bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
6 из 9

– А причина?

– Мне кажется, дело в семейных делах. Что-то там про маму было. Я не успела толком с ними поговорить, нужно было выводить класс. А еще Максим все время твердит, что он здесь ненадолго, и это очень мешает ему завести друзей и хоть как-то наладить здесь контакт с ребятами. Это правда? Он скоро уедет?

– Не знаю. Не думаю. Вам лучше поговорить на эту тему с его отцом.

Светлана Игоревна кивнула.

– Понимаю. Хорошо, я поговорю с ним.

– Чем нам помочь Максиму?

– Пока не знаю. Но он мальчик очень подвижный, и общения ему явно не хватает. Может быть, вам подумать о том, чтобы отдать его в какую-то спортивную секцию? Только тренера выбирайте повнимательнее.

– Спасибо! Отличная идея! Как мы сами не додумались? – Эля просияла.

По дороге домой она поглядывала на сердитого Максима и молчала. А дома, покормив его, присела к столу с чашкой чая и завела разговор, внимательно глядя на мальчика, стараясь понять, чего же хочет он.

– Скажи мне, а какой спорт тебе нравится?

Максим удивленно посмотрел на нее.

– Я думал, вы ругаться будете.

– За то, что подрался?

– Ну, да.

– Думаю, ты и сам все понимаешь. Понимаешь, что это не совсем правильно, так?

– Так… – Максим опустил голову.

– Но есть же разные причины для драки. И иногда, наверное, надо драться, когда выхода другого нет. Я могу спросить, почему ты подрался с мальчиками?

Максим помолчал, а потом поднял голову и, глядя ей в глаза, сказал:

– Они оскорбляли маму. Сказали, что она меня бросила. Подкинула вам. Что ее больше у меня нет.

– Глупости какие! – Эля возмущенно с размаху поставила чашку на стол, и чай выплеснулся, залив половину стола. Она схватила полотенце и, промокнув лужицу, сердито ругнулась.

– Ого! – Максим удивленно и весело посмотрел на нее.

– Что? Я же не матом. Папе не говори, а то мне влетит.

Она убрала чашку и снова села на свое место.

– Максим! То, что они говорили – это гадость! Мама тебя вовсе не бросала. Ребенок может жить и с мамой, и с отцом. Мало ли какие обстоятельства бывают? И вовсе это не их дело! Я, наверное, не должна этого говорить, ведь это непедагогично, ну, то есть неправильно, если ты взрослый, но… Так им и надо. В следующий раз буду держать язык за зубами. Вот только… Максим, а у тебя в классе совсем друзей нет? Неужели никто из ребят не нравится?

– Почему не нравится? Вадик, с которым я сегодня подрался, в общем, неплохой пацан, самолетами увлекается. Показывал мне, какую модель они с папой собирают.

– То есть ты не против был бы с ним общаться?

– Да мы и так общаемся. Просто он сказал, что в следующем году они в поход собираются. И он уже большой, его тоже возьмут. Спросил, не хочу ли я с ними. А я сказал, что уеду, что мама меня заберет.

– Понятно. – Эля встала, чтобы накормить кота, который уже битый час ластился то к ней, то к Максиму. – Может, не стоит так сразу отказываться?

– Вы тоже думаете, что она не приедет? – Максим разом ощетинился, сердито глядя на Элю.

– Нет. Я просто подумала, может, мама разрешит тебе сходить в поход?

Максим задумался.

– Ты мне так и не ответил. Какой спорт тебе нравится?

– Не знаю. Бокс, наверное. Он для мужчин. И там думать надо. Мы с папой фильм смотрели про боксеров.

– А сам бы ты хотел заниматься?

– А можно?

– Почему нет? Давай, я вечером с папой поговорю. Может быть, и найдем такую секцию.

Секция нашлась. Максим с удовольствием стал ходить на занятия. Вадим и еще пара одноклассников присоединились к нему, и вскоре уже Светлана Игоревна сказала Эле, что ситуация нормализовалась. Драк больше не было, мальчишки ладили, и Эля с Андреем успокоились.

