Черный крестоносец

Из записок Фэрфилда я понял, что он и сам сомневался относительно точности своих рекомендаций по порядку и времени зажигания. Ученые работали, исходя из одних только теоретических предпосылок. Но теория и практика – это не одно и то же. Проблема заключалась в природе твердого топлива. При нормальных температурах и в малых количествах смесь оставалась полностью стабильной, но становилась крайне неустойчивой при аномально высокой температуре и давлении, а также в случае превышения так и не выявленной критической массы. И никто не знал точных ограничений ни по одному из этих факторов, а также, что еще важнее, как эти факторы взаимодействуют друг с другом. Известно было только одно: нестабильность могла привести к катастрофическим последствиям. При нарушении пределов безопасности топливо из относительно медленно горящего превращалось в быстродействующее взрывчатое вещество, разрушительная сила которого в пять раз превышала мощность тринитротолуола.

Чтобы уменьшить опасность, связанную с превышением массы, все взрывчатое вещество разделили на девятнадцать автономных зарядов. Все заряды воспламенялись в семь последовательных этапов, что сокращало риски, связанные с резким увеличением давления. Но к сожалению, никто не смог придумать, как нейтрализовать угрозу высоких температур. В топливе содержался свой окисляющий компонент, но его было недостаточно, чтобы обеспечить полное сгорание. Два высокоскоростных турбовентилятора включались за две секунды до возгорания первых четырех цилиндров и в течение пятнадцати секунд обеспечивали достаточный приток воздуха под высоким давлением, пока ракета не наберет достаточную скорость, чтобы самостоятельно получать воздух через огромные воздухозаборники. Но поскольку «Черному крестоносцу» требовалась постоянная подача воздуха, он будет вынужден лететь по очень пологой траектории, чтобы не вылететь за пределы атмосферы, прежде чем не сгорит его топливо. И только после того, как все горючее будет отработано, автоматический мозг ракеты резко поднимет ее за пределы атмосферы. Но даже полуминутное пополнение запасов воздуха приведет к сильнейшему аэродинамическому сопротивлению и, как следствие, невероятному скачку температуры. И хотя была надежда, что водоохлаждаемый керамический нос частично спасет от перегрева, никто точно не знал, какая температура может возникнуть в сердце ракеты. Так что вся затея выглядела весьма рискованной.

Два распределительных блока, которые я видел на внутреннем корпусе, приводились в действие перед запуском: переключатель, помеченный как «Вкл.», замыкал цепь зажигания, а тот, что отмечен как «Заряжено», приводил в действие систему уничтожения: если во время полета с ракетой что-то случится, например она отклонится от курса, то поступит электронный приказ к самоуничтожению. У обычных ракет, заправленных жидким кислородом или керосином, полет прерывался радиограммой, автоматически прекращавшей подачу топлива. Но перекрыть подачу уже воспламенившегося твердого топлива невозможно. Цилиндр, который я видел в верхней части ракеты посреди трубок с топливом, содержал в себе заряд тринитротолуола весом в шестьдесят фунтов. Он снабжался запалом, а в отверстие посреди запала вставлялся детонатор из гремучей ртути, приводимый в действие с помощью электричества. Его подключают к тому кабелю, что болтался неподалеку. Как и остальные системы ракеты, эта схема управлялась по радио. Определенный радиосигнал на нужной волне активировал электросхему в том же самом распределительном щитке, где содержался часовой механизм для запуска. Ток поступал в катушку, приводил в действие соленоидный переключатель – мягкий железный стержень посередине катушки, – цепь замыкалась, и детонатор в заряде с тротилом взрывался. И опять-таки Фэрфилд сомневался относительно результатов. Из-за взрыва тринитротолуола ракета должна была развалиться на части. Однако он не исключал возможности, что мгновенная смена температуры и давления может спровоцировать мощнейший детонационный взрыв.

