Рецепт нас

Он не ответил. Только отодвинулся ещё дальше. Отчего моя улыбка стала только шире.

Советы от шефа:

Идеальный секс требует: страсти (огонь в глазах, а не только в печи), гибкости (даже самый упрямый «миндаль» может стать мягким в тёплом молоке), смелости (шлепок – тоже приправа). И главное – молчите. Мне просто повезло.

Горячий кофе с привкусом катастрофы

Ингредиенты: самая горькая арабика (без сахара, без намёка на «повторим?»), один холодный Сет Эванс (разогреть невозможно), щепотка утреннего стыда, остатки шампанского (больше не надо), золотой ураган (желательно на грани срыва).

Я проснулась от двух вещей: невыносимой головной боли, которая напоминала о вчерашнем шампанском, и ледяного барьера, образованного мышцами и костями, именуемого Сетом. Его рука, ещё вчера обжигавшая мою талию, теперь застыла в нейтральной зоне – ни его, ни моей.

За окном моросил лондонский дождь, будто город стыдливо смывал следы нашего безумия. Шторы пропускали тусклый свет, штрихуя кровать на полосы: хотелось – получилось – пожалели. Всё как в нашей истории.

Его будильник зазвонил. Даже в воскресенье. Ну, конечно.

Я потянулась, случайно задев его ногу. Никакой реакции. Ни улыбки, ни намёка на вчерашнюю страсть, от которой у меня до сих пор дрожали колени. Только сухое: «Доброе утро, Айви» – и он уже на ногах. Классика.

Жалею? Нет. Но каждый раз, когда мужчина отдаляется, я бросаюсь вперёд, пытаясь доказать, что достойна его внимания. Может, всё началось с того дня, когда папа впервые сказал: «Ты будешь миссис Эванс»? Я столько лет пыталась заслужить эту роль – сначала у Сета, потом у Алфи. А они… они просто видели во мне «девочку Патель», которую можно то притянуть, то оттолкнуть. И теперь я сама не понимаю: мне нужны они или просто ощущение, что я кому-то небезразлична?

– Кофе или чай? – спросила я, кутаясь в одеяло с дурацким вышитым слоном (подарок Хлои, которая считает мою квартиру «музеем одиноких ночей»).

– Выпью на работе.

Он схватил телефон, и в его лице я увидела знакомые черты – сжатая челюсть, взгляд, который обычно пронзал меня в моменты, когда я совершала что-то невообразимое. Но мы же просто переспали. Или у него что-то случилось?

– В воскресенье? – не удержалась.

– Нужно ввести Алфи в курс шотландского проекта.

Ага. То есть «спасибо Айви, но это ничего не значит». Я быстро встала с кровати, стараясь скрыть дрожь в подбородке. Душ. Срочно. Пусть вода смоет не только его запах, но и этот дурацкий стыд – словно я снова стала той девочкой с блёстками, потерявшейся в своих мечтах.

Когда я вышла из ванной, Сет уже был одет, словно ночи, полной страсти и криков, не было. Он выглядел так, будто просто зашёл на несколько минут, чтобы подписать бумаги.

Его взгляд задержался на моих губах, и я медленно провела по ним языком, надеясь, что хотя бы что-то в нём дрогнет. Он подошёл ближе, и моё сердце забилось быстрее в ожидании горячего момента. Но Сет лишь поцеловал меня в лоб. Именно так, как закрывают досье: «Дело завершено».

– Всего доброго, Айви.

И ушёл. Без «спасибо», без «было круто». Как дорогая кофемашина: выдал порцию страсти – и тут же отключился.

Я плюхнулась на кровать, уставившись в потолок.

Сразу завибрировал мой телефон. Алфи.

– Нам нужно поговорить, – его голос был холодным, как лёд в стакане виски.

– Срочно? – у меня не было сил его видеть. Но стыд уже бил в виски, как второе похмелье.

