Русфея. Прелестное создание

– Ой, а я и забыл, какая ты маленькая. – Потрепав меня по волосам, прижимает к себе.

– Это не я маленькая, дядя Бен. А ты большой. Очень большой. Ты там наших новых соседей не напугал? – шучу я, посмеиваясь над двухметровым гигантом. А руки – руки как две боксерские груши!

– Кстати, – напустив на себя серьезность, уже обращается к моим родителям, – вы их проверили?

– И тебе привет, Бенджеральз, – с мягким упреком во взгляде отзывается мама и, подойдя, тоже обнимает родного брата.

– С утра сходил, проверил. Обычные французы. Без личины, – отвечает отец, мысленно собирая с лужайки инвентарь.

– Ну хорошо, – расслабляется Бен.

– Ты сорвал тренировку, что же здесь хорошего?

– Ох, и я рад тебя видеть, Габриэль, – саркастически произносит дядя, и отец наконец улыбается. – Иди, хоть обними друга. Целый год не виделись. Меня отец ни за что ведь не отпускает в любой другой день. Лишь в день рождения своей внучки.

– Ага, которую он знать не желает, – добавляет мама, закатывая глаза.

– Ты неправа, Анабель, – отстранившись от отца, говорит он. – Наш отец оттаял немного. Вот, разрешает этот день проводить с вами. С моей любимой сестрой и племянницей.

– Немного? – скептически. – Такими темпами Великий Грозар оттает к нашим похоронам. И в лучшем случае принесет белые лилии. В худшем – забудет о нас, как и не бывало!

– Анабель, успокойся. – Отцовская рука ложится на тонкую талию матери. – Тебе нельзя нервничать, забыла? – шепчет он ей на ухо.

– Ух ты, Анабель, ты ждешь ребенка? – Глаза дяди загораются двумя счастливыми звездами.

– Мам?

Она вздыхает.

– Да, но не одного. У нас будет двойня. Мы хотели сообщить эту новость сегодня за ужином, милая, – с легким сожалением.

– Верно, хотели устроить сюрприз, – добавляет отец.

– Но до ужина далеко, а обед будет кстати. Я проголодался, пока к вам добирался. Пойдемте, отметим это событие!

– Твой голод? – с ухмылкой.

– Габри, беременность твоей жены, разумеется! – смеется дядя.

Все собираются в столовой. А в моей голове же, между тем, творится невообразимый по мощности мыслительный процесс. Мама беременна, а значит, уязвима. Снова. Как двадцать лет тому назад. Только в данный момент еще и двойней. Вдвойне уязвимое положение. Если кто-то узнает… впрочем, нам в любом случае не сдобровать. Хоть с одним ребенком со смешанной кровью, хоть с тремя. Но всё же, что ни говори, с тремя прятаться сложнее. Троих нужно суметь защитить. А значит, взрослеем, Делла. На шее родителей сидеть отныне не будем, а будем что-то делать. Единственное, что я могу – это обучиться магии настолько, что смогу защитить всех своих близких в будущем. Если на горизонте появится неизвестная угроза, я в порошок сотру любого, кто покусится на жизнь моей семьи.

Глава 4. Очень больно

– Хорошо, мам, тогда мне срочно нужно кольцо, – решительно произношу я, накладывая на свою тарелку немного овощей.

Дядя Бен ушел с получаса назад. Его срочно вызвал мой дед по переговорному артефакту в виде маленькой, прикрепленной к уху морской звезды – на редкость болтливое создание. Даже поужинать с нами не остался, подарил мне очаровательную магическую ракушку-подвеску, позволяющую при любой возникшей опасности связаться с Бенджеральзом, и покинул нас, бог знает, на какой еще срок.