Максим прожил у отца почти шесть лет. Он привык, перестал замыкаться, и Эля видела, что ему так же, как и отцу не хватает ласки. Она поначалу робко, а потом смелее обнимала его, хваля за любое достижение. И Максим радостно откликался на это внимание, со смехом перевешивая свои медали за победы в соревнованиях ей на шею и обнимая в ответ.

– Это и твоя медаль! Ты же меня сюда привела!

Вскоре им пришлось повесить еще одну полочку для наград, потому что на одной уже все не умещались.

Когда Эля узнала, что ждет ребенка, первой реакцией был страх, как отреагирует на это Максим. Но, к ее удивлению, он очень обрадовался, когда Андрей рассказал ему и объяснил, что теперь у него будет сестра и он станет старшим братом.

– Круто! У всех в классе есть братья и сестры, а теперь и у меня будет.

– А то, что девочка? Не смущает? – Эля, улыбаясь, смотрела на Максима, который, высунув язык, дописывал задание по русскому, спеша перед тренировкой.

– Все! – Максим закрыл тетрадь. – Не смущает! Девчонки – это тоже хорошо. Она меня любить будет, а я ее защищать. Я буду для нее самым крутым, так же?

– А то!

– Значит, это неплохо! Ладно, я пошел! Эля, а тебе что-нибудь нужно? Я потом могу в магазин зайти.

– Ой, да! Спасибо тебе, что напомнил! Хлеба купи, а то я забыла.

Маленькая Соня действительно стала для Максима самым дорогим, что у него когда-либо было.

– Понимаешь, пап, у тебя есть Эля, мама – далеко, а Соня… она только моя… Я не знаю, как объяснить, но я рад, что она у меня есть. – Максим тихонько гладил крохотный кулачок.

Эля не могла нарадоваться на мальчишку. Между тренировками и уроками Максим старался помочь ей, охотно возясь с сестренкой, которая быстро поняла, из кого можно вить веревки, и беззастенчиво этим пользовалась. Эля смотрела, как подросшая дочка топает к брату, который, вернувшись из школы, скидывает в прихожей рюкзак и подхватывает на руки сестренку, которая тут же обнимает его, и тихо молилась, чтобы это длилось как можно дольше.

Но то ли небесная канцелярия была слишком занята, то ли время, отпущенное им на тихое семейное счастье, истекло, а только, когда Соне исполнилось три, их такая, казалось, налаженная жизнь, окончилась, едва на пороге их дома появилась Лиза. Без предупреждения, неожиданно, она просто прилетела, чтобы забрать Максима обратно в Москву.

– Это не обсуждается! – Лиза отодвинула чашку с нетронутым чаем и нахмурилась. – Мы с самого начала договаривались, что все это временно. Разве не так?

– Так, – Андрей уже битый час пытался договориться с бывшей женой, но все его доводы разбивались об ее неизменное «нет».

– Тогда я не понимаю, зачем эти обсуждения? Пусть твоя жена соберет вещи Максима. У меня мало времени.

– Жена эта пока еще предмет одушевленный и, на минуточку, присутствует здесь. А вы в моем доме, в котором ваш сын, кстати, прожил не год и не два, – Эля убрала чашку со стола. – Поэтому право слова, наверное, имеет тоже. Равно, как и ваш ребенок. Вы у Максима спросить не забыли, с кем он хочет жить?

Лиза разглядывала Элю с такой гаммой чувств на лице, что та невольно фыркнула.

– Что? Не ожидали, что «эта» может голос подать? Лиза, вы не на своем поле. Поэтому не стоит обращаться с нами как с вашей прислугой. Вам ли не знать, как это неприятно.

Лиза невольно покраснела. Ведь последние годы она работала именно прислугой в Испании, расставшись с иллюзиями о собственной исключительности, когда осталась там одна, без гроша за душой, брошенная тем, с кем надеялась построить гармоничные и «правильные» отношения.

