Человек без прошлого

Телефон был холодным, как труп. Рольф включил его и уставился на экран, где уже мигал значок зашифрованного соединения с Дитрихом. «Всего один звонок. Всего несколько слов. И ты снова штурмбаннфюрер СС Рольф Винтер, идеальный солдат, безупречный инструмент». Его палец замер над экраном. А что, если не звонить? Что, если исчезнуть прямо сейчас, оставить все это позади? Но тут же в голове всплыло лицо Фалькенберга, того самого офицера, который когда-то вытащил его из ада. «Они убьют его, если я сбегу. Или того хуже – заставят страдать». Рольф зажмурился. Он ненавидел эту слабость в себе, эту неспособность быть достаточно жестоким, чтобы стать настоящим немцем, и достаточно сильным, чтобы перестать им притворяться.

Он глубоко вдохнул и нажал на экран. Сигнал пошел – чистый, без помех, прямой канал на Землю. Пока раздавались гудки, Рольф заметил, что его руки абсолютно спокойны. «Вот и все. Маска снова на месте».

На экране появилось лицо обергруппенфюрера Дитриха – холодное, высеченное из гранита, с глазами, которые видели слишком много, чтобы во что-то верить. Голограмма Дитриха материализовалась в темноте комнаты, его ледяной взгляд пронзил Рольфа насквозь. Винтер стоял по стойке смирно, но в уголках губ читалось напряжение.

– Хайль Гитлер, герр штурмбаннфюрер. Докладывайте, – сказал Дитрих. Его голос был ровным, но в каждом слове чувствовалась стальная пружина, готовая разжаться.

– Хайль Гитлер, герр обергруппенфюрер. Согласно вашему приказу, я провёл анализ возможных утечек информации. Обстановка… неоднозначная, – Рольф сделал паузу, тщательно подбирая слова.

– Неоднозначная? – непонимающе переспросил Дитрих. Его бровь едва заметно поднялась. В этом жесте читалось и раздражение, и любопытство.

– Так точно. Мои источники в администрации японцев подтверждают – данные о наших объектах действительно утекают. Но… – Рольф замолчал, будто колеблясь.

– Но? – Голос Дитриха стал тише и опаснее.

– Но это не похоже на работу одиночки. Слишком системно. Слишком… professionell1. Как будто у них есть доступ к нашим внутренним каналам связи и ретрансляторам, – Винтер намеренно не смотрел Дитриху в глаза, делая вид, что изучает данные на своём «Фольксфунке».

– Вы хотите сказать, что предатель среди наших офицеров? – В голосе обергруппенфюрера впервые прозвучало что-то, кроме холодной уверенности – лёгкое, едва уловимое напряжение.

– Я не могу утверждать этого наверняка. Но… – Рольф глубоко вдохнул, – …но паттерны утечек совпадают с маршрутами дипломатических миссий. Особенно тех, кто имел доступ к секретным протоколам штаба.

Тишина повисла густым, тяжёлым покрывалом. Дитрих замер, его пальцы начали медленно поправлять красную повязку со свастикой на левой руке, что было верным признаком напряжённого размышления.

– Ты проверял их, Рольф? – спросил Дитрих, неожиданно перейдя на «ты». Поэтому, вопрос прозвучал не как приказ, а почти как… предложение.

– Я не имел доступа к их досье. Но если бы у меня были befugnisse2… – Рольф нарочно оставил фразу незаконченной.

Дитрих вдруг резко встал, его тень на мгновение перекрыла голограмму.

– Штурмбаннфюрер… если это правда… – Он замолчал, словно впервые за долгие годы подбирая слова, – …значит, мы оба были неправы. В своих подозрениях.

Рольф почувствовал, как по спине пробежал холодок. Дитрих знал. Всё это время.

– Я лишь выполняю свой долг, герр обергруппенфюрер, – Его голос звучал ровно, но внутри всё сжалось в комок.