Но мы не унываем, продолжаем этот замечательный вечер. К тому же, всё пока идет хорошо. И никаких новых сил, что по обыкновению любят бурей врываться в мою жизнь, в копилку моих способностей не прибавилось. Надеюсь, этот день так и пройдет, без катастроф мелкого масштаба. И сегодняшней ночью я не затоплю соседей, а заодно и всю улицу, или город каким-нибудь крохотным неуправляемым цунами.

– Зачем? – Мать, опешив от такого заявления, на миг застывает с чайником в руках и поворачивается лицом ко мне.

– Какое кольцо, дочь? – еще один недоуменно-любопытный вопрос прилетает со стороны отца.

– Помолвочное. А нет, лучше обручальное, – подумав, произношу я.

Отец, прочистив горло, переводит взгляд на мать в немом вопросе: мол, что с нашей дочерью, ты понимаешь?

– Зачем? – повторяет мама, проигнорировав мужа и присев на стул.

– Что тут непонятного? Эти феи такие озабоченные! Вы ведь сами мне рассказывали, что у них до двадцати двух лет наблюдается повышенная сексуальная активность, никакого чувства такта, воспитания. Эти существа не страдают излишней скромностью. Даже элементарной моралью и то не обременены. Чувство полной вседозволенности на лицо! Оно мне надо? Чтоб на каждом шагу мне ничего не обязывающий секс предлагали?

На последней фразе отец, не сдержавшись, громко хохочет, и мы с мамой тут же бросаем на него двойной убийственно-укоряющий взгляд. Его веселый смех тут же прекращается, он откашливается и, пряча улыбку за поднесенным ко рту кулаком, наконец произносит с подчеркнуто серьезным тоном:

– Корделия, я бы на твоем месте особо не возлагал надежды на кольцо. Молодым феям оно не помеха. Ни парням, ни девушкам. Можно сказать, даже наоборот, твое кольцо будет приковывать к себе дополнительное, в твоем случае ненужное внимание, а парни, загоревшись новой идеей, войдут в азарт добиться тебя, чужую "невесту", "жену", во что бы то ни стало. Это их сильнее распалит, понимаешь? Оно тебе надо? – подытоживает он моей же фразой, и я удрученно вздыхаю.

– И что мне тогда делать?

– С этим ничего не поделаешь, это в природе фей так заложено. Гормоны играют, адреналин, азарт, – будничным тоном поясняет отец, приступая к горячему блюду. – А уже ближе к совершеннолетию их неуемные аппетиты поутихнут, у всех так молодость проходит. Бурно и… – он на секунду задумывается, чтобы подобрать наиболее подходящее слово-описание, – заносчиво. К сожалению, самоконтролю в этот период мы не подвластны. Хотя… было бы желание, голова же у всех на плечах имеется, в конце концов, мозги не подвержены абсолютно выключенному режиму, – шутит он. – А так всё и вся оправдывается особым физиологическим развитием фей. Не волнуйся, дочь, попристают и отстанут. В конце концов, никто насильно принуждать к близости не будет.

– Звучит обнадеживающе, – в моем голосе сарказм.

– Делла, милая, не стоит переживать из-за этого, ведь главное – это то, чего хочешь ты. Никто не имеет право вынудить тебя сделать что-то против твоей воли. Помни это, и все будет хорошо. – Мама ободряюще чуть сжимает мне предплечье и приступает к трапезе.

– Я уже ненавижу эта Академию, – с жалобным стоном. – Вот, скажи, отец, неужели и ты был таким же?

– Каким?

– Любвеобильным, – сквозь зубы.

Усмехнувшись и глянув на маму, отвечает:

– Был, пока не встретил твою мать. Мне было двадцать один, когда я впервые ее увидел и… не поверишь, напрочь позабыл о том, что в академии еще полным-полно других красоток обитает, одна другой краше. – (Мать с недовольным выражением на лице бьет мужа локтем в бок.) – Ау, за что? – в притворном возмущении.

– За красоток, – с обидой.

– Дорогая, но я ведь даже не договорил.

