Одна из двух

– Отличная команда, – резюмировал Цискаридзе. – А мне пора спа… В смысле, буду работать до утра. Анализ, дедукция. Утром жду доклад, Фёдор!

Иванов повесил трубку. Ему надлежало создать оперативный штаб прямо здесь – на месте преступления. Для начала он набрал на телефоне внутренний номер – ноль-один. Интуиция не подвела. Трубку снял начальник охраны.

– Слушаю, ваше высокоблагородие! – отчеканил невидимый собеседник. – Примите мои искренние соболезнования, Татьяна! Сегодня… – голос собеседника взял сладострастную нотку. – Я смогу скрасить вашу боль? Зализать раны? Проткнуть грусть и тоску? Танюшка, не молчи.

Пауза. Следователь прикрыл динамик рукой и вздохнул. Ему было и смешно, и мерзко одновременно. Что ж, в деле появился первый подозреваемый.

– Беспокоит Её Величества следователь Фёдор Иванов, – поставил его на землю полицейский и почувствовал, как кровь приливает к вискам. – Я приступил к поиску преступника. Назовитесь.

– Ой… Вот ведь незадача, – начал бормотать голос. – Это не то, что вы подумали…

– Назовитесь, сударь!

– Я Прохор Петрович Шаляпин, – вздохнул голос. – Начальник охраны. В случившемся, полагаю, есть доля моей вины, но…

– Прохор! – гаркнул Иванов. – Жду через пять минут в особняке. Захватите с собою план дома, журнал посещений, а также охранника, который взял пятьдесят рублей у частного детектива.

– У какого детектива? – деланно осведомился Прохор.

– Ты мне в дурочку не играй, – потребовал Фёдор. – Ибо проигрыш будет крупным. Время пошло.

И положил трубку. Для начала следовало разобраться, где в этом славном доме варят кофе. А он тут, вне всяких сомнений, должен быть вкуснейшим. Кофе – слабость всякого аристократа. Иванов пошёл по длинному коридору, повинуясь интуиции. И она не подвела. Издалека следователь услышал звон тарелок, удары ножей о доски. Что-то нарезали, тёрли, шинковали, бланшировали, мяли… Ароматы стояли прекраснейшие.

– Доброй ночи! – приветствовал Иванов.

На кухне трудилось четыре человека. Две женщины и двое мужчин сражались с десятками продуктов и блюд. Салаты, закуски, рулеты, гарниры… Завидев следователя, они тут же замерли. Синхронно, будто единый организм. Ножи и прочие кухонные принадлежности остались занесены.

– Кто вы? – строго спросил повар, которому на вид можно было дать лет пятьдесят.

Выглядел он несколько комично. Красный китель с большой надписью: «не подходи, порублю». Белый колпак был надет не только на голову, но и на окладистую бороду. И ещё два, поменьше – на каждую сторону усов. Когда повар открывал рот, вся конструкция шевелилась.

– Меня зовут Фёдор Иванов, – отчеканил следователь. – Я – императорский следопыт. Граф Игорь Голицын обнаружен мёртвым. Вынужден сообщить, что подозреваются все. Вы, дамы и господа, не являетесь исключением. Прошу не покидать особняк до окончания допросов.

Раздался звук роняемой утвари. Юный повар и женщины переглянулись: во взглядах их был страх. Лишь повар с четырьмя колпаками удержал нож в своей могучей руке. Однако, он тут же спал с лица. Глаза его стали стеклянными. Повар снял с головы колпак.

– Как… мёртвым? – спросил мужчина. – Это какая-то шутка? Розыгрыш?

– Увы, – вздохнул Фёдор. – Скажите, где у вас кофейный аппарат. Мне жизненно необходимо принять дозу напитка, ибо я уже вторые сутки на ногах.

– Кофе-аппаратов мы тут не держим, – буркнул повар. – Сие есть издевательство над искусством.

– Тогда дайте мне чашку и кипяток, – попросил Иванов. – Ибо без дозы кофеина я не смогу допрашивать вас.

