Дочери судьбы

– Ужин в половине восьмого. Ой, и что бы ни случилось, не опаздывай. Не то папочка выйдет из себя.

Она отвернулась, тряхнув великолепными светлыми волосами, и оставила Кейтлин в одиночестве в коридоре.

Кейтлин смотрела ей вслед, и к ее глазам подступили слезы. Она не думала, что можно чувствовать себя хуже, чем в последние несколько месяцев. Но от пренебрежительного обращения все стало намного хуже. В этот момент она как никогда хотела, чтобы мать была рядом.

Понурившись, она открыла дверь в новую комнату. Красивая, конечно, просторная и роскошная. Но Кейтлин не интересовали ни антикварная мебель, ни захватывающий дух вид на сады и парки. Она легла на кровать с балдахином, свернулась калачиком и заплакала.

– Она такая странная.

– Эмбер! – без особого энтузиазма упрекнула Элизабет.

– Но ведь странная же, – настаивала Эмбер. – Ты видела ее кардиган? А эти джинсы? Они совсем бесформенные. Точно не «Левайс». – Она сморщила нос. – Да я бы ни за что на свете такое не надела.

Вопреки самой себе Элизабет засмеялась. Обычно она не любила сплетничать, считая это низостью. Но даже она не удержалась от обсуждения новой родственницы. И даже разрешила Эмбер войти к ней в спальню, несмотря на случай с ожерельем.

– Понимаю, что ты имеешь в виду, – задумчиво сказала она. – И стрижка бы ей не помешала.

Длинные волосы иметь хорошо, если ты за ними ухаживаешь. Но спутанная копна черных завитков не украшала Кейтлин. И нельзя сказать, что она непривлекательная. Наоборот, очень даже хорошенькая, нехотя признала Элизабет, правда, в своеобразном диком кельтском стиле. Просто не занимается своей внешностью, и не видно, что она хорошенькая.

Эмбер наклонилась над кроватью.

– Знаешь, мне кажется, она плохо соображает, – манерно прошептала она.

Элизабет снова рассмеялась:

– Это с какой же стати ты так решила?

– Она все время молчит. Почти ни слова не сказала.

Элизабет на мгновение задумалась.

– Наверное, просто тоскует по матери.

Озвучив мысль, Элизабет почувствовала внезапный укол совести за то, как до сих пор вела себя с Кейтлин. Но быстро отогнала эти мысли.

– К нам это не имеет отношения, – поспешно добавила она.

Эмбер торжественно кивнула.

– Конечно, нет. Мы тут ни при чем, – повторила она.

Позже, вспоминая это время, Кейтлин не знала, как ей удалось пережить тот первый месяц в Олдрингеме.

Уильям исчез на следующее утро после ее приезда.

– Ему пришлось вернуться в Лондон, – извиняясь, сообщила за завтраком Изабель. – Срочное дело на работе. Но как только сможет, он обязательно вернется.

Последняя фраза прозвучала неубедительно. «С желанием со мной познакомиться, похоже, покончено», – подумала Кейтлин, удивляясь, почему, черт возьми, он так настаивал на том, чтобы она переехала жить к ним. Если бы он не старался во что бы то ни стало устроить ее здесь, то отпустил бы домой, в Вэллимаунт. Но хоть она и позволила себе такую надежду, все равно каким-то образом понимала, что она несбыточна. По непонятной причине Уильям хотел, чтобы она жила здесь. И еще Кейтлин знала: если бы Нуала могла как-то изменить его решение, она бы давно это сделала.

Тем же утром, позже, к ней в комнату зашла Элизабет. Отец явно приказал ей развлекать гостью, и ей столь же явно это не нравилось.

– Итак, чем ты хочешь сегодня заняться?

Кейтлин честно ответила, что ей все равно.

Элизабет вздохнула. Такого ответа она не ожидала.

– Ты ездишь верхом? – нетерпеливо спросила она.