– Про красоток? – изогнув одну бровь, мама сверлит его испепеляющим взглядом.

– Каких красоток, – шумно вздыхает, – они же были до тебя, любимая. Тебе ли не знать, каким я был. Сейчас же тебе не в чем меня упрекнуть, я люблю только одну единственную женщину. Мою самую красивую, самую умную и… хитрую, – укоризненно качает головой отец, видя, как жена расплывается лукавой улыбкой и светится от счастья.

Эх, какая любовь! Почему же у меня в жизни ничего не складывается? Парень предал, сердце разбито, в душе огромная дыра зияет алой кровавой раной и большущий осколок торчит с острыми такими, рваными гранями .

Мне вдруг так плохо становится, так невыносимо горько и… хочется немедленно отправиться к себе в комнату, упасть лицом в подушку и зарыдать, позволить себе эту маленькую слабость.

Но я терплю, изо всех сил сохраняю спокойствие. Тепло и чуть грустно улыбаюсь, глядя на влюбленных, ибо это единственное, что заставляет меня все еще верить в чистую любовь, в это необычайное по своей силе и происхождению восхитительное чувство всецелого единства душ. Такое еще бывает, интересно? В наши-то дни?

– Я тебя люблю, дорогой. Не сердись. Просто мне нужно было очередной раз услышать от тебя эти замечательные слова.

– Русалка, одним словом, – со сдержанной улыбкой, в синих глазах мягкость и всепрощение. – Всем остальным фору даст в хитрости.

И мама в ответ смеется звонким, переливчатым голосом. Потом громко чмокает отца в щеку.

– Как же я тебя люблю, Габриэль! Как же я люблю тебя!

– Это всё мило, конечно, – вмешиваюсь я в их интимную ваниль. – Но, отец, ты так и не договорил.

– А что там говорить? – нехотя оторвав полный обожания взгляд с любимой женщины, продолжает он. – Влюбился в нее, в это прелестное создание и голову, и сон, и сердце потерял. Любовь, дочь, она такая, даже неподконтрольные структуры берет под свой, только ей ведомый контроль. Никто уже не привлекал мое внимание, была нужна только она. Только Анабель.

– Тем не менее, сошлись вы далеко не сразу, – хмыкаю я, припоминая рассказы матери.

– Потому что я ему не верила, – поясняет мама. – Мне казалось, я для него очередное увлечение, своего рода игра в "возьми неприступную крепость". И потому я не принимала его всерьез, в упор старалась не замечать.

– О да, – подхватывает отец, – ты была неприступна и… страшна в гневе, едва я начинал наворачивать возле тебя круги.

– Эй, я же не знала, что у тебя на уме!

– Сейчас знаешь? – вкрадчивый голос.

– Знаю!

– То есть тогда ты была неправа и совсем ко мне не справедлива, не так ли?

– Габриэль! Я после того… случая много раз просила у тебя прощения, и вот теперь ты снова мне это припоминаешь? Знаешь, я… я… ужинайте без меня, я плавать! – и она резко подрывается с места и выходит в заднюю дверь, ведущую в сад с бассейном.

– Про тот случай я даже не упоминал. Анабель!

– Отец, не надо, пусть поплавает. Любая незначительная ссора, пусть даже на пустом месте, для русалки это стресс. Вода успокаивает, по себе знаю. А еще запах красок и чистый белый холст. Ну и пистолет в руке тоже имеет кое-какие утешающие свойства, после пару выстрелов заметно легче становится.

– О, тебя понесло, – усмехается отец, возвращаясь к содержимому своей тарелки. Однако брови нахмурены, и он то и дело кидает озабоченные взгляды на заднюю дверь, пытаясь высмотреть в дверном стекле маму.

– Отец, ну правда, с ней все хорошо.

– Да знаю я, как устроены русалки. Просто… сердце не на месте. Чувствую я ее, дочь, понимаешь? Влюбишься без памяти, и тоже будешь страдать этим недугом, – и вздыхает. – Нет, я все-таки схожу, проверю.

