Чуж чуженин

Ксения Скворцова

Чуж чуженин

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Скворцова К., 2025

© Оформление. ООО «МИФ», 2025

* * *

В жизни из двух дорог чаще та верная, что выбрать тяжелее. Пусть сердце поможет не ошибиться!

«Чердак с историями + МИФ»

Серия-коллаборация «Чердак с историями + МИФ» объединяет молодежные истории зарубежных и русскоязычных авторов. Их герои ищут свое место в мире, влюбляются, делают трудный выбор и проходят через испытания, после которых уже не остаются прежними.

Серию помогает создавать книжный скаут Алина, основательница и автор сообщества «Чердак с историями». Алина пишет: «Я стараюсь отбирать книги, в которых автору удается погрузить читателя в историю, в которых есть идеальный баланс между живыми героями, проработанным миром и смыслами».

Больше информации о канале «Чердак с историями» по QR-коду!

Нелюбый

Пролог

Ты, родимый батюшка,Не ходи к дубову столу,Не примай золотой чары,Ты не пей зелена вина,Не пропей меня, молоду,Мою русую косоньку,Мою девью-то красотуНа чужу дальню сторонуКо чужому чуженину![1]

1. Колыбельная

Песня была медленной и тихой. Тягучий мрак наползал со всех сторон, поглощая и сгорбленную тень клюющей носом няньки, и саму Мстишу, и стены горницы, ставшие враз незнакомыми и чужими, и только зыбкий огонек лучины упрямо горел, словно путеводная звезда в черноте степной ночи. Упавший нагар рассерженно зашипел в ушате под светцом, и девушка вздрогнула и принялась яростно потирать глаза. Еще немного, и она, чего доброго, и вправду провалится в сон.

Не скребутся паучки —Все по норкам спать легли.Не летают гули —Все давно уснули.Только серенький волчокХодит ночью у ворот,Хочет Мстишеньку забрать,Мы не будем отдавать.

Стояна замолчала и рассеянно поправила сбившийся платок. Пошамкав губами и привычным движением огладив плечи княжны, она, подперев костлявой рукой дряблую щеку, подобрала нить колыбельной:

Под горой под седойВолк ночует молодой.А мы волка-то убьем,Мстише шубоньку сошьем.Из остаточковСошьем шапочку.Из обрезочков —Да нарукавнички.Будет Мстиша ходить,Будет шубку носить,Головою качать,Жениха привечать.

Девушка замерла под теплым одеялом. Если бы ей нынче кровь из носу не нужно было поскорее усыпить няньку, она бы ей закатила! И поет-то словно маленькой, и будто нарочно заладила, старая, про волков да женихов!

Мстиша сжала зубы, с трудом подавляя приступ гнева. Обычно она не заботилась о том, чтобы обуздывать свои чувства, поэтому молча сдержать негодование стоило ей усилий. От нетерпения у Мстиславы чесались руки. Сновид уже наверняка ждал, а нянька все никак не желала угомоняться. Мстиша могла приказать ей замолчать, но тогда старуха обидится и полночи будет ворочаться, поэтому она сомкнула губы под натянутым до самого носа мехом и усердно притворялась спящей.

– Мстишенька? – шепотом позвала Стояна, чуть наклоняясь к притихшей воспитаннице. – Почиваешь, дитятко? – проворковала она и осторожно провела рукой по русым волосам княжны.

От теплой заскорузлой ладони пахло уютом и детством, и Мстиша ощутила укол непрошеного, неудобного чувства.

– Охохонюшки, – еле слышно прокряхтела старуха и тяжело вздохнула.

Кажется, прошла целая вечность, пока няня, шаркая и потирая поясницу, добралась до постели и улеглась, не переставая горестно бормотать что-то себе под нос. И лишь когда вздохи окончательно стихли, сменившись размеренным присвистом, Мстислава облегченно скинула начавшее душить одеяло и бесшумно соскользнула на пол. Лучина к этому времени уже перегорела, но глаза девушки привыкли к темноте. Она шикнула, и из черноты к ней метнулась Векша, давно державшая наготове одежду. Проворно облачив хозяйку в мрачные, неприглядные верхницу и убрус, в которых та побрезговала бы показаться при свете дня, чернавка проводила ее до двери.

