Последний выбор князя Василько

– Батюшка, а дядька Медведь – он правда богатыря убил?

– Медведя спроси. Воины любят байки рассказывать.

– А Ратибор где? Хочу его увидеть!

– Ратибор в дозоре. Но увидишь еще. Он теперь твоим наставником будет – я договорился.

В шатре пахло кожей и воском от свечей. На походной кровати лежали мягкие меха. Василько улегся, но сон не шел – в голове все кружились картины дня. Воины, мечи, кони, хоругви…

– Батюшка, – сонно пробормотал он. – А когда я большой стану, у меня тоже будет своя дружина?

– Будет, сын. Если заслужишь. Спи теперь.

Но еще долго мальчик лежал с открытыми глазами, слушая ночные звуки лагеря – тихие голоса дозорных, покашливание коней, далекую песню у костра. И мечтал о том дне, когда и он сможет называться настоящим воином.

За стенками шатра ночная Вёкса мерно плескалась о берег, и этот древний шепот воды казался Васильку таинственной песней о будущих подвигах, дальних походах и рыцарской славе.

Пока что это была прекрасная игра, полная света и радости.

Скоро он узнает правду. Но не сегодня.

***

В тот год Василько прошел обряд пострига. Обычно князей постригали в три года, но из-за смерти матери, деда и других забот обряд отложили.

Собрались в домовой церкви. Епископ Кирилл в золотой ризе, отец в парадном платье, бояре, дружинники. Василько стоял в белой рубахе, волосы распущены до плеч.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

Золотые ножницы блеснули. Прядь русых волос упала на серебряное блюдо. Епископ трижды обошел вокруг княжича, окропил святой водой.

– Отныне ты не дитя, но отрок, – возгласил владыка. – Время игр прошло, время учения настало.

Князь Константин взял сына за руку, вывел во двор. Там ждал боевой конь – не огромный, как у взрослых, но и не жеребенок. Гнедой, с белой звездой на лбу.

– Твой конь, сын. Имя ему – Ветер. Садись.

Дружинники подсадили. Василько ухватился за гриву, сжал ногами бока. Конь фыркнул, попятился.

– Не бойся! – крикнул отец. – Покажи, кто хозяин!

Но Ветер уже понес. Не галопом – рысью, но для семилетнего мальчика и это было испытанием. Двор, ворота, улица промелькнули мимо. Горожане шарахались в стороны.

«Упаду – позор на весь век», – мелькнуло в голове.

И тут вспомнились слова Ратибора: «Коня не вяжут, его ведут». Василько перестал судорожно цепляться, расслабился, почувствовал ритм скачки. И конь словно понял – перешел на ровную рысь, потом на шаг.

Развернулись, поехали назад. У ворот ждала толпа – все высыпали смотреть. Князь Константин улыбался в бороду.

– Настоящий наездник! – крикнул кто-то. – В деда пошел!

Слезая с коня, Василько увидел – отец держит меч. Не боевой – короткий, по росту.

– Это тебе. Учись владеть. Меч – друг воина, защитник слабых. Помни это.

***

Сначала были мелкие стычки. Отряды Константина и Юрия встречались на границах, перестреливались, расходились. Потом начались осады малых городов, грабежи сел.

Василько видел, как меняется отец. Веселый, любивший книги и строительство князь становился суровым воином. Целыми днями в седле, на военных советах, в кузницах.

– Батюшка, зачем война? – спросил однажды княжич. – Вы же братья с дядей Юрием…

– Затем, что правда должна восторжествовать, – отрезал Константин. – Я старший. Мне и княжить во Владимире. Не понимаешь – молчи.

Но Василько не молчал. Ночами молился в домовой церкви:

– Господи, примири батюшку с дядей. Не дай братьям кровь пролить…

В июле пришла весть – к Константину идет на помощь новгородский князь Мстислав Удатный со своей дружиной. Старый воин, гроза половцев, решил поддержать старшего Всеволодовича.