Вилка и нож с противным звоном опускаются на тарелку, и через две секунды в столовой остаюсь я одна. В пору тоже от стресса пойти в море утопиться. Ах да, не получится, я ж русалка.

А значит, тихо-мирно сидим, отбросив свои несбыточные "хотелки" куда подальше, и попиваем жадно кофеек. А что еще остается?

В какой-то момент что-то теплое и мягкое касается моей щиколотки, ластится, мурлычет как трактор.

– Жизель, – вздыхаю я, беря на руки пушистый белоснежный комок шерсти, – тебя что, забыли покормить? Налью-ка тебе молока, я всё равно его терпеть не могу.

Звонок в дверь. Когда я выбираюсь из-за стола и выхожу из столовой, становлюсь перед входной дверью и заглядываю в узкое, вертикальное в пол, боковое окно. Странно, никого.

Отворяю и, растерянно уставившись на корзинку со сладостями, что одиноко стоит под дверью, замираю. Выглядываю и торопливо осматриваю улицу в поисках того, кто мог бы здесь оставить этот чудесный подарок. Никого подозрительного.

Разочарованно вздохнув, цепляю пальцами плетистую деревянную ручку и заношу ароматные сладости в дом.

Вернувшись к столу и легким пасом руки отправив по воздуху лишние блюда на кухню, освобождаю участок поверхности стола и наконец ставлю свою ношу. Стягиваю бант и шуршащую прозрачную упаковку.

Маффины с черникой и коробка дорогих шоколадных конфет. А еще открытка, на обратной стороне которой черные буквы сложены в знакомый почерк. Логан.

В груди что-то медленно раскалывается и расходится по швам. В горле застревает сухой ком, и я тяжело сглатываю.

"С днем рождения, любимая. Я прекрасно знаю, что другого подарка ты бы от меня точно не приняла, поэтому решил преподнести тебе твои любимые маффины. С черникой, как ты любишь. И те самые конфеты, что мы ели вдвоем на крыше моего дома, помнишь? Мы тогда слопали три коробки, и потом твои губы были со вкусом шоколада. Это был самый сладкий поцелуй в моей жизни. Знаешь, та ночь навсегда осталась в моей памяти. Скажи, а ты… ты помнишь? Прошу, помни, пожалуйста. Я не вынесу, если ты забудешь НАШЕ ВРЕМЯ. Прости меня, я виноват. Но я люблю тебя. Встретимся завтра вечером в семь в кафе "Duc de Lorraine"? Я буду ждать тебя там столько, сколько потребуется. Пожалуйста, приходи. Люблю. Логан."

Больше не в силах сдерживаться, тяжело падаю на стул и начинаю безнадежно рыдать, прижимая дрожащими пальцами открытку к лицу. Скрючившись от боли и припав к коленям. Пополам согнувшись от разрыва сердца. От колючего холода в груди. От пожара, что беспощадно плавит мои внутренности своими болезненно-жгучими языками пламени.

– Что случилось, милая? – с волнением спрашивает мама, подбежав ко мне.

– Я не могу больше! – Я поднимаю на нее свое зареванное лицо. – Я так устала чувствовать это разочарование и пустоту в груди. Больше не могу. Не могу, – шепчу я, судорожно цепляясь о мамину блузку. – Мама, мне очень больно.

– Что? Что случилось? Габриэль, нашей дочери плохо! Живо неси успокоительного и готовь ванну!

Глава 5. Портал в Академию

Бледная лицом, чуть грустная, но вполне себе симпатичная брюнетка, чьи глаза излучают свет сапфира, а роскошные густые волосы безупречными волнами спадают за спиной, – отражается в стоящем передо мной зеркале в полный рост и задумчиво накручивает на палец одну единственную розовую прядь за ухом.