– Да. Жду на нашем месте.

Холодный пот выступил между лопаток. Сет уже успел рассказать. Конечно, рассказал. Братья Эвансы делят всё – даже мой позор.

А потом я увидела: сорок сообщений от Белл, пятнадцать – от Хлои, и ссылку на статью: «Алфи Эванс – новый Хью Хефнер?» Дженни, чёрт возьми, превратила мой «он иногда флиртует с моделями» в «отели-бордели». Руки дрожали так сильно, что я трижды промахнулась, пытаясь вызвать такси.

Сет убьёт меня. Сначала задушит галстуком, а потом вернёт к жизни – лишь для того, чтобы снова убить.

Я не помню, как собралась, но в голове постоянно стучало: «Ты идиотка, ты идиотка, ты идиотка».

– Национальная галерея, – бросила я водителю, набирая Дженни.

Всё кончено. Не потому, что Дженни предала, а потому, что я, как идиотка, дала ей повод. Сет теперь возненавидит меня. А Алфи… О, Алфи уже ненавидит. И всё из-за того, что мне в десять лет понравилось быть частью семьи Эванс? Я год держалась за Алфи, потому что он казался «безопасным» вариантом. Но затем я бросилась к Сету, словно голодная на последний кусок мяса. И что теперь? Они – семья. А я… а я кусочек лайма, который выдавили и выбросили.

Наконец, та взяла трубку на пятнадцатом гудке.

– Ты с ума сошла?! – закричала я. – Это не то, о чём мы договаривались!

– Ой, Айви, не будь занудой, – засмеялась Дженни. – Твоя версия была скучной.

– Напиши опровержение!

– Ни за что. Газета в топе.

– Верни мои деньги!

– Какие деньги? – Дженни рассмеялась и бросила трубку.

Я орала в такси, пока водитель не включил музыку на полную. Нужно было срочно что-то придумать. Они же не узнают, что это я заказала статью. Или узнают? Я застонала, злясь на себя. Почему я всегда как бумеранг – несусь сломя голову и возвращаюсь с синяками?

Кафе «Одри Грин» пахло корицей и дрожжами. Алфи сидел у того же столика, где мы прошлый раз рассказывали о своих неудачах в любви. Теперь он крутил стакан с кофе, а я смотрела на тарелку с лимонной полентой. Последний завтрак приговорённой.

– Извини за опоздание, – прошептала я, опускаясь на стул.

Он молчал. Звук кофемашины, смех за соседним столиком, чьи-то шаги по лестнице – всё казалось громче, чем было. Даже моё дыхание.

Он знает. Конечно, знает. И сейчас будет орать. Или, что хуже, – смотреть с этим ледяным разочарованием. Я готова на всё: валяться в ногах, кричать, что это случайность… Но это же ложь. Я хотела эту ночь с Сетом. Хотела, чтобы Алфи увидел и… Что? Заревновал? Захотел меня обратно? Да, я как коллекция Гальяно в 2011, абсолютно невменяемая. Они не вещи, которые можно перехватывать, как книжки в детстве. И теперь мне придётся жить с этим. Я испортила отношения с единственным мужчиной, от которого у меня дрожали колени, и подставила их обоих в прессе. Гениально, Айви. Просто гениально.

Я глубоко вдохнула, собирая мысли в единую точку, и выпалила:

– Я переспала с Сетом!

Тишина повисла в воздухе, словно паутина, готовая разорваться от любого движения. Я ожидала реакции, но вместо этого услышала его смех. Это был не тот смех, который когда-то заставлял моё сердце биться быстрее, не тот солнечный, искренний, который наполнял меня теплом. Нет, сейчас это был новый смех – взрослый, с налётом цинизма, который оставлял за собой холодный след.

– Ну, братец… – он покачал головой.

– Лучше бы ты орал! – я вскочила.