– Теперь победа наша! – ликовали бояре.

Стали готовиться к решающей битве. Место выбрали у реки Липицы – там сходились дороги, удобно было и атаковать, и обороняться.

Накануне выступления Василько прокрался в отцовскую молельню. Князь стоял перед иконами, но не молился – просто смотрел в темные лики.

– Батюшка…

Константин обернулся:

– Ты чего не спишь?

– Батюшка, возьми меня с собой! Я уже большой, коня держать умею!

Князь покачал головой:

– Рано тебе в битвы. Подрасти сначала.

– Но я…

– Нет. – Голос стал жестким. – Ты – мой наследник. Если со мной что случится – ты останешься за старшего. Понял?

Понял. Но легче не стало.

Войско выступило на рассвете. Василько с башни провожал – конные и пешие, в блестящих кольчугах, с яркими стягами. Отец обернулся, помахал рукой.

Ждали три дня. На четвертый прискакал гонец – загнанный конь пал у ворот, сам всадник едва держался в седле.

– Победа! – выкрикнул, падая. – Князь Константин – великий князь!

Город взорвался ликованием. Звонили колокола, народ высыпал на улицы. Василько бегал по стенам, кричал вместе со всеми.

Но к вечеру пришли подробности. Битва была страшная. Юрий с братьями Ярославом и Святославом бились отчаянно. Новгородцы Мстислава решили дело – ударили с фланга, смяли владимирские полки.

Погибших – тысячи. Среди них много знакомых – дружинники отца, бояре ростовские. Река Липица красная от крови.

После битвы в Ростов стали прибывать раненые. Василько с Митькой помогали – носили воду, перевязки.

Однажды утром княжич вышел в сад и увидел – под яблоней бьется птица. Горлица, крыло сломано, перья в крови.

Осторожно взял на руки. Птица затихла, только сердечко колотилось под перьями.

– Что нашел? – Рядом стоял Ратибор.

– Горлица раненая. Помочь надо.

Ратибор одним плавным движением опустился на корточки рядом, осмотрел птицу

– Крыло сломано. Но жить будет, если выходишь.

– Выхожу!

Устроили горлице гнездо в сарае. Василько кормил с рук, поил, менял подстилку. Через неделю птица начала поправляться.

– Видишь, – сказал однажды Ратибор, наблюдая, как княжич возится с горлицей. – Брат на брата идет, а страдают малые и безвинные. Эта пташка – она ведь ни в чем не виновата. А крыло потеряла.

– Почему?

– Потому, что когда князья воюют, страдает вся земля. Помни это, когда сам князем станешь.

Горлица выжила, но летать больше не могла. Осталась жить в княжеском тереме, стала ручной. Василько назвал ее Тихоней.

Через неделю после известия о победе прискакал гонец от отца. Великий князь Константин звал сына во Владимир – представить боярам наследника престола. Василько с малой дружиной и боярами выехал в путь. Дорога дальняя – три дня пути. По сторонам – следы войны: сожженные деревни, вытоптанные поля.

Владимир встретил настороженно. Ворота открыли, но народ на улицах хмурый – привыкли к Юрию, Константина побаиваются.

Белокаменные соборы сияли на солнце. Дворец на высоком берегу Клязьмы казался неприступной крепостью. Во дворе – множество коней, повозок. Съехались князья и бояре со всей земли – присягать новому великому князю.

Отец встретил в тронном зале. Сидел в кресле Всеволода Большое Гнездо, в парадном платье, с золотой цепью на груди. Но лицо усталое, глаза покрасневшие.

– Сын мой, – протянул руку. – Подойди.

Василько подбежал, упал на колени. Константин поднял его, обнял:

– Вот, бояре, мой наследник. Василий Константинович, князь ростовский. Ему после меня княжить.