– Мам, я устала закрашивать эту розовую прядь, – обернувшись к ней, говорю я, и она, встав позади меня, сжимает мои плечи своими теплыми материнскими руками, улыбается моему отражению, ласково поправляет волосы.

– И не надо. Сейчас так даже модно. Пусть все думают, что ты любишь немножко экспериментировать с волосами. И любишь розовый цвет.

– Я люблю черный цвет и синий. Розовый терплю, потому что выбора у меня нет. Вот как тебе удается маскировать свой цвет волос так легко? Почему я этого не умею?

Едва мама дотрагивается до своих шоколадных волос, как в тот же миг ее волосы приобретают цвет черной жемчужины, а за ушком от затылка до лопаток низпадает тонкий розовый локон – отличительная черта сирен, нет, не всех, а только тех, что намного превосходят по силе остальных. До мамы розовую прядь имела ее бабушка. Синтия же, ее мать и моя бабушка, этой черты не унаследовала. Зато сильный ген проявился у мамы, а затем и у меня. И самое неприятное – недоразумение это, даже если его покрасить самой стойкой краской, возвращает себе истинный вид уже на пятые сутки после тщательного окрашивания.

– Пожелай. От всего сердца. Может, в этот раз получится? – приободряет мама, чьи волосы, в том числе и розовая прядь, вновь становятся красивого шоколадного оттенка.

Пытаюсь, но ничего не выходит.

– Эх, ладно, покрашу в синий ради разнообразия, – принимая поражение, с легкой досадой изрекаю я и, схватив из множества тюбиков, стоящих в ряд на полке слева от зеркала, нужного цвета краску, плетусь в ванную.

– Не расстраивайся, – долетают в спину слова утешения. – Всё еще впереди. У меня тоже не сразу получалось.

Не получив ответа, мама чуть слышно вздыхает, а затем выходит из моей комнаты.

Привычным движением пальцев быстренько высушив свой хвост и мокрые волосы, спускаюсь к завтраку, преображенная.

– Синий? – хмыкает отец, разглядывая одинокий локон, струящийся синевой по плечу и спускающийся на грудь. Остальные, черные, волосы я собрала наверх в пучок.

– Решила, пусть будет. Для отвода глаз. А через пять дней краска сползет, и розовый цвет вернется. Но ни у кого это подозрений уже вызвать не должно. Ну любит девочка красками баловаться, что тут такого? – пожимаю я плечами, искренне веря, что так оно и будет. – Может, розовый мне так сильно приглянулся, что в конце концов я решила оставить этот цвет и больше не экспериментировать.

Мама улыбается моей смекалке.

– Согласен, – одобрительно кивает отец, – умно придумано.

– Так, семья Карсон, поторапливаемся, – подгоняет нас с завтраком мама, смотря на часы. – Мне нужно на работу.

– Да и мне нужно быть в лаборатории через полчаса, – соглашается с ней отец, вскакивая на ноги. – Но для начала, пойдем, Корделия, у нас с мамой для тебя сюрприз.

– Да-да, – мамины глаза загораются таинственным блеском, словно бы та предвкушает что-то, что непременно вызовет радость и отличное настроение. У нее? Или у меня? Что эти затейники приготовили на этот раз? – Делла, дорогая, выйдем на улицу.

Время от времени оборачиваясь через плечо на загадочные лица родителей, я наконец выхожу на крыльцо и в следующую же секунду застываю с открытым ртом.

– Нравится? – шепчет мама с сияющей улыбкой на лице.

– Она твоя. – Отец весело хлопает меня по плечу, а после подталкивает к красной, совсем новенькой машине.

– Своя собственная машина? Обалдеть! – и я кидаюсь к этой красавице, чтобы мгновением позже оказаться за рулем.

Ощущаю нечто неописуемое, с трепетом касаясь автомобильного салона своими жадными пальчиками.

