Любовь сквозь века

Невинным из нас был разве что Джихангир. Не знаю, кому повезло больше: ему или нам, но из-за состояния своего здоровья из нашей смертельной гонки он выбил без особых потерь, даже умудрился сохранить себе жизнь, прекрасно понимая, что через какое-то время ему придётся похоронить нас одним за другим, и остаться с тем, кто займёт пост одиннадцатого султана Османской Империи, вытерев как ни в чем не бывало окровавленные руки после братоубийства так, как будто он только что подстрелил неосторожного перепела или косулю. Будет ли его любить Джихангир? Сможет ли простить все злодеяния и принять со смирением жестокие традиции осман, или навсегда затаит в глубине души обиду на нового султана, оплакивая по ночам насильно прерванные жизни тех двоих, кто не сумел выжить?

Быть шехзаде,– значит чувствовать себя лошадью на скачках, на которую все делают ставки. Повелитель, все паши и янычары уже давно выбрали себе любимчика в надежде, что именно их «жеребец» дойдёт до финиша первым и ликвидирует других. Одни пытаются как-то помочь тому, на кого сделали ставку, другие молча с азартом наблюдают как разворачиваются события, не принимая в этом активного участия, но все ждут. Что им наши жизни?

Верить никому нельзя. Даже когда хочется. Кто-то назовёт это излишней подозрительностью, а я назову это куда проще: судьба каждого шехзаде. Мы переписывались, ездили друг к другу в санджаки в гости, вместе участвовали во всех, требуемых нашими традициями, мероприятиях, дарили друг другу подарки.

Да, именно подарки были нашим оружием. Подарить отравленную пищу или одежду, пропитанную ядом, конечно, не рискнул бы никто: вряд ли за преждевременное убийство брата султан бы погладил по голове, поэтому действовали хитрее. Некоторое время назад я приобрёл двух симпатичную рабынь на рынке, и отправил их братьям в качестве подарка. Оба получили подарок, и девушки оказались в их гаремах. У одной девушки не было никакого задания от меня, а вот у второй, которую звали Лейла, было задание подсыпать шехзаде яд во время трапезы, но не сразу, а спустя какое-то время, чтобы это выглядело так, будто девушку подговорил кто-то другой, когда она находилась уже в гареме.

–//-//-

Лейла жила в гареме уже полгода. Но шехзаде Мустафу так и не видела. Складывалось, будто бы у шехзаде что-то не так с мужским здоровьем, настолько редко он вспоминал про свой гарем. В распоряжении Мустафы было двадцать три девушки, но среди них ни одной фаворитки, что тоже было делом нетипичным. Из сплетен, которые гуляли по гарему, девушка выяснила, что девушки побаивались шехзад, что он якобы проклят.

– Как проклят? – ахнула Лейла, жалея о том, что её сюда отправили.

– А вот так! Все, в кого наш шехзаде влюбляется, умирают.

Лейла нервно сглотнула. В е случае умереть должен был как раз таки шехзаде, а не она, а девушка продолжала шокировать её другими подробностями гаремной жизни в Амасье:

– Он и сам это знает, поэтому любовь ни с кем не крутит, в гарем заходит только по необходимости, и больше двух – трёх раз редко когда кого к себе вызывает вновь.

Шло время. Лейл убеждалась в том, что всё, что ей говорили ранее, не было страшилкой для новеньких рабынь, а являлось правдой. Узнала она и про судьбы бывших фавориток шехзаде: одна девушка, у которой через пару недель после родов умер ребёнок, повесилась. Ещё одна по никому неведомым причинам сожгла себя заживо: просто однажды ночью подошла к факелу, которым освещался коридор гарема, и поднесла к нему свою длинную косу, которая, конечно же, мгновенно вспыхнула.

Находится в гареме такого шехзаде было страшно, но Лейла была здесь на задании, наградой за которое была свобода. А что может быть важнее свободы? Вы только представьте себе, какое это счастье: просыпаться, когда захочешь, есть, что захочешь, делать что захочешь и когда захочешь. Жить по чужой указке привыкаешь, но свобода всё равно остаётся самым заветным подарком, которого ждёшь от судьбы, и который так редко выпадает на чью-то долю.

