Любовь сквозь века

– Да давно пора уже в отставку, но солдаты любят его и не хотят отпускать. Да и со своими обязанностями здоровья хватает справляться.

– Не на своём он месте – сказал я – Добряк, каких свет не видывал, а всё туда же. Ну какое ему военное дело? Он же и мухи не обидит. Думаете, откуда вокруг корпуса столько бездомных собак? Он подкармливает, святая душа.

Мы рассмеялись. С Фатихом мы были знакомы  четыре года. Я приехал сюда из Манисы сразу после того, как Повелитель назначил туда Селима, отправив меня в далёкую горную Амасью. По началу я всей душой ненавидел этот город. Он находится в такой глуши, что после смерти отца я при любом раскладе не смогу добраться до Топкапы первым, а значит лишусь жизни. Как вы думаете, может ли это не угнетать?

Как и полагается, первым делом я пошёл поприветствовать войско, которое отныне находилось в моё распоряжении. Фатиху тогда уже было сорок пять лет. Возраст почтенный, а для янычара почти недосягаемый. С первого взгляда было понятно, что старый ага человек радушный и простодушный. Как он продержался столько лет на поле боя для меня осталось загадкой, но если бы не солдатская форма, я бы никогда не подумал, что он может быть причастен к походам и войнам. Толстый, с неопрятной бородой, торчащей кусками в разные стороны, не способный зарезать барана на Курбай Байрам старик управлял целым воинским корпусом, и пользовался любовью среди своих подопечных.

– Площадка для стрельбы из лука новая что ли ? – заметил Атмаджа

– Да, прошлой осенью отремонтировали. Сразимся, пока старик Фатих готовит чай?

Словно малые дети, с горящими озорными глазами мы втроём прошли на площадку для стрельбы из лука и взяли себе лук и по одной стреле. Я как следует натянул тетиву и сказал:

– Кто попадёт дальше всех от цели, тот напишет Гюльчичек письмо, в котором будет изъясняться в любви.

– Только не это!! – в один голос ответили ребята и разразились новой волной смеха.

Со стороны мы могли бы сойти за простых молодых людей: весёлых, жизнерадостных, хорошо владеющих оружием и умелых наездников. Но таковыми нам дозволялось побыть лишь пару счастливых минут в день, когда мы оставались наедине друг с другом и не занимались государственными делами. В такие минуты стиралась грань между мной и ними,  мы ничем не отличались от сотни других молодых людей в Империи.

– И как всегда, проиграл у нас ..... ЯХЬЯ!! – огласил Атмаджа, снимая стрелы с мишени.

– Яхья, это какое уже по счёту письмо ты будешь ей отправлять? – поддерживал шутливо издевательский тон я

– Научись, наконец, стрелять, Яхья, а то Мустафе придётся выдать Гюльчичек за тебя, и мы потеряем предмет для шуток,– не позволишь же ты отпускать такие колкости в адрес своей супруги.

– Шехзаде, Фатих ага просит прощения за задержку и просит Вас пройти в его кабинет – запыхавшийся часовой, который, по всей видимости, только бегал по периметру корпуса, чтобы найти нашу компанию, сопроводил нас в кабинет главы корпуса.

В кабинете Фатиха уже был накрыт стол: несколько чашек чая, пирожки с мясом и люля-кебаб манили своим ароматом, от которого у всех потекли слюнки, а старик Фатих, как заботливая мамка, квохтал вокруг нас. Расставляя тарелки и накладывая всем горячее.

Когда первый голод был утолён, я спросил:

– Вчера ночью несколько солдат устроили беспорядки на городском рынке. Тебе об этом известно, ага?

– Как же может быть иначе? Яхья бей их выловил и запер в темнице. На утреннем построении их не было. Ну, я сразу понял: схлопотали орлы своё.

– Что же ты не следишь за ними? – укорял Атмаджа – Твои воины слоняются ночью не пойми где, пьянствуют, может, и ещё что делают, о чем нам пока неизвестно. Свободного времени что ли, много? Так мы это мигом исправим.

– Что Вы? Как можно?! Ни минуты свободной нет, ни секундочки. Пашут не разгибая спины. Тренировки с утра до ночи, а в свободное время работы по благоустройству территории. Работы столько, что рук не хватает.