– Долг… Да, – Он медленно сел обратно, и вдруг его лицо выглядело усталым – не физически, а чем-то глубже, – Продолжайте наблюдение. Но теперь… сконцентрируйтесь на дипломатическом корпусе. Особенно на тех, кто часто бывал на Марсе.

– Так точно. А если… – Он осмелел на градус, – …если мои подозрения подтвердятся?

Дитрих посмотрел на него так, будто впервые видел.

– Тогда, Рольф, мы с тобой раскроем не просто предательство. А заговор, который тянется прямиком в самое сердце Рейха, – Дитрих вдруг усмехнулся, коротко, беззвучно, как человек, понявший горькую шутку.

– У вас есть 48 часов. И, Рольф… – Пауза. Непривычно тёплый тон, – …не подведи меня.

Рольф лишь кивнул.

– Хайль Гитлер! – воскликнул Дитрих.

– Хайль Гитлер! – ответил тем же Рольф.

Связь прервалась. Рольф остался стоять в темноте, с «Фольксфунком» в дрожащих пальцах. Впервые за долгие годы он почувствовал не страх, а нечто более опасное – надежду. Такое непривычное чувство для штурмбаннфюрера СС.

Рольф медленно опустился на край кровати, «Фольксфунк» выскользнул из его ослабевших пальцев и глухо шлёпнулся на одеяло. Комната внезапно показалась ему чужой – эти голые стены, стандартная мебель, выданная колониальной администрацией, даже запах стерильного воздуха, очищенного от малейших примесей марсианской пыли. «Как я вообще здесь оказался?» – мысль пронеслась с горькой иронией. Он провёл ладонью по лицу, ощущая под пальцами шрамы, которых никто не видел, те, что остались после операций на Венере, Луне, после «превращения» из Вани в Рольфа.

Мысли о дипломатах вертелись в голове, как назойливые мухи. «Если утечка идёт через них, то как? Каналы связи? Персональные устройства? Или…». Он вдруг вспомнил, как несколько недель назад видел немецкого атташе, спокойно пьющего чай с японским офицером из разведки. Тогда это показалось ему обычной дипломатической формальностью. Теперь же детали всплывали с пугающей чёткостью: лёгкий жест руки атташе, его слишком непринуждённая поза, как будто он чувствовал себя здесь своим. «Они не просто передают данные. Они работают на них. Возможно, годами». Рольф сжал кулаки. «И Дитрих знает. Или догадывается. Почему иначе он так легко принял мою версию?».

План начал вырисовываться в голове: нужно получить доступ к их коммуникаторам, проверить маршруты перемещений, возможно, даже устроить провокацию. «Если подбросить ложные данные о перемещении грузов, а потом посмотреть, отреагируют ли японцы…». Но тут же его охватило странное отвращение. «И что тогда? Я передам их Дитриху, и они исчезнут в подвалах Гестапо? А потом придут за следующими? И за следующими?». Он вдруг ясно представил себе лицо того атташе – обычного человека, возможно, такого же, как он сам, застрявшего между молотом и наковальней.

Усталость накатила внезапно, как марсианская буря. Всё тело вдруг стало тяжёлым, будто гравитация увеличилась втрое. Рольф закрыл глаза, и перед ним всплыло лицо Аяко – её тёмные глаза, лёгкая улыбка, когда она учила его есть палочками, её руки, тёплые и живые, в отличие от всего, что окружало его здесь. «Она хотя бы… настоящая». Мысль пришла сама собой, безо всякой логики.

Он поднялся с кровати, движения были медленными, будто сквозь воду. Разведчик в нём кричал, что это ошибка – приходить к ней сейчас, когда всё так хрупко, когда Дитрих уже настороже. Но что-то другое, глубинное и тёплое, тянуло его к ней, как к единственному источнику света в этом ледяном мире. «Хотя бы на час. Хотя бы просто посидеть рядом, услышать её голос, почувствовать, что я ещё… человек».

