто не смог сделать того, что я ему приказал, и решил меня надуть, подсунув кота в мешке, – разъяренно пробормотал король. – Сволочь. Пусть только появится здесь. Снесу ему голову и насажу её на самую длинную пику у Рубиновой скалы, пусть так и знает… Боже, ну и смрад…

Недовольно поморщившись, Ренери прикрыл ладонью нижнюю часть лица. Он посмотрел в сторону несчастных девушек, сжавшихся в комочек от одного только взгляда ясно-зелёных глаз молодого короля.

Неприятный лязг, с которым о каменный пол ударился металлический совочек, последние несколько минут не выпускаемый из рук служанкой, заставил многих вздрогнуть. Девушка быстро поняла, что привлекла к себе слишком много внимания, и испуганно замерла, вытянувшись по струнке. Агата прекрасно разделяла чувства несчастной. Когда страсти бушуют, нужно изо всех сил постараться стать невидимой, и может быть, тогда буря минует.

– Рене, – вкрадчиво произнес Марон таким спокойным тоном, будто бы даже и не замечал напряжения, искрившего в стенах комнаты. – Дактеан довольно усердно убеждал меня, что часть выданного нами золота у него на руках, и что он обязательно до конца исполнит то, чего ты от него требовал. Он просит только одного – дать ему больше времени.

Ренери фыркнул.

– Исполнит он, как же. В следующий раз он подсунет мне сундук мышей из замка Осткарда и скажет, что и они мне на что-то сгодятся. Пусть лучше на оставшиеся деньги купит себе ещё одну голову, а лучше сразу две. Может быть, хоть это заставит его не принимать поспешных решений без моего на то благоволения.

Агата подумала, что даже в раздраженном взмахе руки короля виднелась небывалая грация. Ренери прошёл мимо камина и остановился напротив трёх девушек, по-прежнему стоявших рядком и переминавшихся с ноги на ногу. Судя по выражению лиц Лизы и Анны, они были впечатлены красотой короля не меньше Агаты. Чуть нахмурившись, юноша заскользил по лицам своих пленниц придирчивым взглядом. Он посмотрел на перекошенное от усталости и страха лицо Лизы, удержал внимание на миловидной Анне, выглядевшей прекрасно даже несмотря на то, что её светлые волосы были всклокочены, а хорошенькое личико было измазано в грязи, затем посмотрел на Агату и тут же, презрительно скривив губы, уставился на служанку уже с немалым удивлением.

– А это ещё кто?

– Служанка воспитанниц леди Осткард.

Марон быстро посмотрел на Агату. В глазах его что-то блеснуло. Служанка не ошиблась, это было хорошо ей знакомое презрение.

– Ах, этот идиот ещё и служанку их прикупил? – Гнев зашелестел в голосе короля с новой силой. – А может быть, он ещё сундук с их тряпками притащил, нет?

– Он сказал, что она может знать ценную информацию, – Марон едва заметно пожал плечами. – Не думаю, что он отдал за неё много денег.

Закатив глаза, Ренери отвернулся и устало потер пальцем висок.

«Просто нет слов, – уныло подумал он. – Только так можно охарактеризовать этот вечер. А, нет, можно ещё так: сплошные идиоты и их идиотизмы».

– Тьфу ты. – Король кинул взгляд на девушек. – Какой-то фарс… Ну и что мне с ними делать?

Марон вытащил из кармана расписной шарик из металла и покрутил его в руках. Агата не знала, что это за шарик, но советник смотрел на него так, словно бы именно он должен был подсказать ему ответ для племянника.

– Не имею идей для того, чтобы предложить что-то основательное. Если мы не можем оставить их работать в замке или хотя бы получить за них выкуп, то пользы от них, конечно же, не будет.

В комнате повисло напряженное молчание. Оно, казалось, длилось непомерно долго, при этом изощренно истязало волнением. Король, сложив руки за спиной, стоял возле камина, глядя в огонь. Его гнев выдавали лишь кисти рук, с силой сомкнутые в кулаки.