– Ты бы поговорил с ними, Фатих – миролюбиво попросил Яхья – Нехорошо это, не порядок. Сегодня они рынок перетрясли, завтра пойдут и надругаются над женщиной. Не Богоугодное это дело.

– Они уже своё получили, шехзаде, Яхья – Фатих, подливая в наши стаканы горячего чая.

– Смотри, Фатих. С тебя спрос будет – Атмаджа отличался суровым нравом, и не позволял себе на людях давать слабину. Если я всегда судил по справедливости, Яхья,– по милосердию, то Атмаджа спуску не давал никогда и никому.

– Жениться тебе нужно, Атмаджа – по-отцовски заметил ага.

– Жениться некогда – я постарался увести разговор от этой неприятной для нас троих темы. Мы ещё немного посидели у Фатиха, спросили, всего ли хватает в корпусе, есть ли обмундирование, достаточные запасы провизии и наличие спальных мест, а затем отправились восвояси.

– И он с этой женитьбой – Атмаджа скривил лицо и сплюнул на землю.

– Не бери в голову. Старик сам ни разу не был женат. – я не хотел развивать эту тему и очень жалел о том, что старый ага заикнулся об этом.

– Любовь, красавица – шалунья, распределила так сама: солдату лишь стрела для лука быть может верная жена – отшутился Яхья.

У каждого из нас за спиной была куча побед, и ни одной – на любовном фронте. Яхья был влюблён раза два за свою жизнь, и оба закончились ничем. Атмаджа никогда не рассказывал о связи с женщиной, что могло говорить только о том, что когда-то ему было очень больно настолько, что он не хочет даже реванша. А я…

А я любил…Я до сих пор помню, как окрыляет и разукрашивает в яркие цвета всё вокруг это волшебное чувство. Если и несть на земле сильный наркотик, то это чувство влюблённости и её бессменные спутники: бессонница, потеря аппетита и беспричинно хорошее настроение. Я любил много, и ещё больше терял. Доведётся ли снова? Это вряд ли…

Что такое счастье?

Глава 2

Даша, 2025

Что такое счастье?

Деньги? Дети? Слава?

Может это фраза:

«Большего не надо»?

Или же награда

За труды и муки?

Или это встреча

Тех, кто был в разлуке?

«Счастье – это воля»

Скажет заключенный.

«Нет, это здоровье»

Молвит обречённый.

«Счастье – это дети!»

Говорит бездетный.

«Счастье – это деньги.»

Так считает бедный.

Что такое счастье?

Молодость ли? Грёзы?

От былой влюблённости

Высохшие слезы.

Счастье многогранно, индивидуально.

Это не программа, выбранная нами.

Я нахожу счастье каждый день в тысячи разных крупиц, отыскиваю его в любых мелочах как грибник, собирая грибы и заглядывая под каждый листочек. Счастье можно найти во всем: в солнечной погоде, случайной улыбке прохожего, любимой песне, которая так вовремя заиграла в торговом центре именно тогда, когда я была там. Я люблю жизнь во всех её проявлениях и никогда не о чем жалею. Прошлое прошло, и какая разницы что там было? Поговаривают, что мой оптимизм граничит с безумием. Neyse! Это всё равно лучше, чем с унылым лицом влачить своё существование по интересному и витиеватому жизненному пути.

Мне тридцать шесть лет, я ни разу не была замужем, и у меня нет детей, однако я искренне считаю себя абсолютно счастливым человеком. Вы вправе со мной не согласиться, и я вас помню: у каждого из нас свои цели и ценности, которые и диктуют нам те параметры, по которым мы меряем счастье. Для любой матери бездетная женщина бесспорно несчастна, но не для любой женщины, которая не испытала счастья материнства, наличие детей – это показатель удовлетворённости жизнью.

Сегодняшнее утро я встретила в любимом городе, в атмосферном номере отеля, который был выполнен в османском стиле настолько правдоподобно, что эту комнату иначе как «покои» назвать язык не поворачивался. Я встала с постели, заказала мятный латте в номер и попросила принесли мне завтрак,– хотелось встретить новый день, наслаждаясь настоящим турецким завтраком на балконе, который выходил на сторону реки и казалось, будто вся Амасья лежит у меня на ладони.