– Митя, – зрелый повар сделал небрежный жест. – Приготовь этому господину наш фирменный… А вы, две красавицы, продолжайте готовить. Всё одно – заняться нечем.

Юный повар подошёл к бесконечным ящикам, достал чемодан, открыл его и развернул горелку. Сей же момент зажёг её, поставил под огонь серебряную турку. В неё бросил сухой кофе и будто обжарил его. И лишь после – налил воды, которая тут же зашипела. После – бросил немного молотого имбиря, щепотку шоколада и корицы. Завороженный, Фёдор наблюдал за его работой.

– Как вас звать? – спросил Иванов у старшего повара. – Я буду вынужден допросить. Каждого.

– Меня зовут Лёва Стекольный, – вздохнул мужчина и снял резиновые перчатки. Подошёл к одному из шкафов, извлёк небольшой графин. – Игорь был мне не просто начальником, а другом. Стал бы я ради какого-то толстосума вставать в четыре утра? Меня ждут везде. Париж, Нью-Йорк, Токио. Везде знают Лёву. Вот же, судьба-злодейка…

Повар наполнил изящный бокал. Митя подал Фёдору кофе в красивом фарфоровом стакане. Иванов отпил: блестящий вкус, очень необычный. Лёва подлил коньяка следователю и поднял свой бокал:

– Помянем Человека, – сказал он. – Славный был аристократ. Что же с ним случилось?

– Это я и собираюсь узнать, – вздохнул Фёдор. – Пока что сие – тайна следствия, господин Стекольный.

Дверь кухни резко распахнулась. На пороге появился мужчина, которого Иванов мельком видел примерно час назад, проходя через местный блокпост. Высокий, плечистый, с чёрными усами. Значит, он и есть начальник охраны. Мужчина пришёл один, никого с собою не взяв.

– Лёва! – гаркнул Прохор. – Опять ты пьёшь? Тебе же сказано: на рабочем месте – ни грамма! Попал ты, Лёва!

– Сдуйся в лапоть! – крикнул повар. – Сегодняшняя трапеза последняя. Я увольняюсь!

– Не горячитесь, – попросил его Фёдор. – Господин Стекольный ошарашен известием о гибели своего шефа. Отчего вы не сообщили на кухню?

– А жратва сама себя не приготовит, – объяснил начальник охраны. – Ежели этот Свекольный рюмку выпьет – всё, поминай, как звали. Напрасно вы ему сказали. Он сейчас закозлится и не будет готовить.

Лёва набрал полные лёгкие воздуха, чтобы сказать о Прохоре всё, что он думает. Но Иванов его опередил.

– Идём, – предложил следователь начальнику охраны и залпом допил кофе. – Время не ждёт. Благодарю за кофе, господа. Вкус фантастический.

Едва кофеин всосался в кровь, Фёдор вновь был готов действовать. Думать. Анализировать. Первая рабочая версия в его голове уже созрела. Прохор не только не чурался взять полтинник у работника Бори Липова, но и украдкой делил ложе с Татьяной. В последнем мужика упрекнуть трудно: дамочка действительно вызывающе красива. Невероятно хороша.

– Ну-с, – начал Иванов, пока они двигались к красной комнате. – Кто же из вас, скотов, пустил частного сыщика вперёд государственного служителя? Да ещё за жалкие пятьдесят рублей?

– Никто, – ответил Прохор, тут же надевая на себя маску профессионала. – Если вы видели здесь постороннего, то должны были задержать. А если не задержали – то и не было никого.

«Один-один, – подумал Фёдор. – Игра продолжается».

– Полтинник вам придётся перевести на нужды Её Величества, – продолжал Иванов, как ни в чём не бывало. – И представить квитанцию мне. Завтра же, на допросе в управлении.

– Вот ещё, – сморщился Прохор. – Сказано же – не было в особняке никакого детектива. А ежели и был – сам прошёл. Прополз, как таракан. Отчего не раздавили паразита?