Марон молчал.

– Ладно, всё, – сказал вдруг Ренери. – Марон, тебе придется самому разобраться с этой проблемой. Я слишком устал за этот отвратительный день, чтобы ещё и сейчас заниматься какой-то ерундой. – Ренери повернулся к служанке, начавшей подметать пол возле камина. – Джорджианна, вели Айсету подать мне в комнаты горячего вина. Марон, а ты не забудь распорядиться о проверке документов. Всё должно быть готово к нашему завтрашнему отъезду.

– Займусь немедленно, – пробормотал Марон, хмурясь. Его мучил какой-то неразрешимый вопрос, поняла Агата. Впрочем, советник поспешил озвучить его уже в следующее мгновение: – И всё же, Рене, я жду твоего распоряжения по поводу пленниц. Что мне с ними делать?

– Убей их, – направляясь к двери, Ренери коротко пожал плечами. – Чего мне с них?..

Лиза ахнула, Анна в бессилии опустила лицо. Агата даже не пошевелилась, но лишь от онемения, сердце её сжалось – вот и всё, конец близок.

– Хотя нет… Постой, – Ренери, на мгновение замерев на месте, вдруг развернулся и направился обратно. Остановившись возле окна, юноша присмотрелся к трём своим пленницам и задумчиво протянул: – Они же из Атернии… Атернии, славящейся прекрасными голосами…

– Так и есть, – со звенящим в голосе подозрением произнес Марон.

Ренери холодно улыбнулся.

– Хм. Ну что ж, посмотрим. Возможно, всё-таки будет хоть какая-то польза от идиотской выходки Дактеана… – Король повернулся к своей служанке: – Джорджианна, пусть вино подадут сюда, пойди сейчас и распорядись обо всем, и заодно пригласи-ка сюда Мартена-барда.

***

Время тянулось безумно медленно. Агате казалось, что её сил не хватит, чтобы ещё хотя бы минуту устоять на ногах. Запах горячего вина с пряностями, тепло каминного огня и страшное неведение сливались воедино и окутывали её душистым, плотным одеялом. Ещё мгновение – и она упадет прямо на каменный пол, завёрнутая в это одеяло, а потом провалится в далёкое и такое желанное небытие крепкого сна.

Агате по-прежнему было страшно, но уже не так, как раньше. Теперь её бессилие, словно маленький зверёк, ждавший своего часа, выросло, пролетело вперёд в ловком прыжке и когтями разодрало все те переживания, казавшиеся час назад непобедимыми. Этим самым рывком бессилие потупило все беспокойные мысли, немного ранее клубившиеся в голове несчастной служанки.

Наконец дубовая дверь комнаты мелко содрогнулась от короткого, но сильного стука.

По оклику короля Мартен-бард зашёл в комнату. Растерянно и, надо сказать, не без мелькнувшей, как показалось Агате, жалости, он посмотрел на пленниц, но, когда заметил короля, тотчас же склонился в почтительном приветствии.

Мартен был пожилым мужчиной – невысоким, но крепким. Его короткие волосы были вымыты и причесаны и были такими же седыми, как и аккуратная борода эспаньолка, покрывающая крепкий подбородок. Одет Мартен был в классический наряд бардов королевства Нортон: мягкие одежды, расшитые цветными нитями и отороченные бахромой.

Бард кивнул юному Ренери и, уловив повелительный взмах руки короля, прошёл в комнату. Струны его лютни, украшенной белыми лентами, чуть звенели при каждом шаге музыканта. Оставив лютню на кровати, Мартен схватился за низкий скрипучий сундук, стоящий в углу, и подвинул его ближе к камину. Забрав лютню, бард устроился на своем месте, ожидая слова короля.