Турецкие завтраки, наверное, самое вкусное, что есть в Турции. Десятки маленьких пиалочек -тарелочек – блюдец, на которых были красиво разложены свежие помидоры, тонко нарезанные огурцы, оливки, сыры разного вида, и, конечно же, симиты. Основным блюдом была яичница с колбасой, которую я просто обожала.

Устроившись по – удобнее за столиком, я приступила к трапезе. Свежий воздух, согревающее солнце, и освежающий ветерочек с реки Йешильырмак,– вот залог хорошего начала нового дня.  Приступив к завтраку, я мысленно строила планы на сегодняшний день. Я планировала провести здесь пять дней, и мне не хотелось терять ни минуты этого времени впустую, поэтому в номере предполагалось только ночевать, и утром приводить себя в порядок, чтобы после завтрака сразу же выйти в город.

Амасья – город маленький, провинциальный, и, конечно же, все основные достопримечательности, такие как: мечеть Баязида II, мечеть Мехмета паши, археологический музей Амасьи, Бююк Ага медресе и, конечно, знаменитый музей Любви я видела в свои предыдущие приезды, поэтому в этот раз мне хотелось охватить те места, до которых ранее не доходили руки. В первую очередь мне безумно хотелось посетить средневековую психиатрическую больницу, в которой лечили в основном музыкой. Сейчас здание служит музеем медицины и хирургии, и мне не терпится посмотреть, что оно из себя представляет.

Сказано – сделано. Допив кофе, я взяла с собой сумочку, в которую положила power bank, загранпаспорт и кошелёк. Вряд – ли мне может понадобиться что-то ещё, кроме этого, поэтому выходила я налегке. Единственный минус соло -путешествий в том, что тебя некому сфотографировать, поэтому приходится выкручиваться и искать, куда бы поставить телефон так, чтобы и ракурс был удачным, и телефон остался цел. Просить кого-то сфотографировать в Турции я не рискую, хотя в России часто так делаю, но одно дело остаться без связи в своей стране, и совсем другое – заграницей. Тут и до панической атаки недолго. Интересно, их лечили в психушке, в которую я сейчас направляюсь?

Находясь в самом весёлом расположении духа, я бодро шагала по направлению к Бимархане, – именно так назывался этот первый психоневрологический диспансер Турции, который, кстати, был ещё и музыкальной школой. Эти два учреждения кажутся современному человеку несовместимыми, но если учесть то, что неврозы в те века пытались лечить музыкой, то вполне логично, что у клиники в собственности были музыкальные инструменты на которых могли обучать музыке всех желающих. Почему бы и нет?

Я шагала в сторону психушки так, словно шла к себе домой. Удивительный город – Амасья. Вся его структура была сделана словно под меня. Моё любимое число семь, и в Амасье ровно семь мостов, которые перекинуты через Йешильырмак. Музей любви, османская архитектура, плавающие старинные лодочки и отсутствие толпы туристов, все было такое моё, такое родной, что трудно не поверить в реинкарнацию. Может, я и правда жила здесь раньше? Кто знает… Да и не случайно ли именно здесь построили первую психиатрическую больницу? Ведь я тоже проделала долгий путь борьбы с паническими атаками, преодолела тревожное расстройство ( правда, не музыкой ) и мне не чужды такие вещи, как музыкальная терапия, арт – терапия, и прочие немедикаментозные способы борьбы снятия тревоги и стресса.

Бимархане находилась в шаговой доступности от гостиницы, в которой я жила. Впрочем, Амасья – город маленький, и здесь все достопримечательности кучкуются в одном месте, в старом городе, где я и проживала. Бимархане была возведена в 1309 году по инициативе Юлдуз Хатун – супруги ильхана Олджейту, правившего в Малой Азии от имени монгольской династии Хулагуидов. По какой причине жене знатного бея пришло в голову заняться лечением душевнобольных, остаётся только догадываться, но факт остаётся фактом,– это одна из первых больниц по работе с расстройствами психики.