Бояре поклонились. Но в глазах многих читалось: рано еще мальчишке такие титулы давать.

Вечером, когда остались вдвоем, отец сказал:

– Тяжело, сынок. Думал – утвержусь во Владимире, порядок наведу. А вижу – братья мстить готовятся. Юрий в Городце заперся, войско новое собирает.

– Может, помириться? – робко предложил Василько.

– Поздно. Кровь пролита. – Константин тяжело вздохнул. – Да и чувствую я, недолго мне. Что-то нутро болит, сердце щемит. Потому и спешу тебя наследником объявить.

– Батюшка, не говори так!

– Правду говорю. Слушай меня, Василько. Если умру – дядьев слушайся, особенно Юрия. Он обиды не простит, но ты ему племянник, не тронет. Учись у него – воин он добрый. А придет время – и ты князем станешь настоящим. Только помни…

Осекся, закашлялся. Долго не мог отдышаться.

– Помни, сын: князь для людей, не люди для князя. И еще… – наклонился, поднял меч с лавки, обёрнутый в ткань, тот самый, родовой. – Это тебе. Рано еще, но… чувствую, не успею передать, когда время придет.

Меч был тяжелый. Василько взял обеими руками, поклонился.

– Не посрамлю, батюшка.

– Знаю. Иди спать.

Глава 4. Дорога к оружию

Лето выдалось жаркое. Солнце палило с самого утра, воздух дрожал над прогретой землей, кузнечики трещали в траве не умолкая. На берегу Клязьмы, где река делала широкий изгиб, раскинулся небольшой лагерь – несколько шатров, кострище, загон для коней.

Девятилетний князь Василько Константинович стоял по колено в прохладной воде, плескался и визжал от восторга. Три дня назад дядя Юрий привез его сюда – «пусть мальчик привыкает к ратному быту». А главное – пусть учится у Ратибора.

– Довольно купаешься! – крикнул с берега наставник. – Иди сюда, воин. Дело есть.

Василько нехотя выбрался на берег, отряхнулся. Ратибор ждал у большого дуба, в тени которого была устроена учебная площадка. Рядом лежало оружие – мечи, топоры, копья разной длины.

– Сегодня сулицу осваивать будем, – сказал воин, поднимая легкое метательное копье. – Оружие это простое, но полезное. И в бою пригодится, и на охоте.

Сулица была длиной с Василька, древко из ясеня, наконечник узкий, острый. Легкая – мальчик без труда поднял одной рукой.

– А зачем она, дядька Ратибор? У меня же меч есть.

– Меч – дело ближнее. А сулица – дальнее. Враг к тебе с мечом идет, а ты его – раз! – и копьем встретил. Он еще до тебя не дошел, а уже мертвый.

Ратибор указал на мишень – старый щит, прислоненный к пню в двадцати шагах. На щите углем был нарисован круг.

– Видишь цель? Попади.

Василько взял сулицу, прицелился. Казалось просто – размахнуться и бросить. Взмахнул рукой, метнул изо всех сил.

Копье пролетело мимо щита, воткнулось в землю за пнем.

– Плохо, – покачал головой Ратибор. – Совсем плохо. Ты что, княжич, – руками думаешь?

– Почему плохо? Я же кинул!

– Кинул – не значит попал. Враг не пень, он не будет стоять и ждать, пока ты в него попадешь. А промахнешься – останешься без оружия.

Василько расстроился. Думал, что все будет просто – как в играх с боярскими детьми.

– Еще раз попробую!

– Нет, погоди. Сначала пойми – как это делается. Сулица – не камень, что лишь бы швырнуть. Она умная, живая. Ее надо чувствовать.

Ратибор взял другое копье, встал в несколько шагов от мишени.

– Смотри внимательно. Вот я стою, ноги на ширине плеч. Левая нога чуть вперед. Сулицу держу не за самый конец – вот так, чтобы в руке лежала ровно.