Отослав служанку сторожить в ложнице, Мстислава пошла дальше одна. Ей было не впервой пробираться к заднему выходу через людскую половину, но нынче она не могла унять тревоги. В каждом углу ей мерещились желтые злые огоньки хищных глаз, в тоскливом гудении ветра, гуляющего по печной трубе, – волчий вой. Должно быть, нянька нагнала на нее страху своими глупыми песнями. Княжна поежилась и заставила себя подумать о Сновиде. Сердце тут же застучало сильнее, и уже не от испуга. Она принялась безжалостно щипать себя за щеки, не подозревая, что от переживаний и скорого шага и без того разрумянилась.

Благополучно миновав все закоулки, Мстиша вышла в ночной двор, прокралась через конюшню, юркнула в узкий лаз между амбаром и скотником и выпорхнула в старый яблоневый сад. Легкие кожаные черевики отсырели от росы и предательски поскрипывали в мокрой траве. Юноша, беспокойно ходивший взад-вперед под сенью скрюченных черных ветвей, резко остановился и напряженно вгляделся в ночь.

– Ладушка мой, – не сдержала Мстислава одновременно радостного и жалобного стона, бросаясь в распахнутые объятия.

Молодой боярин был с головы до пят укутан в длинный серый плащ, и слабый свет ветхого месяца выхватывал из мрака лишь его бледное лицо. Сновид облегченно выдохнул и крепко прижал девушку к себе. Некоторое время они стояли молча, словно подпитываясь друг от друга теплом и надеждой. Наконец Сновид осторожно отодвинул от себя Мстиславу и вопрошающе заглянул ей в глаза.

Она ждала и страшилась этого мига.

Светлые, цвета небеленого льна пряди кое-где выбивались из-под глубокого куколя. Широкие и вразлад с волосами темные брови тревожно изогнулись. Мстиша невольно залюбовалась.

– Ну? – не выдержал Сновид. – Поговорила?

Она опустила очи и с досадой закусила губу. Ей не хотелось даже вспоминать беседу с отцом, не то что пересказывать ее.

– Поговорила, – понуро ответила она, понимая, что не отвертеться.

– Что ж батюшка? – теряя терпение, спросил юноша.

Мстислава чуть отступила, выскальзывая из рук Сновида, и ответила, не поднимая взора:

– Сказал, что не о том радею. Что не помню своего долга ни перед родом, ни перед княжеством, раз о таком смею просить.

Сновид стиснул зубы.

– Значит, Предславе позволил по сердцу замуж идти, а тебя долгом корит, – рассерженной скороговоркой выплюнул он.

– Так то когда было, – резко возразила княжна и тут же потупила глаза.

– А что ж он про меня молвил? – горько усмехнулся Сновид.

Мстислава бросила на него быстрый взгляд и вспыхнула.

– Молвил, что нечего было на просватанных невест заглядываться, – зло проговорила она, и было непонятно, сердилась ли она на отца или на своего возлюбленного.

– Просватанных? – вскипел Сновид, раздраженно сжимая руку в кулак и, забыв об осторожности, повышая голос. – Только суженый твой то встать не в силах от немочи, то совсем помирать собирается, а то снова промеж живых оказывается! Чего ради блюсти старые клятвы?

Мстислава поджала губы и сложила руки крест-накрест. Не такой она представляла себе долгожданную встречу с милым. И без него знала, что в угоду отцовой воле как бесправная рабыня отдается нежеланному чужаку. Но Сновид заметил и поспешил обнять ее.

– Ничего. Ничего. – Он погладил ее по голове. – Мы и не надеялись на княжескую милость, так ведь?

Мстислава лишь судорожно вздохнула вместо ответа.

– Значит, будем держаться своего пути, – твердо проговорил Сновид, крепче сжимая девушку и бездумно пробегая длинными пальцами по ее волосам. – Не хотят по-хорошему, знать, будет по-нашему. Все ли помнишь, как условились?

Он чуть отстранил Мстишу, вытянув руки, и серьезно посмотрел ей в глаза.

Она лишь испуганно хлопнула длинными ресницами и кивнула. Теперь их замысел казался безумием.

– Вот и добро. Как обоз поедет, мне пошлют знак. – Голос юноши был полон угрозы и решимости. – Я тебя ему не отдам.