Я подумал, что, если бы меня выбрали кандидатом для первого полета на Луну, я бы точно не полетел туда на «Черном крестоносце». Пусть летит кто-нибудь еще, а Бентолл останется на Земле и оттуда понаблюдает за взрывом.

Сев за пишущую машинку, я составил список, провода какого цвета и под какими номерами подсоединяются к какому топливному цилиндру. Затем вывел средние показатели из расчетов по временнóй последовательности, сделанных Фэрфилдом, и спрятал листок в карман. Едва я это сделал, как появился Хьюэлл.

– Нет, черт побери, я еще не закончил, – выпалил я, прежде чем он успел открыть рот. – Почему вы не можете оставить меня в покое?

– Долго еще? – спросил он раскатистым хриплым голосом. – Мы начинаем терять терпение, Бентолл.

– Ой как страшно! Еще минут пятнадцать. Оставьте у двери кого-нибудь из ваших людей. Я постучу, когда закончу.

Он кивнул и вышел. Я еще немного подумал, преимущественно о себе и о том, сколько мне еще осталось жить. Что там говорят психологи о невероятной силе человеческого разума и позитивного мышления? Если тысячу раз в день повторять, что нужно быть бодрым, неунывающим и здоровым, то именно так все и будет. Я попытался проделать нечто подобное, только немного по-своему. Старался представить себе Бентолла сгорбленным стариком с седыми волосами, но, похоже, позитивное мышление мне не очень-то помогло. Потому что перед глазами настойчиво маячил Бентолл с дырой в затылке. Возможно, это случится даже сегодня вечером. А в том, что это непременно произойдет, я даже не сомневался. Других ученых могут и пощадить, но не меня. Я должен был умереть и знал почему.

Я встал и оторвал шнурок от жалюзи на окне, но не для того, чтобы повеситься, пока не вернулись Леклерк с Хьюэллом, которые запытают меня до смерти или просто пристрелят. Я смотал шнурок и сунул его в карман брюк, после чего постучал в дверь. Тут же послышались шаги уходящего охранника.

Через несколько минут дверь снова распахнулась, на этот раз появились сразу и Леклерк, и Хьюэлл в сопровождении двух китайцев.

– Закончили? – коротко спросил Леклерк.

– Закончил.

– Хорошо. Приступаете к работе прямо сейчас.

Никаких спасибо, никаких поздравлений в адрес сообразительного Бентолла, справившегося с хитроумной задачкой. Сразу принимайся за дело, и без разговоров.

Я покачал головой:

– Все не так просто, Леклерк. Сначала мне нужно заглянуть в бункер.

– В бункер? – Его бледные, как у слепого, глаза уставились на меня. – Зачем?

– У вас там пульт управления пуском, вот зачем.

– Пульт управления?

– Маленькая коробочка с рычагами и кнопками для дистанционного радиоуправления различными схемами ракеты, – терпеливо объяснил я.

– Я знаю, что это такое, – холодно ответил он. – Чтобы подготовить ракету, вам не нужно его видеть.

– Не вам судить об этом, – высокомерно возразил я.

Леклерк вынужден был уступить мне, хотя и мог бы сделать это более элегантно. Он отправил охранника в кабинет капитана за ключами, и мы в полном молчании прошли те полторы мили, что отделяли нас от бункера. Надо сказать, молчание это было не самым приятным, но я не особенно переживал. Говорить мне все равно не хотелось. Мне хотелось смотреть, смотреть на белый блестящий песок, на переливающуюся сине-голубую лагуну, на безоблачное небо над головой. Я смотрел долго и внимательно, как человек, старающийся навсегда запомнить это прекрасное зрелище.

Бункер напоминал мощную и неприступную средневековую крепость, разница заключалась лишь в том, что он глубоко уходил под землю и на поверхности оставалась небольшая его часть около двух футов высотой. На крыше были установлены три радиолокационные антенны и три радиоантенны, а также верхушки четырех перископов, которых я не разглядел раньше. Они могли наклоняться по вертикальной оси и поворачиваться по горизонтальной.

