Любовь под напряжением или как не влюбиться в мажора

Её голос креп с каждой минутой. Графики на экране вспыхивали как обвинения: 68% КПД против 42% у традиционных методов. Нулевые выбросы. Вдвое меньшая себестоимость.

– Это невозможно! – внезапно вскочил один из членов комиссии, седовласый профессор с красным лицом. – Ваши расчёты противоречат законам термодинамики!

Виктория, не моргнув глазом, открыла последний слайд:

– Вот результаты испытаний на станции в Подмосковье. Подписаны вашим же заместителем, профессор.

Тишина. Потом Аркадий Викторович встал и начал аплодировать. За ним – добрая половина зала.

В первом ряду Миронов тоже хлопал. Медленно, ритмично. Его лицо оставалось невозмутимым, но глаза… Глаза словно говорили: «Ну давай, давай, попытайся».

«У меня получилось. Но почему это не похоже на победу?» – подумала Виктория, сходя со сцены.

Аплодисменты стихли, будто кто-то выключил звук. Виктория медленно шла к своему месту, чувствуя, как взгляды зала цепляются за каждый её шаг. Пальцы сами собой сжали распечатки – бумага хрустнула.

Она опустилась в кресло, внезапно осознав, что колени дрожат. Перед глазами поплыли цветные пятна – адреналин отступал, оставляя после себя пустоту.

– Вам воды?

Дежурный ассистент протянула пластиковый стакан. Виктория машинально кивнула – пальцы не слушались, когда она брала напиток. Вода оказалась тёплой, с привкусом хлора.

«Молодец»?«Молодец – это когда побеждают. А что это было? Половина победы? Компромисс? Пощёчина, завёрнутая в позолоченную обёртку?»

В первом ряду Миронов разговаривал по телефону, непринуждённо откинувшись на спинку кресла. Один его жест – и ассистент тут как тут.

«Боже, как долго они решают», – Виктория прикусила губу.

– Они специально тянут время? – прошептала Виктория, ощущая, как каблуки впиваются в паркет.

Из динамиков раздался скрип микрофона:

– Уважаемые участники, просим оставаться на местах. Жюри завершает оформление документов.

Виктория закрыла глаза. В голове пульсировало одно: «Лишь бы я справилась… Лишь бы прозвучало моё имя…»

Громкий скрип микрофона заставил её вздрогнуть.

– Грант на научные исследования получает…

"Сейчас. Сейчас назовут моё имя", – в висках пульсировало, перекрывая все другие звуки. Она чувствовала, как капли пота скатываются по спине под блузкой, как предательски дрожат колени. Ногти впились в ладони – острая боль помогала сохранять видимость спокойствия.

Ведущий театрально замял паузу, перелистывая бумаги.

– Подождите, в этом году… – он сделал драматическую паузу, – кандидатов двое! И это о-о-о…

Сердце Виктории замерло. Время растянулось, замедлилось, будто вязкий сироп.

– … Сергей Миронов и Виктория Яковлева!

Зал взорвался аплодисментами. Но для Виктории звуки словно доносились сквозь толщу воды – глухие, искажённые.

Воздух вырвался из лёгких, словно после удара.

"Нет. Нет, этого не может быть. Они не могли… Он же украл…"

Кто-то сзади хлопал ей по плечу. Аркадий Викторович мягко подтолкнул вперёд:

– Иди.

Сцена оказалась неожиданно твёрдой под ногами. Когда председатель жюри вручал сертификат Миронову, Виктория заметила, как тот слегка наклонился к его уху. Сергей кивнул – один раз, коротко, как солдат, принимающий приказ.

– Поздравляю, коллега, – его голос прозвучал ровно, когда он передавал ей документ. Их пальцы соприкоснулись – его кожа была холодной и гладкой, как стекло лабораторной колбы.

"Он даже не вспотел. Будто знал исход заранее", – мелькнуло у Виктории, пока она механически улыбалась фотографам.

– Это плевок в лицо! – Виктория распахнула дверь комнаты, куда Карелин завёл её, «чтобы не скандалить при всех».

– Вы видели его презентацию? Он даже не скрывал, что использовал чужие наработки!

Аркадий Викторович достал из кармана смятую пачку сигарет, но, увидев её взгляд, сунул обратно.

– Его отец вложил крупную сумму в новый корпус, – он говорил спокойно, но в уголке глаза дёргалась мелкая жилка.

– Ты думаешь, жюри могло отказать?

– А вы? Вы же…

– Я добился, чтобы грант разделили. Это максимум возможного.