Кейтлин покачала головой.

– В теннис играешь?

И снова Кейтлин покачала головой.

– Отлично, – пробормотала Элизабет. – Хорошо. Тогда я тебя научу.

Как и ожидалось, из этого ничего не вышло. После часа гневных инструктажей от старшей раскрасневшаяся и запыхавшаяся Кейтлин предложила вернуться домой. Элизабет с готовностью согласилась. Больше Кейтлин уроков не просила, а Элизабет не предлагала. Они были такими разными. Кейтлин откровенно боялась непринужденной самоуверенности Элизабет.

Как ни странно, добрее всех к ней относилась Изабель.

– Хочешь позвонить той даме, у которой ты жила? – через несколько дней после приезда Кейтлин предложила она. – Подруге матери, как ее зовут?

– Нуала. Тетя Нуала.

– Да, точно. Нуала. Знаешь, можешь звонить Нуале, когда захочешь, – предложила Изабель. – Разрешения спрашивать не нужно. Телефон у тебя в комнате, так что никто не подслушает.

Кейтлин решила подождать до вечера, когда вся семья соберется дома. Впервые с приезда в Олдрингем ей было чего ожидать.

Услышав голос Нуалы, она чуть не заплакала от волнения.

– Ах, как я рада тебя слышать, лапочка, – тепло сказала мамина подруга.

– Я тоже, – шмыгнула носом Кейтлин.

Она боялась сказать что-нибудь еще, чтобы не расплакаться. Такой наплыв чувств ошеломил и смутил ее – в конце концов, они расстались всего неделю назад.

– Рошин дома, – сообщила Нуала, кажется, чувствуя, что Кейтлин вот-вот разревется. – Поговори с ней.

С подругой говорить было легче.

– Расскажи про дом, – требовала она. – Небось огромный? А бассейн есть? Когда мне можно приехать?

– Дом красивый, – обронила Кейтлин, не желая о нем говорить. – Лучше расскажи, что у вас нового.

Рошин долго уговаривать не требовалось:

– Ой, да у нас все как обычно. Мэри нашла себе парня, а ее мать страшно переживает…

Она весело чирикала следующие полчаса, пока не позвали пить чай.

– Звони почаще! – беззаботно попросила она.

Кейтлин медленно положила трубку. От разговора ей стало хуже, а не лучше. Как ужасно знать, что все друзья остались в Вэллимаунте, а ей нельзя быть с ними.

К счастью, Изабель тактично не расспрашивала Кейтлин о звонке. В те первые несколько недель она очень чутко относилась к девочке. На самом деле Кейтлин иногда думала, что Изабель в Олдрингеме была так же несчастна, как и она. Уильям дома почти не бывал, и его жена проводила время, обедая с друзьями или занимаясь благотворительностью. А еще они с Эмбер часто ездили в Лондон за покупками. Несколько раз она приглашала с собой Кейтлин.

– Поедем с нами, – говорила она, не обращая внимания на выражение лица Эмбер. – Тебе нужно до школы успеть купить кое-какие новые вещи.

– Это еще мягко сказано, – бормотала себе под нос Эмбер.

Однако до сих пор, несмотря на повторные приглашения Изабель, Кейтлин так и не решилась поехать с ними. Хоть она и понимала, что ее одежда намного дешевле и менее модная, чем у сестер, она считала вероломством менять старые вещи на новые. Мать с таким трудом зарабатывала деньги, чтобы их купить, – это же почти предательство.

В остальном Кейтлин предоставили самой себе. Продолжались летние каникулы, и она посвящала много времени исследованию поместья, а также любимым занятиям: чтению и рисованию.