– Можешь теперь легко добираться из дома в клуб, а из клуба домой. Не придется пешком ночью возвращаться. Хочешь прокатиться по городу – дерзай! Все дороги для тебя открыты.

– Отец! – выскользнув из машины, от переполнявших меня чувств висну на его шее. – Я тебя обожаю! И тебя, мам, я так сильно люблю! Я вас обоих… нет, уже четверых обожаю! – уронив взгляд на живот матери и усмехнувшись, восклицаю я, возбужденная и безмерно счастливая.

– Корделия, ты только не езжай к нему, хорошо? – немного взволнованно произносит мама, когда отец кладет в мои руки ключ-брелок.

И я сразу понимаю, о ком идет речь. Вчера родители обо всем узнали. И ту присланную мне открытку прочитали. Не могли не прочитать. Не могли не узнать, что со мной происходит. Почему я разбита.

– Да, – вмиг придав голосу строгости, говорит отец. – Не смей встречаться с этим Логаном. Твое русалочье нежное сердце пострадает еще сильнее, если сегодняшнее свидание состоится. Будь сильной, Корделия. Не поддавайся.

– Я и не собиралась, – роняю тихо. Приподнятое настроение в момент улетучивается, едва я вспоминаю о бывшем.

– Это всего лишь первая влюбленность, – продолжает отец. —Такое бывает. Она проходит. Если бы эта любовь была настоящей, ты бы знала. Почувствовала бы ЕГО так же, как я чувствую твою мать, – и он привлекает свою любимую женщину за талию, чтобы прижаться к ее спине своей грудью, крепко и с наслаждением стиснуть в своих руках, даря любовь и тепло, спокойствие и чувство безопасности. – Ты поймешь, что ОН тот самый. Ты это чувство ни с чем не спутаешь. Я верно говорю, любимая? – Целует маму в макушку.

– Делла, отец прав. Не спутаешь.

***

"Серьезно? Забвение? Почему именно этот клуб?", – который раз за последний час задаю я мысленно этот вопрос. С той самой минуты, как я наконец нашла в себе смелость прочитать письмо Розалинды, где на одной из многочисленных аккуратных строчек она указала клуб-портал, через который я могу попасть прямиком в Академию.

Всё это время чудо-место было под моим носом. В центре Старого Монреаля. В районе, где живет Кейси. Тут десять минут ходьбы от ее дома. Поразительное совпадение!

Захлопнув дверь машины и поставив ее на сигнализацию на стоянке возле клуба, захожу внутрь заведения. Танцпол пустой, диванчики сверкают белизной, ни души – одним словом, утро.

Пересекаю танцевальную площадку и по левому коридору двигаюсь до развилки. Сейчас налево, припоминаю я инструкцию из письма. И желтая дверь… А вот и она!

"Студент 1348. Расколотая на двое звезда. Академия Одаренных Марианны Карсонфли", – проговариваю я мысленно заученную строчку из письма и одновременно тяну на себя дверь.

Потрясающе! За порогом виден кусочек светлого холла, декоративная лепнина и высокие створчатые двери – тяжелые и деревянные, с металлическими вставками, образующими по центру каждой из створок вьющуюся черную лиану, на концах ветвей которой распустились железные розы, местами выглядывают и нераскрывшиеся бутоны.

Больше не медля ни секунды, делаю уверенный шаг и, дернув до щелчка, закрываю за спиной дверь.

Глава 6. "Теплый" прием

Заметив на одной из дверей табличку с нужными мне витиеватыми буквами, протягиваю руку к ручке, чтобы войти в деканат своего факультета, но неожиданно та сама распахивается, и оттуда выходит статная женщина.

– Простите, а как мне увидеть… – я вовремя одергиваю себя, неуверенная в том, что здесь принято вот так просто требовать аудиенцию с самой королевой, – главного? В смысле мне нужно…

– Да поняла я, ты новая студентка, верно? – остановившись и поспешно оглядев меня, уточняет фея в возрасте. Светлые волосы уложены в высокую безупречную прическу, в руках увесистый том, на ногах лакированные туфли на шпильках.