К входу позади бункера спускалась короткая лестница. Дверь была массивная, стальная, на таких же массивных петлях, и весила, судя по всему, примерно полтонны. Служила она явно не только для того, чтобы не пускать в бункер мух. Когда всего в тысяче ярдов может прогреметь взрыв мощностью сто тонн в тротиловом эквиваленте, без такой двери не обойтись.

Китаец принес два здоровенных плоских хромированных ключа. Вставил один из них в замок, повернул дважды и толкнул дверь. Она медленно и легко открылась – петли, похоже, были хорошо смазаны. Мы вошли внутрь.

– Господи! – проворчал я. – Настоящая тюрьма!

Изнутри бункер и правда напоминал темницу. Это было помещение размерами десять на двадцать футов, с бетонным полом, стенами и потолком, а также тяжелой дверью, через которую мы только что вошли, и еще одной, чуть менее массивной, в стене напротив. И больше ничего, за исключением деревянных лавок вдоль стен и крошечной, похожей на светлячка лампочки под самым потолком.

На мою реплику никто не отреагировал. Китаец пересек эту темницу и открыл вторым ключом другую дверь.

Это помещение в бункере оказалось такого же размера, как и предыдущее, только все залитое светом. В одном из углов листами фанеры был отгорожен участок размером примерно пять на пять футов; я сразу догадался, для чего это сделано: чтобы закрыть экраны радаров от яркого света. В другом углу тихо гудел бензиновый генератор, его выхлопная труба исчезала где-то под крышей. Сверху по обе стороны от него находились два маленьких вентилятора. А посередине между экранами радаров и генератором располагался пульт управления. Я подошел и посмотрел на него.

Самый обычный металлический ящик со скошенным верхом, подключенный к радиопередатчику, несколько кнопок с надписями на них, над каждой кнопкой – сигнальная лампа. На первой кнопке виднелась надпись «Гидравлика», на второй – «Вспомогательное оборудование». Эти кнопки предназначались для финальной проверки подачи масла и электричества. Третья кнопка, «Выключатель питания», отключала внешние источники питания батареи. Четвертая, «Управление полетом», отвечала за радиосигнал, приводящий в действие механизм наведения в электронном «мозгу» ракеты. При нажатии на пятую, с надписью «Зажимы», загорался индикатор, показывающий, что фиксаторы кранов, поддерживающие ракету, будут убраны непосредственно перед пуском. Шестая, «Управление платформой», отводила платформы, при этом фиксаторы на выдвижных рычагах продолжали поддерживать ракету. Седьмая кнопка, «Пуск», включала мощные всасывающие воздух вентиляторы. Я уже выяснил, что через две секунды после этого часовой механизм приводил в действие первые четыре из девятнадцати цилиндров. Через десять секунд еще одна цепь замыкалась, и система самоуничтожения была готова сработать в любой момент, как только что-то пойдет не так и оператор пульта управления нажмет последнюю, восьмую кнопку.

Последняя кнопка. Она располагалась в отдалении от остальных. Ее ни с чем нельзя было спутать: белая прямоугольная посреди красного квадрата шесть на шесть дюймов. Отмечена аббревиатурой из стальных букв ЭНАСР (электронный наземный автоматический самоликвидатор ракеты). Нажать ее случайно не представлялось возможным, поскольку кнопку покрывала толстая металлическая сетка, закрепленная с двух сторон. И даже если снять сетку, прежде чем нажать на кнопку, ее требовалось повернуть на сто восемьдесят градусов.

Какое-то время я изучал пульт управления, возился с рацией, время от времени доставал свои записи и сверялся с ними. Хьюэлл все время нависал надо мной и мешал сосредоточиться. К счастью, особой сосредоточенности мне не требовалось. Леклерк просто стоял и смотрел на меня своими белыми, как у слепого, глазами, пока один из охранников не заговорил с ним шепотом, указывая на дверь.

Леклерк вышел и вернулся через тридцать секунд.