Рольф вышел в коридор, даже не проверив, следят ли за ним. Пусть следят. Пусть докладывают. Сегодня ему было всё равно. Он шёл по пустынным улицам купола, и только одна мысль стучала в висках в такт шагам: «Просто согреться. Хотя бы ненадолго».

Прошло, казалось, несколько мгновений, и вот Рольф уже стоял на пороге её квартиры, пальцы сжатые в кулаки, будто пытаясь удержать остатки самообладания. Дверь открылась, и перед ним возникла Аяко – в просторном домашнем кимоно, с распущенными волосами, пахнущими чем-то цветочным и теплым. Её глаза расширились от удивления, губы приоткрылись, чтобы что-то сказать, но он не дал ей шанса.

– Ты… что случилось? – её голос был тихим, обеспокоенным, но в нём не было страха. Только вопрос.

Рольф не ответил. Слова казались сейчас ненужными, лишними, всё, что он хотел сказать, застряло где-то в груди, тяжелым, горячим комом. Он шагнул вперед, и она инстинктивно отступила, пропуская его внутрь. Дверь закрылась за ними с тихим щелчком, и в этот момент он почувствовал, как последние остатки контроля рассыпаются в прах.

Они стояли в центре комнаты, лицом к лицу, дыхание спутанное, пространство между ними наполненное чем-то невысказанным, но жгуче-осязаемым. Аяко смотрела на него, и в её взгляде читалось непонимание, но не сопротивление. Она ждала. Ждала, что он объяснит, скажет хоть слово, но Рольф молчал.

Пауза затянулась, став невыносимой. И тогда он не выдержал. Его руки сами потянулись к ней, пальцы вцепились в ткань кимоно, притягивая её ближе. Он не думал, не анализировал, просто наклонился и прижал свои губы к её, резко, почти грубо, как будто боялся, что если сделает это мягче, она исчезнет.

Аяко замерла на мгновение, но не отстранилась, не оттолкнула, но и не ответила сразу. Ее губы были мягкими, теплыми, слегка приоткрытыми от неожиданности. А потом… потом что-то щелкнуло. Ее пальцы впились в его плечи, не чтобы оттолкнуть, а чтобы притянуть еще ближе. Она ответила на поцелуй, сначала неуверенно, потом с той же жадностью, с какой он начал.

Рольф не помнил, как они оказались в спальне. Только обрывки ощущений: ее спина, прижатая к стене, его руки, скользящие по шелку кимоно, ее дыхание, прерывистое и горячее у самого уха. Потом – узкая кровать, простыни, запах её кожи, смешанный с ароматом марсианской пыли, что все равно оставалась на его одежде.

Он не спрашивал разрешения. Она не просила остановиться. Было только это – две одинокие души, две чужие планеты, на мгновение забывшие, что между ними пропасть.

Они лежали рядом, дыхание постепенно выравнивалось, реальность медленно возвращалась, с ее вопросами, с ее холодом. Рольф смотрел в потолок, чувствуя, как Аяко поворачивается к нему, и как её пальцы осторожно касаются его руки.

– Теперь расскажи, – прошептала она.

…

Обергруппенфюрер Дитрих бросил трубку «Фольксфунка» на дубовый стол, и эхо от удара разнеслось по кабинету. Он откинулся в кресло, пальцы сжали переносицу, пытаясь выдавить из головы напряжение последнего разговора с Винтером. «Если дипломаты действительно предают Рейх…». Мысль была как нож в спину. Но ещё хуже было другое – «А если Винтер врёт? Если он сам часть этого марсианского заговора?».

Три резких стука в дверь вырвали его из раздумий.

– Herein! 3– буркнул он, даже не поднимая головы.

Дверь приоткрылась, и в проёме выстроились три фигуры в безупречной форме Bund Deutscher Mädel4– его дочери.

– Guten Abend, Vater! 5– хором произнесли они, щёлкнув каблуками.

Дитрих вздохнул, отложив папку с грифом «Streng Geheim» 6в сторону.