Воин показывал каждое движение медленно, чтобы мальчик запомнил.

– Теперь цель выбираю. Не просто на щит смотрю – именно туда, куда попасть хочу. В самый центр круга. Вижу его, словно уже попал.

Глаза Ратибора сузились, лицо стало сосредоточенным. Он замер на мгновение, потом плавно отвел руку назад.

– И бросаю! Не силой – душой! Не рука кидает – сердце летит к цели!

Копье просвистело в воздухе и с глухим стуком вонзилось точно в центр нарисованного круга.

– Ух ты! – ахнул Василько. – Здорово! А я так смогу?

– Сможешь. Только не сразу. Терпение нужно. И понимание.

Ратибор сходил за копьями, воткнувшимися в землю. Вернулся, сел на поваленное дерево, подозвал Василька.

– Садись рядом. Расскажу тебе, княжич, про оружие наше. Чтобы знал, с чем дело имеешь.

Мальчик с интересом устроился рядом. Ратибор любил рассказывать, а слушать его было интересно.

– Вот сулица, – начал воин, положив копье на колени. – Легкое оружие, для метания. Древко ясеневое – дерево крепкое, гибкое. Наконечник железный, кованый. Видишь – как листок ивы, узкий, острый. В кольчугу пробьет, в щит войдет.

Показал топор-секиру:

– А это – рубящее оружие. Топор большой, тяжелый. Им и кольчугу разрубить можно, и щит расколоть. Но работать надо уметь – неловко махнешь, сам себе ногу отсечешь.

Наконец взял меч:

– А вот это – царь оружия. Меч. Им и рубить можно, и колоть. И в ближнем бою лучше ничего нет. Только учиться надо долго. Мечом владеть – искусство целое.

Василько слушал, затаив дыхание. Каждое оружие казалось ему особенным, таинственным.

– А кольчуга зачем?

– Кольчуга – доспех защитный. Из железных колец сплетена, как рыбацкая сеть. Меч ее не прорубит, стрела не пробьет. Только тяжелая очень – попробуй день в ней проходить.

– Дядька Ратибор, а ты во всем этом воевал?

Лицо воина помрачнело:

– Воевал, княжич. И не раз. Видел, как братья на братьев идут, как русская кровь русской землю поит. Нехорошо это. Потому и говорю тебе – оружие нужно знать. Но главное – знать, зачем берешь его в руки.

– А зачем?

– Чтобы правду защищать. Чтобы слабых оберегать. Чтобы родную землю от врагов беречь. А не для того, чтобы славы искать или золота.

После долгого разговора вернулись к упражнениям. Теперь Ратибор показывал каждое движение по отдельности – как стать, как держать копье, как прицелиться.

– Помни, княжич – не клинок режет воздух, а сердце твое летит к цели. Представь, что ты сам – эта сулица. Лети прямо, без сомнений.

Василько старался изо всех сил. Первый бросок – мимо. Второй – тоже. Третий попал в край щита.

– Лучше! – подбодрил Ратибор. – Еще!

К полудню мальчик наконец попал в нарисованный круг. Правда, не в центр – сбоку, но все-таки попал!

– Ура! – закричал он, подпрыгивая от радости. – Попал! Попал!

– Попал, – согласился наставник, но не спешил радоваться. – А теперь попади еще раз. И еще. Один раз – случайность. Воину нужна уверенность.

И они продолжали. Бросок за броском, попытка за попыткой. Руки у Василька болели, плечо ныло, но он не сдавался. К вечеру из десяти бросков в цель попадало уже три.

– Достаточно на сегодня, – решил Ратибор. – Завтра продолжим. А теперь – к реке. Смоешься и поешь.

Сидели у костра, ели печеную рыбу, пили родниковую воду. Клязьма мерно плескалась о берег, где-то кричала сова, трещали поленья в огне.

– Дядька Ратибор, – спросил Василько, глядя на звезды, – а ты всегда воином был?