– Ладно, Бентолл, – коротко сказал он. – Поторапливайтесь. С «Неккара» только что сообщили, что они попали в шторм. Если погода продолжит ухудшаться, они не смогут наблюдать за пуском. Выяснили все необходимое?

– Я увидел все, что хотел.

– Сможете сделать это?

– Конечно смогу.

– Сколько вам потребуется времени?

– Пятнадцать минут. В крайнем случае двадцать.

– Пятнадцать? – Он сделал паузу. – Доктор Фэрфилд говорил, что на это уйдет сорок.

– Плевать мне на то, что говорил доктор Фэрфилд.

– Хорошо. Приступайте прямо сейчас.

– К чему?

– К подключению цепи зажигания, идиот.

– Похоже, произошла какая-то ошибка, – сказал я. – Я ничего не говорил о подключении. Вспомните, разве я такое говорил? У меня и в мысли не было прикасаться к этим чертовым цепям.

Ротанговая трость замерла в воздухе. Леклерк приблизился ко мне на шаг:

– Так вы не будете этим заниматься? – Его голос стал хриплым, неразборчивым от ярости. – Тогда какого дьявола вы тянули два с половиной часа, делая вид, будто выясняете все детали?

– Именно этим я и занимался, – ответил я. – Тянул время. Вы же слышали, что сказал Харгривс. Время на нашей стороне. Вы сами записали наш разговор.

Я предвидел, что случится дальше, но в тот день ощущал себя старой развалиной, мои реакции замедлились, и, когда Леклерк яростно взмахнул своей тростью, удар пришелся мне по левой щеке и глазу. На мгновение мне показалось, что мое лицо разрубили острым мечом. Я сдавленно вскрикнул от боли, отступил на пару шагов, а затем бросился на расплывавшуюся передо мной фигуру. Но не успел я сделать и шага, как Хьюэлл своей громадной лапищей схватил меня за больную руку и выдернул ее с корнем (позже все-таки оказалось, что рука на месте, – вероятно, Хьюэлл успел приделать ее обратно). Я со всей силы ударил его правой, здоровой рукой, но боль ослепила меня, и я промахнулся. Не успел я восстановить равновесие, как один из охранников схватил меня за правую руку, и трость еще раз со свистом обрушилась на меня. Этот удар удалось предугадать и нагнуться, он пришелся мне по макушке. Трость снова просвистела в воздухе, но третий удар меня не настиг: Хьюэлл отпустил меня, подскочил к Леклерку и схватил его за руку в тот момент, когда он уже начал опускать ее. Рука Леклерка замерла так неожиданно, словно ее приковали цепью к потолку. Он попытался высвободиться, навалился на руку Хьюэлла всем телом, но ни Хьюэлл, ни его рука не сдвинулись даже на дюйм.

– Хьюэлл, черт тебя подери, отпусти меня! – прошептал Леклерк дрожащим от слепой ярости голосом. – Убери от меня свои руки!

– Босс, прекратите! – Низкий властный бас Хьюэлла немного развеял то безумие, которое творилось в бункере. – Вы разве не видите, он и так едва живой! Убить его хотите? А кто тогда запустит ракету?

На две секунды стало тихо, затем Леклерк заговорил уже совсем иным тоном:

– Спасибо, Хьюэлл. Конечно, ты абсолютно прав. Но меня спровоцировали.

– Ага, – прогремел Хьюэлл. – Это точно. Строит из себя умника. Я бы и сам с радостью сломал ему шею.

Меня окружали отнюдь не друзья, это было достаточно ясно. Но в тот момент они меня не очень беспокоили, я даже не думал о них, все мои мысли были сосредоточены исключительно на моей собственной персоне. Левая рука и левая щека устроили соревнование, кто из них заставит меня подпрыгнуть выше от боли, и соревнование было жестоким, но спустя какое-то время они решили объединить усилия, и всю левую сторону моего тела охватила мучительная боль. Я посмотрел на пульт управления: кнопки то расплывались перед моими глазами, то снова возникали в поле зрения, выскакивая на меня, как прыгающие бобы[15] на подносе. Хьюэлл не преувеличивал: долго я не продержался бы, в этом у меня не оставалось сомнений. Я постепенно разваливался на части. А может, и не постепенно.