Но счастья не было. Не проходило и дня, чтобы она не тосковала по матери и Вэллимаунту. Олдрингем был красив, но холоден, как и его обитатели. У нее в апартаментах была гардеробная, отдельная гостиная и роскошная мраморная ванная. Каждую ночь Кейтлин забиралась на кровать с балдахином, застеленную бельем «Фретте», с подушками, набитыми гусиным пером, и лежала с открытыми глазами, скучая по простоте прежней жизни и родному дому.

Интересно, когда исчезнет – и исчезнет ли когда-нибудь – это чувство?

Глава четвертая

Муки Кейтлин с обустройством на новом месте не остались незамеченными. Уильям знал о них и стремился решить проблему. Но прямо сейчас, сидя в своем кабинете в лондонском головном офисе «Мелвилла», он занимался насущным: квартальными показателями производительности.

Рядом с ним сидели двое, которым он доверял в этом мире, как себе: Розалинда и Пирс, его мать и брат. Хотя сорок процентов акций компании были размещены на Лондонской фондовой бирже, «Мелвилл» по-прежнему оставался семейным предприятием. Важные решения принимались здесь, в кабинете Уильяма, вдали от зала заседаний – и правления.

Пирс поправил очки и начал:

– Ясно, что отчеты еще не завершены, но и предварительные результаты выглядят многообещающе.

Пирсу было тридцать девять, на десять лет меньше, чем Уильяму, но из-за медлительности и степенности он казался старше. Как и Уильям, он хорошо одевался и за словом в карман не лез, настоящий английский джентльмен, но на этом сходство заканчивалось. Уильям был крепким, смуглым, с внушительной фигурой, властным характером и острым умом. Светлокожий красавец Пирс рядом с ним казался хрупким, слегка медлительным, с явным отсутствием харизмы. Однако, несмотря на недостатки – или благодаря им, – Пирс идеально подходил на роль правой руки Уильяма. Безоговорочно преданный семейному делу и лишенный честолюбия Пирс ни разу не усомнился, что именно Уильяму следует быть главой компании.

– Показатели продаж по сравнению с предыдущим периодом выросли на пять процентов, – продолжал он. – И валовая прибыль увеличилась на пятьдесят базисных пунктов.

Уильям внимательно слушал, пока брат излагал цифры. Юношеская застенчивость Пирса переросла во вдумчивость и внимание к мелочам, он стал идеальным финансовым директором.

– И что именно дает рост? – спросил Уильям.

Ответ напрашивался сам, но ему хотелось подтверждения.

– В основном товары первой необходимости.

Уильям многозначительно взглянул на мать. Матриарх семьи Мелвиллов Розалинда была женщиной суровой. В свое время она единолично управляла умеренно успешной английской компанией и превратила ее имя во всемирно известный бренд. В свои семьдесят она выглядела на десяток лет моложе и была столь же умна, как те, кто моложе вдвое.

Она наклонила голову, признавая его точку зрения:

– Да, Уильям, – звучало, словно она приятно удивлена. – Ты еще раз доказал, что товары повседневного спроса из «Мелвилла» – отличное решение.

Конечно, смешно хотеть, чтобы мать признала его правоту. Ему пятьдесят, а он все, как маленький, чего-то доказывает. Но Уильяму было нелегко сменить на этом посту Розалинду. Хоть она получила «Мелвилл» через замужество, а не по крови, у нее было больше прав на семейную компанию, чем у кого-либо другого. Розалинда успешно управляла «Мелвиллом» тридцать лет. Угнаться за ней было трудно.

В 1972 году, когда Уильям, наконец, занял ее место, он был полон решимости оставить свой след в семейном бизнесе. Ему было за тридцать, и он чувствовал, что времени у него в обрез. У компании «Мелвилл» уже было четырнадцать магазинов в крупных городах мира. В связи с нефтяным кризисом и последующим экономическим спадом в США и Европе Уильям отказался от открытия новых магазинов. Мать разработала идею глобальной экспансии – ему нужна была новая стратегия.