– Не всегда. Сначала обычным крестьянским сыном был. В деревне под Суздалем родился. Отец пахал землю, мать детей растила. Жили просто, но честно.

– А как воином стал?

– Половцы пришли. Набег сделали. Деревню сожгли, родителей убили, скот угнали. Меня чудом дружинники спасли – в лесу прятался. Вот и пошел к князю в службу. Мстить хотел. А потом… привык. Понравилось дело воинское.

Василько представил – как страшно потерять родителей, остаться одному. Ему стало жалко маленького Ратибора.

– А теперь ты меня учишь.

– Учу. Потому что помню – каково это, когда защитить некому. Ты, княжич, вырастешь – будешь людей защищать. А для этого сильным быть надо. И умелым.

– Я буду! – горячо пообещал мальчик. – Научусь всему! И сулицей меткой буду, и мечом храбрым!

Ратибор улыбнулся:

– Знаю, что будешь. Только помни слова мои – не клинок, а сердце. Без сердца воин – не воин, а убийца.

Ночью Василько долго не мог уснуть. В голове крутились события дня – уроки метания, рассказы о разном оружии, история Ратибора. А больше всего – эти слова: "не клинок режет воздух, а сердце летит к цели".

Что это значит? И почему так важно?

Пока он не понимал. Но когда-нибудь поймет. А пока – надо учиться. Учиться быть воином. Настоящим воином, который защищает, а не убивает.

За стенкой шатра мерно шумела Клязьма, и этот древний шепот воды был как колыбельная – успокаивающий, мирный. Завтра будет новый день, новые уроки, новые открытия.

А сулица обязательно будет попадать в цель. Обязательно.

***

Осенью 1217 года князь Константин взял сына на первую настоящую охоту. Не на зайцев с собаками – на кабана.

Лес стоял золотой, под ногами шуршала листва. Загонщики с рогатинами прочесывали чащу, гончие заливались лаем.

– Держись рядом, – велел отец. – Кабан – зверь опасный. Одним ударом клыков коня распорет.

Василько сжимал в руках легкую рогатину. Сердце колотилось – страшно и радостно одновременно.

Вдруг впереди треснули кусты. Огромный вепрь выскочил на поляну. Щетина дыбом, глазки красные, клыки желтые.

Дружинники ударили копьями. Кабан взревел, метнулся в сторону. Одно копье сломалось, второе застряло в боку.

– Добей! – крикнул Ратибор Васильку. – Твоя добыча!

Княжич соскочил с коня, подбежал к раненому зверю. Кабан хрипел, из раны текла кровь. Смотрел на мальчика мутными глазами.

Рука с кинжалом дрогнула. Жалко стало – зверь уже не опасен, зачем убивать?

– Что встал? – Ратибор подошел сзади. – Бей!

– Жалко его…

– Жалко? – Воин покачал головой. – Гляди – он мучается. Рана смертельная, но умирать будет долго. Милосердие воина – быстрая смерть, чтоб не мучился. Понял?

Василько кивнул. Поднял кинжал, ударил в шею, где Ратибор показал. Кабан дернулся и затих.

– Хорошо, – только и сказал Ратибор. – Теперь ты знаешь, каково это.

Но Василько не радовался.

Смотрел на мертвого зверя и думал: вот она, смерть. Быстрая, милосердная. Но все равно – смерть.

***

Утро после княжеского сбора выдалось серым. Декабрьское солнце едва пробивалось сквозь низкие тучи, а во дворе ростовского терема царила странная суета – не праздничная, а тревожная, как перед грозой.

Василько стоял у крыльца, наблюдая, как слуги сносят остатки вчерашнего пира. Разбирали шатры для гостей, грузили на возы сундуки с дарами, выводили коней. Пахло дымом от потухших жаровен, прелой соломой, конским потом.

– Стой тут, – велел отец. – Дядя Юрий хочет с тобой поговорить.