– Перечислите всех лиц, бывших в особняке перед смертью графа Голицына, – потребовал Иванов и достал блокнотик с карандашом.

Список получился внушительным. Во-первых, самые близкие люди Игоря: супруга Татьяна и две дочери от первого брака. Софи и Стефа. Во-вторых, команда поваров. В-третьих, охранник, что всегда дежурит у входа. Не повезло Степану Радову: была его смена.

– Ещё где-то тут садовник, – сказал Прохор. – Он был очень дружен с господином Голицыным. Но в дом он заходит редко. Предпочитает общаться с кустиками, цветочками, травками…

– А вы? – спросил Иванов. – Где вы были, когда Татьяна сообщила о смерти мужа?

Прохор покраснел – но не весь, а лишь мочки ушей и кончик носа. Это выглядело не только комично, но и весьма подозрительно.

– Я был на посту, – сказал он. – Игорь требовал, чтобы мы все были на месте, когда он здесь.

– В смысле – когда здесь?

– Когда он в имении, – объяснил Прохор. – Старик, знаете ли, не любил надолго в Москве зависать. То в Сибирь рвётся, то в Европу. А то и на дно какого-нибудь океана.

– Старик? – удивился Иванов. – Ему чуть за пятьдесят. Было. Любопытные у вас суждения о возрасте.

– А, это мы его так называем, – махнул рукой начальник охраны. – Ну, он же везде первый. Старший. Отсюда – старик. Царствие ему небесное…

Пожалуй, без сопровождения начальника охраны обратный путь в красную комнату занял бы слишком много времени. Прохор царственным жестом открыл дверь внутрь. Марека и Соколова не было. Лишь двое хирургов, Татьяна и покойник. И всё же, Фёдор был ошарашен увиденным. Такого он не мог представить – никак.

Глава 4. Смена декораций

– Умышленное убийство – это всегда конфликт, – говаривал Стоев, профессор криминального права. Студенты дразнили его, называя Сухостоевым, ибо он был высоким и тощим. – Думайте: что хотел сказать убивец? Об чём он думал? Иначе ж вы преступление не раскроете.

У Стоева была отвратительная дикция, он путал слова, а ежели бы на его жизнь выпал век Даля – тот бы составил словарь отборнейших паразитов. Но своё криминальное дело профессор знал великолепно. Он так заинтересовал Иванова своим предметом, что будущий следователь решил посвятить всю жизнь интеллектуальной дуэли с преступниками.

Сейчас, после десяти лет в сыске, Фёдор прекрасно знал теорию и практику убийств. Не хуже профессора, а может и лучше. Стоев называл процесс красиво: противоправное лишение жизни. В реальности всё было несколько иначе. «Лишение жизни» было недостаточным определением для тех картин, что понаблюдал Фёдор за годы службы.

Лишение родных – кормильца. Лишение цветущей супруги горячо любимого мужа. Лишение матери – сына. Конфликт терялся где-то на дне, прятался на фоне страданий и слёз. Крики могли быть высказанными или молчаливыми. Но редкая смерть воодушевляла – чаще она причиняла страдания выжившим.

– Умышленное убийство – это всегда трагедия. Трагедия для всех участников процесса, – сказал бы Иванов, если бы ему довелось читать лекцию перед студентами. Но преподавание он считал недостойным своего высокого эго.

Как правило, убивали спонтанно, и редкий злоумышленник долго готовился к предстоящей операции. Чаще всего жертвой расправы становились друзья, товарищи и родственники. Начальники или подчинённые. Бывшие, нынешние и будущие жёны-любовницы. Что до орудия преступления, в России им чаще всего был нож. Обычный клинок с рукоятью, коих в каждом доме сыщется не один десяток.

– Хочешь – колбасу режь, а хочешь – наноси ранения, – шутил оперуполномоченный Соловьёв, сдабривая свою речь отборным матом.

