Жизнь не для того дана, чтобы работать сверхурочно

– Конечно, не посыльный. Но зато с легкостью можешь стать главным ингредиентом в ближайшей собачьей забегаловке, – на недоуменный взгляд гетерохромных глаз кота, Амадей усмехнулся, добавив. – Хотя нет. Быть деликатесом для четвероногих не для тебя. Может продать на черном рынке? Думаю, твоя тушка чего-то стоит. Быть может «окупишь» своим телом все, что я вложил за последние столетия.

На кухне воцарилась тишина, которая нарушалась лишь журчанием воды из-под крана. В тонком намеке от мужчины, обращенном к Базилю, явно сквозила нотка фальши. Но почему-то именно последняя фраза возымела эффект. Кот лениво потянулся, вставая на лапки, недовольно дергая усами. Мгновение – маленькое тельце скрылось из виду, выпрыгнув через открытое окно второго этажа. Амадей видел краем глаз, как Виктория стояла на месте, недоумевая. Она жестом указала на место, где до этого момента прохлаждался Базиль, а после – на окно. Амадей в ответ молча пожал плечами, лениво поглядывая на наручные часы, словно засекая время.

Действительно. Ровно через минуту на пороге кухни явился все тот же черный кот, держа в своей маленькой пасти запечатанный пакет, который в последствии небрежно бросил к ногам Моргинеса.

– Я Вам это еще припомню это…

Базиль обижено развернулся, топая в обратном направлении. Он завернул за угол квартиры в сторону спальни. Он ловко запрыгнул на девичью кровать, свернулся калачиком, зажимая уши и нарочито громко урча. Перевертыш всем своим видом явно давал понять, что такой исход событий ему однозначно не нравился. Он обязан был с самого начала прислуживать «ей», нежели бессмертному созданию…

***

– Иди сюда, – молодой человек зазывающим жестом поманил меня, предварительно открыв упаковку с охлаждающим пластырем. И видя, как я не особо то и горела желанием подходить к нему ближе, чем на два метра, Моргинес нахмурился.

– Зачем тебе это? – в моем голосе звучало недоверие. Амадей смотрел на меня взглядом, будто мой вопрос застал его врасплох. И, раз я не получила нужного ответа, то повернулась обратно спиной, погружая ладонь под струю холодной воды. – Господи, не стоит прибавлять драматизма к обычной бытовой травме. Не в первой, пройдет, – после сказанного, чуть помедлив, она я повернула ручку крана, перекрывая доступ к воде. Взгляд мой невольно обращался к столешнице, намеренно игнорируя присутствие Моргинеса рядом. Было немного жаль, что так и не смогла начать свой новый день с любимого напитка. Зато получила новую травму в свою «коллекцию».

Обидно, знаете ли.

***

Амадея ситуация в корне забавляла. Девушка, словно долго не решаясь, обратила свое внимание на него. Она пару мгновений просто молчала, о чем-то размышляя. Ее волновал вопрос о том, как поступить дальше. Стоит ли налить остатки кипятка, заваривая растворимый кофе или ограничиться банальным пакетиком чая?

– Итак, любезный, – Виктория все устремила пристальный взгляд зеленых глаз на Моргинеса, все так же нелепо держащего в руке пластырь от ожогов. Его такая прямолинейность несколько смутила. Резкий переход одного тона в другой сбивал с толку, но мужчина не подал этому вида. – Объясните мне кое-что. Вот интересно и не дает покоя. Не так давно, в утренней беседе, был тобой упомянут контракт на каких-то «десять тысяч душ», – я обернулась лицом к представителю потустороннего мира, делая свой первый глоток теплого напитка. – Я бы хотела понять, что это значит?

– Хм… –Моргинес сложил руки на груди, переводя взгляд с меня на потолок, словно обдумывал, стоит ли мне рассказывать. По его задумчивому лицу и так было понятно, что данная тема не несла ничего хорошего.

На кухне в очередной раз наступила неловкая тишина. Пара долгих минут показались мне вечностью, прежде чем Амадей тяжело выдохнул и, взглянув на меня серьезным взглядом, протянул мне ладонь.

– Я дам ответ на твой вопрос. Но взамен ты позволишь мне обработать твою рану. Договорились?

***

– Вот так куда лучше, не правда ли? – Моргинес усмехнулся себе под нос, с неким трепетом отпуская мою ладонь.

