Рецепт нас

Эмили вздохнула, хлопнула меня по плечу – и ринулась в атаку. Прежде чем я успела её остановить, она уже вцепилась в руку спутницы Сета.

– Вы не Камилла Мю? Ваш выход на показе Маккартни был обворожителен!

Модель расцвела. (Эмили коллекционировала модные сплетни, как другие – марки.)

– Не против, если я украду вашу спутницу на пять минут? – Эмили бросила взгляд на Сета, но её глаза кричали мне: «Шевелись, тряпка!». – Наши первокурсницы просто сдохнут от разочарования, если не расспросят её про Милан…

Сет посмотрел на меня так, словно сверял с прошлой версией меня – яркой, дерзкой Айви, а не измотанной, которая месяц не видела нормального сна и напоминала скорее потрёпанный эскиз, чем готовый наряд.

– Только недолго, – произнёс он ровным голосом, словно давал указания секретарю.

Когда Эмили увела его спутницу, он спросил:

– Какими судьбами, Айви?

Голос звучал так, словно мы виделись вчера, а не два года назад.

– Я здесь по учёбе, – ответила я, слишком резко скрестив руки. – А ты? Завёл новое хобби?

– Меня пригласили.

Губы его дрогнули. Не улыбка, не злость – что-то между.

– Всё ещё злишься за Биарриц? – спросил он, и я почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

– Я выросла из детских обид, – солгала я, сжимая кулаки.

– Заметно, – он окинул меня взглядом с головы до ног, и мне вдруг стало стыдно за свой внешний вид.

Он неожиданно шагнул ближе. Я вздрогнула.

– Но учебники всё ещё кидаешь?

– Перешла на ножницы. Поострее.

Уголок его рта дёрнулся, но выражение быстро стало каменным.

– Береги руки. И передай родителям спасибо за парижские подарки.

И ушёл. Как всегда. Без оглядки. А я, как дура, снова смотрела ему вслед, разглядывая идеальную линию его спины в дорогом пиджаке. Он видел во мне только ту девочку с лопаткой – и это бесило. Но больше всего бесило, что мне всё равно было важно, куда он идёт.

Тост от Айви:

Лучшие подруги, как изысканное вино: не имеет значения, сколько стоит бутылка, важно то, что с ними даже детские обиды кажутся лишь мелочами. Они всегда готовы поддержать, когда жизнь начинает трещать по швам. И если ты застряла на краю, они просто толкнут тебя вперёд, не дожидаясь разрешения.

Коктейль: «Секс с видом на Трафальгарскую»

Ингредиенты: немного английского безумия (желательно в компании таких же отчаянных), шёлковая простыня (для идеального скольжения), капля персикового аромата (нет, правда, не надо).

Взболтать до состояния «Трафальгарская площадь в марте» – мурашки по коже обеспечены.

Я потягивала шампанское, наблюдая, как эта модель грациозно вьётся вокруг Сета, словно лента, обвивающая дорогую коробку. Вскоре к нему подошла его свита – высокие парни в строгих костюмах, создающие ауру безупречности. Мой «взрослый друг» обнял спутницу за талию с легкостью и безразличием, будто это было естественным продолжением вечера. «Ну конечно, Сет Эванс. Даже в этом ты должен быть безупречным».

– Держи. – Эмили сунула мне тюбик с кремом. – Твой философ велел передать. От ожогов. Видимо, переживает, что ты обожглась о его величие.

Я фыркнула, но внутри что-то ёкнуло – ровно как в десять лет, когда он вытирал мне слёзы своим пиджаком. Сжала тюбик так, что крем вылез наружу. Только теперь мне не десять, а восемнадцать, и его снисходительность бесила куда больше, чем холодность. Особенно потому, что где-то под этим льдом всё ещё жил тот мальчик, который носил меня на спине, когда я притворялась, что подвернула ногу.

– Пошли, – дёрнула меня подруга за рукав. – Там уже начинается самое интересное, и сотня красавчиков без пиджаков ждёт, когда ты выберешь себе жертву.

И там я познакомилась с Роландом Дорси. Полная противоположность Сета. Не скучный аристократ, а парень с горящими глазами и смехом, от которого становилось тепло. Он был моим доказательством, что мы с Сетом – как тот коллекционный виски в баре отца, годами пылившимся на полке в ожидании особого случая, который никогда не наступит.