Виктория резко повернулась к окну. За стеклом Миронов-младший садился в чёрный «мерседес». Шофёр почтительно придерживал дверь.

– Нам нужны твои исследования, но и его исследования не хуже, вместе вы создадите что-то действительно выдающееся, – Карелин сел на кожаный диван.

Она резко выдохнула, наблюдая, как машина плавно трогается с места, мысленно смиряясь с произошедшим.

Он достал из портфеля толстую папку. – Вот патентная заявка. Подпишешь сегодня – к утру будет в Патентном бюро.

"Грант. Патент. Партнёрство с тем, кто не только презирает всё, что ты ценишь, но и представляет украденные наработки как свои", – мысли путались.

Вика собралась с духом: – Аркадий Викторович, я подпишу ваши бумаги. Но только после того, как мы обсудим мои условия…

– Слушаю.

– Мне должны предоставить лабораторию с новейшим оборудованием и неограниченным доступом, также я требую доступ к архивам университета и полную свободу действий.

Аркадий Викторович медленно выдохнул, прежде чем ответить. Его взгляд смягчился на мгновение.

– Ты становишься настоящим ученым, научилась торговаться, – он усмехнулся. – Лабораторию получишь. Оборудование – последнее слово техники. – Пауза. Его пальцы постукивали по толстой папке. – Но архивы… Ты понимаешь, о чем просишь?

Виктория не моргнув глазом выдержала его взгляд:

– Полностью. Отчеты 80-х о закрытых экспериментах по холодному синтезу. Черновики Гольдмана. Всё, что пылится в закрытой библиотеке.

Уголок рта Карелина дрогнул: – А если я скажу, что таких документов нет?

– Тогда мы оба знаем, что вы лжёте. – Её голос звучал тише, но твёрже. – Я видела пометки в вашем экземпляре «Теоретической физики». Кодовые ссылки.

В комнате повисло молчание. Аркадий Викторович вдруг резко встал.

– Свобода действий… – он подошел к окну, глядя на университетский сад. – Знаешь, что это значит на деле? Полное одиночество. Ни прикрытия, ни поддержки. Я уже не смогу тебе помочь.

– Я готова.

Он обернулся. В его руке уже была перьевая авторучка – позолоченная, он её использовал только для особых случаев.

– Подписывай. – Тон не оставлял места возражениям. – Но запомни: с этого момента твои ошибки станут только твоими.

Виктория взяла ручку. Металл оказался неожиданно тёплым.

– А Миронов? – не удержалась она.

Карелин усмехнулся, доставая второй экземпляр договора:

– О, он уже подписал своё соглашение. На своих условиях. – Глаза старика сверкнули. – Интересно, чьи окажутся выгоднее…

Александровский сад встретил её запахом мокрого гранита. Виктория шла, не замечая, как ветер треплет её юбку и срывает с деревьев позолоченные листья.

На скамейке у фонтана она наконец остановилась. Из кармана торчал уголок сертификата – тот самый, что должен был стать золотым билетом в новую жизнь.

"Какой ценой?"

Где-то за спиной хрустнула ветка. Виктория обернулась – на аллее мелькнул знакомый силуэт в тёмном пальто.

"Неужели он…"

Но когда она вгляделась, тропинка была пуста. Только бронзовая статуя А.С. Пушкина с высоты своего пьедестала смотрела на неё с немым укором.

Где-то вдали прогудел корабль на Москве-реке. Начинался дождь. Девушка, заметив первые капли на асфальтированной дорожке, двинулась к метро.

Глава 3

Метро плавно скользило по рельсам, давно миновав час пик. Виктория сидела у окна, уткнувшись в экран планшета – на нем громоздились PDF-ки научных статей. В ушах тихо играл инструментальный джаз, когда внезапно зазвонил телефон.

– Вика, ну что? Как твоя конференция? – голос подруги Евгении пробивался сквозь шум туннеля.

Виктория прижала телефон к уху:– В целом нормально… – она поморщилась, связь то и дело прерывалась. – Слушай, я в метро, тут обрывает. Давай вечером в кафе у ТЦ? Обсудим всё.

– А, хорошо! – Евгения явно улыбнулась. – Тогда в семь?

– Да, – кивнула Виктория, хотя подруга этого не видела.

Виктория закрыла за собой дверь, прислонившись спиной к прохладной поверхности.

– «Привет, солнышко», – мама крикнула из гостиной.