Сновид сунул руку за пазуху и вытащил тускло поблескивающую в лунном свете нитку бус. Он раскрыл замочек, нагнулся к Мстише и, едва задевая тонкий пушок на ее шее, застегнул ожерелье. Холодная пронизь с приятной тяжестью опустилась на ключицы.

– Хоть эти камешки и в подметки не годятся бирюзе твоих очей, радость моя, носи и меня вспоминай, – мягко улыбнулся боярин.

Они вновь обнялись и стояли так некоторое время. Мстислава с упоением вдыхала родной запах, но вскоре почувствовала, как тяжелеют веки. С трудом подавив подступивший зевок, она подумала о мягкой перине, ждавшей в ложнице. Где-то в глубине двора раздался хриплый крик кочета, и княжна будто очнулась.

– Пора мне, Сновидушка, – извиняясь, проговорила она и высвободилась из объятий.

Юноша резко нагнулся к ней, вырывая последний, прощальный поцелуй, но Мстиша отстранила его.

– Иди, – велела она, сбрасывая руки боярина со своих запястий.

Приближался рассвет. Не хватало еще Сновиду разглядеть на ней Векшины одежки.

– Погоди. – Он резко взял ее за плечи. – Обещалась ты мне зарок дать, или позабыла?

Мстиша свела вместе пушистые брови, еле перебарывая затеплившийся в сердце гнев. Выполнять данное когда-то по глупости обещание совсем не хотелось, но Сновид пристально смотрел, и Мстислава чувствовала, что он проверяет ее. Как она сдержит слово нынче, так поведется и впредь.

Княжна сдула со лба выбившуюся прядь и решительно выпростала из разукрашенного чехольчика, привешенного к поясу, маленький нож. Глядя в возбужденные ее смелостью глаза боярина, Мстислава перекинула волосы на грудь и, не отрывая взора от Сновида, полоснула. Точеное лезвие, по которому извивались причудливые булатные змейки, – подарок отца, купленный на восточном торгу, – глядело хищно и остро, но даже ему не под силу было так просто справиться с толстенной косой. Мстише пришлось потрудиться, прежде чем в руке остался пучок волос, увитый зеленой шелковой лентой.

Она без слов протянула Сновиду его добычу.

Ничем не гордилась Мстислава так, как долгой косой – пышной, густой, меняющей свой цвет, словно поле спелой пшеницы, волнующееся на ветру. Ни одна из ее сестер не могла похвалиться подобным богатством, даже красавица Предслава. Ни разу в жизни дотоле княжне не приходилось подстригать свои волосы. Она скорее бы пролила собственную кровь, нежели рассталась хотя бы с одной золотой прядью, и Сновид знал, сколь велика была эта жертва, и оценил ее по достоинству. Он с благоговением принял подношение, прикоснувшись к нему губами, прежде чем спрятать за пазуху в заготовленном платке.

– Запомни: коли что стрясется, ленту эту повяжу на верею в воротах – будет тебе знамением. – Боярин вздохнул. – Прощай, душа моя, – прошептал он, сжимая ее маленькую ладошку в горячих тисках. – Близится день, когда я назову тебя своей.

Долго еще Мстислава, вернувшись в горницу и позволив сонной Векше освободить себя от неподобающего княжне наряда, ворочалась на чересчур мягкой и теплой постели. Встреча со Сновидом вместо умиротворения принесла лишь тревогу и гнетущее ощущение: они задумали неправильное. Но Мстислава всегда получала то, что хотела.

На самой границе сна и яви до слуха донесся протяжный, заунывный вой. «Откуда здесь взяться волку?» – испуганно подумала Мстиша, прежде чем провалиться в беспокойный и мутный, как болотная вода, сон.

2. Гости

Посольство зазимского княжича прибыло через три седмицы. Узнав, что самого Ратмира в нем не было, Мстислава почувствовала облегчение, но одновременно и обиду. Княжне-то казалось, что к такой невесте, как она, жених должен лететь быстрее ветра, а не присылать заместо себя какого-то там воеводу. Поэтому она только неприязненно фыркнула, когда утром к ней поднялась Гостемила.

Княгиня с упреком взирала на падчерицу, которая, поджав пухлые губы, с безучастным видом глядела в выложенное разноцветной слюдой окошко, пока Векша, вытирая испарину со лба, заканчивала убор своей госпожи. Мстислава, особенно раздраженная появлением окаянных гостей, уже успела несколько раз выбранить несчастную девушку, заставить ее дважды переплести косу и кинуться в Векшу бусами, цвет которых пришелся княжне не по душе.