Он оценил сильные и слабые стороны «Мелвилла». Линия готовой одежды никогда не приносила больших доходов. Основная часть продаж приходилась на аксессуары – сумки и обувь. Учитывая это и неблагоприятные тенденции мировой экономики, Уильям решил производить товары по сниженным ценам, дешевле, чем традиционные изделия из кожи ручной работы. Новая линия косметичек, кошельков и сумок, по-прежнему с монограммой «Мелвилла», будет производиться из более дешевых материалов и продаваться в универмагах и парфюмерных магазинах. Он стремился привлечь к продукции «Мелвилла» новый вид покупателей – тех, кто побоится войти в модный бутик.

Розалинда возражала, споря, что дешевой линии продукции нет места в компании, производящей роскошные товары, но Уильям настоял – и стратегия сработала. Мелвиллский ширпотреб имел такой успех, что соперничал с традиционной продукцией. Когда продажи фирмы в конце восьмидесятых достигли трехсот миллионов фунтов, Розалинда наконец призналась, что была неправа. Для Уильяма это было большим событием. За менее чем двадцать лет он увеличил продажи втрое и доход вчетверо. Как в прошлом году заметил «Форбс», «Уильям Мелвилл – ключевая фигура в ведущей мировой династии моды». Он до сих пор хранил копию статьи в верхнем ящике стола.

– Благодарю, Пирс, – сказал Уильям через десять минут, когда брат закончил финансовый отчет. – Можно взять его домой, чтобы почитать на выходных?

– Конечно.

Пирс протянул ему скрепленную копию. Уильям положил отчет в портфель и защелкнул замок, встал и потянулся за пиджаком.

Розалинда положила костлявую руку ему на плечо:

– Дорогой, тебе непременно нужно бежать прямо сейчас? Я думала, посидим где-нибудь, поужинаем.

– Извини, мне надо вернуться в Олдрингем, посмотреть, как там Кейтлин.

Торопясь уйти, Уильям повернулся и направился к двери. Поспешно покинув офис, он упустил обеспокоенный взгляд, которым обменялись мать и брат, когда он уходил.

Снаружи в «Бентли» его ждал Перкинс. Был вечер пятницы, и Уильяма удручала стоящая перед ним задача. Вчера вечером он позвонил Изабель, чтобы спросить о Кейтлин, и ответ ему не понравился. Похоже, Кейтлин все еще проводила большую часть времени в одиночестве.

Он знал, что ей будет непросто привыкнуть к новой жизни, и очень хотел помочь. Уильям сильно сожалел о том, как судьба обошлась с Кейти. Все, что он мог сейчас сделать, – это постараться обеспечить счастливую жизнь ее ребенку, их ребенку, быстро поправился он. Он осознавал, что вел себя отчужденно по отношению к Элизабет и Эмбер, неосознанно вымещая на них разочарование по поводу несчастливого брака. С Кейтлин он ту же ошибку не совершит. Он хотел познакомиться с ней поближе и помочь ей освоиться в новой жизни в Олдрингеме. Это меньшее, что он мог сделать для Кейти.

Позже тем же вечером Розалинда Мелвилл сидела одна в величественной тишине квартиры в Мейфэре. Роскошный дом с портьерами на Гросвенор-стрит был одним из самых престижных адресов в Лондоне, но сегодня вечером она не находила утешения в привычной обстановке.

На письменном столе перед ней стояла недопитая рюмка коньяка «Хеннесси Эллипс», ее любимого. Рядом лежали документы, которые подготовил адвокат.

– Ты уверена? – спросил Гас Феллоуз, ее друг и юрисконсульт с более чем тридцатилетним стажем, когда вечером принес бумаги.

Уверена? Она сделала большой глоток коньяка. Конечно, нет. Но, к сожалению, выбора не было. Все ради заботы о «Мелвилле», компании, которую она взлелеяла и взрастила.