– Добрый вечер, мои дочки, – его голос смягчился, но лишь слегка, – Что такое? Если это про щенка, то я уже сказал – мой ответ: «Нет».

Старшая, Гертруда, шестнадцати лет, с гордо поднятым подбородком, шагнула вперёд:

– Нет, отец, мы готовимся к экзамену по «Арийской истории». Но… – она запнулась, что было для неё редкостью.

– Но? – Дитрих приподнял бровь.

– Мы не понимаем… как именно страны Оси выиграли войну, – призналась средняя, Хильдегард, четырнадцати лет, нервно перебирая край юбки. – Учитель говорит, что это произошло из-за превосходства нашей расы. Но…

– Но? – повторил Дитрих, уже с лёгким раздражением.

– Но в учебнике ничего не сказано ни о технологии, ни о стратегии! – выпалила младшая, Ирмгард, двенадцатилетняя, голубые глаза пылали любопытством.

Дитрих замер. Вопрос был невинным, но ответ… Ответ мог быть опасным. «Сколько правды можно рассказать детям?».

– Setzt euch7. – он махнул рукой к дивану у стены.

Девочки послушно уселись в ряд, выпрямив спины, руки на коленях. Дитрих встал, подошёл к книжному шкафу и достал старый том – «Der Sieg der Achse: Wahrheit und Mythos» 8.

– Ваш учитель прав. Победа была неизбежна, потому что наш народ биологически и интеллектуально превосходил противника, – Начал он, открывая книгу на полке. – Но…

Он сделал паузу, глядя на дочерей.

– Но одно лишь превосходство не выигрывает войны, понимаете? – продолжил обергруппенфюрер.

Девочки переглянулись.

– Ja, Vater…9– неуверенно ответила Гертруда.

– Хорошо. Тогда слушайте, – начал Дитрих.

Он сел напротив них, положив книгу на колени.

– 1941 год. Операция «Барбаросса». – Его голос приобрёл лекторские нотки.– Советы превосходили численностью. Но у нас был козырь – тактика блицкриг. Быстрые танки, авиация, радиосвязь. И… – на паузе, – …паранойя Сталина.

– Паранойя? – переспросила Ирмгард.

– Да. Сталин приказал убить своих лучших генералов. Красная Армия была безголовой. Когда мы напали, их коммунистическая система рухнула. Без командования, без координации, – отвечал Дитрих.

– Но… тогда почему мы не сразу взяли Москву? – спросила Хильдегард.

Дитрих стиснул зубы. «Проклятый вопрос».

– Зима. И… ошибки, – на поперечном сечении участка. – Но в 1942 году наступил переломный момент. Город Сталинград планировался как отвлекающий маневр. Настоящей целью было…

– Нефтяные месторождения на Кавказе! – выпалила Гертруда.

– Правильно. – Дитрих кивнул. – Без нефти, без танков, без самолетов. Советы были бы парализованы. Но…

Он замолчал, вспоминая старые карты, доклады, которые читал в архивах СС.

– Но храбрый фюрер Адольф Гитлер приказал взять Сталинград любой ценой. Казалось бы, ошибка. Но… – его голос стал тише, – в 1943 году все изменилось.

– Почему? – Ирмгард наклонилась вперёд.

– Die Atombombe10, – ответил Дитрих.

Наступила резкая тишина в разговоре.

– Что… это? – прошептала Хильдегард.

Дитрих усмехнулся.

– Американцы над этим работали. Японцы тоже. Но мы… мы это сделали первыми, – гордо рассказывал Мартин.

– Но в классе говорят… – почти хором начали девочки, но Дитрих их перебил:

– Многим вещам не учат на уроках. – резко оборвал он. – Первая бомба упала на Ленинград в 1943 году. Затем на Москву. Советы капитулировали.

Девочки замерли.

– И… семиты? – тихо спросила Гертруда.

Дитрих застыл.

– Это ещё один целый урок, – его голос стал ледяным. – Не спрашивай об этом снова.