– Зачем мне спрашивать у ребенка, чего он хочет? Я его мать и мне лучше знать.

– Лиза, мне кажется, вы здравомыслящий человек и многое повидали в жизни, поэтому давайте без эмоций, хорошо? Вы не видели сына несколько лет. Он очень сильно изменился. У него здесь собственная устоявшаяся и налаженная жизнь. Может быть, вы хотя бы поговорите с ним? Ведь вы только поздоровались и все. И послушаете, что он вам скажет?

– А зачем? Я повторяюсь, а этого очень не люблю. Все равно будет так, как решу я.

Эля вздохнула и посмотрела на Андрея. Тот был темнее тучи, и она видела, как закипает в нем гнев, который она видела за всю их совместную жизнь всего пару раз, когда случалась какая-то несправедливость.

– Ну вот что, Лиза. Ты поговоришь с сыном и выслушаешь все, что он тебе скажет. И примешь любое его решение. Иначе я вынужден буду снова пойти в суд.

– И что ты там скажешь? – Лиза откровенно усмехнулась, глядя на бывшего мужа.

– Приведу свои аргументы, почему ребенок должен жить здесь.

– Ребенка оставят с матерью! – Лиза начинала закипать.

– Не уверен. У тебя нет жилья, работы, насколько я понимаю, тоже нет. Ты одинока. А у нас полная семья, мы оба уважаемые в городе люди, и ребенок здесь живет так, как должен жить мальчик его возраста, учась и занимаясь спортом. Как думаешь, на чью сторону встанет суд?

Лиза побледнела.

– Ты не посмеешь!

– Посмею, Лиза, посмею. Ты уже однажды сломала мне жизнь, второй раз я этого не допущу ни по отношению к себе, ни по отношению к Максиму.

– А ты изменился… – Лиза с интересом посмотрела на бывшего мужа. – Даже странно видеть тебя таким.

– Давай мы не будем ругаться? Это ни к чему хорошему нас не приведет. Просто выполни нашу просьбу. Поговори с Максимом. Он уже достаточно взрослый и имеет право голоса.

Лиза молча кивнула. Эля и Андрей вышли из кухни и позвали Максима.

– Иди, сын, мама хочет с тобой поговорить, – Андрей взял мальчика за плечи. – И помни, мы рядом. И что бы ты ни решил, всегда будем с тобой. Ясно?

– Да, пап.

Разговор с Максимом дался Лизе непросто. Она быстро поняла, что от того маленького мальчика, который беспрекословно слушался ее, не осталось ничего. Это был совершенно другой ребенок, который неожиданно понравился ей. Она видела его уверенность в себе и спокойствие, которое, как она понимала сейчас, должна была дать ему она, но дала другая женщина. И от этого становилось так больно, что Лиза боялась, что этот ком в груди, который не давал ей глубоко дышать, никогда не исчезнет.

– И ты хочешь остаться с отцом?

– Если ты разрешишь, да! Я мог бы приезжать к тебе на все каникулы. Мама, у меня здесь все, понимаешь? Соня, друзья, школа… Все. А там нет ничего.

Дверь на кухню тихонько открылась, и Соня искоса глянула на эту странную красивую женщину, которая сидела уже битый час за столом и не собиралась уходить. Она не понимала, что происходит, но чувствовала, что это как-то связано с Максимом. Она видела, как он нервничал, и старалась как могла его успокоить. Даже любимого единорога ему притащила, но это почему-то не сработало. Она молча подошла к брату и прижалась к нему, спрятав лицо у него в ладонях.

– Ты чего, Сонечка? Я сейчас приду, погоди, ладно? Иди пока к маме.

Соня помотала головой, отказываясь.

Лиза внимательно посмотрела на сына и неожиданно кивнула.

– Хорошо. Оставайся. Но на каникулы ты приедешь в Москву.

– Это будет классно! Спасибо, мам! – Максим потянулся, чтобы обнять мать, но остановился, когда вспомнил, как она этого не любит.