И отошел, не объяснив. Лицо у князя Константина было усталое, под глазами – темные круги. Всю ночь не спал, принимал гонцов.

Снег под ногами – не белый, а серый, подтаявший. Ветер гонит по двору мусор – обрывки ткани, солому. И вдруг – звук, резкий, пронзительный. Крик птицы. Но не вороний карк – что-то чужое, дикое.

– А вот и ты, племянник!

Князь Юрий вышел из гридницы в окружении бояр. Шуба соболья распахнута, на груди – золотая цепь. Улыбается широко, но глаза холодные, внимательные.

За ним – сокольничий в кожаном кафтане. На руке, затянутой в толстую рукавицу, сидит птица. Белая, с темными крапинами. Голова в кожаном клобучке, на лапах – алые ремешки с серебряными бубенцами.

– Подрос ты, Василько. Смотри-ка – не всякий княжич в девять лет на кабана ходит. Достойный был удар. Слышал я.

Константин стоял чуть поодаль, в тени. Руки сцеплены за спиной, лицо непроницаемое. Молчит.

– Иди сюда, – Юрий поманил пальцем. – Не бойся.

Василько подошел. Вблизи птица казалась еще больше. Крылья сложены плотно, но чувствовалась сила – вот распахнутся, и не удержишь.

– Знаешь, что это за птица?

– Кречет, – выдохнул княжич.

– Правильно. Царь-птица. Из северных земель, с Белого моря. Тамошние охотники три месяца ловили, еле живого довезли. – Юрий кивнул сокольничему. – Давай.

Сокольничий осторожно пересадил птицу на руку Василька. Тот едва не вскрикнул – когти вцепились в рукав, пробили сукно. Тяжелая! И горячая – сквозь перья чувствуется жар птичьего тела.

– Держи крепче, но не дави, – подсказал сокольничий. – И не дергайся. Они нервность чуют.

Кречет повернул голову в клобучке, словно разглядывая нового хозяина. Потом встряхнулся, расправил слегка крылья. Бубенцы зазвенели.

– Он слушается, – негромко сказал Юрий, глядя на племянника в упор, – только если чувствует силу. Не грубость – силу. Понимаешь разницу?

Василько кивнул, хотя не очень понимал.

– С виду молчит, а внутри – буря. Сорвется с руки – не догонишь. Но если приручишь… – Юрий сделал паузу. – Лучшего охотника не найти.

Константин чуть сдвинулся, и солнечный луч, пробившийся сквозь тучи, осветил его лицо. Челюсть напряжена, взгляд – как лед на Неро.

Юрий шагнул ближе, положил тяжелую ладонь на плечо Василька:

– Князь должен уметь держать в руках не только меч. Но и то, что может улететь.

Слова повисли в морозном воздухе. Василько почувствовал, как что-то изменилось – будто невидимая трещина прошла по двору. Ратибор, стоявший у коновязи, медленно покачал головой. Боярин Творимирич отвернулся, сплюнул в снег.

А отец… Отец вдруг развернулся и пошел к конюшне, бросив через плечо:

– Отведи птицу к сокольничим, сын. Пусть научат обращаться.

Голос ровный, но Василько знал – так отец говорит, когда очень зол.

Юрий усмехнулся:

– Иди, племянник. Дар не отвергают.

В сокольничьей избе пахло пером, сырым мясом, дегтем. На жердях сидели другие ловчие птицы – ястребы, соколы. Но кречет – особый. Для него приготовили отдельную жердь, обитую бархатом.

– Имя ему дашь? – спросил старый сокольничий, помогая снять клобучок.

Птица открыла глаза – желтые, немигающие. Смотрела на Василька, не отводя взгляда.

– Ярый, – сказал княжич. – За гордый нрав.

– Хорошее имя. К весне облетаешь – лучшего помощника не найдешь. Только помни: кречет – не слуга. Он сам выбирает, с кем летать.