– Милорд… – голос Базиля со стороны звучал несколько отдаленно, в то время как гетерохромный цвет глаз наблюдал за происходящим с прищуром. Кот сидел на пороге кухни, вновь нервно подергивая усами. – Вы до сих пор не дали миледи конкретного ответа, хотя она задала Вам вполне дельный вопрос.

Мужчина поднял руку, жестом веля животному умолкнуть. Перевертыш зашипел в ответ, да подчинился с ярко-выраженным недовольством, подергивая из стороны в сторону черным хвостом и прижимая к голове ушки.

– Не стоит обременять «Этим» свою головушку, – Амадей протянул руку и легко растрепал мне до сих пор не уложенные, после сна, волосы.

– Мне так не кажется. Наоборот, я считаю, что о подобных вещах стоит рассказывать сразу. Ну или по мере возможности, не упуская момента, – так же как и Базиль, я недовольно сморщила носик в своей привычной манере. Мой взгляд то и дело возвращался к животному на пороге моей кухни. – Послушайте, я тут подумала вот о чем… Если я правильно поняла, то Базиль представляет собой кого-то вроде секретаря, которому известно довольно много деталей происходящего. Не так ли? Тогда… – тут мне не составило труда сесть на корточки пред перевертышем, с интересом разглядывая его разноцветные глаза. – Поведаешь не тайну данного контракта? Я имею в виду того самого, который я по собственной «доброй воле» и с «чистыми намерениями» подписала. Ведь Люциус не удосужился мне в деталях объяснить и пары пунктов, которые я обязана выполнить, будучи в качестве его заместителя. Да и к тому же, я хочу понять, в чем именно заключается моя работа? – выпалив все на одном дыхании, я с усилием вдохнула полной грудью. Кот ни разу не шелохнулся. Казалось, что животное и понятия не имело, что меня интересовало.

Как это уже было не раз за сегодняшние сутки, я не надеялась получить какой-либо ответ. Мне просто хотелось поймать нить происходящего, даже если пришлось бы самой распутывать клубок таинственности, скрытой за молчанием присутствующих личностей в моей квартире.

В этот раз я, как это чаще всего бывает, если мне что-то было нужно, состроила невинное выражение лица, обращенное на кота. Мохнатое существо в этот раз передернуло, ибо он, по-видимому, понял, что мне от него нужно кое-что важное.– Базиль, милый. У меня к тебе еще один маленький, но довольно важный вопрос.

– Слушай. Можно мне как-нибудь отключить чревовещание в моей голове? – в подтверждение своим словам я машинально указала пальцами в висок. – Иначе у меня складывается впечатление, что личность, стоящая возле столешницы, без труда копается в неких уголках моего сознания. Мне это неприятно.

– Чревовещание, миледи, отключить Вам сейчас не получится, – пробормотал недовольно кот, с неким отвращением поглядывая в указанном мною направлении. – Если желаете получить «свободу», Вам требуется как можно скорее вникнуть в тайны соглашения между Люциусом и Амадеем, заключенным уже очень давно. Вам самой придется приподнять завесу бытия. Договор на десять тысяч душ – это не что иное, как… – Базиль не успел закончить, так как был нагло прерван на полуслове. На кончик его хвоста размеренно легла идеально начищенная мужская обувь. Сам же перевертыш отскочил в сторону, угрожающе шипя на обидчика.

– Отвратительное поведение, – Моргинес сощурил взгляд алых глаз на кота, продолжая после минутной паузы спокойным тоном, – Мне не понять твоих намерений. Однако будь осторожен впредь, если не желаешь остаться без важной части своего кошачьего облика, – тут лицо Амадея озарила, почти детская, улыбка, как если бы мужчина впервые испытал восторг от своей «невинной» шалости. Но сие мгновение длилось недолго. Его беспристрастный взор медленно коснулся моего лица, словно оценивая, стоит ли говорить то, что должен был. И только после того, как молодой человек тяжко выдохнул, решаясь, он начал свой рассказ.