До меня донеслись голоса, но я не понимал, ко мне ли они обращаются. Споткнувшись, я тяжело опустился на стул и вцепился в пульт управления, чтобы не упасть.

Голоса снова зазвучали, и теперь я узнал голос Леклерка. Он стоял в двух шагах от меня, сжимая в обеих руках трость. Костяшки его пальцев побелели, как будто он собирался сломать трость пополам.

– Бентолл, вы слышите меня? – медленно проговорил он холодным голосом, который понравился мне еще меньше, чем его недавние истеричные крики. – Вы понимаете, что я вам говорю?

Я смотрел, как кровь капает на бетонный пол.

– Мне нужен врач, – пробормотал я. Подбородок и губы распухли, говорить было трудно. – У меня опять открылись раны.

– К черту ваши раны. – Ну прямо ни дать ни взять добрый самаритянин. – Вы приступите к работе над ракетой. И сделаете это прямо сейчас!

– Ох! – вздохнул я и заставил себя сесть прямо. Прикрыв глаза, я попытался поймать его более-менее в фокус. Но он все равно распадался на множество Леклерков, как изображение на экране плохо настроенного телевизора. – И как вы меня принудите? А вам придется меня принудить, и вы об этом знаете. Так как? Пытками? Ну попробуйте вырвать мне ногти, посмотрим, что на это скажет Бентолл. – Я наполовину обезумел от боли и не понимал, что говорю. – Один поворот колеса дыбы, и Бентолл уже в лучшем мире. К тому же я все равно ничего не почувствую. И посмотрите, у меня рука трясется, как осиновый лист. – Я поднял руку и показал ему, как она дрожит. – Думаете, я смогу подключить сложный…

Он ударил меня по губам тыльной стороной ладони, но не сильно.

– Заткнитесь, – холодно сказал он. Флоренс Найтингейл[16] понравилось бы такое обхождение. Он знал, как обращаться с больными. – Существуют и другие способы. Помните, как я задал вопрос тому дурачку-лейтенанту, а он не стал отвечать? Помните?

– Да. – Казалось, с тех пор прошло не несколько часов, а целый месяц. – Помню. Вы велели застрелить матроса в затылок. В следующий раз лейтенант сделал все, что вы хотели.

– И вы тоже сделаете. Я приведу сюда матроса и заставлю вас подготовить ракету. Если вы откажетесь, я его застрелю. – Он щелкнул пальцами. – Вот так!

– Да неужели?

Он ничего не ответил, только подозвал одного из своих охранников и что-то ему сказал. Китаец кивнул, развернулся, но не успел сделать и пяти шагов, как я сказал Леклерку:

– Верните его.

– Так-то лучше, – кивнул Леклерк. – Будете сотрудничать.

– Скажите ему, пусть приведет и рядовых, и офицеров. Можете их всех пристрелить. Заодно посмотрите, подействует ли это на меня.

Леклерк молча уставился на меня.

– Бентолл, вы с ума сошли? – спросил он наконец. – Неужели вы не осознаете всю серьезность моих намерений.

– Я тоже совершенно серьезен, – устало ответил я. – Вы забываете, кто я такой, Леклерк. Я контрразведчик, и гуманистические принципы для меня ничего не значат. Вы лучше кого бы то ни было должны это понимать. К тому же я прекрасно знаю, что вы все равно убьете их, перед тем как покинете остров. И какая, к черту, разница, если их шлепнут на двадцать четыре часа раньше срока? Начинайте расходовать патроны!