Роланд был солнечным хаосом – кудри, нос с горбинкой и губы, как половинки спелого персика. Он снимался для рекламы боксёрских трусов и в клипах звёзд. Играл мне на гитаре (не под луной, а в прокуренном баре), пел каверы на Бибера (романтика) и смотрел так, будто кроме меня в комнате никого не было. С ним я впервые почувствовала себя просто девушкой, а не вечной девочкой из прошлого. Когда он целовал меня, я не вспоминала ни о чём. И это было прекрасно.

Поэтому именно ему я доверила самый неловкий шаг во взрослую жизнь (или по-айвовски: сорвать «пуговку»).

Наши отношения тогда перешли от невинных свиданий к попыткам остаться на ночь, и мы решили встретить лето под лозунгом: «Айви, эту ночь ты не забудешь». Студия в Брикстоне встретила меня ароматом «Персикового сада» и морем лепестков. Они были везде – даже на кровати из них был выложен мой силуэт. Не спрашивая, он подхватил меня на руки и швырнул в это розовое безумие.

Кто вообще придумал, что это романтично? Когда лепесток прилип к моей губе, я поняла – это не страсть, а повод вызвать 911.

Я закатила истерику (спасибо мадам Морель за уроки драмы), потом глубоко вздохнула (вторая лучшая роль), накричала и демонстративно хлопнула дверью. Дойдя до машины, я в ярости пнула колесо, развернулась и ворвалась обратно. Схватила его за руку – и мы поехали в гостиницу.

Не куда-нибудь, а в «Эванс». Тот самый отель, где мне в восемь лет Дилан Эванс подарил личный люкс с корзиной конфет и плюшевым мишкой. Ирония? Да. Поездка в прошлое? Только теперь не с тем, кто считает меня «безалкогольным коктейлем»…

Шёлковые простыни, духи с нотками жасмина, вид на Трафальгарскую площадь…

Ощущения – как от первого глотка ледяного мартини: мурашки по спине, подкашивающиеся колени, звон в ушах. Где-то между третьим поцелуем и расстёгиванием молнии на моём платье, я поняла – дрожу не от холода. Так я и узнала, что взрослый мир пахнет не только духами, но и потом, его парфюмом, и чем-то ещё, отчего сердце бьётся так, будто хочет вырваться наружу.

Утром мы «закрепили результат» на переднем сиденье моего жёлтого мини-купера. Тесно? Ужасно. Неудобно? Ещё бы. Но когда его зубы впились в мою ключицу, а руль вдавился в спину так, что остался след, я подумала: «Хочу ещё».

Всё лето пахло персиками и дешёвым шампанским из супермаркета. Секс в тесных туалетах кафе, где мы потом рисовали друг на друге смайлики ручкой. Платья с яркими принтами, которые к августу выцвели от ночных стирок в раковине.

А потом я застала его с дизайнершей из Милана – он даже не отпрянул, просто пожал плечами, будто я застала его за чашкой чая, а не с чужими губами на «нашей» подушке.

Горький привкус во рту смешался с остатками помады. Мой первый коктейль взросления оказался именно таким – сладким, крепким и с послевкусием дешёвого вермута.

Тост от Айви:

Настоящий мартини, как и первый секс, не терпит репетиций. Лёд должен быть прозрачным, оливка – чуть солёной, а дрожь в голосе – рвать тишину. И главное – никаких «ой, я передумала».

Коктейль: «Чужая боль»

Ингредиенты: стакан ледяного сентябрьского дождя (можно и два), четыре капли тишины (той, что звенит в ушах после ужасных новостей), запах остывшего кофе в чашке, оставленной на столе (никто не допил – не успели), лёд не добавлять.

Сентябрь встретил меня дождём, который барабанил по крыше так же хаотично, как пульс у меня в висках. Всего неделю назад я с наслаждением швыряла вещи Роланда в мусорный бак, а сегодня утром мама распахнула дверь без стука.

– Дилан и Фет разбились на вертолёте.

Не «погибли», не «ушли» – разбились. Как та дурацкая ваза, которую я уронила в двенадцать лет. Только новую уже не купишь…

По дороге к их дому я вспоминала миссис Эванс – как она в детстве защищала меня от мальчишек. И самого Дилана, который, несмотря на свою жестокость, научил меня главному: «Если стена – грызи бетон. Если бетон – стань алмазом».

В гостиной Сет стоял, будто вкопанный в пол. Его пальцы впились в спинку кресла так, будто это единственное, что удерживало его от падения. Он плакал по-эвансовски: беззвучно, без слёз, лишь челюстные мышцы дёргались.