Особенность этой больницы заключалась в том, что она специализировалась прежде всего на лечении психических заболеваний – что само по себе было редкостью для того времени. Интересно, что душевные недуги здесь пытались исцелять с помощью музыки: в стенах лечебницы звучали мелодии, призванные успокоить разум и облегчить страдания. Благодаря этому Бимархане одновременно служила и в роли музыкальной школы. Архитектурно здание представляет собой типичное сельджукское медресе: прямоугольное в плане, с просторным открытым двором в центре и великолепным входным порталом. Особенно восхищает тонкая каменная резьба на портале – по праву считающаяся одной из самых изысканных во всей Амасье. Лечение душевных недугов остаётся трудной задачей даже в наши дни. Возможно, музыкальная терапия в этих стенах была не столь наивной, как может показаться современному взгляду. Ведь в те времена пациентам здесь обеспечивали не только заботу и внимание, но и достойное питание и кров – а это уже было немалым утешением и шагом к исцелению.

Вход в музей просто поражает воображение: никогда бы не подумала, что так красиво может быть отстроена больница. Ворота будто манят тебя зайти внутрь, но осторожнее, ведь это ловушка: войдя сюда однажды по своей воле, ты уже не сможешь вернуться обратно до тех пор, пока врачи не посчитают, что ты выздоровел, и ни для кого не секрет, что вплоть до середины двадцатого века мало кому удавалось выбраться из пучины бесконечного экспериментального лечения.

Сейчас здесь на каждом углу расставлены восковые фигуры, изображающие врачей, которые проводят или осмотр, или лечение пациента. Я прошла чуть дальше, трусливо оборачиваясь назад: уж не закроются ли двери за мной сейчас навсегда? Не хотелось бы закончить свои дни в подобном месте.

Я поёжилась. Так, продолжаем осмотр. Впереди были выставлены музыкальные инструменты и хирургические принадлежности,– всё то, чем работали здесь при проведении лечения. В середине на сцене ещё восковые фигуры,– на этот раз музыканты, играющие для пациентов целебные мелодии. Все. Больше смотреть в музее было нечего. Я сделала несколько фото для своего блога, и стала идти в сторону выхода. «Şarkı söyleyerek, sağlığı koruyan en iyi egzersin. İbn-i-Sina», – прошла я табличку над выходом. А в этом что-то есть, иначе по какой причине я все ещё не свихнулась.

– Именно с такой улыбкой выходила пациенты, покидая больницу – улыбнулся охранник

– Простите?

– Вы сияете! Люди, избавленные музой от мигреней, страхов и галлюцинаций тоже сияли, покидая это заведение, в котором они оставляли свои болезни.

– О, я в этом не сомневаюсь. Скажите, пожалуйста, а я могу где-то найти фотографии города, сделанные в начале двадцатого века.

– Для этого Вам нужно пойти в архив и запросить подшивку оцифрованных древних газет. А что Вы там хотите найти, если не секрет, конечно?

– Понимаете, я увлекаюсь историей. Особенно интересует меня период доАтатюрковской Турции, Османской Империи и…

– И больше всего Вас интересует, конечно же, правление султана Сулеймана – он перебил меня с лукавой улыбкой и понимающе кивнул головой.

– Да, но…

– Как я догадался? Всё очень просто. Наш город никогда не был интересен туристам и все, кто когда-либо сюда приезжали, делали это под впечатлением от сериала.

– Как предсказуемы люди – не стала отрицать я и дружелюбно улыбнулась в ответ – Так вот, да, Вы всё верно сказали, но больше всего меня интересует…

– шехзаде Мустафа – закончил за меня охранник, начиная раздражать тем, что постоянно перебивал и не давал мне вставить ни слово.

– Угадали.

– Сюда никто не приезжает просто так.

– И что, многих влюблённых в Мустафу Вы уже встречали?

– А Вы полагаете, что многих любовь приводит в психушку или только… – он посмотрел на меня пронизывающим взглядом, от которого стало не по себе. Боковым зрением я проверила, открыты ли ворота на выход, чтобы убедиться, что мне ничего не угрожает и удерживать силой меня не станут.

– Хорошего вечера! Мне пора!

– Куда же Вы? Вас интересовали фотографии старой Амасьи, и у меня есть что Вам показать.

– Спасибо, времени совсем нет. Я поищу сама в интернете, до свидания!

– Убегаете – он хмыкнул – Понимаю, это место не совсем располагает к беседе, однако другого предложить не смогу: мне нельзя покидать рабочее место даже ради чашечки чая с такой  красавицей, как Вы.

– Благодарю за комплимент, мне правда пора бежать. Я приехала всего на несколько дней, и мне нужно ещё многое посмотреть.

– Например, музей шехзаде. Не так ли?