– Я солгу, если посмею сказать, что человеческие жизни не имеют для меня никакой ценности. Скорее, наоборот. Контракт, на самом деле, является неким обменом. Десять тысяч душ на одну единственную, – голос мужчины стих на мгновение, после которого Моргинес продолжил вновь, теребя в руках остатки упаковки от пластыря. – Когда-то давно мной было потеряно самое дорогое. Бесценное, что было в этом бренном мире. Что давало мне надежду двигаться дальше. Личность, чье существование значило многое для ее окружения. Но из-за моего эгоистичного желания покинуло этот мир, оставив за собой лишь отчаяние и разочарование. Ее идеалы до сих пор живут во мне. И я долгое время не мог понять, почему не последовал за ней следом, – Моргинес деликатно прокашлялся. – В какой-то мере я боготворил ее. Такое чувство в человеческом мире называют «Любовью», если я правильно понимаю, – он оттолкнулся со своего места, отходя к окну и выглядывая наружу. Что-то в его силуэте говорило, что та «личность» из прошлого имела для него действительно большое значение, тем самым вызывая у меня сочувствие. – Я делал все только ради достижения единственной цели, желая вернуть к жизни единственную душу, ценность которой превыше многих. Моя беззаботная жизнь не длилась вечно. Она развеялась туманом в тот же миг, как «предмет» моего желания покинул этот мир, – мужчина перевел взгляд на меня. В них читалась едва заметная грусть, смешанная с пустотой. – Теперь я могу открыто признать, что я желал ее. Но потерял, стоило последовать зову своего эгоизма, – Амадей демонстративно поднял руки, ладонями вверх, кивком головы указывая на них. – Ничто в нашей жизни не вечно. Ни я. Ни ты. Ни те, кто был до нас и придет позже. Лишь души, блуждающие во тьме. Души, чья основная цель после того, как они покинут бренный мир – раствориться забытья в вечности.

Я не задумывалась над тем, какой именно момент его рассказа задел меня за живое. Какие именно чувства сквозили в его словах, его прошлом, но это «что-то» определенно откликнулось неприятным уколом в моей груди. Я завидовала подобной преданности к личности, которую совершенно не знаю? Не может быть подобного.

И все же я чувствовала тоску. Жаль, но мне никогда не приходилось сталкиваться с эмоциями, безумство которых могло иметь побочные последствия. К примеру, разрушить мир. Да и, положить на алтарь небытия десять тысяч душ – разве это не «благородный» жест антагониста? Неужели Амодей Моргинес, по натуре своей, был тем еще злодеем?

Бред… Ну бред же?

«… через… дней… она должна покинуть этот мир…» – промелькнуло в моей голове прежде, чем я осознала и поймала недоуменный взгляд кота Базиля.

– И, если я правильно поняла смысл твоего повествования, я должна помочь тебе в восстановлении какого-то там контракта на эти самые души, не так ли? – стараясь перевести разговор в нужное мне русло, я деликатно прокашлялась. Нет, мне, конечно, интересно послушать очередной момент из воспоминаний прошлого, но в данный момент он был неуместен.

Видимо уловив мой телепатический «настрой», Амадей покачал головой, как бы давая понять, что время еще есть и торопиться некуда.

– Вы верно все поняли, миледи, – Базиль, как и свойственно его манере, внезапно возник предо мной во весь свой человеческий рост, в деловой костюме, приложив ладонь к груди в легком поклоне. Аналогичный жест уважения, каким он удостоил меня в первый день нашего с ним официального знакомства, на том самом берегу у моста. – Однако, прежде, чем Вы перейдете к своим непосредственным обязанностям, Вам предстоит выполнить несколько небольших, но важных условий. Так сказать, формальности трудового соглашения, прописанные в пункте тридцать три на странице пятнадцать.

Мой глаз нервно дрогнул. Я само соглашение видела только во время подписания, не говоря уже о том, чтобы его перечитать нормально. Откуда мне было знать, что именно там прописано?

– А вот теперь и мне интересно послушать про эти самые «условия», – Моргинес слегка нахмурился, медленно переводя свой взгляд с секретаря на меня, и обратно, сложив руки на груди. – Так как даже мне об этом мало что известно.

– Милорд, – секретарь Моргинеса старшего тактично поправил свой галстук, выжидая, когда мужчина обратит на него внимание. – Вы и не должны были знать о таких нюансах, по крайней мере до определенного момента, – гетерохромные глаза устремились к моей персоне, буквально прожигая до костей. – Это было одним из условий Главы семейства, не поддающее обсуждению или отказу от действий.

– Левиуса? – в глазах Амадея промелькнуло недоумение, смешанное с некой толикой страха, хотя в голосе были нотки холода и недоверия.

– Вы абсолютно правы, милорд.