– Они даже не успели… – прошептал он, когда моя мама обняла его.

Я знала, о чём он. Не успели поссориться в последний раз. Не успели обнять друг друга утром. Не успели стать теми родителями, которых он так ждал всю жизнь.

Когда я взяла его холодную руку, он не отдёрнулся, а лишь слегка сжал её в ответ.

Алфи вжался в угол, сгорбившись, как будто хотел провалиться сквозь стену. Мой вечный партнер по проказам теперь выглядел потерянным и маленьким – совсем как ребенок. В кармане жужжал телефон. Опять эти пустые слова… Люди, которые на самом деле не знали его. Не знали нас.

Я опустилась рядом, боясь лишним движением разбить эту хрупкую тишину. Лоб уперся в его холодное колено. В горле стоял ком, хотелось орать, бить кулаками в стены, трясти его, чтобы вернуть обратно. Но он просто сидел, не шевелясь, и одно слово, как заевшая пластинка, вырывалось наружу:

– Ненавижу…

До сих пор слышу.

Папа поставил на стол хрустальный графин с «The Macallan M» – тот самый, что они с Диланом купили на аукционе, споря, кто упрямее.

– За них, – прохрипел он.

Сет резко встал и налил себе полный стакан:

– За то, что они наконец вместе. – И опрокинул виски одним глотком, будто это был дешёвый напиток из придорожного бара.

Даже в горе мы соблюдали ритуалы – Эвансы и Патель не пьют плохой алкоголь. Особенно когда на дне стакана – вся боль мира.

Я подошла к Сету перед уходом – и он внезапно обнял меня. Впервые за все годы. Задрожала, услышав сбивчивый ритм его сердца. Я ждала этого с тринадцати лет – а смерть притянула нас за секунду.

А потом он оттолкнул меня. Резко, как будто ошпаренный. Его взгляд прожигал насквозь – словно это я виновата, что гроб опускали в сырую землю. Люди в горе ищут тепло. Даже Алфи прижался ко мне, когда звучали последние молитвы. Но не Сет. Ни слёз, ни дрожи – только ледяная стена, от которой кровь стыла в жилах.

Дома я содрала кожу, пропитанную его «подрасти», «это несерьезно», «ты не понимаешь». Натянула новую – жёсткую, без следов его одобрения.

Но стоило закрыть глаза – и он снова возникал передо мной. С бокалом виски у окна, которое так и не стало нашим.

После того случая я твёрдо решила: никаких Эвансов. Только учёба, жёсткий график и железный контроль. Если мир всё равно рухнет в любой момент, то хотя бы свои развалины я огражу стеной.

Совет:

Выпить залпом. Закусить кулаком. И никогда не верить, когда говорят, что хуже не будет.

БУДЕТ!

Глава 3

Коктейль: «Белый слон с розовыми блёстками» (после него сразу взрослеешь)

Ингредиенты: одна графиня (бывших не бывает), четыре белые стены (чем теснее – тем крепче дружба), охапка сумасшедших девчонок (вместе мы – сила), наглость (по вкусу).

Взболтать в шейкере амбиций до состояния «я всё смогу». Подавать с белым слоном на блюде – символом нашей безумной дружбы. Бонус: после каждого глотка на губах остаются розовые блёстки.

Я тогда с головой ушла в учёбу. Попросила маму запретить любые разговоры про Эвансов. Никаких семейных ужинов – я даже квартиру сняла в пятнадцати минутах от родителей. Там и познакомилась с соседкой, Беатрис Маргаритой Кроли-Фокс, – бывшей графиней, которая оказалась круче любого психотерапевта.

Мы с девчонками коротали вечера за шитьём платьев для неё и обсуждением местных сплетен. Каждый раз, когда в голову залетала мысль о братьях, я хватала карандаш и начинала рисовать. Пока подруги бегали на свидания, я строила из себя самую занудную зануду Лондона. Никакого секса, никаких деловых поцелуев – только я и моя новая, ещё не обжитая кожа.

И знаете, кто меня вытащил? Эта сумасшедшая старушка. Не подумайте, она не стала искать мне жениха. Однажды она просто посадила меня в гостиной, долго молчала, а потом ткнула тростью в пол:

– Плачь, девочка.

Я попыталась улыбнуться, но она стукнула тростью сильнее.

– Пока ты не выплачешься, легче не станет. А раз ты тут у всех лидер, разрешаю реветь при мне. Привилегия!