Стул скрипнул, официантка испуганно оглянулась. Где-то упала ложка. Послышался плач ребёнка. Из-за него я начинала сильнее заводиться. Да, мои эмоции – моё проклятие.

Алфи схватил мою руку:

– Айви, прости.

Я опустилась обратно, сбитая с толку.

– Я думала, ты из-за этого позвал меня.

– Нет, я хотел поговорить о другом.

И тогда он начал говорить о любви. О той единственной, которая станет для него всем. А я ковыряла вилкой десерт. Всё, что я считала любовью, оказалось детской привычкой – цепляться за того, кто рядом.

– Я не смог полюбить тебя как надо, – сказал он.

«Не смог полюбить». Эти слова режут глубже, чем «ненавижу». Потому что ненависть – это хоть какая-то эмоция. А здесь пустота. Может, я сама превратила наши отношения в эту игру? Цеплялась за Алфи, потому что с ним было спокойно, нежели с Сетом и его ледяными взглядами. Но разве это любовь? Или просто страх остаться одной?

Алфи бросил не меня уставший взгляд.

– И твоя месть… эта статья…

Тут меня накрыло. Он знал. А значит, и Сет уже знает.

– Я хотел накричать на тебя, но не имею права. Даже за то, что ты переспала с моим братом.

– Алфи…

– Я – подонок. Ты вытащила меня из ямы, а я…

Он откусил кусочек булочки и закрыл глаза. На мгновение передо мной снова был тот самый старый Алфи – мой лучший друг.

– Прости меня, – еле слышно прошептала я.

– Всё в порядке. Сет не узнает о статье.

Он встал и дал знак официанту:

– Ещё кофе? Расскажешь, как тебе… ночные беседы с братом?

Я промолчала. В его спокойствии было что-то неестественное. Алфи ненавидел истеричек, ревность и все эти «женские штучки». А тут так легко принял новость о Сете? Так просто простил статью?

(Спустя год, под воздействием алкоголя, он наконец решится признаться: для него я была не просто подругой детства. Он мечтал о том, чтобы я видела в нём не только друга, но и любимого человека. Когда я согласилась на нашу «особую дружбу», он превратил меня в дорогой аксессуар, эгоистично цепляясь за меня, пока не встретил ту самую – продавщицу книг. И тогда понял: моя статья – мелочь по сравнению с тем, как он мной пользовался. Он стремился быть «Сетом номер два», вытирая об меня ноги с той самой милой улыбкой. Секс с Алфи стал моей самой большой ошибкой. Как друг он был прекрасен, но не более того. Этот урок я усвоила на отлично: настоящие чувства не должны превращаться в удобство, а любовь не может быть лишь игрой.)

Перед выходом он обнял меня. Мы снова стояли у картины Одри Хепбёрн, как когда-то.

– Друзья? – спросила я, тыкая его пальцем в живот.

– Клянусь Одри, – он поцеловал меня в макушку. – Но если ещё раз подставишь меня в прессе – убью. С улыбкой.

– Ты невыносим! – я чмокнула его в щеку и выбежала на улицу.

Алфи Эванс – лучший друг. Не более.

Совет от Айви Патель:

Если твой бывший называет тебя «будущей миссис Эванс» – бей его ложкой по лбу. А если после ночи с его братом он просто заказывает кофе – собирай чемоданы в кругосветку.

Глава 4.2

Тартар из мраморной говядины под трюфельным соусом

Ингредиенты: усталость (лечь и не вставать), тридцать одна роза (именно белая, именно тридцать одна – не меньше, не больше), пиджак Henry Poole (обязательно забытый вашим мужчиной, обязательно дорогой), ножницы (острые, чтобы резать намерения, а не только ткань), фантазия (любая, но лучше – ядовитая).

Я вломилась в дом и схватила бутылку шампанского. Глотнула прямо из горла – пузырьки щекотали нёбо, словно его губы на моей шее. Два брата. Оба Эвансы. Один оставил на мне свою подпись, другой разорвал мечты в клочья. Родители ошиблись: из меня не выйдет миссис Эванс.