– Испытание состоит в следующем, – коснувшись губами кубка, отозвался Ренери. – Каждая из вас споёт мне песню. Любую, на свой вкус. Из свитков музыкального достояния Нортона или Атернии, конечно. Та, чью песню я выслушаю до конца, получит награду: я исполню одно её осуществимое желание. Осуществимое, повторюсь. То есть не стоит просить меня проиграть войну или взять одну из вас в жёны. Не пройдёт.

– А если ваш бард не знает песни, которую мы захотим спеть? – тихонько спросила Анна.

– Мой бард? – переспросил Ренери, чуть выгибая бровь. Он усмехнулся. – Если хотя бы одна из вас назовёт песню, которую Мартен не знает, клянусь, я исполню все три её желания.

Агата не усомнилась ни на секунду: если король Ренери так говорит, значит, барду наверняка известны все песни из свитка музыкального достояния двух воюющих ныне государств. Ну, тогда можно и не пытаться вспомнить менее известную песню – всё равно выскрести её слова из закоулков усталого разума вряд ли получится. А ещё это значит, что можно забыть обо всём на свете и исполнить одну из своих любимых песен. Если ей, Агате, конечно, вообще дадут такую возможность.

Ренери чуть склонил голову, глядя на Лизу, потом на Анну.

– В Нортоне уже давно ходят слухи о том, что воспитанницы леди Осткард великолепно поют, – Ренери скользнул равнодушным взглядом по Агате. – А ещё я знаю, что в Атернии чуть ли не каждый второй владеет искусным умением петь, так что сегодня шанс попробовать будет у всех.

Вот и решилось. Агата тихонько и даже радостно выдохнула. Она будет петь!

Услышав слова короля Нортона, Лиза фыркнула, а Анна презрительно усмехнулась. Их реакция была понятной – воспитанницы леди Осткард знали, что Агата ужасно поёт, и что для окружающих уж наверняка станет мукой её слушать.

Опустив лицо, Агата почувствовала, как краснеет. Она и сама прекрасно знала, что не умеет петь. Пусть даже она любила музыку всем сердцем и жила ею, пусть она обожала петь, но…

Конечно, её старания ничего не изменят, однако даже если она пропоёт сегодня ночью хотя бы одну строчку своей любимой песни – она будет счастлива. Потому что вскоре ей грозит смерть.

Так что пусть даже одну строчку, одно слово, но она вложит в эту песню всю свою душу, впрочем, так она делала это каждый раз, когда пела.

– Мартен? Ты готов? – Легкий кивок барда позволил Ренери довольно улыбнуться. – Тогда начнём.

Юный король сделал глоток сладкого вина и кивком головы указал на Лизу.

– Ты первая.

Лиза с самым напряженным видом переглянулась с сестрой, кивнула ей, затем громко прочистила горло, сделала несколько глубоких вдохов и старательно выровняла дыхание. Сейчас старшая воспитанница леди Осткард выглядела так, словно собиралась одна-одинёшенька по меньшей мере штурмом брать замок короля Нортона.

Спесиво задрав носик, Лиза снисходительно посмотрела на седовласого барда, по-прежнему тихонько и ненавязчивого перебирающего струны лютни, и сказала:

– «На терниях цветы», пожалуйста.

Мартен сразу же кивнул.

– С удовольствием, – отозвался он, и Агата заметила, как скисло лицо Лизы, а за ней и лицо Анны. «На терниях цветы» была весьма редкой песней в репертуаре музыкантов, и даже почти забытой у публики.

Бард коснулся струн, и служанка почувствовала, как её душу охватил сладкий трепет, такой воздушный и невесомый, словно бы он был пёрышком синицы.

Как же красиво Мартен-бард играл на лютне! Агата вдохновенно закрыла глаза. Мелодия выбранной Лизой песни показалась девушке виноградной лозой, вьющейся по изящной шпалере под теплым солнцем… Вот это да! И пусть Агата уже много раз слышала эту композицию и частенько с любовью исполняла её сама – сейчас, в руках Мартена-барда, это произведение становилось как никогда живым.

Агата была искренне рада, что перед смертью ей удастся насладиться хотя бы несколькими мгновениями такой красоты.