История «Мелвилла» всегда ее завораживала. Все началось в 1860-м, когда в семье нортгемптонского сапожника родился Джон Миллер. В то время изготовление обуви было не более чем кустарным промыслом, но Джону хотелось большего. Умный и самолюбивый, он знал: чтобы заработать серьезные деньги, нужно избавиться от посредников. Поэтому он объединился с другими торговцами и начал поставлять продукцию напрямую в розничные магазины Лондона. Любую дополнительную прибыль он вкладывал в дело, расширяя ассортимент без ущерба для качества.

Как и все хорошие дельцы, Джон настроился на целевую аудиторию: состоятельных представителей викторианского высшего общества, которые были готовы платить бешеные деньги за высококачественную кожаную обувь ручной работы. Решив, что его имя звучит недостаточно представительно, в 1900 году он официально изменил его на Мелвилл. «Мелвилл» стал одним из первых брендов, зарегистрированных в 1910 году. В том же году Джон открыл первый магазин на знаменитой Олд-Бонд-стрит. Над входом висела медная табличка с надписью «Meliora Conor» (на латыни – «Стремлюсь к лучшему»), что стало девизом компании.

Жизнь Джона, заядлого курильщика, закончилась в 1925 году от рака легких. Его сменил сын Оливер. Серьезный, рассудительный, он подходил для управления компанией в трудные годы после биржевого краха 1929 года, и «Мелвилл» продолжал процветать в течение тридцатых годов.

Розалинда – Рози Флинт, как ее тогда называли, – пришла работать в «Мелвилл» в 1938 году, накануне Второй мировой войны. Рози была из рабочей семьи: отец работал докером, мать – уборщицей. В семнадцать лет она пошла на собеседование наниматься продавщицей в «Мелвилл». Сначала управляющий не хотел ее принимать – она казалась простоватой для прославленного магазина. Но как только она начала говорить, он изменил мнение.

– Я привыкла к тяжелой работе и никогда не болею, – сказала она, уловив его сомнения. Она посмотрела ему прямо в глаза и совершенно искренне добавила: – Послушайте, мне нужна эта работа, и я не собираюсь вас обманывать.

Он тут же ее нанял. Девушка, которая отстаивает свою точку зрения таким образом, – прирожденная продавщица. И джентльмены-покупатели, несомненно, оценят ее внешность.

Рози была хорошенькой, честолюбивой и не собиралась вечно оставаться продавщицей. Работа в «Мелвилле» давала ей шанс, и она решила извлечь из нее все возможное. Вскоре она избавилась от акцента кокни. Еще быстрее она привлекла внимание Эдуарда Мелвилла, старшего сына и очевидного наследника семейного бизнеса.

Чего только Рози об Эдуарде не наслушалась! Красивый, обаятельный и добродушный, печально известный плейбой приглашал девушек на свидания, проводил с ними время и быстро бросал. Рози хотела от него большего. Когда он пригласил ее, она вежливо отказалась.

– Я помолвлена, – соврала она.

Эдуард, непривычный к отказам, был заинтригован. К тому времени, когда Рози наконец рассталась с воображаемым женихом и согласилась встречаться, Эдуард уже в нее влюбился.

Это было летом 1939 года. По Европе уже разнесся ропот волнений. Когда в сентябре Чемберлен наконец объявил войну Германии, Эдуард одним из первых записался в Королевские военно-воздушные силы Великобритании. Все это время Рози отказывала ему в благосклонности.

В тот вечер в переулке за танцевальным залом их поцелуи были горячими и настойчивыми. Розалинда отстранилась первой.

Затаив дыхание, она сказала:

– Я бы хотела быть с тобой… по-настоящему.

– Здесь недалеко гостиница, – нетерпеливо предложил Эдуард.

Она посмотрела на него широко раскрытыми невинными глазами:

– Это же грех.

В порыве страсти и показной смелости того времени Эдуард тут же сделал предложение. В выходные они поженились по особому разрешению, взяв в свидетели пару прохожих. Когда семья Эдуарда об этом узнала, они ничего не могли сделать.