Девушка, сняла и повесила пальто, направилась в гостинную. Там мама, устроившись в кресле с потрепанным томиком Чехова, подняла глаза, улыбнулась и в этом жесте было столько тепла, что Виктория невольно расслабила плечи.

Сестры не было – уроки, кружки, подростковая суета.

«Получила Грант», – выдохнула она. Мама замерла, потом встала так резко, что книга соскользнула на пол. Объятия, смех, слезы. «Грант? Правда?» – переспросила мама, и Виктория кивнула, пряча лицо в ее вязаный кардиган. Не сказала о Миронове. Не сейчас.

На обед – гречневая каша с рубленной говядиной под соусом, их семейный рецепт – «Сегодня у Петрова операция на почке, а он все шутит, что после наркоза споет нам арию из «Травиаты», – смеялась она, и Виктория представляла усатого сантехника в операционной, размахивающего скальпелем вместо дирижерской палочки.

Работа главной медсестрой оставляла отпечаток: в маминых историях всегда находилось место и драме, и абсурду. Как в тот раз, когда пациент-пенсионер притащил в палату ручного ворона – «для моральной поддержки», а потом птица устроила погром в ординаторской, выклевав половину булочек из столовой. «Представляешь, он сидит на люстре, каркает, а мы с хирургом ловим его полотенцем! – всплескивала руками мама. – А Петров, между прочим, еще и подбадривал: «Может, и его на операцию?»

Виктория слушала, завороженная. Мама, обычно такая сдержанная и строгая, в эти моменты превращалась в сказочницу, раскрашивающую серые стены больницы в веселые тона. Вот история о студенте-медике, который перепутал пробирки и вместо анализа принес в палату йогурт. Или о том, как в ночную смену вся бригада танцевала под радио в пустом коридоре, пока не загорелась сигнализация. «Это не сигнал тревоги, это наш саундтрек!» – кричала тогда мама, заглушая вой сирен.

Но за каждой шуткой пряталась тень. Иногда, замолкая на полуслове, мама стирала невидимую морщину со лба: «А вчера девочку привезли… Лет пяти. С игрушкой в руке». И Виктория замечала, как дрожит её чашка с чаем – мама никогда не дополняла такие истории, словно оставляла их за кадром. Зато потом, будто компенсируя грусть, рассказывала, как пациент спел свою арию, хоть и хрипло, под капельницей. «Сказал, что это его дебют в «Ла Скала». Мы аплодировали, а анестезиолог даже слезу утерла».

Виктория понимала: мамины истории – не просто байки. Это способ переплавить боль, страх и усталость во что-то яркое, живое. Как тот ворон, который, оказывается, до сих пор наведывается в больницу – сидит на подоконнике и требует булочку. «Наверное, он наш талисман, – улыбалась мама. – Напоминает, что даже здесь можно найти повод посмеяться. Или спеть оперу».

Маме уже было пора собираться на ночную смену…

«Не забудь стетоскоп», – напомнила Виктория, складывая в сумку мамы пачку одноразовых перчаток. Провожала до двери.

Вика переставляла чашки в кухонном шкафу, вытирала пыль с подоконника, проверяла почту на телефоне. Она поймала себя на том, что пятый раз за минуту смотрит на часы: стрелка ползла вверх, словно сопротивляясь.

Виктория присела на край стула, машинально проводя пальцем по трещине на столешнице – той самой, что появилась, когда сестра в двенадцать лет пыталась расколоть грецкие орехи молотком. Смешно, как мелочи становятся якорями памяти. За окном дворник в оранжевом жилете сгребал опавшие листья.

Поднявшись в комнату, одежда выбралась сама собой: черные брюки, облегающие бедра, водолазка, сглаживающая линии. Виктория разложила на кровати два шарфика, сравнивая оттенки. Бордовый или серый? Выбрала серый – он мягче ложился к черному воротнику водолазки. Потом долго крутила перед зеркалом прядь волос, пытаясь уложить непослушную прядку у виска. «Нелепо», – усмехнулась себе, бросив расческу на тумбочку. Совершенство сегодня казалось ненужной роскошью.

Спускаясь в прихожую, услышала, как хлопнула дверь у соседей. Чьи-то шаги за стеной, смех, потом тишина. Она надела пальто. Рядом с вазой искусственных пионов, оставила записку сестре: «Еда в холодильнике. Покушай. Я ушла на встречу. – Вика.».

Виктория вышла из подъезда, подставив лицо холодноватому ветру. Семнадцать минут – ровно столько, чтобы трижды передумать рассказывать Евгении о Миронове. Она шла через сквер, где желтые листья прилипали к мокрому асфальту. В кармане пальто звенели ключи в такт шагам.