В саду том сумеречном, тихом

Сплотились тернии с цветами в колосок…

Лиза пела изумительно. Каким бы скверным ни был характер у этой девушки, несомненный музыкальный талант, тонкий слух и великолепный голос были теми атрибутами старшей воспитанницы леди Осткард, которые её воистину красили.

Нет-нет, это правда. Маленькое сердечко Агаты всегда замирало от восторга, когда воспитанницы леди Осткард пели или играли на музыкальных инструментах. И эти минуты не были исключением. Служанка бы и дальше с наслаждением слушала заливистое и прекрасное пение Лизы, чей высокий и сильный голос, словно серебряный ручеек, всё больше и больше заполнял комнату, но…

Король Ренери отчего-то не разделил мнения Агаты. Девушка догадывалась, что уж явно не потому, что Лиза пела некрасиво или петь не умела.

И это правда – Ренери и сам прекрасно слышал, что Лиза пела восхитительно и умело. Она полностью попадала в ноты, чисто интонировала голосом, пела звонко, без малейшего сипа. Она пела лучше, чем большинство из тех девушек, которых когда-либо Ренери слышал, и да, это завораживало и восхищало, только всё это ему до смерти надоело.

Восхищение продлилось ровно двадцать пять секунд, после чего король недовольно махнул рукой. Всё это уже было, и всё это не то.

Бард тут же перестал играть на лютне. Анна вздрогнула, Агата с разочарованием взглянула на короля, а Лиза, едва-едва держа рот на замке, была просто готова взорваться от возмущения.

– Следующая.

Лёгкий кивок головы короля неожиданно заставил младшую сестру Лизы в полной мере осознать свою теперешнюю значимость.

Анна воодушевленно вскинула своё бледное, словно фарфоровое, личико, и её умные серые глаза сразу заблестели энтузиазмом. Она была даже отчасти рада тому, что пение Лизы не привлекло внимания короля Ренери. Ведь теперь у неё есть шанс попробовать свои силы, доказать себе и, может быть, всему миру, что она поёт не хуже, а, может, даже лучше старшей сестры. Лиза всегда пела достойнее всех, кого слышала Анна, старшая из сестер Нэтт славилась на всю Атернию своим колоратурным сопрано. Анна же обладала всего лишь сопрано лирическим, но хотя бы пыталась сделать свои песни живыми – не просто красивыми, но заставляющими трепетать душу слушателя. И если у Анны это получалось очень слабо, то у Лизы не было даже малейшего умения одухотворять свой вокал.

Бард заиграл очередную песню. И снова, едва лишь Агата погрузилась в чарующие объятия мелодии, соскальзывающей со струн лютни Мартена, и в чудесное пение Анны, как король Ренери снова взмахнул тонкой кистью руки, веля перестать играть. На этот раз песня продлилась чуть дольше. И всё же Ренери хватило лишь одного куплета, чтобы понять, что это совсем не то, что ему нужно. Юный король всеми силами вслушивался в пение Анны, пытаясь в нём что-то ухватить, но нет, нет – ничего.

Тягучее разочарование как ядовитое зелье старой знахарки заполнило душу короля, и он, так ничего и не уловив, с досадой прервал пение девушки.

Анна замерла с застрявшими в горле словами песни, она всё смотрела на Ренери, осознавая, что всё кончено, и что всякая надуманная ею собственная значимость развеялась вдруг, словно песок, закрутившийся в порывах ветра.

Воодушевление в глазах Анны сменилось острой растерянностью, почти отчаянием. Она не посмела возразить и слова, но почувствовала, как внутри неё переплелись в клубок две блестящие змеи – ядовитые и страшные – обида и гнев.

– Теперь ты, – бросил Ренери Агате.

Лиза усмехнулась, покачав головой.

– Простите, Ваше Величество, но вам этого лучше не слышать. Эта оборванка не умеет петь и никогда не умела.