– Иди сюда! – Лиза прижала к себе сына и незаметно вытерла слезы. – Я буду ждать тебя, хорошо?

– Я приеду!

Ивушка

– Не трогай меня! Отпусти! Не надо!

Крик разнесся над водой и замер, почти никем не услышанный и не понятый.

Томная июльская жара приглушила звук, небрежно отмахнувшись от отчаяния, прозвучавшего в нем. Тоненько звенел комариный писк в зарослях возле реки.

И только пробиравшийся по берегу худой плешивый пес бабки Марьи вдруг остановился, насторожил уши и потрусил туда, откуда, как ему показалось, пришел этот странный призыв о помощи. Пес был старый и давно уже перестал хорошо слышать. Но сейчас не ошибся.

Бабка Марья сильно удивилась бы, увидев своего Шарика в эти минуты. Куда делся кудлатый, ободранный недокормыш? На пригорке у старой ивы стоял сейчас зверь. Оскалившийся, со вставшей дыбом на загривке редкой шерстью, и готовый броситься в драку с кем угодно, не думая о том, чем она для него закончится.

Пес опустил голову, и его низкий рык дал понять, что он не шутит.

Светлая футболка мелькнула в кустах, и все стихло.

Пес принюхался, не особо надеясь на свое чутье, и, осторожно ступая, пробрался туда, где в траве виднелся какой-то странный лоскут.

Подойдя ближе, Шарик понял – никакой это не лоскут, а сарафан, да еще такой знакомый, что пес вдруг заметался возле, а потом присел и завыл. Отчаянно и так громко, насколько смог. Он звал. Ведь той, которая подкармливала его и иногда трепала по загривку, даря такие ласковые, непривычные, но приятные слова, так нужна была сейчас помощь…

Виктор, возвращавшийся из города, решил сократить путь и пошел не по дороге от остановки автобуса, а вдоль реки. Он подобрал где-то по пути палку и, вспомнив детство, шел не спеша, сшибая головки чертополоха и напевая себе под нос что-то веселое. Настроение было лучше некуда. Светка, наконец, дала свое согласие, и сейчас он нес в кармане маленькую бархатную коробочку с кольцами, купленными в городе. Тоненькое колечко с маленьким бриллиантиком было именно тем, что так понравилось Светлане. Она долго крутила его в руках, разглядывая и несмело надевая на палец, а потом вздохнула и отложила в сторонку, понимая, что Виктору такая покупка не по карману.

– Нравится?

– Да, ничего так. Красивое. Но вот это не хуже.

– Простое совсем.

– Ну и что? Разве кольца – это главное?

Улыбка Светланы была той самой. Нежной, теплой, такой родной. Именно так она улыбалась на фотографиях, сделанных в детском саду, а потом в школе. И везде рядом стоял серьезный хмурый Виктор.

– Вот парочка! – хохотали их матери. – Витька! Успокойся уже! Не убежит она никуда от тебя! Слышишь? Никуда не денется! Учись улыбаться!

А он и правда боялся. До одури, до потери дыхания. Боялся, что Света пропадет куда-то, потеряется, оставит его…

Но Светлана об этом и не помышляла. Зачем? Лучше Виктора друга у нее не было, а со временем она поняла, что и любить она никого на свете больше не сможет. Они словно вросли друг в друга за эти годы. Как разорвать такую связь? Поэтому то, что они поженятся, было понятно давно и всем, но в какой-то момент Светлана вдруг уперлась.

– Учиться поеду!

– Зачем тебе это? – мать Светланы недоумевала. – Хозяйство есть, работа в поселке тоже найдется. Вон, в магазин тебя свекровь будущая пристроит. Так к чему тебе эта учеба?

– Так надо, мам! Так правильно! Чтобы никто потом не сказал, что я деревенщина-недоучка!

– Да кто тебе такое скажет?!

– Мало ли! Найдутся охотники! Нет, мам, не отговаривай меня. Я уже все решила.