На улице ветер подхватил полу пальто, и Виктория придержала ее рукой, чувствуя, как ткань вырывается из пальцев. В кармане зазвенел телефон – сообщение от подруги: «Почти на месте». Девушка слегка ускорилась.

Евгения ждала у входа в кафе, прислонившись к кирпичной стене. Ее светлые волны, уложенные с профессиональной небрежностью, контрастировали с грубой фактурой кладки. «Опять ты в черном», – фыркнула она, обнимая Викторию.

Женя появилась в жизни Виктории в десятом классе – новая ученица с пышными светлыми волосами, громким смехом и неиссякаемой энергией. С первого дня она стала тем, кого невозможно не заметить: активистка, вечно втянутая в школьные конкурсы, споры с учителями и организацию флешмобов.

Они были полными противоположностями. Виктория – тихая, вдумчивая, с тетрадями, исписанными формулами. Евгения – шумная, живущая по принципу «зачем решать интегралы, если можно танцевать под дождём?». Но это не мешало им часами болтать в парке, где трещал гравий под кроссовками, или валяться на ковре в комнате Виктории, уплетая чипсы и споря о смысле жизни. Евгения вечно клянчила у неё списать алгебру: «Ну вот тебе это правда пригодится в Нобелевской премии? А я вот буду артисткой – мне корни квадратные ни к чему!» Девушка в серьез была нацелена стать популярной актрисой, как Джулия Стайлз, постоянно читала в журналах статьи про актерское мастерство, ходила на курсы.

Евгения грезила сценой с тех пор, как в школьном спектакле сыграла «ту самую статистку с шарфиком». Её мечта материализовалась неожиданно: в массовке популярного сериала, где она три секунды мелькала в кадре с подносом, изображая официантку. «Смотри, это я! Нет, СТОП, перемотай ещё раз! Вот, видишь – рука с салфеткой? Это моя рука!» – кричала она Виктории, пересматривая эпизод в десятый раз. Кадр длился мгновение, но Женя распечатала скриншот и приклеила его на холодильник, подписав: «Путь к «Оскару» начало».

Виктория подкалывала её: «Ты там даже моргнуть не успела», – но тайно гордилась. После съёмок Евгения неделю ходила с пафосом «профессионала», рассказывая, как режиссёр кричал: «Эй, вы в зелёных штанах! Не загораживайте главную героиню!» – а она еле сдержалась, чтобы не крикнуть в ответ: «Это арт-хаус, я здесь символизирую потерянность поколения!»

Этот опыт лишь разжёг её амбиции. Теперь на кастинги она таскала с собой «счастливый» браслет из школьных времён, уверяя, что он «притягивает драматические роли». А Виктория, смеясь, напоминала: «Ты же в нём тогда чай с лимоном пролила на директора!» – «Вот именно! – парировала Женя. – Это не пятно, это метод Станиславского. Я тренируюсь вносить хаос в упорядоченные системы!»

Их вечера иногда заканчивались импровизированными «пробами»: Евгения изображала монологи из воображаемых пьес, а Виктория, снимая всё на телефон, подыгрывала: «Спасибо, это был… э… очень глубокий крик души». Но однажды именно эти ролики случайно увидят – и Женю пригласят на эпизод в комедийное шоу. Пусть её героиня снова будет без имени, но Виктория уже знает: это только начало. В конце концов, даже Эйнштейн начинал с малого.

Сейчас Евгения почти не напоминала ту бунтарку из школьных лет. По будням она крутилась за стойкой кофейни, ловко рисуя сердечки на латте, выпаливала истории о клиентах-чудаках, а потом вдруг вздыхала: «Эх, вот бы снова завалиться с тобой в парк, как раньше…» Но вместо парка они коротали вечера в углу кафе, в выходные исчезала на кастингах – то в роли статиста в сериале, то в странной рекламе энергетиков. «Видишь, я всё же артистка!» – смеялась она, показывая Виктории скриншоты с проб. Но под слоем грима и усталости от ночных смен всё ещё проглядывала та самая Женька.

Она всё так же умела ворваться в день Виктории солнечным зайчиком: оставляла на столике капучино с подписью «Будущая Нобелевка», присылала мемы про учёных в два часа ночи или вдруг звонила с просьбой «срочно выбрать, какое платье меньше кричит “я из провинции”».