В тот день я впервые за долгое время позволила себе быть слабой. Сидела на полу, а она гладила мои волосы и слушала, как я рыдаю. А когда стало легче, я вывалила на неё всю свою историю – от первой детской влюблённости до последнего стакана виски.

– Ты можешь закрыть прошлое, но никогда не закрывай себя, – сказала она, попивая виски. – Твой зануда просто слепой. Как вы там говорите… Исколотый манекен. Не закапывай себя в воспоминаниях.

С тех пор я и не закапывалась. Училась. Веселилась. А графиня перевела меня с вина на виски со словами:

– Моя искорка, вино я пила с тобой, когда ты была нежным цветочком. Теперь ты моя Тэтчер – только хороший виски!

В двадцать два я вышла из Лондонского колледжа моды под аплодисменты – с дипломом бакалавра в одной руке и наивной верой в другой, что индустрия моды заждалась именно моих эскизов. Магистратура манила, но сначала пришлось отбыть повинность под названием «стажировка для галочки».

Мне «любезно» (по папиному звонку) предложили место в отделе моды Harrods. На бумаге – перспективы. В реальности – я была «папиной дочкой», которой даже кофе не доверяли приготовить.

На третий день я сорвалась. Не из-за желания что-то доказать – просто поняла: если уж играть роль «вип-брюнетки с папиным счётом», то с размахом. Украла бутылку мартини (мелкая месть) и рванула к своим «швейным бестиям». Мы подвыпили, завалились в караоке, орали Backstreet Boys, а на рассвете, шатаясь перед бутиком Dior, вдруг осознали: «Мы тоже так можем».

Поклялись на оторванном от юбки Хлои кармане: никаких скучных брендов – только дерзкие таланты с огнём в глазах и дырами в бюджете. Так в Челси появился «Белый слон» – наш храм модного безумия.

Я – четыре бриллианта на шее слона.

Картер – фиолетовый ирокез.

Белл – ткани в хоботе.

Хлоя – розовый бант на хвосте.

На открытие я позвала самых близких. Даже Алфи – потому что уже не болело. Но он не пришёл. Не ответил. И это стало последней точкой в нашей общей истории детства – мы окончательно повзрослели.

Родители рассматривали нашего слона и умилялись, хотя мечтали о другой жизни для меня. Но я бесконечно благодарна их мудрости: при всём их статусе и возможностях они никогда не давили. Ни в первой любви, ни в выборе профессии.

Даже в выборе первого сексуального партнёра – вместо ожидаемого «Айви, почему он?» или нравоучений, я получила от мамы подробную лекцию о контрацепции, запись ко всем необходимым врачам и – самое неожиданное – добавление в чат её гинеколога.

– Теперь будешь получать напоминания о чек-ап вместе со мной, – сказала она, как будто обсуждала мой дипломный проект.

Вот она, моя сила. Вот что значит – быть Патель.

А рядом с родителями личный психолог – моя бесценная графиня. В свои семьдесят (она, конечно, настаивает на «тридцати с хвостиком») она умудрялась спорить с отцом, требовать, чтобы он за ней ухаживал, и приказывать ему «перестать делать это кислое лицо». Потому что кислота – не её стиль.

Сета я не звала. Мне тогда казалось, что эти четыре года тишины навсегда разделили нас. Но в день открытия бутика мне принесли корзину с шампанским, фруктами и закусками. Внутри лежала записка: «С открытием». Я до сих пор уверена – это был он. Только у Сета был такой почерк: каждая буква выведена с хирургической точностью, а потом обведена ещё раз – будто он боялся, что первая линия недостаточно идеальна.

И когда я уже перестала о нём думать, он вновь ворвался в мою жизнь в своём фирменном стиле: «Я не рядом, но я здесь».

Первые три месяца в бутике – сплошной ад. Ноль прибыли, только крики, слёзы и «Айви, мы облажались!» Да, мы держались за счёт папиных денег (спасибо ему), но продолжали верить, что всё наладится. Скупали эскизы у неизвестных дизайнеров, переделывали, пытались продать. Даже участвовали во всех конкурсах.

За три дня до Недели моды мы сидели среди горы тряпья, похожего на «коллекцию».

– Полная чушь! – воскликнула Хлоя, бросая манекен. – У других – креатив, а у нас? Юбки и блузки. А эти ужасные брюки просто никуда не годятся!

Картер затянулась:

– Может, сольёмся? Скажем, что у нас коронавирус.

Я смотрела на них и не хотела верить, что всё – зря. Что наша мечта и пьяная идея разобьётся о реальность. Но и вечно тянуть деньги из отца – не выход.