Очередная напряженная тишина. Каждый хотел выразить куда больше эмоций, да вот только они были неуместны. Базиль знал то, что не поддавалось пониманию Амадея. Я же просто не могла вклиниться в «беседу», фактически не понимая ее изначальной сути.

– Становится все интереснее. Особенно меня интересует, почему именно «эта» девушка привлекла внимание Создателя, раз он лично решил вступить в «игру» со мной после столь продолжительного времени.

Холодный смех Моргинеса раздался на все помещение, в тот момент, как он хлопнул себя ладонью по бедру. Взгляд алых глаз, обращенный в мою сторону, не сулил ничего хорошего. Казалось, что тот человек, которому я не так давно сочувствовала по поводу потери дорогой ему личности, и этот – совершенно разные люди. Неприятный озноб пробежался по моему телу, заставляя невольно вздрогнуть.

– Интересно! Как интересно!

– Ну и что прикажете с ним делать? – Базиль озадаченно потрепал свои волосы пятерней, устало выдыхая. – Сколько лет прошло, а он все никак не научится слушать оппонента до конца.

Меня несколько напрягала обстановка в маленьком помещении. Спокойный секретарь моего начальника стоял по одну сторону. И Моргинес, немного обезумевший и заливающийся истерическим смехом от услышанного – по другую.

– Признаюсь, что из всего услышанного я, фактически, ничего не поняла. Требую пояснительную бригаду, – проворчала я, поворачиваясь к Амадею спиной, дабы тот не сбивал с мысли своим видом. Сие действие возымело противоположный эффект – мужчина рассмеялся громче, но я не подавала вида, что меня это хоть как-то задевает.

Секретарь обреченно вздохнул, бережно взял мою обожжённую ладонь в свою руку, удрученно повертел ее, осматривая со всех сторон. По его действиям было и без слов понятно, что ожег его мало интересовал. Он таким способом пытался смягчить обстановку заранее, готовясь сказать что-то важное. И лишь тогда Базиль поднял голову, пристально вглядываясь в мое лицо.

– Миледи, – перевертыш замялся. Данное обращение в этот раз было сказано с неким трепетом. Я солгу, если скажу, что мое сердце не дрогнуло. Одно слово несло в себе куда больше теплоты, нежели миллион прикосновений. Но это ощущение пропало так же неожиданно, как возникло. По моей спине пробежался ворох мурашек, как если бы внезапно в помещение задул ледяной ветер. И неспроста. Ведь то, что я услышала после – заставило мое сердце «уйти» в пятки, а кровь заледенеть.

– В течении девяноста девяти дней Вы обязаны умереть…

Глава третья. Причина, почему я ненавижу кошек.

В каждом человеке, живущем на нашей земле обетованной, есть некое чувство «дежавю» – небольшие отрывки воспоминаний, отголоски из нашей прошлой жизни, которые временами заседать в памяти. Словно желая погрузить нас в очередную мечтательность о несбыточном. Для кого-то – это невинные отрывки из детства, для других – первая безответная любовь, ради которой они клялись в верности чуть ли не до скончания веков. Или все, что происходит с нами в тот или иной момент – просто полет бурной фантазии? Никто из ученых, астрологов, священнослужителей – до сих пор не смог дать точное определение тому, что мы так уверенно называем всего одним словом – «сновидения».

***

В какой-то определенный период своего времени я начинала опасаться своих сновидений. Они были сладкими. Обволакивали мое тело блаженной негой и завлекали в свой сказочный мир. Часто пропадая в царстве Морфея, мне доводилось лицезреть не только то, что я парила над облаками, раскинув руки в стороны. Бывали и такие моменты, когда было даже страшно ступить за порог своего родного дома. Я буквально ощущала всей своей кожей присутствие Смерти. Вздрагивала каждый раз, словно от морозного ветра, отчетливо осознавая, как стучат зубы от страха. Такое бывало со мной иногда. И накатывающие волны паники в немом отчаянии было не так просто унять. Поэтому, просыпаясь от очередного кошмарного сна ранним утром, я часто не могла успокоиться, сжимала руками колени и едва сдерживала слезы. Первым порывом хотелось вскочить на ноги и побежать в комнату матери, прижаться к ее груди, зарываясь лицом в ее волосы. Мне хотелось почувствовать наличие безопасности и родное тепло. Заснуть вновь под тихое пение колыбельной. Да вот только в моем случае – обнимать было уже некого.