Они вошли внутрь уютного кафе и прошли к свободному столику. За столиком у окна пахло корицей и свежемолотым кофе. Виктория заказала капучино, Евгения – чай с имбирем, хотя всегда говорила, что терпеть не может «здоровую гадость». Первые глотки обжигали губы.

«Мое место продали», – выпалила Виктория, прежде чем передумать. Рассказала про звонок куратора в десять вечера. Про то, как защитилась и о том, что теперь придется делить лабораторию с «тем самым блондином».

– Представляешь, Жень? Теперь я должна делить Грант с этим… этим Фабрицио Борджиа от науки! Три года я пахала на дошираках, а ему папа купил место, как новую яхту!

Евгения ставит чашку, поднимает бровь – Фабрицио Борджиа, говоришь? Ну хоть симпатичный? (Игриво подмигивает, но замечает, как Вика сжимает вилку.) Ладно, ладно… Расскажи, как он выглядит-то? Может, лысый, с бородой?

Виктория фыркает, но невольно улыбается. Откидывается на спинку стула, будто пытается вытеснить из памяти его образ – Выглядит… как живая реклама швейцарских часов. Блондин, волосы уложены так, будто он только из салона. Дорогущий на вид костюм-тройка.

Евгения улыбается – О, университетский Леонардо Ди Каприо! Слушай, а ты уверена, что он вообще учёный? Может, это манекен, которого папочка поставил «для имиджа»?

Виктория медленно ставит чашку – Аркадий Викторович сказал: «Его исследования ничем не хуже». Ничем! После трёх лет моих расчётов… Говорит еще: «Вы дополните друг друга». Как будто я – дешёвая запчасть к его дорогому мерседесу!

Евгения игриво поднимая бровь – Может, он не так уж и ужасен, возможно это твой шанс? – Прищуривается, замечая, как Вика хмурится. – Ладно, не злись. Расскажи, чем он так тебя бесит? Неужели только тем, что родился в семье из Форбс?

Виктория вздыхает – Нет, Жень. Он даже не пытался спорить, когда объявили, что победителей двое, он даже бровью не повел, просто поднялся на сцену и передал мне мой "Золотой билет" со словами " Поздравляю коллега", как будто издевается. Эти идеальные графики на его презентации, моя презентация так себе была на его фоне, я привлекла внимание, только своей речью и ответом на вопрос судьи,– Виктория, сделала глоток, – Как будто наука подчиняется его деньгам!

Евгения подпирает подбородок ладонью, её голос звучит мягче – И что? Возможно, он просто не умеет иначе? Вырос в мире, где всё покупается и продается. Даже наука. А ты для него… ну не знаю, может как приятный презент.

Они замолчали, когда официант принес десерт – яблочный штрудель с шариком ванильного мороженого. Евгения ткнула вилкой в хрустящую корочку.

Виктория мрачно ковыряет рулет – Презент, это что шутка? Хотя, может, и правда не так ужасен, он просто… взял те же источники, те же формулы. Но у него – команда, оборудование, а у меня… – Сдавливает вилку так, что та чуть не гнется.– У меня только этот проклятый грант, который теперь наш. Ты думаешь, я сдамся?

Женя резко вскидывает голову – Сдаться? Да ты же даже азотную кислоту не боишься! – Евгения притворно вздыхает. Её голос звучит как голос диктора из романтического подкаста. – Ладно, допустим. Но когда ты вообще последний раз целовалась? Месяц назад? Год? – Делает драматическую паузу. – Или ещё хуже – на том семинаре по квантовой физике?

Виктория краснеет, но пытается сохранить строгость. В её руке чашка дрожит, выдавая смущение – Это не имеет значения! У меня есть дела поважнее, чем…

Евгения перебивает, хлопая ладонью по столу. В её глазах – азарт охотника за сплетнями – Ага! Значит, целовалась на семинаре! С кем? С тем бородатым аспирантом с кафедры термодинамики? Или… —Широко улыбается. – С Аркадием Викторовичем?

Виктория вскакивает, чуть не опрокидывая стул. Её голос звенит от возмущения – Что?! Нет! Я… – Заметно запинается, пытаясь найти слова. – Мы с Аркадием Викторовичем обсуждали грант! И вообще, я…

Женя перехватывает инициативу, смягчая тон. Её пальцы вяло крутят салфетку – Вика, я шучу. Но серьёзно… —Кладёт руку на её плечо.– Ты живёшь как робот. Лаборатория, архив, дом. Даже моя кошка получает больше знаков внимания, чем ты!