– Если ещё раз решишь начать молоть языком без разрешения, я прикажу зашить тебе рот, – равнодушно сообщил Ренери.

Лицо Лизы вдруг почти неестественно вытянулось, глаза округлились. Для своего же спокойствия девушка даже прикрыла рот руками – вдруг ненароком слово вырвется.

Тем не менее Лиза была права. Агата не умела петь. Да, ей очень хотелось пропеть хотя бы строчку любимой песни, но сейчас это желание показалось Агате губительным. Служанка посмотрела на огонь, тихо вздохнула и горько прошептала:

– Простите, Ваше Величество, – девушка опустила взгляд, смущение заставило её голос дрогнуть, – но я и правда не умею петь.

Ренери подавил раздражение. Ему хотелось вспылить, но он взял себя в руки. Пусть уж этот тоскливый вечер хотя бы достойно закончится.

– То есть ты отказываешься от участия в испытании, и я могу его завершать? – спросил король, бряцая перстнем о край расписного кубка. Терпкое, душистое вино, алеющее в нём, уже остыло и едва ли горячило кровь.

Король кинул скучающий взгляд на служанку, на её взволнованное лицо, перепачканное в грязи и пыли. Невзрачное лицо самой обычной девушки. Грязной оборванки, прислуги с едва отросшими волосами на обритой голове, с царапинами и ссадинами на физиономии, с истёртыми от долгой работы руками. Болезненно худой босячки в ветхом холщовом платье – смрадном и пропыленном. Когда Ренери смотрел на эту жалкую лохмотницу, он чувствовал лишь отвращение. Его даже подташнивало, так неприятно она выглядела.

– Ну?! – рявкнул юноша.

Агата вскинула лицо, испуганно глядя на короля.

– Нет-нет, – пролепетала она взволнованно. – Нет… Я не отказываюсь… Ни в коем случае… Просто боюсь, что вы будете неприятно удивлены…

Ренери раздраженно поджал губы. Прищурив глаза, он смерил служанку презрительным взглядом.

– Это не твоя забота. Называй песню.

Агата повернулась к барду. Седовласый Мартен смотрел на девушку со всем возможным для него сочувствием, он даже тихонько улыбнулся ей. Сердце его болело о несчастной девочке. Чего скрывать, Мартену-барду стало жаль Агату точно так же, как её уже однажды стало жаль разбойнице Шианне, оставившей девушке жизнь.

– Милорд, сыграйте мне, пожалуйста, «Лук, меч и стрелы».

– А-а-а, – протянул Мартен. – Тамика-бард… Люблю её песни.

Бард улыбнулся. Агата стала единственной из всех трёх девушек, кто выбрал не классическую композицию, а песню странствующего барда.

Мартен легонько ударил по струнам, совершив мелодичный перебор, чуть задумался и наконец спросил:

– Знаешь, как вступать?

– Нет, милорд.

Агата отвела наполненный печалью взгляд. Мартен покивал:

– Ничего-ничего, я немного помогу тебе. Ты начинай, а я поймаю музыкой твои слова… Готова?

Агата взволнованно кивнула. Улыбка коснулась её сухих, искусанных губ. Мартен легонько тронул пальцем одну из струн своей лютни, давая знак Агате начинать.

И вот свершилось. Девушка запела. И не просто запела, а с ошеломляющим вдохновением, тем самым, что полупрозрачной толщей мгновенно огородило её от любых очертаний ужаса, снедающего служанку последние несколько часов.

Прекрасная музыка Мартена-барда подхватила слова Агаты… И всё, всё – секунда, ещё одно лишь мгновение, и сердце служанки полностью расцвело, словно бы оно было бутоном, так крепко прижавшим свои нежные лепестки друг к другу в начале темной и холодной ночи, а теперь наконец дождавшимся бархатного сияния утра.

Таково было сердце несчастной служанки, ведь она впервые в жизни пела под музыку, которую играли специально для неё. И как же хорошо играл на своей лютне этот добрый бард!