– И не совестно тебе, – покачивая головой, прервала молчание мачеха. – Уж тени исчезли, а ты только проснуться соизволила. Хорт еще вчера ждал, что ты спустишься, с дороги его добрым словом приветишь. Будущего мужа ближник, как же не уважить.

Мстислава, не отрывая взгляда от окна, недобро прищурилась, но тут с другого конца покоев вынырнула старая Стояна.

– Полно тебе, княгинюшка, будет. Не кори ты дитя малое, сама не своя она, сердечная. – Нянька с удивительным для своего возраста проворством подхватила со стола расписную миску с пряниками и поставила перед Гостемилой. – Отведай, матушка, не побрезгуй.

Добившись, чтобы княгиня, только дабы угодить старухе, которую она уважала за мудрость и умение сладить со строптивой княжной, взяла угощение, Стояна заискивающе улыбнулась.

– Как себя-то вспомнишь в ее годы, аж слезы наворачиваются. Увозят в чужедальнюю сторонку кровинушку нашу, охохонюшки мои…

– Это тебе, Стояна, полно ее выгораживать. Небось, князь-батюшка не за первого встречного выдает. Разве зазимский княжич не завидный жених? Срам-то какой! Хорт с утра уже два раза приходил. Ратмир-де с ним подарки невесте передал, наказал тотчас вручить, а она – вон, нос воротит.

Княгиня с досадой крутила пальцами начавший таять пряник.

– Ах ты, безрукая! – неожиданно зашипела Мстислава, и Гостемила со Стояной чуть не подпрыгнули на месте. Княжна пихнула раскрасневшуюся, едва не плачущую чернавку так, что та почти упала. – Косу дернула! Да я тебя…

Княжна вскочила с лавки и со злостью топнула ногой, разворачиваясь наконец к мачехе. Красивое лицо исказила злоба, а серо-голубые глаза метали искры.

– Что ж ты Ярославу-то не отдашь в Зазимье, раз там и берега кисельные, и реки молочные?

– Опомнись, Мстислава, – ахнула Гостемила, – какая из нее невеста в такие лета! Дитя ж она малое. Да и разве можно младших поперек старшей выдавать? Овес вперед ржи не косят!

– А коли сбыть меня со двора надеешься, так я и рада идти! Вели отцу отдать меня за Сновида! – яростно выкрикнула княжна, сжав кулаки так, что перстеньки добела врезались в тонкие пальцы.

Гостемила побледнела и отбросила пряник обратно в миску. Руки оказались перемазаны липким медом, и княгине пришлось неловко держать их на весу.

– Сама знаешь, что батюшке заручиться подмогой соседской надобно, такие времена нынче. Да и разве не была ты за Ратмира просватана с рождения? Такая уж девичья доля, не в нашей власти это. Покорись, дочка, не ропщи против отцовской воли…

– Не смей называть меня дочкой! – выплюнула Мстислава, чуть подаваясь вперед и дрожа от ярости. – Ты мне не мать и советы твои мне не нужны! Мне, княжеской дочери, ты не ровня! Убирайся прочь!

Стояна отважно бросилась между мачехой и падчерицей, не давая Мстиславе продолжить свое наступление.

– Остынь, Мстишенька, – запричитала она, поглаживая девушку по запястьям. – Что ты, сердечная моя!

– Все отцу расскажу! – всхлипнула покрасневшая Гостемила, всплескивая руками, и подхватила складки платья грязными пальцами. – Ничего, найдется и на тебя управа, помяни мое слово! Найдется кто-то, кто собьет с тебя спесь! Жгуча крапива родится, да во щах уварится! – выбегая из горницы, с горечью посулила княгиня.

Мстиша подлетела к порогу и с силой захлопнула дверь, почти прищемив Гостемилин аксамитовый подол. Княжна заставила слуг настежь растворить окна, но еще долго ее преследовал тошнотворный, приторный запах мачехиного пота, и Мстислава знала, что нескоро теперь сможет посмотреть в сторону пряников.

Князь Всеслав поджидал Мстишу в маленькой повалуше, укрывшейся в верхнем венце терема. Кроме Мстиславы отец позволял подниматься сюда лишь старшей дочери да нескольким самым близким боярам.