– После Востока… пришел Запад. – Он перелистнул страницу. – Черчилль был упрям. Но без Советов… у Англии не было шансов.

– Die Invasion? 11– спросила Гертруда.

– Nein12. – Дитрих покачал головой. – Подводные лодки. Мы отрезали им снабжение. Ни еды, ни топлива, ни оружия. В 1944 году… Лондон голодал.

– И Америка? – спросила Ирмгард.

– Америка? – он усмехнулся. – Рузвельт был убит в 1944 году. Его преемник… вёл переговоры.

– И они договорились? С нами? – спросила Хильдегард.

– С фюрером. – резко поправил Мартин. – Янки не хотели войны с Европой. Поэтому… мы разделили мир тогда. Между Америкой, Японией и Рейхом. Такое деление продолжалось вплоть до 60-го года, пока фюрер Зейсс-Инкварт не разработал план по уничтожению Янки.

– А потом? – Ирмгард не могла сдержать своего природного любопытства.

– Потом наступил «Новый порядок» 13. – его голос стал монотонным, как будто он цитировал учебник, – Европа и «Новый свет» под руководством Рейха. Славяне как рабочие. Семиты…

Он замолчал.

– …ausradiert14, – закончил Дитрих.

– А сейчас? – прошептала Хильдегард.

– Сейчас? – Дитрих закрыл книгу. – Теперь мы правим всей Солнечной системой. А вы… вы должны защищать это царство, как верные гражданки Рейха.

Он посмотрел на каждую из дочерей по очереди.

– Verstanden? 15– спросил он.

– Ja, Vater! 16– хором ответили они.

– Хорошо. Идите. У меня дела, – сказал Дитрих.

– Подожди, отец! – воскликнула Ирмгард так, будто бы что-то вспомнила.

– Да? – спокойно переспросил Дитрих.

– Вот! – она ткнула пальцем в страницу. – «Происхождение арийской расы и её роль в формировании Великого Рейха». Мы прочитали учебник, но там всё так… сложно. А нас это тоже спросят…

Дитрих почти незаметно усмехнулся:

– Потому что вы ищете сложности там, где их нет.

Он поднялся, прошёлся к книжному шкафу и достал старый фолиант в кожаном переплёте – «Мифология и генетика нордической расы».

– Арийцы – не просто народ. Они – создатели. Те, кто принёс порядок в хаос дикого мира. – Его голос приобрёл лекторские нотки. – Они пришли с Севера, с земель, где выживают только сильнейшие. Их кровь – чистая, их дух – несгибаемый. Именно поэтому фюрер избрал их наследие как основу Новой Германии.

Ирмгард, самая младшая, подняла руку, как на уроке.

– А… а как они выглядели? – спросила она.

Дитрих посмотрел на неё, и в его взгляде впервые мелькнуло что-то, отдалённо напоминающее тепло.

– Как мы. Светлые волосы. Голубые глаза. Сильные тела, созданные для борьбы. – Он провёл рукой по обложке книги. – Именно поэтому мы должны беречь свою кровь. Любое смешение крови – это предательство наших предков.

Дитрих медленно вернулся к столу, его пальцы сомкнулись на спинке кресла. Его дочери терпеливо ждали продолжения монолога.

– И запомните, девочки, мы победили, потому что были правы. – Его голос стал тише, но от этого только опаснее. – Потому что фюрер Гитлер видел будущее, которое другие боялись принять. Потому что наши учёные создали то, о чём враги не смели мечтать. Потому что каждый солдат знал – он сражается не просто за землю. Он сражается за судьбу человечества.

Он вновь посмотрел на каждую из дочерей по очереди и сказал:

– А ещё… потому что мы не боялись делать то, что другие считали невозможным.

В его глазах опять вспыхнуло что-то тёмное, что заставило девочек невольно замереть.

– Теперь идите. И запомните – история пишется победителями. А мы – победители, – закончил обергруппенфюрер.