Бывали и экзотические способы лишить жизни. Например, ударить шампуром. Тем самым, на котором так славно жарить шашлык или люля-кебаб. Тычок металлическим прутом, пусть даже весьма тупым. Ходили слухи, что один московский мещанин умудрился уложить приезжего палкой сырокопченой колбасы – наповал. Но то была байка…

Зато во время своей следственной практики Фёдор воочию наблюдал: ревнивый муж заколол жену вилкой. Обыкновенной, столовой! У той, разумеется, оказались длинные зубья. И сам предмет кухонной утвари был отлит из серебра. Однако же, попасть в сердце столь экзотическим орудием преступления – это либо сноровка, либо случай. Мужики забивали друг друга голыми руками или каким-нибудь черенком от лопаты.

Дворяне стрелялись. Кадеты могли порубить друг друга саблями, но насмерть – редко. А вот молоток, как знал Фёдор, орудие для убийства не самое подходящее. Как и топор. Чаще всего жертвы выживали, даже после нескольких ударов. И неопытному Родиону Раскольникову просто повезло уложить двух женщин наповал. В реальности они бы выжили и дали против нерадивого студента показания.

– Не бывает двух одинаковых убийств, – говаривал Стоев на своих лекциях.

Фёдор и тут готов был поспорить. Все убийства похожи, просто профессор изучал их в теории, а его бывший студент – на практике. Графа Голицына ударили в спину ножом с весьма замысловатой рукоятью. А потому, чтобы надеть на него китель, пришлось сделать глубокий вырез на спине. Так он и лежал – в форменных брюках, сапогах и… отрезе кителя.

– Это что ещё такое? – возмутился Фёдор. – Во имя чего вы приодели покойника?

– У судебных хирургов оказалась совесть, – с укоризной произнесла Татьяна, красиво вытянув губки. – Они не смогли отказать вдове в такой мелочи.

Но и это ещё не всё. Со стен пропали все вульгарные картины. Исчезли замысловатые приспособления для сексуальных игр. Равно как и атрибутика с инструментами для извлечения удовольствия. Вдоль стен теперь стояли стеллажи, доверху заполненные книгами и журналами. Если бы следователь зашёл сюда впервые, он бы подумал, что убийство произошло в библиотеке. Не исключено, что граф просто шумно себя вёл, за что и поплатился жизнью.

– Категорически запрещено менять обстановку на месте преступления, – возмутился Фёдор. – Что это за самодеятельность?!

– Ничего не изменилось, – пожала плечами Татьяна. – Так ведь, дорогие мои хирурги?

Судебные медики молчали, потупив глаза. Прохор, начальник охраны тоже пожимал плечами. Мол, тут так и было всегда. Он ещё и противненько улыбался, чем бередил и без того ослабленную нервную систему.

– Ладно, – вздохнул Фёдор. – С вами я позже разберусь. Хорошо, что фотоснимки сделаны…

Хирурги переглянулись. Про фотографии им, вероятно, ничего не сказали. Тут уже настал черёд Иванова противненько улыбнуться.

– Это я переодел покойника, – сказал Прохор. – С меня и спрос. Казните меня, порите! Посадите меня в бутылку!

– Вы же подле меня шли, сударь, – возразил Иванов. – С самой кухни. Вы бы физически не успели проделать весь этот объём труда за те секунды, на которые меня опередили.

– Я до кухни сюда зашёл, – продолжал врать на ходу начальник охраны. – Знаете ли, столь непотребный вид графа Голицына вгонял меня в краску. Я готов понести всякое наказание, вплоть до плетей. Или пресловутой бутылки.

Татьяна посмотрела на своего заступника и просияла. Судебные хирурги тоже расправили плечи. Фёдор размышлял, в какую сумму вдове обошлось переоблачение муженька. Вряд ли медики взяли много. Жалование у них скромное, рублей двести в месяц. Работа – мерзкая. Иванову часто доводилось бывать в морге: мрачное место, весьма опасное для здоровья.