Снова я играю роль доброй Патель. Вру Алфи. Вру себе. Вру Сету, зная, что он видит мою ложь насквозь.

Хотела скинуть платье, но в дверь внезапно постучали. Тихо.

Графиня всегда стучала тростью, а этот стук был слишком осторожным.

– Кто?

– Курьер, мэм.

Я открыла дверь и увидела парня с улыбкой, которую он явно оттачивал перед зеркалом целых десять минут. Медленно провела пальцем по косяку, ощущая его холодную поверхность. Если бы он знал, что его «мэм» пять минут назад готова была сжечь весь мир, он бы не улыбался. Но правила игры знала только я.

Он протянул мне корзину. Белые розы. Огромные, в фиолетовой плетёнке (мой любимый цвет). Аромат сладкий, ванильный, как та ночная страсть, которая осталась на моих простынях.

Внутри записка с идеально ровными буквами.

Сет Эванс. И простое «спасибо». Как будто я – кассир в супермаркете, а он – клиент, которому автоматически выдали чек: «Ждём вас снова!» Злость накатила – резко, как удар по лицу. Я даже задохнулась.

Мужчины, запомните: после секса не пишите «спасибо». Это звучит как чек из супермаркета. Лучше скажите: «Лучшая ночь» или «Я не могу перестать думать о тебе». Но не «спасибо». Никогда.

Я швырнула записку на пол, подняла её и смяла, а затем бросила в стену – точно в нашу детскую фотографию. Другим бы простила. Тебе – нет. Эти розы ты будешь вспоминать долго…

Одна… две… три…

Тридцать одна. Скупердяй. Почему не сто? Почему не триста? Почему не две, чёрт возьми?!

Лучше бы не присылал ничего. Видимо сегодня Эвансы решили добить меня окончательно. Раз первому досталась статья, то второй получит у меня по полной программе.

На полу я заметила его пиджак. Сначала мне пришло в голову исполосовать его – банально. Затем – сшить из него платье и отправить ему фото. Слишком предсказуемо.

И вот тогда появилась новая идея.

Вырезать полоски, скрутить их, отрезать бутоны роз и прикрепить к стеблям тряпичные цветы.

Месть должна быть красивой. Но почему я хочу мстить? За что? За то, что он послал цветы? Или за то, что, пережив всю эту историю со мной, он осмелился остаться невозмутимым? Или я просто злюсь на него за то, что он снова дал мне надежду? Мои пальцы впились в плетёнку корзины так сильно, что тонкие прутья врезались в кожу. Этот сладкий ванильный запах – он помнил. Помнил, как в двенадцать лет я украдкой нюхала эти розы в его саду, пока он упорно делал вид, что не замечает…

Хватит! Я – Айви Патель – и завтра Сет Эванс поймёт, что его «спасибо» – только начало.

Я не копошусь обычно в чужих карманах, но вдруг там лежало что-то важное? Нет, пусто. «Все люди – пустота». Я сжала шёлковую подкладку. Если он заставит платить за испорченную вещь – плевать. Мой банковский счёт переживёт этот удар. Зато Скрудж Макдак впервые познает, каково это – стать жертвой начинающего кутюрье.

Беру ножницы в ящике с бижутерией, где их точно быть не должно. Уже представляю, как его скулы белеют от ярости. Прямо как в детстве, когда я тайком брала его рубашки. Особенно доставалось носкам: у каждой пары была своя коробочка. (До сих пор в его гардеробе царит строгий порядок: коробки для галстуков, ящики для запонок, специальные вешалки для ремней.)

Три часа кропотливой работы. Корзина тряпичных роз готова. (Хотя могла управиться и за два часа, если бы не мои бестии из чата с их голосовыми: «Айви, мы хотим поехать с тобой…»)

Осталось вручить «подарок» лично. Он сейчас в офисе и точно не ждёт меня.