– Ну можно ли быть таким дураком? – взревел Оливер. – Она всего лишь обычная шлюха!

– Она моя жена, сэр, – спокойно ответил Эдуард. – И тебе придется ее принять.

На следующей неделе Эдуард ушел воевать, а Рози поселилась в доме Мелвиллов в Белгравии. Ничего хорошего не получилось. Оливер отказался ее признать. Завтраки, обеды и ужины проходили молча. Не раз ей хотелось вернуться в Ист-Энд, в маленький родительский дом. Но не для того она приложила столько усилий, чтобы так легко сдаться. Она искала способ снискать расположение Оливера. И война дала ей такую возможность. Когда трое сыновей Оливера и многие сотрудники отправились на фронт, она поняла, что тесть с трудом справляется с работой в «Мелвилле». Рози хорошо знала магазин и решила помочь. Однажды она появилась в главном офисе, нашла себе стол и принялась за работу.

Постепенно она завоевала уважение Оливера. Когда началась бомбежка, его жена и другие снохи уехали в Олдрингем.

– Тебе бы тоже туда поехать, Рози, – как бы освобождая ее от работы, предложил Оливер.

– Нет, я остаюсь в Лондоне.

Она помолчала.

– И впредь, пожалуйста, зовите меня Розалиндой.

В конце концов, это имя более соответствовало ее новому положению.

Когда Эдуард вернулся домой в отпуск на Рождество в 1941 году, он был доволен, что отец и жена нашли общий язык. Через месяц после его возвращения на фронт Розалинда с радостью обнаружила, что беременна. Счастье длилось недолго. В конце августа принесли телеграмму. Самолет Эдуарда сбили над Францией.

От страшной новости вместе с последовавшим воздушным налетом у Розалинды начались преждевременные роды прямо на станции метро «Лондонский мост». Родив здорового мальчика, она почувствовала прилив эйфории, который пересилил мысли о пропавшем муже. Она назвала мальчика Уильямом: величественное, уважаемое имя, достойное королей. Первенец первенца, наследник состояния Мелвиллов. Ее положение упрочилось.

Наконец до них дошло известие, что Эдуард жив. Он был в лагере военнопленных в Кройцбурге, в Польше. В начале 1946 года он вернулся домой. Розалинда и Оливер вместе с маленьким Уильямом пошли встречать его с корабля. Они слышали, что он не был ранен – имелось в виду физически. Когда он ступил на пристань, Розалинда бросилась к нему. Он безвольно стоял, когда она его обняла. Он впервые увидел трехлетнего сына, но только тупо уставился на Уильяма и ни разу не попросил взять его на руки.

Для Розалинды наступили тяжелые времена. Братья Эдуарда кружили, как акулы.

– Он никуда не годен. Ты не можешь передать дело ему.

Но Розалинда хотела передать «Мелвилл» Уильяму. Оставив сына с няней, она каждый день сопровождала Эдуарда в офис, где выступала в роли кукловода.

– Видите? С Эдуардом все в полном порядке, – говорил Оливер другим сыновьям, когда Розалинда предлагала очередную идею, приписывая ее мужу. – Не ворчите, а принесите мне такие новшества, и я подумаю о том, чтобы оставить дело вам. Но иначе…

Поняв, что их перехитрили, братья, как и надеялась Розалинда, ушли, поклявшись не разговаривать с отцом, пока он не образумится. Жена Оливера изо всех сил добивалась примирения между сыновьями и мужем, но в следующем году она умерла во сне, и, казалось, разрыв непреодолим.