Моё терпение лопнуло. Я вспыхнула как чиркнувшая о серу коробка спичка и рыкнула в ответ:

– Куда надо, туда и пойду. В музее шехзаде, если хотите знать, я была уже неоднократно, меня там ничем не удивить.

– Ну почему же… Обязательно зайдите, и загляните на второй этаж. Там есть что посмотреть, уверяю.

Я кивнула головой и поспешила на выход от назойливого полоумного охранника. Неудивительно, что он работает в психушке, тут ему самое место.

По дороге к музею шехзаде я заскочила в магазинчик и купила простой воды. Почему-то разговор с этим чудаком не на шутку взволновал меня и посеял какие-то тревожные мысли в голове. Хотя чего я боюсь? Я уже далеко от того места, и никогда больше не увижусь с ним. Мало ли что он там говорил? Скучно ему весь день охранять полу – пустой музей, в который в год дай Бог один – два человека заглянут, вот и цепляется ко всем, а я уже себе накручивать начала.

На часах было почти два часа. Я решила наведаться в музей шехзаде, потом зайти куда-нибудь пообедать и побродить по набережной, а вечером расслабиться в настоящем турецком хаммаме.

Мустафа, 1545

День как день. Такой же, как всегда. Та же немилость отца, которая проявляется молчанием в ответ на мои письма. Беспокойства матери и её попытки подтолкнуть меня к более решительным действиям, чуть ли не к мятежу. Неужели она думает, что я так низко упаду, что во мне не осталось ни капли собственного достоинства? Да и как можно пойти с оголённой саблей на собственного отца?

Дни в отсылке были походи один на другой как две капли воды, хотя и те наверное имеют больше различий между собой. Моё расписание было расписано по часам и предсказуемо: ранний подъём и тренировка на голодный желудок в саду, затем – душ и завтрак. С девяти часов утра я начинал работать: проводил несколько раз в неделю совет диванов, принимал просителей и жалобщиков, отвечал на письменные запросы. Казало бы, такой круговорот дел не должен был давать скучать, но я изнывал от безделья. Всё здесь мне не нравилось, было не моим: провинциальный городишко, который можно обойти за два часа вдоль и поперёк; люди с деревенскими замашками и мелочными проблемами; грязно жёлтая река, разрезающая город на две части и звенящая тишина ночами.

К этому ли я шёл всю свою жизнь? Ради этого ли учился? Для чего старался быть ответственным и серьёзным не по годам с самого отрочества? Чтобы что? Чтобы в тридцать лет быть за семьсот километров и медленно ждать своей смерти? Дураку ведь ясно, что я нахожусь в проигрышном положении и единственное, что мне остаётся здесь делать, так это молить Аллаха продлить дни султана Сулеймана на земле лишь за тем, чтобы преждевременно не оборвалась моя собственная жизнь.

Закон Фатиха суров. Насколько мне известно, он действует только на территории Османской империи, все другие государства предпочитают делить власть поровну. Все, кроме нас, потому что пару столетий назад один безумец слишком побоялся, что у него отберут власть родные братья и решил отправить всех конкурентов на тот свет. Конечно, в свод законов это включили якобы во избежании гражданских войн, но мне кажется, что и дураку понятно: такой закон мог придумать только тот, кто боялся за свою пятую точку. Разве может действительно смелый, уверенный в себе и качестве своего правления человек бояться не справиться с какой-то там гражданской войной? Как вообще могло прийти в голову приказать ( причём на законодательном уровне ) при вступлении на трон казнить всех братьев и их детей? Мне никогда этого не понять, но я вынужден с этим мириться и жить по действующим законам империи. По крайней мере до тех пор, пока я не смогу переписать букву Закона и упразднить все зверства, которые прописаны там сейчас.

До Амасьи я на протяжении восьми лет занимал пост санджак бея Сарухана. Город сказка, город мечта…Всем известно, что Сарухан негласно является главным санджаком, куда отправляют учиться искусству управления государством того шехзаде, кого хотят видеть следующим на престоле. Пока я находился в главном санджаке империи, я чувствовал себя спокойно и был более-менее уверен в завтрашнем дне, но однажды всё поменялось.