Вновь неожиданный стук в дверь заставил вздрогнуть. Открываю – и вот она, моя спасительница от всех дурацких мыслей, миссис Фокс, в своём привычном шерстяном платье и с глазами, полными искреннего интереса.

– Милочка, я прождала всё утро! – ворвалась она в квартиру, размахивая тростью. – Оставлять меня без подробностей о том красавце, который утром уходил от тебя, – преступление!

– Это… старый друг, – выдавила я. – Таблетка от головной боли.

– Головной? – фыркнула графиня. – По-моему, ты лечишь совсем другие части тела, дорогая.

Я рассмеялась. Именно за этот яд в голосе я обожала свою семидесятилетнюю соседку. Иногда мне казалось, что я – это она, только в молодой оболочке.

– Чай? – предложила я, заметая следы преступления (то есть нитки) под диван.

– Какая прелестная корзина, – проигнорировала моё предложение графиня, тыкая тростью в мои «розы». – Хотя пахнет… «своеобразно».

– Это месть, – прошипела я. – Творческая.

Её бровь поползла вверх, а губы растянулись в ухмылке.

– У меня есть кое-что для тебя, – вдруг заявила она и исчезла, оставив после себя шлейф лаванды.

Ровно через семнадцать минут (я засекла) она вернулась с флаконом, который выглядел древнее моей дружбы с Сетом.

– Духи моего жениха-неудачника! – торжественно провозгласила графиня. – Он так и не решился сделать мне предложение. Пусть теперь послужат благому делу.

– Сколько им лет? – я осторожно взяла флакон.

– Если моя склеротическая память не врёт, то около пятидесяти, – она опустилась на диван с грацией не графини, а королевы. – Открывай!

Пробка со скрипом поддалась. Аромат ударил в нос – представьте себе заброшенное здание, где смешались запахи сырости, увядших пионов и… Апельсина с дубом.

– Они… испортились? – сморщилась я.

– В 1970 году это называлось «букетом страсти», – фыркнула графиня. – Капнешь две капли – и он навсегда запомнит аромат «мести».

Мы пили чай с её любимыми эклерами, она раздавала советы («Никогда не мсти в джинсах, дорогая»), а я внезапно попросила у неё платье.

– У меня есть несколько вещей в стиле леди Дианы, – ответила она, и вскоре мы обнаружили именно то, что подойдёт для Сета: белое с голубой полоской, украшенное кружевной отделкой. Это платье словно кричало: «Я невинна, как ангел», но при этом шептало: «И опасна, как остриё ножниц у края дорогой ткани».

Если уж идти на войну, то с шиком. Конечно, я могла надеть что-то откровенное или дорогущее… Но нет – Сет Эванс получит за своё «спасибо» меня в безупречном образе.

Миссис Фокс заплела мне «колосок».

– Держи голову ровно! – графиня вонзила в мои волосы шпильку. – Если бы ты жила в 1863 году, виконт Бриджертон подавился бы завтраком, увидев тебя. А сейчас получишь макияж в стиле «Айви, тебе бы нимб… и корсет потуже».

Мы капнули духов на лоскутные розы. От запаха зашевелились даже волосы на моей голове.

– Надо проветрить, – закашлялась я, выставляя корзину на улицу. – Сет Эванс должен пропитаться запахом, а не умереть сразу.

– Жду подробностей, – напутствовала меня графиня, поправляя воротник. – И помни: леди держит спину прямо, а язвит – только глазами.

Её объятие пахло лавандой и безусловной поддержкой. Как будто я шла не на войну, а на свой первый бал.

Водитель такси распахнул все окна, словно пытался избавиться не только от запаха, но и от моих слов.

– Еду на тематическую вечеринку, – сказала я, поправляя кружевной воротничок. – Буду играть невесту, которую жених закопал в саду, чтобы жениться на кузине. А эти розы… их аромат напоминает ту самую прогнившую землю.