Правда, переноска стеллажей и книг явно выходила за пределы компетенции хирургов. Дальнейший разбор полётов закончился по нетривиальной причине. В помещение влетел Марек. Он тоже с удивлением посмотрел на книги и переодетого покойника. Но потом – нетерпеливо подозвал к себе следователя. Вывел его в большой коридор, где, как ему казалось, не было лишних ушей. Осмотрелся по сторонам.

– У меня хорошие новости! – возбуждённо прошептал Марек. – Софа призналась. Всё рассказала, как было. Лёгкая работа!

– А что Стефи? – поинтересовался Иванов. Ему почему-то не до конца верилось в столь скорый успех расследования.

– С нею работает Соловьёв, – ответил детектив. – Я к ним не заходил. Спешил вас обрадовать!

– Помни одно важное обстоятельство, – напутствовал Фёдор. – Допрос без адвоката – не допрос.

– Что же делать? – в ужасе спросил Марек.

– Тебе надлежит взять у неё письменное заявление, – поучал Иванов. – Пусть она опишет всё, в деталях. В какой руке держала нож. Как стоял Игорь. Причины. Но – сама. Своею рукою.

– Выполняю! Покуда она не остыла! – радостно выпалил Марек и убежал наверх.

Фёдор вернулся на место преступления. Продемонстрировал хирургам протокол осмотра – те дописали несколько слов о характере ранения, вероятных причинах смерти – и поставили подписи. Потом Иванов протянул протокол Татьяне. Та посмотрела на него злобным взглядом, но Прохор что-то прошептал на ухо своей госпоже. Та вздохнула и тоже расписалась.

Фёдор посмотрел на часы. Пять утра. Если убийство действительно совершила Софа, то уже к концу сегодняшнего дня он подготовил бы обвинительное заключение. Едва ли расследование грозило отнять много времени… Вошли санитары. Они были не из обычной, городской службы. Элитные медработники в строгих костюмах.

– Кладите на живот, – потребовал хирург. – И не заденьте нож.

– Разумеется, – сказал санитар, больше похожий на банкира. – Термоплёнкой закрыть? Дабы сохранить картину?

Судебный хирург пожал плечами. Он не знал, что это за плёнка. Фёдор ждал возвращения Марека. Прежде чем приступить к допросу, он хотел прочитать заявление девушки. А ещё нужно было позвать адвоката… Скорее всего, у Голицыных он был не один, а собственная коллегия. Но к кому обратиться с этим вопросом? К Прохору или Татьяне?

Пока Иванов размышлял, дверь в красный зал снова отворилась. На пороге стоял Соловьёв. Он буквально излучал гордость и уверенность. Улыбался, как самый удачливый игрок в покер. Выражение на лице изменилось, когда он сопоставил нынешний вид помещения с тем, которое обозревал меньше часа тому назад. Но Соловьёв быстро взял себя в руки.

– Господин Иванов, – торжественно сказал оперуполномоченный. – Напрасно вы все эти годы твердили мне, что я безнадёжен. Вы ни за что не догадаетесь, что я свершил! Что я свершил только что. Не столько ради себя, сколько ради вас, господин Иванов. Во имя нашей дружбы.

– Отчего же? – сыронизировал Иванов. – Угадаю, и легко. Ты только что раскрыл преступление. Так, дорогой?

– Да! – просиял опер. – Это Стефи. Сомнений быть не может. Вот, полюбуйтесь. Она написала признание. Не признание, а поэма. Высший слог!

Глава 5. Софа

При жизни Игорь всегда говорил правильные слова. Никто и никогда не слышал в его публичном выступлении даже намёка на цинизм, агрессию или издёвку. Боже упаси! Всем своим видом он олицетворял правильную аристократию, столь нужную Екатерине Третьей. Дворянин высшей пробы!

Голицын любил выступать на радио и на телевидении, проводить благотворительные вечера. Любимец прессы. Его фирменная улыбка не сходила с газет и журналов, украшала телевидение. Быть может, его и не любили, но уважали. Порой Голицын лично отправлялся в города и посёлки, пострадавшие от стихии.