Виктория отводит взгляд к окну. Говорит тише, почти шёпотом – После того, как папа… – Глотает ком в горле. – После его ухода, я решила – только наука. Чувства – это… неконтролируемая переменная.

Евгения вдруг смеётся – Знаешь, я тоже порвала с тем барменом, потому что он «мыл чужие бокалы». А теперь жалею. – Пожимает плечами.– Может, мы обе дуры? Ты бежишь от чувств в формулы, я – в работу.

Виктория неловко мусолит кусочек штруделя. – Ладно… Если уж так тебе интересно. Последний раз я целовалась… на втором курсе. С аспирантом-биохимиком.

Евгения замирает, как следователь, услышавший признание. Затем хлопает в ладоши – Ооо! И как? Он был сладкий, как мёд? Или горький, как эспрессо?

Виктория саркастически фыркает, но уголки губ дрожат от сдерживаемой улыбки – Он пытался объяснить мне структуру ДНК… своим языком. Буквально.

Евгения закатывает глаза, изображая театральный ужас – Боже, даже поцелуй превратил в лекцию! – Наклоняется, шепчет с преувеличенной серьёзностью.– Значит, твой следующий должен быть… ммм… ученым, как ты! Чтобы между вами была искра,страсть.

Виктория наконец смеётся – Ты про Миронова, чтоль… о боже, нет!

Евгения подмигивает, будто поймала её на слове – Может, он скрытый романтик? Представь: ночь, вы двое в лаборатории… Он случайно касается твоей руки, пока передаёт пробирку. Глаза встречаются…

Виктория швыряет в неё бумажной салфеткой – Прекрати. Он мне даже не интересен. Мне карьера нужна, а не муж с нефтяной скважиной в приданое.

– А с подработкой как, окончательно уходишь? – спросила Евгения , словно только сейчас вспомнив.

– Да, теперь полностью погружусь в исследования, – ответила Виктория

– Ладно, – Евгения вдруг встряхнула головой, будто сбрасывая груз. – Как поступишь?

– Я попробую не пересекаться, буду работать когда его не будет, наверное…

– А если пересечетесь?

Виктория отпила кофе, который уже остыл.

– Сделаю вид, что он пустое место.

Они сидели ещё час, болтая о последних новостях. Виктория была искренне рада встретиться с ней, не смотря на то,что в последнее время они виделись не часто – они всегда выручали друг друга. Когда Виктория проваливала первую сессию, Евгения притащила её в парк, устроив «терапию смехом»: они корчили рожицы прохожим, пока Вика не разревелась от хохота. А когда Женю не взяли в театральный, она неделю жила у Виктории в общаге, заедая горе чипсами и повторяя: «Ладно, хоть в бариста стану – буду рисовать рожицы на капучино!»

Подруги расплатились пополам, как всегда. На прощание Евгения сунула ей в карман шоколадное печенье – «для мозговой активности». Виктория шла обратно тем же маршрутом, разминая в пальцах фантик. Он шелестел, как осенние листья под ногами, напоминая о тех днях, когда они с Женей бегали в парк после уроков, пряча от учителей пакетики с жареным миндалем. Теперь вместо орешков – печенье из кофейни.

Вечерний город растворялся в сумерках, фонари зажигались один за другим. Виктория машинально считала шаги, параллельно прокручивая в голове графики экспериментов.У подъезда Виктория задержалась, глядя на освещённые окна своей квартиры. Лампочка на кухне мигала – пора менять. – подумала она.

Дома, заваривая чай, она положила печенье на край стола. Фантик, смятый в комок, неожиданно показался ей похожим на те черновики, которые Женя вечно оставляла в её сумке – с набросками монологов и карикатурами на преподавателей. Виктория вздохнула, открывая ноутбук. Завтра – осмотр лаборатории, а сегодня… Сегодня можно позволить себе отвлечься. Она достала телефон, сфотографировала печенье на фоне графиков и отправила Жене: «Реакция на шоколад прошла успешно. Ожидаю Нобелевку к утру». Ответ прилетел мгновенно: голосовое сообщение с пародией на торжественную речь. Виктория оставшуюся часть вечера провела в изучении статей, воображении лаборатории и о новом научном прорыве.

Глава 4

Солнечный свет, пробиваясь сквозь рваные облака. Лучи скользили по линзам микроскопов. Вика развернула на столе схему биореактора – бумага, смятая по краям, шелестела, как осенние листья. Формулы, испещрившие лист – одни были перечёркнуты яростными линиями, другие обведены в рамочки с пометкой «Проверить!».