– Решила – так поезжай. Помогу. А как же Витя?

– А что Витя? Если любит – подождет!

Виктор ждал. Куда было деваться? Над ним посмеивались, но он старался не обращать внимания. Если не верить той, что дороже всего на свете, то кому тогда? А Светлане он верил как себе.

– Никого не слушай, Витя! Кроме тебя нет никого и не будет! Понял? – Света обнимала суженного. – Ты только еще немножечко подожди, хорошо? Вот я окончу институт и вернусь!

В это не верил никто. Даже мать Светланы.

– Зачем ей возвращаться сюда? – делилась она с соседками. – Там город, перспектива, работу хорошую найдет. А здесь что? Витька? Так и получше себе присмотрит. Чай, не уродина!

Виктор про эти разговоры знал. Что утаишь в деревне? Мрачнел, помалкивал и ждал…

Светлана вернулась. Устроилась на работу в школу, и сама спросила Виктора:

– Замуж звать будешь или еще подождем?

Дом, который Виктор с отцом ставить начали сразу, как только парень вернулся из армии, был почти готов. И даже мать Светланы слова не сказала против, когда жених с родителями появились на пороге ее дома.

– Забирай! Только знай – обижать будешь ее – спрошу с тебя по полной! Не посмотрю, что ты мне почти родной! Такую красоту за себя берешь – вот и береги ее как зеницу ока! Понял?

Виктор даже отвечать на это не стал. Просто кивнул молча, сжимая Светкины тонкие, но такие сильные пальчики. Разве мог он обидеть ту, без которой и дышать-то не смог бы даже минуты.

Ромашки, растущие вдоль тропинки, были, конечно, не самым дорогим подарком для любимой, но Виктор знал, как Света любит эти простенькие цветы. Сколько раз, сидя под ивой на берегу реки, она гадала, со смехом обрывая лепестки:

– Любит – не любит, плюнет – поцелует, к сердцу прижмет – к черту пошлет… Любит… Вить, любишь ты меня!

– А ты сомневаешься?

Вой старого Шарика Виктор услышал, когда наклонился, чтобы сорвать очередной цветок. Рука замерла, а уже готовый букет упал на тропинку.

Только раз Виктор слышал такой собачий вой. Тогда сосед, уснув, забыл погасить сигарету. Дом его, старый, деревянный, вспыхнул как спичка. И соседский кобель, почуяв неладное, заметался на цепи, натягивая ее до упора и хрипя от натуги, а потом сообразил, что это не поможет, и завыл. Страшно, истошно, так, что проснулись в окрестных домах все, начиная от младенцев, зашедшихся испуганным плачем, до стариков, тут же сообразивших, что пришла беда.

Соседа вытащил отец Виктора. Обгорел сам, но спас того, с кем сидел когда-то за одной партой. Дружба их давно расстроилась благодаря зеленому змию, но разве можно бросать человека в беде только потому, что дороги ваши разошлись?

Вот и сейчас Виктор сразу понял – беда. Просто так собака выть не станет.

До того места, где Шарик метался, боясь подойти ближе к лежавшей на земле девушке, Виктор добежал за считанные мгновения. Упал на колени, не обращая внимания на собаку, перевернул девчонку, лежавшую ничком, и замер. Зашлось сердце. Это же Иринка! Дочь соседки, Кати. Смешливая, шустрая, как мать, и очень добрая… Все собаки и коты окрестные у нее во дворе приют находили всегда. И накормит, и пожалеет. Мать у Иришки такая же. Никогда дочь не ругала за то, что чужую живность привечает.

В деревне Иришку звали Ивушкой. Такая же тоненькая, нежная и чуть что – глаза на мокром месте. Всех жалеет, всем рада, а чтоб зла на кого держать – так такого отродясь не было.

– Ира! Ирочка!

Светлые тонкие волосы паутинкой рассыпались по лицу девушки. Виктор осторожно провел ладонью, смахивая их, Ира открыла глаза и закричала.