– Семья – это залог успеха, – говорил Игорь. – Я горжусь своими роднулечками. Для меня мои доченьки – единственное богатство. Неужто я заберу в могилу золотые слитки или векселя? Неужто швейцарские часы подадут мне в старости стакан воды?

Дочери графа действительно были очаровательны. Фёдор решил начать поиск истины с Софи. В конце концов, она первой сделала признание. Брюнетка. Средний рост, стройная, узкие бёдра. Аккуратная грудь. Железобетонная уверенность. На лице – ни усталости, ни страха, ни сомнения. «Это эйфория, – подумал Иванов. – Вполне может говорить о причастности».

– Доброй ночи, сударыня, – произнёс он с лёгким поклоном. – Я представляю императорскую полицию. Разрешите представитясь: Фёдор Михайлович Иванов, Её Величества следователь по важнейшим делам и поручениям. И я буду вынужден задать несколько вопросов.

– Меня зовут Софа Игоревна Голицына, – ответила очаровательная брюнетка с лёгкой улыбкой. – И я должна сделать признание. Это я убила папеньку.

– Вам положена консультация у адвоката, – остановил её Иванов. – Таковы законы. И права подозреваемого тоже надлежит разъяснить.

– Не утруждайтесь, права мне хорошо известны, – вздохнула девушка. – Учусь на юридическом факультете. Это папенька настоял. Поначалу мне не понравилось, но постепенно захватило. Юриспруденция – это царица наук. Рай для плутов и мошенников.

– В самом деле? – удивился Фёдор. – И какой курс?

– Третий, – ответила Софа. – Мой адвокат уже в пути. Я сама вызвала. Рыжая змея бы никогда этого не сделала для меня.

– Рыжая змея? – уточнил следователь. – Я так полагаю, речь идёт о Татьяне Голицыной?

– Да, – кивнула девушка. – Она, позвольте быть откровенной, будто мачеха из сказок. Верите ли, эта змеюка пыталась запретить мне сделать татуировку на бедре!

– С трудом верю, – согласился Фёдор, но непроизвольно скользнул по ногам девушки в поисках татуировки. Её не наблюдалось. Проследив его взгляд, девушка улыбнулась. – Давайте всё же вернёмся к убийству. До приезда адвоката вы вправе сами описать свои действия. В виде заявления. Но я повторю, что сие может быть задействовано против вас.

– Уже, – ответила девушка. – Я уже всё написала. В мелочах, господин следователь. Как, простите, ваша фамилия? Я прослушала.

– Фёдор Михайлович Иванов.

И вновь её улыбка абсолютно не подходила обстановке. До чего хороша! Если бы такую красавицу сосватали ему, он бы едва ли устоял… И дело даже не в деньгах, не в знатном происхождении, а в энергетиек. А как несёт себя, как несёт! Фёдор осмотрел комнату в поисках бумаги и пишущих принадлежностей. Ничего. Где же она написала своё признание? Девушка будто прочитала мысли.

– Вот, – показала она на некое подобие телевизора на столе. – Сие – американский «Эппл Макинтош». Стоит, как хороший автомобиль. Мне папенька подарил. Всё на нём. Взгляните.

Фёдор подошёл к столу и взглянул на экран. Зелёные буквы складывались в слова. Впервые он воочию видел такое чудо техники. Пробежался по строчкам. Итак, Игорь стоял в Срамной комнате (так было написано в оригинале), ожидая «рыжую змею». Софа зашла, чтобы в очередной раз убедить папеньку развестись. Тот стал кричать на неё, злиться и замахнулся. Дальше – удар, брызги крови.

– Достойно, – похвалил Фёдор. – Вы бы могли сделать карьеру судебным секретарём. А потом, глядишь, выбились бы в императорские судьи… Увы, не судьба.