Княжна любила тот особенный запах, что стоял в крохотных покоях, – старой, крепко выделанной шкуры, свежесрубленного дерева, чернил и заморского благовония. Запах детства. Запах отца.

Осторожно приоткрыв дверь, Мстиша заглянула внутрь, глядя слегка исподлобья. Она изо всех сил старалась напустить на себя обиженный вид, но уголки губ сами собой поползли вверх, когда ее глаза встретили отцовский взгляд. Мстислава пару раз взмахнула ресницами, все еще стоя на пороге, словно не решаясь войти, и Всеслав улыбнулся в полную силу. Отец не мог на нее сердиться, и она отлично это знала.

– Входи уж, входи, лиса, – пророкотал князь, хлопая большой ладонью по устланной узорочьем лавке рядом с собой, и Мстиша почувствовала, как от бархатистого отцовского голоса по коже побежали сладкие мурашки.

Она проскользнула в дверь и, бесшумно пролетев по шелковистому ковру, в два счета оказалась рядом с Всеславом.

– Тата, – промурлыкала она, прижимаясь к отцовскому боку и жмурясь от прикосновения теплой, могучей руки.

– Лиса, ну одно слово, лиса, – продолжал ворчать князь, гладя дочь по голове, но в речах его было лишь одно обожание. – Ты почто мачеху обидела? – прищурившись, спросил он, застигнув разомлевшую Мстишу врасплох.

– Уже донесла, – недовольно проговорила она, подбираясь.

Мстиша оскорбленно сложила руки на груди, так что серебряные запястья, поддерживающие пышные рукава, весело звякнули друг об дружку.

– Нехорошо, Мстиша, ай, нехорошо, – покачал головой Всеслав, опуская руки на колени. – А уж что неровней назвала, то совсем скверно.

Мстислава нахмурилась и покосилась на отца. Никто не видел его таким – благодушно журящим любимицу-дочь, терпеливым и снисходительным. Она могла вить из него веревки, но для всех прочих Всеслав оставался тем самым Буй-Туром, которым прозвали его еще в молодости, скорым на расправу с врагами, жестким, бесстрашным. Пусть даже меж черных кудрей, словно пена в волнах, уже пробежала седина, князь был по-прежнему крепок и силен.

– А разве неправда это? – вздернула голову Мстислава, подспудно любуясь тем, как красиво заплясали жемчужные рясна у пушистых висков. – Хоть и из бояр она, да роду ее против матушкиного – что воронам до соколов.

Всеслав насупился, а веселье помалу начало покидать его лицо.

– По любви ее взял, и уж если мне было не зазорно с ней породниться, тебе до ее знатности печали быть не должно.

– То-то же, – начала кипятиться Мстиша, – сам по любви жену взял, а меня за постылого выдаешь!

– Нас с твоей матерью никто не спрашивал, когда женили. Мы и друг друга-то первый раз увидели на свадебном пиру. Ты с мое поживи сперва, а потом судить принимайся.

– Тебе хорошо говорить, авось не на оборотнице женили! – в отчаянии выпалила она.

Брови Всеслава изумленно взмыли, словно он не мог решить, рассердиться ему или рассмеяться.

– Неужто и ты туда же? Бабы болтают, а ты и уши развесила?

– То не одни бабы болтают. Будто сам не знаешь, какая молва за зазимским княжичем стелется, – поджала губы Мстиша.

– Чего обо мне только языки не мололи, – усмехнулся князь, разглаживая пышные усы. – Только ведь от того, что диким быком прозывали, копытами да рогами, кажись, не оброс, – лукаво подмигнул Всеслав. – Как люди говорят, не заслонить солнышка рукавицей, не убить молодца небылицей.

– Да что ж я, проклятая какая? – в сердцах воскликнула Мстислава, видя, что отца ничем не пронять. – Чем я хуже Предславы?

– Ничем, донечка, – ласково проговорил Всеслав. – Верно ты сказала, Предслава по любви за Боряту пошла, да не всем такая судьба суждена. Ты другая, Мстиша. Ты сильная. Моего племени. Твои плечи крепче, значит, и ноша для них другая уготована. Ничего не попишешь. – Всеслав скупо улыбнулся и провел ладонью по щеке погрустневшей дочери. – И не стоял враг над нами, когда Предславина пора пришла. Большое дело тебе суждено сотворить, славное, достойное. Свяжешь накрепко Медынь с Зазимьем, заручишься подмогой сильного соседа, чтоб, коли придет беда, не остались мы одни против супостатов. Всегда сражайся до конца, помнишь?

