Профиль польки

От того, что цвет – не самая большая фишка города, я, быть может, впервые половину картинок перевела в чб без всякого сожаления. И снова отложила на время, не в силах понять, что меня всё же не устроило в этой поездке в смысле фотографии.

P.S. Будучи уже в Вашингтоне, неожиданно узнала, что в десяти минутах ходьбы от места, где мы жили, есть Общество дикой природы, с которым в своё время сотрудничал Ансель Адамс, и которому в последний год жизни он подарил 75 своих работ. Понеслась смотреть. Я оказалась там единственным посетителем, может быть, потому, что было утро, но почему-то мне кажется, и в иные часы там не паломничество. Впрочем, одинокий просмотр таких же одиноких пейзажей Адамса – самое оно. Ничего более прекрасного я не видела никогда. Теперь понятно, почему именно Адамсу принадлежит зонная теория. Он её разработал, и он же применял. Необыкновенная градация серого, тончайшие переходы, потрясающая по качеству и красоте печать, с каким-то неповторимым отливом в малахит, едва проступающий. Часа полтора бродила среди этого чуда, хотя посмотреть всё можно за 15 минут. Теперь я знаю, что такое фотосовершенство, наряду с «Пьетой» Микеланджело и «Обнажённой Махой» Гойи, и что оценивать можно только оригиналы, копии нужны лишь для знания того, о чём идет речь. Почему-то считается, что фотографию можно смотреть на компьютере, в лучшем случае в альбомах, и этого достаточно. Непреходящее заблуждение.

О Париже

Если говорить о географии, то, наверное, у каждого человека есть своя маленькая, частная мечта, где бы он непременно хотел побывать. Вряд ли я ошибусь, если скажу, что у европейцев (а, возможно, не только у них) это будет Париж – город-праздник, город-любовь. Уверена, на земле нет другого такого города, о топографии которого мы так много знаем ещё до того, как впервые в нём оказываемся. И неважно, что в жизни всё не так романтично, и что в Париже есть всякое – мечта же. Я не знаю, как в других языках выражается эта мечта, знаю, как в русском: увидеть Париж и умереть. Масштаб просто мифологический, как жизнь за ночь с Клеопатрой. Какой же недоступной была эта мечта для русского человека, если так отчаянно – смерть за один только взгляд – она отразилась в языке. Ни с одной страной у нас не случилось такого романа, как с Францией. Это в общем. А в моём личном: ни один город я не вспоминаю с такой ностальгией, как Париж. Может быть, потому, что ни в одном я не жила так долго (целых две недели). Или потому, что жизнь наша протекала в самом сердце Парижа, в Латинском квартале, в пяти минутах ходьбы от Нотр-Дама, к которому по вечерам стекались все народы мира, и эта весёлая, праздная, беззаботная карусель была самым убедительным доказательством того, что пока нас не натравливают друг на друга, мы вполне можем быть просто людьми, без дополнительных опознавательных признаков. В любом случае Париж оказался абсолютно равен нашему о нём представлению.

Прошло без малого двадцать лет, а, кажется, я до сих пор помню шуршание мелкой гальки под ногами в Люксембургском саду, тень под мостом Александра III, когда проплывали под ним на кораблике, аромат цветов и духов, разлитый по всем центральным улицам. И даже вывеску маленького ателье, уже закрытого, в витрине которого был выставлен такой умопомрачительный брючный костюм, что я не поленилась и приехала туда на следующий день, желая его примерить. Моего размера не оказалось, купила что-то попроще, но облик этого портновского совершенства сохранился в памяти навсегда. И именно после парижского сырного раблезианства, обалдевшая от того, что сыра может быть такое разнообразие, которого с головой хватит на целый магазин, я полюбила сыр, до этого практически его не евшая. Полюдила не как продукт даже, я по-прежнему могу без него легко обходиться, а как понятие, как золото-бриллианты, например, к которым я совершенно равнодушна, но к которым испытываю почтение за их способность подчинять себе миллионы.

А как забыть наши блуждания по Сент-Женевьев-де-Буа, куда мы отправились вдвоём, совершенно непонятые нашими американскими родственниками, которые только пожали плечами, что, мол, у вас за страсть таскаться на кладбища? И не объяснить. В самом деле – зачем? А шишка с могилы Бунина, которая долго пылилась на полке в московской квартире (ну, допустим), а потом с нами отправилась в эмиграцию вместе с каштаном, подобранным тогда же на каком-то парижском бульваре. Для чего? Мы достаточно легко относимся к материальным потерям, денежным в том числе, но пропади эта шишка, огорчение будет очень сильным. Что за странный литературно-исторический фетишизм.

А впервые попробованная в Париже фуагра? А официанты, похожие на полковников, разжалованных в сержанты: чин снизился, но надменность осталась? А день взятия Бастилии, когда армия братается с народом, и твоё удивление, глядя на это, – а что, так можно? Не просто можно, а нужно, и вот уже маленький Макс, замурзанный от поедания солдатского пайка, с восторгом перебирает в бронетранспортере всякое военное, пока не натыкается на автомат и не всовывает его мне в руки: мама, давай фотографируйся. Я пытаюсь отнекиваться, но кто меня слушает. Так и стою на фото с голыми плечами, но с автоматом, глупо улыбаясь. И такая худая… эх…

Пишу и думаю, что вот это – мне в Париж по делу срочно – как-то сильно, почти болезненно схватило за руку и не отпускает. Довольно давно. Может быть, пора туда вернуться, даром, что в мире, да что в мире, в Европе ещё столько всего не посмотреного. Вернуться, пока сходство, по ехидному замечанию всё того же Макса, с гисантом, скажем, Екатерины Медичи или Марии Австрийской в Базилике Сен-Дени не стало окончательным и уже неизменным.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Экстремистская организация, запрещенная в РФ