Пока объясняли, как кормить, как держать, как приучать к руке, во двор начал падать снег. Крупный, мокрый. Сквозь открытую дверь Василько видел – отец и дядя Юрий стоят друг напротив друга. Молчат. Только снег падает между ними, как белая стена.

– …и никогда не снимай клобучок при чужих, – продолжал сокольничий. – Кречет должен видеть только хозяина. Иначе улетит к тому, кто сильнее.

Василько кивнул, но думал о другом. О словах дяди: «то, что может улететь». О молчании отца. О том, как дрогнула рука у обычно твердого как скала Ратибора.

Что-то важное произошло сегодня. Что-то большее, чем просто дорогой подарок.

Ярый сидел на жерди, поводил головой. Потом вдруг издал крик – резкий, пронзительный. Другие птицы встрепенулись, забились на жердях.

А во дворе Юрий уже садился на коня. Обернулся напоследок, посмотрел на окно сокольничьей. Улыбнулся. И в этой улыбке было что-то хищное – как у кречета перед броском.

Константин стоял неподвижно, пока брат не скрылся за воротами. Потом медленно пошел к терему. Снег уже засыпал его следы.

Василько прижался лбом к холодному стеклу. На руке все еще горели следы от когтей. Первые метки взрослой жизни.

– Он твой теперь, княжич, – тихо сказал сокольничий. – Береги. Такие птицы раз в жизни достаются.

Но Василько думал не о птице. А о том, что дядя Юрий смотрел не на кречета. На него смотрел. Оценивал. Примерял.

Как охотник – будущую добычу.

***

Зима 1218 года началась тревожно. Князь Константин все чаще прихварывал, подолгу лежал, принимал бояр в опочивальне. Лекари качали головами – сердце слабое, водянка, долго ли протянет.

Василько не отходил от отца. Читал ему Псалтырь, рассказывал о своих занятиях с Ратибором, показывал, как Ярый научился приносить добычу.

– Славный кречет, – слабо улыбался князь. – Дядю благодарил?

– Написал грамотку.

– Молодец. Родню беречь надо. Я вот… не сберег.

В конце января стало совсем худо. Константин уже не вставал, дышал тяжело, лицо посерело. Созвал бояр, продиктовал завещание.

– Стол ростовский – сыну моему Васильку. Пока мал – боярам править именем его. Брату Юрию челом бью – прими племянников под свою руку, не дай в обиду.

Второго февраля, в праздник Сретения, князь причастился, благословил сына.

– Меч береги… людей береги… честь береги… – шептал побелевшими губами.

К вечеру впал в забытье. Василько сидел рядом, держал холодеющую руку.

– Батюшка…

К рассвету князь умер. Василько остался сиротой.

Ночь после похорон отца выдалась лунной и морозной. Василько ворочался на постели, не мог уснуть. В груди – пустота, словно вырвали часть души.

Не выдержал. Накинул шубейку, выскользнул из терема. Стража у ворот дремала – пропустили княжича без вопросов.

Шел к озеру, сам не зная зачем. Ноги несли туда, где в детстве с отцом гуляли, где мать васильки собирала.

У берега остановился. Лед серебрился под луной, снег искрился. Тишина такая, что звон в ушах.

И вдруг услышал шаги. Обернулся – из темноты выходят фигуры. Митька первый, за ним – Федька кузнецов сын, Гришка поповича, другие мальчишки со двора.

Подошли, встали рядом. Молчат. Что тут скажешь? У Митьки отец живой, у других – тоже. А Василько теперь сирота круглый.

Долго стояли плечом к плечу. Потом Митька достал из-за пазухи краюху хлеба, разломил, протянул кусок. Передавали по кругу, ели молча – поминальная трапеза по-мальчишески.

– Мы с тобой, княже, – наконец сказал Федька. – Что надо – зови.