Он что-то пробормотал про свою дочь-медсестру, а я придерживала волосы – порывы ветра норовили вырвать жемчужные шпильки.

Внезапно я осознала, что не знаю, на каком этаже его офис. Пришлось звонить отцу.

– Пап, офис Сета Эванса на каком этаже? – спросила я, глядя, как небоскрёб Шард пронзает облака, будто игла – плотную ткань.

– Тридцать первый, принцесса.

Тридцать одна роза. Тридцать первый этаж. Какой же он символист…

Платье графини внезапно стало давить под мышками. Вокруг – холодное стекло, сталь и возбуждённые голоса туристов. Я чувствовала себя чужой в этом современном хаосе – словно яркий лоскут, пришитый к строгому серому костюму.

Лифт поднимался мучительно медленно. Восемьдесят три секунды – и дверь наконец распахнулась. Ладонь вспотела, но пальцы сжали корзину крепче.

В голове стучало: «Ненавижу. Всё в нём – каждый взгляд, каждое слово». Но вдруг пришло осознание: а может, я ненавижу не его, а себя? За то, что снова стремлюсь к огню, зная, что могу обжечься. Месть – лишь удобный предлог. На самом деле я шла проверить: дрогнет ли он? Рассердится? Или… (страшно даже представить) – улыбнётся. Нет, он не улыбнётся…

Этаж встретил запахом сандала и дуба – его любимые ноты. (Духи графини пятидесятилетней выдержки он точно оценит.)

Я ожидала увидеть безликий офис в духе его спальни, но вместо этого – тёмные деревянные панели, массивная стойка администратора, пышные растения в кадках. На стене золотом сиял девиз Дилана Эванса: «Бизнес. Бизнес. Бизнес!»

Всё дышало роскошью. И ледяным отчуждением.

Я медленно шла по коридору, скользя взглядом по табличкам на дверях. У него действительно большой штат – целая империя за этими стеклянными перегородками. Когда в конце коридора я увидела приоткрытую дверь, то моя решимость мгновенно испарилась. Я уже потянулась к кнопке лифта, как вдруг…

Раздался тот самый низкий кашель, который я узнала бы из тысячи.

Не думая, я моментально развернулась и швырнула корзину с «розами» прямо ему под ноги.

– Вернула твой дешёвый жест! – выпалила я, хотя внутри всё сжалось от другой мысли: «Он не забыл. Ни розы, ни сорт…»

Сет едва заметно приподнял бровь, даже не удостоив корзину взглядом, но его пальцы сжались так, что кости побелели.

Мои уши мгновенно вспыхнули, а ноги задрожали. Только тогда он бросил беглый взгляд на корзину.

– Мой пиджак? – его голос звучал подчёркнуто ровно – по линейке.

– Разве это твой? – я сделала наигранно-невинные глаза. – Думала, папин. Прости за мою невнимательность. Но скажи мне одно… почему тридцать одна? Почему не сто? Или ты всем своим… подружкам даришь розы по номеру этажа?

– Три плюс один – четыре. Число стабильности, – ответил он, не меняя выражения лица.

– Значит, я для тебя просто ещё одна «стабильность»? Как все твои модели? Или те, с кем ты… – озноб пронёсся по телу, но я быстро взяла себя в руки. – Ты… ты правда мог так поступить? Переспать… а потом прислать цветы. Это что, оплата? Лучше бы вообще ничего не присылал! И знаешь, мне уже плевать на нашу ночь…

– Если тебе наплевать, – он внезапно взорвался, и я едва устояла на ногах, – то зачем ты здесь? Если тебя это не волнует, почему твой взгляд прожигает меня насквозь?!

Не дав опомниться, он вцепился мне в запястье и потащил в кабинет так резко, что я спотыкалась на каждом шагу. Второй рукой я ухватилась за подол платья – грубая ткань впилась в пальцы, а его хватка оставляла на коже жгучие полосы.