– Пустяки, – снова улыбнулась Софа. – Моя сестрёнка не даст мне сгинуть. У вас есть сестры?

– Есть брат, – ответил Иванов. – Но мы не так дружны. Скажите, как же мы это признание получим на бумаге?

– Наблюдайте, – задорно ответила девушка. – Проще моей татуировки. Вы ведь хотите её увидеть?

Перед телевизором стояло некое подобие печатной машинки. Девушка так проворно нажала на кнопки, что Иванов даже опешил. Раздался скрежет, скрип, а потом – неприятный визгливый звук. Он повторялся снова и снова. Из прорези на столе появилась бумага. Медленно, но уверенно белый лист покрывался словами. Сколько стоит сие чудо техники? Должно быть, целое состояние. И всё – ради одной любознательной студентки.

– Чудеса, – произнёс Фёдор, игнорируя вопрос с татуировкой. – У нас в отделе лишь машинки. У меня есть одна, невероятно современная. Но она и в подмётки не годится этому чуду.

– Папенька обожал технику, – ответила Софа. – Чтобы обучить меня компьютеру, сюда приезжал американец. Мы с ним славно время провели.

Девушка задорно подмигнула следователю. Но вдруг в её глазах появились слёзы. Очаровательные плечики начали дёргаться, а губы растянулись в беззвучных рыданиях. Впрочем, девушка быстро взяла себя в руки. Она сделала несколько глубоких вдохов, выпрямилось. Лицо вновь приняло беззаботное выражение. Она посмотрела на Иванова с совершенно не детским интересом.

– Скажите, а сколько платят следователю? – спросила она. – Вы никогда не думали сменить профессию?

– Деньги для меня мало значат, – сказал Фёдор с внезапной откровенностью. – Родители оставили их мне с избытком. Я…

Внезапно дверь распахнулась. Нет, распахнулась – это неподходящее слово для процесса и результата. Дверь будто снесли с петель. Она пала под натиском посетителя, как Москва – под Наполеоном в 1812-м году. В уютные покои Софы будто влетел ураган. Вид у стихии, впрочем, был вполне человеческий.

– Что здесь творится? – заорал мужчина. – Что здесь творится, я вас спрашиваю?

– Спокойно, Гавриил, – девушка сделала небрежный жест рукой. – Я уже всё рассказала. Уже во всём призналась.

– Нет, я так просто не успокоюсь! – кричал мужчина. – Я этого полицейского… Пристрелю!

Фёдор осмотрел визитёра с головы до ног, будто лошадь на базаре. Разве что, состояние зубов не проверил. Дорогой костюм, но сапоги не чищены. Вероятно, слугу не держит. Хорошие дорогие часы. Впрочем, было в нём нечто странное… Мозоли на пальцах. Точно. Визитёр от спокойного вида следователя несколько стушевался. Он ожидал возмущения, конфликта, а не этого почти медицинского смотра.

– С кем имею честь? – строго спросил Иванов. – И как вы смеете угрожать Её Величества старшему следователю, сударь? Извольте объясниться, покуда я не расчехлил своё служебное оружие.

– Гавриил Грязнов, – произнёс мужчина уже другим тоном – совершенно спокойным. – Я пришёл защищать сие заблудшее дитя. А угрозы… Угрозы есть часть адвокатской профессии.

– Ах, вы просто воздух сотрясали? Тогда займитесь, наконец, делом. Помогите этому дитя собрать саквояж, – предложил Фёдор. – Ибо нам придётся переместить сударыню Голицыну в другие покои, менее комфортабельные. Пусть даже мне это не принесёт ни малейшего удовольствия.

Покидая помещение, Иванов успел обратить внимание, что лицо Софы вновь вытянулось. Должно быть, в присутствии своего знакомого она будет рыдать. Убиваться. Да уж, каждый преступник сам себе выносит приговор… Сугубо для успокоения совести Фёдор решил навестить вторую дочь графа. Она тоже находилась в собственной спальне – в другом конце кориодра.