Леклерк молча смотрел на меня. Секунды шли, сердце тяжело, мучительно стучало в груди, ладони стали влажными. Затем он отвернулся. Кажется, он мне поверил, ведь все сказанное вполне соответствовало его безжалостной преступной логике. Леклерк тихо обратился к Хьюэллу, и тот ушел вместе с охраной, а Леклерк повернулся ко мне.

– У каждого есть ахиллесова пята, Бентолл, – непринужденно сказал он. – Вы ведь любите вашу жену?

Жара в укрепленном бетонном бункере стояла удушающая, как в духовке, но мне вдруг стало нестерпимо холодно, словно я очутился в морозильной камере. На мгновение жестокая боль отступила, по рукам и спине забегали мурашки. Во рту внезапно пересохло, а где-то в желудке возникла отвратительная тошнота – безошибочный признак страха. И я испугался, испугался так, как никогда прежде. Я мог потрогать этот страх руками, чувствовал его во рту, и это был самый неприятный вкус на свете. Я ощущал его запах, в котором смешались самые жуткие зловония. Боже, как же я не догадался, что все к этому идет? Я представил себе ее лицо, искаженное гримасой боли, карие глаза, потемневшие от страданий. Это же так очевидно. И только Бентолл мог такое пропустить.

– Жалкий глупец! – с презрением процедил я. Губы мои настолько распухли, что я с трудом произносил слова. Еще сложнее оказалось передать соответствующий ситуации презрительный тон, но я и с этим справился. – Она мне не жена. Ее зовут Мари Хоупман, и в первый раз я увидел ее ровно шесть дней назад.

– Она вам не жена? – Похоже, он не сильно удивился. – Значит, полагаю, ваша коллега?

– Ваши предположения абсолютно верны. Мари Хоупман прекрасно осознает все риски участия в этом деле. Она много лет работает профессиональным правительственным агентом. Так что не нужно угрожать мне расправой над мисс Хоупман. Она только посмеется над вами.

– Ну да, ну да. Агент, вы говорите? Что ж, британское правительство можно только поздравить: обычно их женщины-агенты не отличаются внешней привлекательностью, и мисс Хоупман немного исправляет эту ситуацию. На редкость прелестная юная леди. Лично я нахожу ее очаровательной. – Он сделал небольшую паузу. – Но раз она не ваша жена, вы ведь не возражаете, если она присоединится к другим дамам и уедет вместе с нами?

Леклерк внимательно следил за моей реакцией. Я сразу понял это, поэтому ничего не предпринял. Теперь он держал в правой руке пистолет, да еще охранник целился из карабина мне в грудь, так что единственная уместная в данной ситуации реакция не принесла бы мне никакой пользы. Я просто спросил:

– Вместе с вами? И куда вы направитесь, Леклерк? В Азию?

– Думаю, это очевидно.

– А ракета? Станет прототипом для сотни таких же?

– Совершенно верно. – Кажется, у него возникло желание поговорить, как это часто бывает у людей, одержимых какой-то идеей. – В стране, где я обрел вторую родину, скажем так, больше склонны к утонченному подражанию, чем к оригинальным изобретениям. Через шесть месяцев мы наладим массовое производство «Черных крестоносцев». Ракеты, Бентолл, сегодня главный козырь в мировой политике. Нам необходимо жизненное пространство для наших, выражаясь языком мировой прессы, неисчислимых миллионов. Австралийская пустыня может превратиться в цветущий оазис. И по возможности мы хотели бы переселиться туда мирно.

Я молча уставился на него. Похоже, он окончательно рехнулся.

– Жизненное пространство? В Австралии? Бог мой, да вы с ума сошли. Австралия! Вам в жизни не сравниться по военному потенциалу с Россией или Америкой!

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы думаете, эти страны останутся в стороне и позволят вам бесчинствовать в Тихом океане? Вы точно безумец.