«Мелвилл» тем временем процветал. Оптимистические послевоенные годы оказались счастливым временем для индустрии моды. В Париже модели haute couture Кристиана Диора открывали новую эру в моде. Розалинда искала возможности принести пользу компании. Рядом с «Мелвиллом» располагалась фабрика, которая во время войны изготавливала парашюты. Розалинда решила купить ее и производить шелковые шарфики и пальто того же высокого качества, как и обувь «Мелвилла». А на кожевенной фабрике начали выпускать сумочки и чемоданы.

В 1951 году Розалинда снова забеременела. Поползли слухи. Все подозревали, что Эдуард после возвращения не переступал порога ее спальни, но кто знает. Родила она в начале следующего года. На этот раз роды были долгими и мучительными. Если Уильям рвался на свет божий, второй сын был слабеньким, худеньким и желтушным. Она назвала его Пирсом. Через десять дней после родов она вернулась к работе.

Пять лет спустя умер бедняга Эдуард. В некрологе «Таймс» появилось заключение судмедэксперта о кончине вследствие несчастного случая. Благодаря связям Мелвиллов никто не пронюхал о том, что Эдуард вышиб себе мозги выстрелом из именного револьвера. Розалинда не плакала. Трудно лить слезы по тому, кто, в сущности, был мертв уже более десятка лет.

Похороны прошли морозным февральским днем. Вопреки совету врача уже слабый Оливер настоял на том, чтобы присутствовать на похоронах любимого сына. Через два дня он слег с воспалением легких.

Задолго до конца Оливер понимал, что умирает. Лежа на простынях от «Портхолт» на кровати с пологом в Олдрингеме, кашляя и отхаркиваясь, в последние дни он думал об оставшихся сыновьях. Он не видел их много лет. Чувствуя, что жизнь подходит к концу, он хотел загладить вину. Оливер попросил Розалинду с ними связаться. Она пообещала.

– Приедут? – с надеждой спрашивал он каждый день.

– Завтра, – отвечала она, протирая губкой его лоб. – Завтра они будут здесь.

Он протянул неделю, ожидая сыновей, одинокий, напуганный, сбитый с толку тем, что никто, кроме Розалинды, его не навещает. На восьмой день он скончался. Только тогда Розалинда написала его сыновьям. Ей не хотелось рисковать: вдруг он изменит завещание в их пользу.

Теперь семейное предприятие принадлежало ей одной.

Но и на этом Розалинда не успокоилась. Насчет компании у нее были большие планы. Ей хотелось не просто сохранить бизнес для Уильяма, но расширить и приумножить. До этого времени Розалинда воздерживалась от пошива модной одежды, зная, что у «Мелвилла» нет шансов конкурировать с парижскими домами моды. Но шестидесятые принесли радикализм и сексуальное раскрепощение, а вместе с ними и революцию в моде. Дорогая, чопорная haute couture впала в немилость. Писком моды стала более дешевая, ультрасовременная готовая одежда, отражавшая веселье и волнение улиц. Мэри Куант[7] и Осси Кларк, Кингс-роуд[8] и Карнаби-стрит… разрушительный Лондон «свингующих шестидесятых» вытеснил Париж как столицу моды.

У Розалинды появилась прекрасная возможность запустить линию одежды «Мелвилла». Хотя ей так и не удалось привлечь модных молодых модельеров, чтобы сделать его по-настоящему крутым, ажиотаж вокруг остальных товаров «Мелвилла», особенно его изысканных сумочек и обуви, подтверждал, что спрос все еще существует. Рубашки, платья и брюки с логотипом «Мелвилла» мелькали на страницах «Вог» и «Вэнити Фэйр». Мир воспылал любовью к продукции «Мелвилла».

Стремясь извлечь выгоду из популярности, Розалинда открыла магазины в Европе и Северной Америке. Чтобы финансировать расширение компании, ей предложили продать часть акций на Лондонской фондовой бирже. Сначала она сопротивлялась, боясь, что «Мелвилл» выйдет из-под контроля семьи. Но советники заверили ее, что, продав часть компании, она сохранит контрольный пакет акций.