Дверь кабинета захлопнулась с таким грохотом, что вздрогнула бронзовая статуэтка на столе. Сет оттолкнул меня от себя, и на запястье уже начали проявляться яркие следы его рук. Всего за три шага он пересёк комнату и с силой бросил папку на стол так, что она едва не упала на пол.

Я напряглась, ожидая, что сейчас он швырнёт на стол и меня. Но вместо этого он подошёл ближе, и его пальцы скользнули по моей шее, словно проверяя старые шрамы – те, что оставил он сам. От этого прикосновения стало ещё страшнее: он видел то, что я годами прятала за криками и дерзостью.

Потом он медленно отступил, а я стояла, сжимая в кулаках складки платья.

– Когда же ты начнёшь думать головой, а не этой своей… – голос его сорвался. Он схватил газету с фотографией Алфи на первой полосе. Бумага хрустела, сминаясь в его руках, и с каждым звуком я непроизвольно моргала.

– Вот же засранец Алфи… – вырвалось у меня.

– Так мой брат тоже в курсе твоих выходок? – в его взгляде была не просто злость – что-то куда опаснее. – Ты вообще понимаешь, что натворила? Из-за тебя сорок процентов инвесторов уже отозвали подписи. Эти шотландцы – как викторианские старушки в килтах. Для них даже тень скандала – всё равно что плюнуть в их драгоценный виски!

Я прикусила губу, чувствуя, как подкашиваются колени. Носок яростно тёрся о дорогой ковёр – если бы не балетки, давно бы протёрла дыру. Да, я накосячила. Из-за ревности к Алфи наломала дров. Стыдно. Но признаться ему в этом? Он не поймёт. Особенно после той ночи. Всё как всегда – я снова намотала на шпульку старую нитку и пытаюсь сшить новое платье. Только вот ткань уже не та – то ли выцвела, то ли вовсе расползлась.

– Ты как… – он провёл рукой по лицу, и вдруг я увидела то, чего не ожидала: усталость в уголках глаз и лёгкую дрожь в пальцах. – Как спичка рядом с бензином. Бросишь – и жди взрыва.

Он шагнул ближе. И если думал, что я отступлю, то ошибся. Мы оба знали этот танец наизусть, но продолжали притворяться, спотыкаясь о ритм эмоций.

– Мой брат знает границы. А ты…

– Хватит! – крик вырвался неожиданно даже для меня самой.

Я вцепилась в его губы, ощущая под пальцами его небритость. Его тёмные, полные бездны глаза оставались открытыми, и я знала, что если отпущу сейчас – его слова ранят меня куда глубже, чем когда-либо. Где-то на полу валялась та самая газета, но сейчас это не имело значения.

Он подхватил меня и прижал к панорамному окну. Ледяное стекло впивалось в мою спину, а его пальцы сжимали бёдра так сильно, что завтра там точно останутся синяки. Я чувствовала, как между нами разгорается искра, способная как сжечь, так и спасти.

– Ненавижу, – прошептала я, когда его рука впилась в бедро. Но тело кричало обратное – каждый нерв требовал продолжения, жаждал этих мурашек, бегущих по коже.

«Тресни», – мелькнуло в голове, когда стекло задрожало под нашим весом. Где-то внизу копошились люди с их жалкими зонтиками, а здесь, на тридцать первом этаже, он превращал меня в пороховую бочку. Он знал, что я боюсь высоты. Значит, сделал это специально – чтобы между мной и пропастью оставался только он. Его дыхание. Его ненависть. Наша порочная химия.

– Мерзавец… – мой шёпот потонул в его поцелуе. Его укусы вытягивали из меня стоны, и это бесило. Бесило даже больше, чем моя собственная слабость. – Я боюсь… – вырвалось у меня, едва я оторвалась от его губ. Голос звучал неестественно высоко, будто у оперной певицы перед финальной сценой.