– Не останутся, – спокойно сказал Леклерк. – С этим я согласен. Но и с Россией, и с Америкой можно договориться. «Черный крестоносец» сделает это за нас. Как вы прекрасно знаете, его преимущество заключается в абсолютной мобильности, кроме того, ему не требуются специальные пусковые площадки. Мы разместим по две или три ракеты на дюжине судов, конечно не наших, ни в коем случае, а под фальшивыми флагами таких стран, как Панама, Либерия или Гондурас. Трехсот ракет будет достаточно, более чем достаточно. Мы отправим эти суда к берегам Советского Союза – в Балтийское море и к полуострову Камчатка, а также в Соединенные Штаты – к Аляске и Восточному побережью. Те корабли, которые приплывут в Россию, нацелят свои ракеты на стартовые площадки американских МКБР. Те, что окажутся у побережья Америки, нацелят свои ракеты на аналогичные места в СССР. Затем, примерно в одно и то же время, они будут запущены. Водородные бомбы посыплются на обе страны. Современные радарные станции, инфракрасные приборы поиска и обнаружения, сделанные со спутников фотографии конденсационных следов от межконтинентальных ракет, – все безошибочно укажет, что бомбы прилетели из России и Америки. А если и останутся сомнения, то их развеют полученные якобы из Москвы и Вашингтона радиограммы с призывами сдаваться. После этого две сверхдержавы примутся уничтожать друг друга. Двадцать четыре часа спустя никто уже не помешает нам творить в мире все, что угодно. Или вы видите серьезные недочеты в моих рассуждениях?

– Вы сошли с ума. – Даже я слышал, каким напряженным и хриплым стал мой голос. – Совершенно безумны.

– Если мы поступим в точности, как я вам сейчас обрисовал, я с вами соглашусь. Впрочем, этот вариант мы прибережем в качестве крайней меры. Но он выглядит слишком глупым и неблагоразумным. Облако радиоактивного пепла на какое-то время превратит северное полушарие в весьма неприятное место. Кроме того, мы хотели бы вести торговые отношения с такими богатыми и могущественными странами. Нет-нет, Бентолл, это всего лишь угрозы. Скорее всего, достаточно будет лишь указать на возможное развитие событий. Мы пригласим американских и советских наблюдателей посетить весьма впечатляющие испытания «Крестоносца», которого, наверное, переименуем. Продемонстрируем его мощь, грузоподъемность, дальность полета и точность попадания. Затем организуем утечку информации о дюжине кораблей, размещенных на стратегических позициях, и о наших намерениях спровоцировать войну на уничтожение между двумя странами. После этого мы отправимся в Австралию. Заметьте, какая в связи с этим может возникнуть интересная и деликатная ситуация. Одна из сверхдержав или даже обе могут нас атаковать. И как только это произойдет, водородные бомбы упадут на территорию этой страны. Предположим, это будет Америка. Бомбы уничтожат стартовые площадки их МКБР и стратегические аэродромы. Но откуда прилетят эти бомбы? От нас, ведь Америка соберется нападать на нас? Или из России, где решат воспользоваться удачным моментом, чтобы уничтожить Соединенные Штаты и не получить немедленного ответа? Ведь у американцев не будет никаких доказательств, откуда были отправлены водородные бомбы, и в США могут решить, что ракеты вылетели с тех кораблей, о стратегическом размещении которых стало известно. Но обратите внимание, независимо от того, поверит ли Америка, что бомбы сбросили мы, им все равно придется начать массированную атаку на Советский Союз, ведь бомбы могли прилететь и оттуда. Если американцы будут слишком долго ждать перед нанесением ответного ядерного удара, Соединенные Штаты просто исчезнут. Похожая ситуация с еще большей вероятностью произойдет, если мы запустим ракеты на территорию СССР. В результате, Бентолл, обе сверхдержавы поймут, что если одна из них нападет на нас, это приведет к ядерной катастрофе, которая может уничтожить их обеих. Поэтому никто нас даже пальцем не тронет, более того, они объединят усилия, чтобы помешать третьим странам вроде Британии или Франции напасть на нас. И я еще раз хочу спросить: видите ли вы какой-нибудь изъян в моих рассуждениях?