Когда я уже писала отказ от участия, в бутик ворвалась Белл с растрёпанными волосами и запахом рома:

– Девчонки, паруса!

Оказалось, её новый бойфренд-яхтсмен так «вдохновлял» её прошлой ночью при лунном свете, что она внезапно осознала: старые списанные паруса – это же готовый материал!

До утра мы рвали их на лоскуты, чтобы сшить блузки и платья (Джек Воробей умер бы от зависти). Канаты превратили в стразовые пояса, рыбацкие сети – в полупрозрачные накидки. Хлоя соорудила корсет, который бы оценили все модные дома Парижа. А наше главное творение – платье с настоящим морским фонарём (папа, конечно, подключился и сделал его рабочим).

Нас заметил Джон Гальяно.

Он скривился, как от дурного запаха, но всё же ухмыльнулся:

– Бродячие циркачи шьют аккуратнее!

Мы не расстроились. Пусть не «лучшие» – зато теперь мы были «те самые ненормальные с парусами». А через месяц наше платье купили за сумму с четырьмя нулями. Как мы тогда радовались! Вернули долг отцу, и тогда всё закрутилось.

Через год наш Белый Слон (уже позолоченный) красовался в витрине нового бутика с сигарой в хоботе (Картер ради прикола засунула, а мы оставили).

А потом началась любовная карусель.

Мужчины следовали одному сценарию: ужин у Темзы (обязательно устрицы с золотым блеском), мюзиклы (театр обожаю, но не как программу каждого пятого свидания), подарки («носи и вспоминай», пока они трахают своих ассистенток в номерах отелей).

Пробовала менять «ассортимент»: официанты, юристы, бариста. Один раз даже курьер из суши-бара. Итог? Та же сказка, только с растворимым кофе вместо устриц.

К двадцати пяти я выгорела. Айви Патель – та самая девчонка, которая слепила два бутика из пьяной идеи, – мечтала только об одном: сбежать. Подальше от блеска, показухи и вечных «ты должна».

Каждый, кто пытался затащить меня на очередное скучное свидание, получал:

– Следующий!

Или моих подруг, которые мастерски объясняли, что я – не камушек на их дорогих часах.

Тост от Айви:

Можно менять напитки хоть каждый день. Рано или поздно вы перестанете отличать дорогой скотч от разбавленного. Главное – не потерять себя.

Коктейль: «Золотой ураган»

Ингредиенты: черпак ностальгии (именно той, что врывается без спроса, как Сет в мою жизнь), чемодан (уже не для побега, а для хранения осколков), золотистый мальчик (ой, простите, теперь мужчина), сахарная посыпка (не розовая, иначе не поймёшь – это про меня или его новую пассию), невеста (увы, не я), серая мышь (тоже не про меня, к счастью).

Украсить ледяной крошкой с клубничным сиропом. Не переборщить, ведь после пятого бокала невозможно остановиться. Как и после пятого раза, когда говоришь себе: «Ну, это в последний раз».

Я уже поставила жирный крест на личной жизни и собирала чемоданы. Вернее, чемоданы собирали подруги, пока я сидела на полу с мартини в руке и прикидывала, сколько пар туфель можно запихнуть в ручную кладь. Билеты куплены, маршрут набросан.

Но судьба – та ещё шутница. Подсунула мне бокал с надписью «Новый старт», а внутри – гремучую смесь из старых воспоминаний, двух капель надежды и щепотки «Какого чёрта»…

Так я столкнулась с Алфи после семи лет разлуки.

Мы с подругами решили встретиться и обсудить планы по расширению бутика. Я тогда припарковалась у входа на своём белом «Дефендере» (да, жёлтый «Мини» я сменила на что-то посерьёзнее).

Он заметил меня сразу. Я – нет. После всего пережитого я вообще перестала смотреть на мужчин. Но за годы бесконечных и порой абсурдных свиданий я научилась ощущать чужой взгляд, словно он касался моего затылка. Когда я обернулась, передо мной стоял он.

Те же пшеничные волосы, только теперь с прядями, будто их специально растрепал ветер. Щетина (небрежная, но стильная). Потрёпанное пальто (Сет бы в обморок упал). Сигарета во рту.

Перед глазами пронеслось пол детства – как блёстки, сыплющиеся в лицо после взрыва конфетти.

– Патель? Не может быть.