Дочери кивнули и поспешно вышли, оставив его одного в кабинете, где портрет Гитлера на стене смотрел в пустоту холодными, мёртвыми глазами. Дитрих сел, его пальцы сжали перо так сильно, что костяшки побелели. «Если бы они знали, какой ценой…». Но нет. Они не должны были знать. Никогда.

Он снова открыл книгу, на последней странице красовалась фотография: Гитлер и Муссолини на руинах Кремля, 1944 год. «Wie viel davon ist wahr?» 17– подумал он. И впервые за долгие годы… усомнился.

…

Утро прокрадывалось в комнату Аяко медленно, как марсианский рассвет – без ярких лучей, без криков птиц, лишь тусклый свет, пробивающийся сквозь полупрозрачные панели купола. Рольф проснулся первым. Его тело, привыкшее к армейскому режиму, напряглось ещё до того, как сознание полностью вернулось. Глаза открылись, и первое, что он увидел – это потолок, испещрённый тонкими трещинами, словно карта неизведанных земель.

Потом он почувствовал тепло. Аяко спала рядом, её спина прижата к его боку, тёмные волосы рассыпались по подушке, одна рука лежала на его груди, как будто даже во сне она боялась, что он исчезнет. Рольф замер, боясь пошевелиться. Всё вчерашнее – её губы, её руки, её шёпот – казалось теперь сном. Но её дыхание, ровное и спокойное, напоминало ему, что это было наяву.

Он осторожно провёл пальцами по её плечу, ощущая шёлк кожи под подушечками. Она вздохнула во сне, чуть прижалась к нему сильнее. И в этот момент что-то внутри него сжалось.

«Ты предатель», – прошептал внутренний голос, тот самый, что годами твердил ему о долге, о Рейхе, о фюрере. «Ты спал с врагом. Ты забыл, кто ты».

Но другой голос, тихий и новый, ответил: «А кто ты на самом деле?».

– Ты уже проснулся? – шёпот Аяко вырвал его из раздумий.

Она смотрела на него, глаза ещё мутные от сна, но в них уже светилось то самое любопытство, которое он так любил.

– Да, – он попытался улыбнуться, но губы не слушались.

Аяко потянулась, как кошка, потом перевернулась на спину, уставившись в потолок.

– Странно, – прошептала она.

– Что? – спросил Рольф.

– Я не видела кошмаров. Впервые за… – она замолчала, словно считая. – За годы.

Рольф не ответил. Его собственные сны всегда были полны теней – снег, крики, кровь. Но прошлой ночью… прошлой ночью он просто спал. Тишина повисла между ними, густая, но не неловкая.

– Рудольф… – Аяко вдруг повернулась к нему, её пальцы коснулись его щеки. – А что, если бы всё было иначе?

– Иначе? – не понял Винтер.

– Если бы страны Оси проиграли войну, – пояснила девушка.

Рольф замер.

– Зачем об этом думать? – его голос прозвучал резче, чем он планировал.

– Просто… – она села, обхватив колени руками. – Иногда мне кажется, что мы застряли в чужой истории. Что кто-то где-то принял решение за всех нас, и теперь мы просто… исполняем роли.

Рольф медленно поднялся, сел рядом с ней, спина прямая, как будто он всё ещё на параде.

– Но история не знает «если бы», – сказал он. – Что случилось, то случилось.

– Но представь, – её голос стал ещё тише, почти шёпотом, как будто она боялась, что их подслушают даже здесь. – Если бы союзники победили… может, Марс был бы другим. Не военной базой, а… нашим вторым домом.

Рольф почувствовал, как в груди закипает что-то тёмное.

– Ты говоришь так, будто они были лучше, – прошипел он.

– Я не знаю, были ли они лучше. Но они не строили лагерей. Не делили людей на «чистых» и «нечистых», – продолжила Аяко.

– Они бомбили города, – резко парировал Рольф. – Дрезден. Гамбург. Ты знаешь, сколько немецких детей сгорело заживо?