Не то время. Не то место. И не те люди меня окружали в данный момент…

За свои двадцать с лишним лет, я до сих пор помню, как впервые увидела своего покойного родственника, что умер во сне. Мужчину, что приходился мне дядей, если быть точнее. Он умер в возрасте двадцати трех лет, молодой совсем, заснув у матери дома и больше не открыв глаза. На тот момент мне едва исполнилось пять лет. Поэтому я смутно припоминаю нюансы того вечера. В принципе, как и то, что уже практически не помню даже черт его лица. Однако в памяти часто всплывает его виноватая улыбка. Словно он уже заранее знал, что произойдет дальше, стоит только прикрыть глаза и выдохнуть последний воздух из своей груди.

Любила ли я этого человека? Это, скорее, больше риторический вопрос, не требующий конкретного ответа. Равносильно тому, как если спросить черепаху о том, почему она плывет по течению, мигрируя по морю своими извечными путями, не меняя курса из года в год. Так и тут. Это был инстинкт. Я не любила его, но уважала. Боготворила. В семье, где ты являешься самым младшим ребенком, всегда должен быть такой человек, глядя на которого ты будешь молча подражать. Вне зависимости от того, какого возраста или пола. Так лучилось и со мной, ибо моим примером как раз и стал мой родной дядя. Сейчас я понимаю, что по нему скучаю. Ужасно скучаю, хоть образ этого человека теперь лишь мелькает на пожелтевших снимках в семейном фотоальбоме.

Он меня ругал. Очень часто ругал за то, как я без спросу брала его вещи. Наказывал? Возможно, но я этого уже не вспомню. Много лет прошло. Я до сих пор ясно осознаю, каким сильным был мой страх перед этим человеком. До мурашек на своей детской коже. Пряталась по углам, если он, приходя домой, повышал голос, отчитывая за очередную проделанную мною шалость в его комнате.

Но даже так. Он был для меня в некоторой степени «идеалом»…

***

Мой дядя являлся третьим по счету ребенком в семье. Здоровый, до определенного возраста, мальчик, который стал инвалидом еще в школьном возрасте из-за банальной врачебной халатности медсестры. Так получилось, что она несвоевременно поставила прививку, что была просрочена по графику вакцинации. В один из дней, женщина, не говоря никому ни слова, проделала данную процедуру параллельно с другим уколом. Итог – мальчика парализовало в течении короткого промежутка времени. Он не чувствовал ни своих ног, ни тела в целом. Вместо счастливого детства, мой дядя получил искалеченное тело, истыканное уколами теперь уже подходящего лечения, ревущую, но не сдающуюся мать – мою бабушку – которая не спала ночами, пытаясь найти выход из положения. И хоть как-то облегчить боль и муки своего любимого младшего сына.

Шли года. Младший ребенок моей бабушки взрослел. Проходил реабилитацию и, хоть медленно, но смог встать на ноги. Даже в свое время «сбежал» от опеки родителей в армию. Да вот только недавно я узнала, что из-за всей этой ситуации с парализованным телом и лекарствами, его сердце стало слабым. Настолько, что мне в мыслях представить даже страшно. На слух это звучит так нереально. И все же, после вскрытия выяснилось, что сердце некогда молодого человека было «зачерствевшим» – черным, грубым, схожим с булыжником твердого камня. И все это – результат многочисленного использования различных лекарственных препаратов.

Однако именно в тот вечер, дядя не вернулся к себе в отчий дом. Вместо этого пришел к нам уставший, точнее к моей матери, которая являлась его старшей сестрой. Возможно был бледен – уже не скажу с уверенностью, ибо не обратила внимания на его внешний вид. Он прямо с порога, разуваясь и виновато улыбаясь, сказал, что жутко хочет спать и буквально валится с ног. Моя мать, конечно же, предложила пройти в ее комнату, отдохнуть. После добавила, чтобы он присоединился к нам за ужином. Молодой человек незамедлительно последовал ее словам, предварительно скинув с себя верхнюю одежду и, кивнув, улыбнулся.

***

– Вики, не шуми, ладно? Дядя пусть немного отдохнет. Не буди его, – наставляла меня матушка, грозно тряся пальчиком перед самым моим носом. – А то проснется без настроения, как это обычно бывает. Ты же это понимаешь, да? – на этот раз я уже кивала головой на манер китайского болванчика. Таким способом давая понять, что последние слова женщины четко и ясно дошли до моего понимания. Я старалась не подавать лишнего шума, сидя на полу перед небольшим экраном телевизора. Время от времени оборачивалась назад, по-детски смущаясь, но украдкой поглядывая на лицо человека, которого я с опаской всегда называла «дядя».