– Если у тебя всё получится, то ты не только останешься жива и получишь свободу, но так же я обеспечу тебе достойное содержание до конца твоих дней, хатун,– говорил ей хозяин, сажая в карету.Заполучить свободу можно было всего несколькими способами: выйти замуж за того, за кого распорядится валиде, и стать свободной после смерти своего престарелого мужа ( а выдавали, как правило, за уважаемых пашей лет пятидесяти и более ); самой дослужиться в гареме до глубокой старости и быть отправленной на покой и заслужить свободу в качестве награды за какое-то задание. Лейле выпал третий случай: её направили в качестве подарка в Амасью, вручив баночку сильного быстродействующего яда.

– Отправляйся немедленно в хамам, Лейла хатун, тебя ночью шехзаде ожидает. Да по-шустрее!Прошло уже полгода, а Лейла даже ни разу не видела шехзаде. Как тут исполнить приказ и получить свою награду? Создавалось ощущение, что шехзаде Мустафа, и правда, болен по-мужски. Лейла, которая в начале так обрадовалась возможности обрести свободу так скору, начинала терять всякую надежду и считать свою миссию просто невыполнимой, как сегодня к ней подошла калфа и сказала:

Вот она! Отличная возможность справиться с заданием. Лейла быстро отбросила пяльца в вышиванием и, широко улыбаясь, поспешила в сторону хамама, представляя, как будут проходить её дни, когда рабство закончится.

Даша, 1545

Современный человек, который орёт, что стал совершенно свободным по сравнению с людьми из двадцатого столетия, как последний наркоман зависит от гаджетов. Смартфон как продолжение руки. Без него мы не знаем сколько сейчас времени, как куда-то пройти, не можем вызвать такси или расплатиться в магазине. Отними его у нас, и мы, как беспомощные дети, впадаем в панику, выпадая из жизни.

Первые два дня я была настолько поглощена сюрреалистичностью всего происходящего, что забыла о том, что раньше без телефона в руках не могла даже дойти до «Пятёрочки», а если он разряжался где-то в дороге, то мучилась паническими атаками. Здесь же, пока я пыталась поверить во всё происходящее, разглядывала быт и пробовала невкусную для современного человека средневековую еду, наслаждаясь общением с шехзаде, я на некоторое время забыла про телефон, но сегодня день не задался с самого утра.

Проснувшись после вчерашней ночи, которую я провела, рыжая в подушку почти до рассвета, я почувствовала первые признаки паники. Диагностированное несколькими годами ранее тревожно-фобическое расстройство вернулось со всеми своими симптомами: тахикардия, приступы паники, бессонница, неконтролируемое чувство страха и ощущение приближающейся смерти. Чувства, которые я не пожелаю испытать даже самому злейшему врагу, но с которыми я жила с триннадцати лет.

Очень не вовремя я вспомнила, что таблетки, которые я принимаю от тахикардии, остались в номере отеля и я осталась без них. Обнаружение этого факта только добавило паники: а что, если сердечный ритм сам по себе не успокоится, ведь он с таблетками не всегда сразу приходил в норму? Как раньше жили без таблеток от аритмии? Что вообще в средние века делали с такими болезнями, которые вроде как болезнями и не считаются, но доставляют кучу неудобств и заставляют испытывать сильный страх? Я вспомнила всё, что когда-либо читала про тахикардию. Так, Даша, успокойся. Тахикардия не является болезнью, это либо признак панической атаки, либо расстройство блуждающего нерва, либо временный сбой…Временный? Помню, как-то когда у меня дома закончились таблетки, тахикардия длилась почти пять часов, не проходя, и я начала боится, выдержит ли сердце столько времени такого усиленного ритма. На следующий же день я побежала к терапевту, и он, в отличии от меня, не воспринял всерьёз моё заболевание, сказав, что это не опасно, что редко когда любой тип аритмии указывает на проблемы с сердцем, и что тахикардия не требует отдельного лечения. Возможно, это и так, но так как я накручивала себя мыслями из серии «Что будет, если сердце так и не успокоится и не перерастёт ли учащённый пульс в инфаркт?», то сердце моё без таблеток достаточно долго приходило в норму.