– А ты знаешь, сколько детей умерло в «Лебезине»? – её глаза вспыхнули.

Рольф сжал кулаки.

– Это пропаганда, – выдавил он.

– Это правда, – парировала она.

– Чья правда? – он наклонился ближе, его голос стал опасным. – Той же Англии, которая держала половину мира в цепях? Америки, где чёрных вешали на деревьях просто за цвет кожи?

Аяко не отводила взгляда.

– Может, они и были лицемерами. Но они не строили фабрики смерти, – сказала она.

– Нет? – Рольф усмехнулся. – А Хиросима? Нагасаки? Это что, не фабрики смерти?

Она вздрогнула, но не сдалась.

– Это было ужасно. Но это была война. А лагеря… это было что-то другое, – противилась девушка.

– Война – это всегда ад, – прошипел Рольф. – Просто у каждого свой способ убивать.

Они замолчали. Воздух между ними стал густым, как марсианская пыль.

– Ты прав, – наконец сказала Аяко. – Но разве это не доказывает мою точку зрения? Если бы война закончилась иначе… может, мы бы не повторяли те же ошибки здесь, на Марсе.

Рольф резко встал, подошёл к окну. За стеклом медленно просыпалась колония – люди шли на свои смены, дроны доставляли грузы, всё как всегда. Всё как должно быть.

– Ты думаешь, если бы победили они, здесь был бы рай? – он повернулся к ней. – Они бы точно так же делили Марс между собой. Англичане строили бы свои колонии, американцы – свои базы. И знаешь, что было бы с нами?

– С нами? – переспросила Аяко.

– С тобой – японкой. Со мной – русским по происхождению. – Он произнёс это слово впервые за годы, и оно обожгло ему язык. – Нас бы стёрли в порошок. Потому что для них мы всегда были бы чужими.

Аяко поднялась с кровати, подошла к нему. Как будто бы её не удивило то, что этот Рудольф Майер – не совсем немец по крови. Хотя, лицо его было «отшлифовано» на славу. И ведь не спутаешь с немцем. Весь такой амбициозный, страстный, расчётливый… но что-то в нём чувствовалось такое… славянское что ли.

– А сейчас мы не чужие? – она коснулась его руки. – Ты действительно веришь, что твой Рейх считает тебя своим?

Рольф отпрянул, как от удара.

– Я… – он замолчал.

– Я вижу, как ты смотришь на них. Как напрягаешься, когда они рядом. Ты не один из них, Рудольф. И никогда не будешь, – продолжила она.

Он отвернулся, сжав зубы.

– Ты ничего не понимаешь, – выдавил Рольф.

– Тогда объясни мне, – улыбнулась Аяко.

– Нет! – он резко повернулся, его глаза горели. – Ты хочешь услышать, что я предатель? Что я ненавижу Рейх? Хорошо. Да. Иногда я ненавижу его. Иногда мне хочется сжечь всё к чёрту. Но это не меняет того, кто я есть!

– А кто ты? – спросила девушка.

– Солдат! – он ударил себя в грудь. – Тот, кто выжил. Тот, кто прошёл через ад, чтобы стоять здесь. И если бы не Рейх, меня бы не было.

– И что? – её голос дрогнул. – Ты благодарен им за то, что они сделали из тебя оружие?

– Они дали мне цель! Смысл жизни! – кричал он.

– Они сделали тебя рабом! – воскликнула она.

Тишина. Рольф дышал тяжело, как после боя. Аяко стояла перед ним, маленькая, хрупкая, но не сломленная.

– Может, ты и прав, – наконец прошептала она. – Может, мир не стал бы лучше. Но разве это значит, что мы должны принимать этот?

Он не ответил.

– Я не прошу тебя предать их, – она осторожно взяла его руку в свою. – Я прошу тебя задуматься. О том, каким мог бы быть Марс. Каким мог бы быть ты.

Рольф посмотрел на их переплетённые пальцы. Её рука была такой тёплой.

– А если я не смогу? – его голос звучал сломанным.