Я не помню точно, гладил он меня по голове. Хвалил ли за то, что у меня что-то получалось. Но я прекрасно помню его грустную улыбку именно в тот вечер, обращенную ко мне. Мне было настолько неловко, что я, вскочив на ноги, выбежала из комнаты. Внутренний инстинкт говорил, что нужно как можно скорее оказаться в окружении матери, которая не покидала пределы кухни. С неким трепетом тогда я прижалась к ее ногам. Будучи ребенком, мне казалось, что подле этой женщины я всегда буду находиться в некой безопасности. Словно «мама» – была моим личным божеством, моим Богом. Таким человеком, который меня никогда не бросит и всегда укроет от ненастья. В этот вечер я стояла, теснее прижимаясь к ее теплому телу, пытаясь унять некую тревожность, едва ощутимую в воздухе, что окружал меня. Может это было предчувствие чего-то нехорошего. Но на кухне я точно провела пару минут, после чего матушка взбунтовалась. Она ворчала, что я начинаю мешаться у нее под ногами. И что мне, собственно, пора вернуться в комнату. Правда «путь» по коридору занимал не несколько секунд, как это было в обычные дни, а несколько довольно долгих, для меня, минут. Я стояла на пороге комнаты, поглядывая украдкой на диван. Дядя больше не шевелился. Не улыбался своей странной грустной улыбкой. Не дышал. Он просто лежал на своем месте в одном положении, прикрыв глаза.

С той самой минуты, младший брат моей матери так больше и не просыпался. Я была слишком наивной, чтобы понять, что произошло что-то неладное. Единственный момент, который хорошо врезался мне в память – это то, как кричала моя мать в истерике, била его ладонью, сжатой в кулак, по груди, умоляла проснуться, открыть глаза. Женщина умоляла вернуться к ней. Особенно после всего, что с ним было. Он должен был жить. Матушку оттаскивали за руки поздно подоспевшие санитары «скорой помощи», спокойно проговаривая одни и те же заученные фразы: «Его не вернуть. Он мертв. Нам очень жаль». Правда, после выяснилось, молодого человека можно было спасти. Нужно было просто заставить сердце биться вновь. Даже если бы, банально, пришлось делать непрерывно искусственное дыхание. Но никому из взрослых, на тот момент, это было совершенно не нужно. Все были заняты внезапной «проблемой», решая, какой выбрать самый легкий вариант из всех возможных. Увы, отказаться от борьбы за то, что можно было сохранить – стал самым оптимальным вариантом. Даже если это «что-то» – чья-то драгоценная и единственная жизнь.

Я все так же стояла в стороне и не осознавала всей трагедии происходящего «представления» в крохотном помещении. В моем юном понимании казалось, что этот молодой и некогда симпатичный человек лежал спокойно и видел свои добрые и счастливые сны. Его лицо впервые не выражало тревоги. Оно было умиротворенным. Таким спокойным. И ресницы больше не дрожали на юношеском лице, предупреждая о его скором пробуждении. Единственное – только сердце в груди его не билось. Руки холодели и бледнели с каждым мгновением. А тело коченело под гнетом мрака и отчаяния, что оставляла его душа после себя в этой маленькой, Богом позабытой, крохотной квартирке.

Интересно, как выглядели мы со стороны? Видела ли его душа нас такими жалкими и несчастными в момент, когда покидала свое пристанище? Тогда, будучи маленьким ребенком, я даже и не смела о таком даже подумать.

В тот роковой вечер была моя первая встреча со Смертью, чей облик неизвестен смертным созданиям, а само создание имеет множество имен, живет и не стирается в веках, мирно поживая на страницах священных книг. Благодаря той ситуации уже с малых лет я понимала, что, по возможности, не хотела с ним, или с нею, встречаться более. Ни мельком, ни на пару минут. Если физически я ничего не чувствовала, не проливала слез от горя и отчаяния, не понимала всей картины происходящего – я всеми фибрами своей души ощущала ее хладное прикосновение на хрупком девичьем плече. Каждый раз, уходя, божество со мною не прощалось. Оно ласково шептало мне во след «До новых встреч…». И эти «новые встречи» были куда чаще, чем я себе представляла изначально.