Я подбежала (ничего не меняется) и обняла его. Своего лучшего друга, который всегда был рядом, поддерживая меня во всех наших глупых мальчишеских играх. А когда я сердилась, он умудрялся корчить такие рожицы, что смех невольно вырывался из меня. И именно он придумывал сотни планов, чтобы его старший брат влюбился в меня…

Мы поехали в «Одри Грин» – кафе, где я всегда заказывала латте с двойной порцией сиропа.

– Значит, «Белый слон» – это твоих рук дело? – Алфи ковырял абрикосовый дениш. – Ну надо же, пиранья Айви прогрызла себе путь в мире моды. Бизнес-леди, прям как папа.

Я фыркнула, откидывая волосы за плечо (жест, отточенный на показах):

– А я не думала, что мамин художник променяет акварели на бетонные коробки.

Он замер, но я видела, как его рука сжала кружку. (Моя вечная беда – сначала выстрелю, а потом разбираюсь, куда попала).

– Архитектура – тоже искусство. Зато я не Сет, – он фальшиво рассмеялся. – Отец гордился бы им. Его эксперимент по выращиванию клона удался на славу.

– Как он? – спросила я, делая вид, что меня внезапно заинтересовала крошка дениша.

– После смерти родителей стало… сложнее. Он пытается втянуть меня в бизнес. Как видишь, пока безуспешно. Сет Эванс – второй Дилан Эванс. Даже галстуки те же носит. Ненавижу этот цирк. Быть Эвансом – пытка.

– Зато ты, как вижу, не особо жалуешь формальности, – я ткнула вилкой в его растрёпанный воротник.

Он рассмеялся, но в его глазах не было ни капли радости – они были такими же пустыми, как бокалы после последнего звонка в баре. Затем он начал рассказывать. О дяде Люке, который украл его невесту. О годах, проведённых в отчаянии, о потерянной вере во всё. Я слушала, затаив дыхание, будто он разворачивал передо мной клубок из колючей проволоки – больно, но невозможно оторваться.

Мы засиделись почти до закрытия. А на выходе, у портрета Одри Хепбёрн, Алфи неожиданно предложил «секс-дружбу».

Сначала я уставилась на него, как на психа. Алфи стоял передо мной с этим своим чертовски спокойным выражением лица – будто предложил не переспать «по-дружески», а сходить за кофе. Потом подумала: а что я, собственно, теряю? В кино ведь так красиво: друзья помогают друзьям пережить кризис. Без истерик, без обязательств. Как глоток ледяного просекко после сладкого коктейля – резкий, отрезвляющий, с пузырьками, щекочущими горло. Ещё один – и вот ты уже не помнишь, как выглядели те самые «принцы» с их позолоченными обещаниями. Ну, и я согласилась. А что? Звучит же круто – «секс-дружба».

Пока не понимаешь, во что ввязываешься…

Первые месяцы было легко и весело. Никаких: «Почему не ответила?», «Ты опоздала», «Это платье откровенное» – только смех, дорогой виски и секс. Ни свиданий, ни прогулок, ни кино. Его холостяцкая берлога и много мест для страсти. А утром прощание и ожидание следующей встречи (его железное правило: «Ни одна девушка не ночует в моей квартире»).

Я врывалась к нему после показов – в вечернем платье, голая, в нижнем белье, а он встречал у двери со словами: «Я так соскучился!»

Он входил резко – как всегда неожиданно – и только потом становился нежным, словно как тот коктейль, который мы так любили: сначала обжигающая текила, а затем сладкий ликер, смягчающий остроту. Дизайнер и архитектор – мы были гремучей смесью, сплавом творческих натур, где каждая встреча обещала быть захватывающей.

Алфи стал моим драгонфрутом. Розовым, странным, с колючей кожурой. Разрезаешь – а внутри кисло-сладкая мякоть с тысячей чёрных семян. Каждое – как его невысказанные «но»: «Но мы же друзья», «Но я же не обещал», «Но я не готов на отношения»…

Я никому не рассказывала про него. Врала подругам в лицо: «Есть кое-кто… Ничего серьёзного».

Алфи не хотел светиться – и я делала вид, что мне всё равно. Врала себе, когда замечала свежие царапины на его спине. А когда в шутку спрашивала, не одна ли я у него, он отворачивался к окну, где за стеклом лил дождь. Такой же серый, как моя ревность, которую я запрещала себе чувствовать. Я старалась игнорировать эти уколы сомнения, прятала их за улыбкой и лёгким смехом, но в глубине души понимала: каждая его тайна оставляет шрамы не только на его теле, но и на моём сердце.