Она кричала так громко, так отчаянно, что Шарик снова взвыл, а потом кинулся к Виктору, оскалившись и уже не разбирая, кто друг, а кто враг.

– Шарик, фу! – Виктор отмахнулся от собаки и отпустил Ирину.

Та закрыла лицо руками и захрипела. Кричать сил у нее уже не было.

– Ира, Ирочка! Ты что! Это я, Витя! Посмотри на меня! Что с тобой стряслось? Кто тебя обидел?

Ирина вдруг смолкла, и Виктор понял, что она потеряла сознание. Недолго думая, он подхватил девушку на руки и почти бегом кинулся к крайним избам. Огород Марьи Потаповой, ее калитка…

– Баба Марья, ты где?!

Увидев Виктора, Марья Григорьевна охнула и заковыляла навстречу.

– Что такое? Ох, ты ж Господи! Витя! Что стряслось?

– Да знал бы я! Нашел ее на берегу! Неладно что-то! Семеныча надо и машину. В город ее, что ли…

Марья не дослушала. Ухватила за ухо любопытствующего внука, который прискакал во двор сразу, как только услышал, что творится, и приказала бежать к фельдшеру – Ивану Семеновичу.

– И чтобы лётом мне! Одна нога тут – другая там! И к матери Иришкиной добеги потом! Пусть сюда идет!

Ирину Виктор уложил в доме Марьи на кровать и только собрался выйти из комнаты, как девушка открыла глаза, глянула на него и снова зашлась.

– Ирочка, девочка моя! Кто тебя? – Марья с неожиданной силой приподняла Иру и, прижав к себе, провела ладонью по лицу. – Тихо! Я с тобой! Не обидит тебя никто больше! Кто?! Говори мне!

Взгляд, который Ира кинула на Виктора, заставил Марью открыть от удивления рот.

– Витя?! Да ни в жизнь не поверю! Детка! Да в себе ли ты?!

Вопрос этот был совершенно излишним. Ира оттолкнула от себя Марью и забилась в угол, дрожа так, что кровать ходила ходуном, а нарядные белые накидки с пышных Марьиных подушек сбились в кучу, укрыв девчонку не то свадебной фатой, не то саваном.

Виктор от взгляда Ирины шарахнулся в сторону, зацепив по дороге стол.

Вымытые чашки, стоявшие там, жалобно брякнули, и это почему-то привело его в чувство.

– Не я это! Ира! Ты что?! Баба Марья, не трогал я ее! Чем хочешь, поклянусь!

– Да не оправдывайся ты! Я-то тебе верю.

Марья Григорьевна вздохнула, встала и, обойдя кровать, наклонилась над Ирой:

– Прости, дочка! Так надо!

Звонкая пощечина положила конец истерике, и Ира вдруг обмякла, заплакала тихонько, вцепившись в руку Марьи и не глядя больше на Виктора.

Катерина ворвалась в избу, кинулась к кровати и ухватила Ирину за плечи:

– Доченька, что?! Кто это был?! Скажи мне!

Ира мотала головой и ревела, а Катя вдруг потемнела лицом, повернулась к Виктору и спросила:

– Ты?!

– Катерина! Ты говори, да не заговаривайся! – Марья решительно вмешалась, подтолкнув Виктора к выходу. – Иди, Витя! Покури! Или чего там еще… водички попей! Мы тут уж сами! Далеко только не уходи. Сейчас Семеныч придет, потолкует с тобой.

О чем уж там говорили женщины в доме, Виктор не знал. Он сидел на ступеньках Марьиного крыльца и смотрел прямо перед собой. В голове вертелась только одна мысль: «Не я! Это ведь не я! Так зачем она так?!»

Он даже не сразу заметил, что двор полон людей, а рядом с ним сидит мать.

– Витенька! Сынок! Что случилось-то? Люди волнуются.