Княжна понурилась и хмуро смотрела в пол. Ее больше не радовал перезвон серебряных усерязей.

– А о Сновиде не жалей, – добавил Всеслав после короткого молчания, и Мстислава вскинулась, чувствуя, как к очам подступили жгучие, обидные слезы. – Он тебе не верста. Не твоего поля ягода.

Она несколько мгновений кряду смотрела на отца, шаря взглядом по родному лицу в поисках хоть малейшей надежды. Но на суровом челе не отражалось ничего, кроме горькой правды. Может, Всеслав и баловал дочь сверх всякой меры, он всегда был с ней предельно откровенен и напрасных чаяний не дарил.

– Люблю его, тата! – бросилась она на грудь отца, давая наконец волю слезам, и уткнулась в жесткую, пахнущую дымом бороду.

– Знаю, лисонька моя, знаю, – нежно перебирал Всеслав золотистые пряди дочери. – Знаю, нелегко тебе нынче, да только в жизни из двух выборов всегда правильнее тот, что сделать тяжелее. Не кручинься, говорит мне сердце, что еще найдешь ты свое счастье. А жениха не обижай и Хорта прими как полагается. Тебе с ним путь неблизкий разделить предстоит. И скоро.

Разговор с отцом придал Мстиславе решимости. Дороги назад не существовало, и твердость отцовского намерения развеяла остававшиеся сомнения. Успокоившись и призвав все возможное хладнокровие, княжна приготовилась встречать зазимское посольство.

Хорт со своей малой дружиной ожидал в гриднице, и при появлении Гостемилы и Мстиславы мужчины поднялись и низко поклонились. На лице княгини, с одной стороны, отражалось облегчение, ведь наконец приличия были соблюдены, но, с другой, его омрачало беспокойство. Наверняка падчерица заготовила очередную выходку. И теперь, видя, что зазимцы все как один замерли, кажется, потеряв дар речи, Гостемила не знала, радоваться тому или досадовать.

Что и говорить, Мстислава была хороша. Она постаралась предстать во всей красе, намереваясь сразить и смутить человека, который приехал, чтобы вырвать ее из дома и как добычу принести в зубах своему хозяину.

Светло-голубая верхница тончайшего переливчатого шелка приглашала полюбоваться мягко очерченными изгибами покатого стана и подчеркивала прелесть глаз и молочной, светящейся кожи. В толстой, как пшеничный сноп, косе, перекинутой на грудь, поблескивали жемчужные нити, которым вторило нарядное очелье и три ряда низок.

Не зря нынче Мстислава велела Векше доставить из холодного погреба льда: щеки и губы алели, а очи блестели, маня, дурманя мужа, который теперь не мог отвести от нее взгляда и даже не слышал косных речей княгини, лепетавшей про немочь, якобы помешавшую ее падчерице явиться к дорогим гостям раньше.

Нет, глядя в эти искрящиеся самодовольством и лукавством глаза, осененные пушистыми бровями и длинными ресницами, только глупец поверил бы россказням о хвори. Мстислава лучилась здоровьем и красотой, и она видела, что Хорт, наверно подготовленный злыми языками, оказался безоружен перед ее чарами.

Словно стряхивая с себя оцепенение, он несколько раз моргнул, и в прояснившемся взоре княжна с раздражением прочитала, что воевода справился с собой, и гораздо быстрее, чем ей того хотелось. Он прищурился, и его немного раскосые глаза заиграли насмешливыми огоньками.

– Слава Пресветлой Матери, ты в добром здравии, княжна. Не напрасно мы Богине требы клали.

Хорт снова поклонился, и в его стати было столько достоинства и уверенности, что Мстиша невольно окинула взглядом поджарое, ловкое тело воеводы. Возвращаясь к его лицу, она увидела, что уголок рта зазимца приподнялся – он подметил и то, как Мстислава нарядилась, пытаясь ослепить его, и то, как два дня продержала в унизительном ожидании. Ни тем, ни другим воеводу Ратмира смутить не удалось.