Я киваю, и женщина продолжает, в нетерпении притопывая ножкой:

– Слушай, я тороплюсь, – и смотрит на сверкающие золотом часы, – у нас сегодня траур, хороним почившего ректора. И по совместительству моего отца. Мне уже нужно быть на восточной части острова…

– О, мне жаль, – немного растерявшись, торопливо вставляю я слова сожаления в ее суетливую речь, но она не придает этому значение, добавляет:

– Но временно исполняющий обязанности ректора, уверена, займется тобой. Сейчас у него как раз наступил перерыв после занятия со второкурсниками. Ты найдешь его на втором этаже в боевом зале номер семь.

Вообще-то, мне бы с королевой встретиться. Ну да и ладно, у ректора и спрошу.

Сумбурно попрощавшись, фея, звеня тонкими каблучками по мрамору, скрывается за углом.

Второй этаж, значит? Что ж, ладно.

Непрестанно оглядываясь по сторонам и с ноткой недоверия рассматривая фигурные каменные стены наподобие статуй полуобнаженных богов, застывших в движении, а также вырезанные глубокие ниши в стенах, высокие замысловатые потолки, эстетичные перила из того же светлого камня, – я все же нахожу искомое и становлюсь перед заветной дверью.

"Боевой зал 7", – гласит золотая надпись на темной двери.

Осмотревшись и в этом крыле, обнаруживаю ее более темной, чем первый этаж. Глаза выхватывают графитового оттенка предметы интерьера, вычурный декор, всё те же расписные узорные потолки. Но не могу не согласиться с тем, что этому месту такая атмосфера под стать. Какие обитатели – таков и антураж. А он здесь готический.

Не теряя больше ни секунды, дергаю на себя дверь и вхожу в помещение, что соразмерно обычному спортивному залу, коих я видела в СВОЕМ мире предостаточно.

Однако в следующий момент происходит то, что никто на моем месте не смог бы предугадать.

Миг – и в воздухе мелькает чья-то рука в броске. Взмах ресниц – и прямо по курсу на меня молниеносно летит острие ножа. От внезапности атаки не сразу успеваю сообразить увернуться. Когда отчетливо понимаю, что не успею в любом случае, решаю дернуться в бок хоть на сантиметр, чтобы последствия были не такими уж серьезными. Потому кончик ножа на полной скорости вонзается в мое плечо, сумка с тяжелым грузом падает на пол.

– А-а-а! – из груди вырывается глухой полухриплый крик. Я, шокированная острой болью, почти невыносимой, сползаю по стенке вниз.

Ну не ожидала я, что будет такой теплый прием! А принять меры в виде демонстрации своих русалочьих способностей на глазах неизвестного – то же, что и подписать себе приговор. Едва ступив на порог Академии, оказаться пойманной точно не входило в мои планы.

– Какого черта?! – с выражением холодной ярости на лице мужчина, метнувший в меня ножом, вмиг оказывается рядом. Судя по скорости, это вампир, самый что ни на есть настоящий. Второй по счету раз встречаю подобный вид в своей жизни. – Зачем было подставляться под удар?! Ты должна была поймать этот чертов нож! Дура!

– Чего? – Я ошарашенно смотрю на него, быстро-быстро хлопая ресницами, стараясь отогнать болевую пелену и остаться в сознании, не уплыть куда-то за грань.

Абсолютно черные глаза. Короткие темные, почти черные волосы. Небольшая челка убрана наверх в аккуратной прическе. Квадратный подбородок. Мощная шея. Широкие плечи. Скала, а не мужчина. Но определенно не в моем вкусе.

И до чего знакомые черты лица! Шрам, тонкой полоской рассекающий левый висок. Знакомые губы, полные и хорошо очерченные. Почти идеальные.