В попытке отвлечься ( а я за собой замечала, что стоит мне сместить фокус внимания с учащённого пульса на что-то другое, как я тут же успокаивалась, и пульс опускался до привычных восьмидесяти ударов в минуту ) я встала с кровати и попробовала наступить на больную ногу. Больно, но вполне терпимо. Рана затягивалась довольно-таки быстро, потому что на все всегда всё быстро заживало, как на собаке, но долго ходить я пока не могла. Аккуратно, стараясь почти не давить весом на ногу, я доковыляла до тумбочки, на которой была моя сумочка. Внутри лежал телефон, зарядка от него, загран.паспорт, несколько бесполезных в оказавшихся условиях тысяч турецких лир, блеск для губ, расчёска, духи и…таблетница!! Я тут же схватила её в руки, открыла, и увидела что там есть все необходимые таблетки: анаприлин, тералиджен, МИГ. Выпив необходимую дозу анаприлина, я подуспокоилась и повеселела. Повертела в руках телефон и включила экран. Надо же, есть ещё целых пять процентов. Можно попробовать сфотографироваться с шехзаде, только как ему объяснить, что это за аппарат такой и что такое фотографироваться.

Я наслаждалась ощущением телефона в руках. Не смотря на то, что связи не было, сам факт того, что я верчу в руках айфон как-то успокаивал. Я вернулась на диван и залезла на него, сложив ноги по турецки и решила снять короткое видео с обстановкой османского домика. Освещение было хорошее: огромные османские окна способствовали максимальному проникновению света в помещение ( ну ещё бы, электричество-то пока не изобрели ), и кадр должен был выйти хороший. Я посмотрела в зеркало,– вид, конечно, не ахти. В принципе я не нравилась себе без макияжа, а тут ещё и вид был заспанный, залежавшийся, растрёпанный. Кое-как приведя себя в Божеский вид, я поставила камеру на 0,5, перевернула телефон основной камерой на себя, и начала снимать обзор на средневековую обстановку конака шехзаде. Это, такое привычное и родное занятие, помогло мне отвлечься, возвращая меня на несколько минут в привычную рутину. Снимая и комментируя обстановку, я развеселилась и даже не услышала, как открылась дверь домика и внутрь вошёл тот самый агрессивный бородач. Он в два шага преодолел расстояние от двери до меня, и, выхватив из моих рук телефон, начал рычать что-то на османском языке. Османская разговорная речь мало чем отличалась от современного турецкого, и понять его я принципе было можно, правда, та злоба, с которой он произносил каждое слово, и тот запал, с которым он это делал, превращал всё в пустой набор непонятных для меня звуков. Он тыкал в телефон, видимо, пытаясь узнать у меня, что это, а я лихорадочно соображала, на что может быть похож айфон и за что его можно выдать. В голову, как назло, ничего подходящего не приходило, а этот дикарь уже схватил меня правой рукой за горло и прижал к стене. Мне стало трудно дышать, и я закашлялась. Мои жалкие попытки высвободиться закончились ничем, и я не на шутку испугалась. Неужели я так глупо умру, попав в прошлое? И как это будет выглядеть в 2025 году? Как пропала без вести, или что?

Жить хотелось сильно, не зря же говорят, что инстинкт самосохранения базовый, а значит один из самых сильных. Я пыталась ударить его ногами в пах, дотянуться руками до лица, но он был в разы выше меня и сильнее. От недостатка кислорода голова начала кружиться. Только бы не потерять сознание, только бы не потерять сознание. Почему никто не приходит? Я повернула голову влево и с надеждой посмотрела на дверь, но подмога не приходила. Попыталась кричать, но изо рта выходил не крик, а хрип, который вряд ли кто мог услышать. Силы покидали меня, перед глазами всё помутилось. Неужели он и правда убьёт меня? Это конец, такой нелепый?

О чём люди думают перед смертью? Что испытывают6 страх, смирение или надежду? Чьи лица проносятся перед глазами в этот момент? Когда-то я прочитала, что люди перед смертью вспоминают того, кого сильно любят или любили. Я не вспоминала никого, и не чувствовала ничего, кроме упрямого неверия в то, что умираю. Время будто остановилось: я не слышала  абсолютно никаких звуков и медленно теряла сознание, даже перестав сопротивляться.