Ответить ей Виктор не успел. На крыльцо вышел Семеныч, поманил его за собой, и Виктор поднялся, почему-то пряча глаза от соседей.

Ира уже не плакала. Она сидела на кровати, прижавшись к матери, которая что-то шептала ей на ухо, и изредка икала, клацая зубами о край стакана с водой.

– Ты, Витя, сядь, – Семеныч легонько надавил на плечо парня, заставив опуститься на стул. – И расскажи по порядку, что ты видел.

– Да ничего. Шел по берегу, услышал, как Шарик воет. Страшно так, как по покойнику. Побежал. А там Ира. Я ее сюда принес. Вот и все.

– Никого не видал по дороге?

– Нет. И рядом там никого не было. Она лежала возле ивы. Одна.

– Странная история.

– Что тут странного? Спортил девку, а теперь отнекивается! – первая сплетница на деревне, Зинка, сунулась было в дверь, но, получив от Марьи посудным полотенцем по длинному носу, скрылась.

– Не слушай, Семеныч, глупости всякие! Нечего! Я Витьку с пеленок знаю – не мог он! Да еще Иришку! Он же ее нянчил, когда маленькая была. Разве ж можно? Нет, тут что-то темное все. Ирочка! Кого ты видела? Совсем не помнишь?

Ирина закрыла глаза, качая головой. В ее памяти все смешалось. Она не помнила, как попала на берег, хотя место под ивой всегда было у нее любимым. Туда она убегала, чтобы побыть в тишине после школы. Ей хорошо мечталось под шатром из тонких веточек, которые так похожи были на нее. Такие же беззащитно-ласковые, текучие, но крепкие. Собери в пучок несколько и не сломаешь так просто. Потрудишься…

Дверь в сенях хлопнула, и в комнату вошла Светлана. Виктор глянул на нее и замер от нехорошего предчувствия. Что успели наговорить ей? Кому поверит?

А Света ни на кого не смотрела. Подошла к кровати, встала на колени и взяла за руки Иру, стиснув тонкие запястья:

– Ириша! Посмотри на меня, девочка! Что ты помнишь?

Ирина покачала головой – ничего…

– Он был старый?

Ира удивленно вскинула глаза на Свету:

– Нет…

Хриплый шепот прозвучал так громко в тишине, что Виктор вздрогнул.

– Молодой, значит. В темной рубашке? В черной?

– Не помню!

– В белой рубашке, значит.

– Нет! Что-то другое… Я глаза закрыла… Страшно было очень…

– Майка? Футболка на нем была белая?

– Кажется…

Марья многозначительно посмотрела на Семеныча и перевела глаза на Виктора. Темно-синяя любимая рубашка, которую мать привезла ему из Кисловодска, куда ездила отдыхать, темнела пятнами пота.

– Ирочка! Это Витя был? Ты уверена? – Света не смотрела в сторону жениха, боясь нарушить то хрупкое равновесие, в котором пребывала сейчас Ирина.

Тишина в комнате стояла такая, что слышно было, как возится под окном Шарик и гомонят где-то дальше по улице соседи, которых прогнал со двора Марьи Семеныч.

Руки Ирины дрогнули в ладонях Светы, чуть потеплели, и тихий шепот нарушил тишину:

– Нет… Не он…

Светлана даже не дрогнула. Понимая, что останавливаться нельзя, она снова и снова задавала вопросы. На какие-то Ира отвечала, на какие-то отрицательно качала головой.

Катя сидела рядом с дочерью почти не дыша. Беда придавила ее словно бетонная плита, заставив опустить голову вниз и стиснув плечи так, что дышать было просто больно.

Ее дочь, ее маленькая девочка и такое… Что за зверь мог сотворить подобное?! Ей страшно было попросить дочку встать. Катя боялась увидеть то, что могло напрочь перечеркнуть всю их жизнь.

Зато Света не боялась больше ничего. Она встала с колен, легонько потянула к себе Иру, заставляя встать, и обняла ее, поймав облегченный вздох Кати.

На страницу:
6 из 9