Ни к чему не обязывающая переписка с австрийским послом. Тот навязчиво добивался аудиенции хоть у кого-то из династии Хазретлери для заключения морского союза, очень уж нужны были Австрии «свои люди» в море, но султан ничего и слышать не хотел об этом, игнорировал все просьбы о встрече и не принимал ни подарков, ни послов. Еще бы! Об отношениях Османской империи с Австрией можно написать трёхтомник.

Всё началось с сокрушительного разгрома армии Австрии в битве при Мохаче,– первая весомая победа тогда ещё молодого, едва восшедшего на престол султана Сулейман хана. После гибели  Лайоша III королём был избран Янош Запольи, однако спустя два года эрцгерцог Австрии Фердинанд заявил свои претензии на чешскую и венгерскую корону,  к лету 1528 года завоевал Венгрию. Запольи ринулся в Константинополь за подмогой, и османские войска помогли ему отвоевать Верхнюю Венгрию, а сами под шумок начали завоевание венгерских владений в Северной Боснии, Славонии и Хорватии. На отправленное Фердинандом предложение хотя бы на три года заключить перемирие султан ответил отказом, и начал осаду Вены, правда за счёт того, что войска были сильно измотаны бесконечными сражениями, был вынужден свернуть лагерь и вернуться домой ни с чем. Но успокоился он ненадолго.

Отец ненавидел проигрывать. Из каждого проигрыша стремился извлечь максимум уроков, хорошенько проанализировать всё происходившее на поле боя и всегда возвращался с реваншем. Спустя два года Сулейман направил двухсот тысячную армию в сторону Венгрии, но и в этот раз удача была на стороне Фердинанда. Гнев Сулеймана невозможно  передать словами. Мне тогда было около пятнадцати лет, и я ещё жил в Топкапы, поэтому отлично помню с каким пристыженным и понурым видом выходили главнокомандующие янычар и паши.

А тем временем не только наши, но и войска Венгрии поредели. В многолетней почти что беспрерывно войне каждая сторона потеряла кучу солдат, и восполнить их  недостаток было не так то просто, на обучение каждого воина уходил как минимум год. Понимая это, Фердинанд снова предпринял попытку заключить мир, и на этот раз Сулейман ответил согласием. В 1533 мирный договор фактически разделил Венгрию на две части. Османам отошёл Эстергом. Казалось бы, вот и сказке конец, ан нет!

Задетое многочисленными поражениями самолюбие султана Сулейман хана заставило его нарушить договор. Безосновательно объявив мирное соглашение недействительным., падишах отправил часть своей армии поддерживать гражданскую войну в Венгрии, но спустя пять лет было подписано очередное мирное соглашение ( как вы наверняка уже догадались, краткосрочное ), по которому Фердинанд становился наследником Запольи. Попытка реализовать условия этого договора привело к новой австро-османской войне, которая продолжалась в вяло текущем темпе до сих пор.

И вот четыре года назад, в 1541 году очередная попытка со стороны Венгрии наладить мосты любви и дружбы выпала и на мою долю. Прознав где-то о моем справедливом и милосердном взгляде на ведение внешней политики, австрийский посол прибыл в Манису, где я тогда находился в качестве санджак бея, и добился аудиенции со мной. Мне было хорошо известно каких взглядов придерживается мой отец по этому вопросу, поэтому я учтиво выслушал посла, а затем мягко отказал ему в содействии и отправил восвояси.

Казалось бы, ничего криминального я не совершил. Наоборот, лишний раз сделал акцент на том, что все решения в Османской империи принимает султан Сулейман хан, а я лишь исполняю его волю и служу ему верой и правдой наравне со всеми подданными империи, но информация обладает невероятным свойством трансформироваться за время своего пути от первоисточника к адресату. Уж не знаю под каким соусом подали мою встречу с послом, но отец тут же, как только ему доложили о нашем разговоре, отправил мне гневное письмо и велел немедленно ехать в Топкапы, где я хорошенько получил по шапке, а заодно и лишился самого завидного санджака империи. Меня назначили санджак беем Амасьи, а на моё место отправили шехзаде Селима.

[ из дневника шехзаде Мустафы ]

Возвращаюсь из Константинополя с позором. Лишенный милости Отца, лишенный возможности продолжать исполнять обязанности санджак бея Манисы, потеряв всё, что у меня было, пишу эту дневниковую запись в карете, пор дороге в далёкую горную Амасью, куда я был сослан за то, что принял у себя австрийского посла.