На всю жизнь и после

– А ну, выкладывай быстро! Не скажешь, ногтями тебя сдеру, – впился еще сильнее.

– Я ничего больше не знаю. Спросите у мастера. Вам уже пора. Вы обещали не опаздывать, – тараторил дрожащий голосок. – Если сейчас выйдете, успеете к назначенному времени.

– Что не ясно?! Если не…

Борис попятился вперед и чуть не упал на колени. Обернулся – опять никого. Его словно толкнули в спину две увесистые ладони, которые этим хотели сказать: «Что встал?! А ну, пошел отсюда!» Он услышал, как бьется сердце и учащается дыхание. Страх – привычное чувство, которое было его вечным соседом и ревнивым спутником жизни. Простейший инструмент дисциплины, который полезен для воспитателя: тратишь меньше пластырей на разбитые коленки, реже выслушиваешь людей, которым воспитанник доставил неприятности, ниже вероятность его потерять. Сам объект такого воспитания не ожидает за углом что-то новое и интересное, как раз наоборот, он готовится к встрече со страшными монстрами. Недоверчивость превращает жизнь в замкнутый круг – путь, который не сулит новизны и радости, только постылую обыденность; поражение в конкурентной борьбе с более смелыми и амбициозными. Воспитатели выигрывают, а воспитанники проигрывают.

В данный момент происходящее выходило за все привычные рамки, взращивая вьющиеся, толстые лианы страха, из-за невозможности побороть то, что за гранью человеческого понимания. Неизлечимые болезни вызвали бы меньший трепет, потому что они известны и в достаточной мере изучены, как и методы продления жизни или облегчения последствий для больного. Неполная картина происходящего не просто пугала Бориса, она ужасала всей глубиной его беспомощности и жгучим сожалением, которое ползало и извивалось, уподобляясь склизким червям, глубоко в груди. Он вляпался в ситуацию, от которой ему не отмыться.

– А что он сделает, если я не пойду? – его голос звучал, как писк забившегося в угол щенка, испугавшегося незнакомцев.

– Мне это точно не известно. Ваше сердце сейчас из меня всю краску выбьет, – голос вибрировал, будто юношу усердно шлепали по татуировке. – Мой хозяин трус?

Ответа не последовало. Борис сел на корточки и обнял колени, уткнувшись в них лицом. Глаза увлажнились, глотка сжалась, а ладони подрагивали.

Когда он вынырнул из своей баррикады, из него полились слова:

– Раз он хочет, чтобы я пришел к нему, я приду. Я не должен бояться, нет, я не хочу больше. Весь этот бред должен поскорее закончиться, – Борис встал, опершись на колени, и пошел в сторону тату-салона, крепко сжимая дрожащие кулаки.

Ему не хотелось, чтобы на протяжении всего пути его мысли были поглощены чем-то негативным, проще говоря, не было желания себя накручивать, поэтому он думал о голосе своей новой спутницы:

«Он такой мягкий и, можно даже сказать, сладкий, если сравнить с чем-то, определенно это будет зефир или пастила. Он кажется до боли знакомым, но все женщины и девушки в моем окружении звучат по-другому. Может, я услышал незнакомку на улице, что и отпечаталось в моей памяти. Хотя, если бы я встретил девушку с таким ласковым и прекрасным голосом, то, несомненно, влюбился бы, не обращая внимания на ее внешность или скверный характер. Но нашей любви не суждено было сбыться: из-за моей безнадежной робости, я не посмел бы даже на нее посмотреть, не то чтобы подойти и заговорить».

Задумчивый и серьезный юноша не был одинок на своем пути. Субботний теплый вечер приглашал людей разных возрастов на прогулку. Во всей этой толпе, которая циркулировала по артериям городских дорог и тротуаров, шероховатых, как кожа на мужских щеках после неумелого бритья тупым станком, в этом потоке жизни Борис пытался себя отвлечь, убедить, что ему ничего не угрожает, и все будет хорошо. Мимо проносились велосипеды и самокаты, парочки, одиночки, мамочки с колясками и компании шумных детей. У всех кожа имела слабый персиковый оттенок от красно-оранжевого заката, который заодно красил ряды тонких перистых облаков.

Воздух становился прохладнее, а вечер заряжал всех своей энергией.

Как только Борис преодолел большую часть маршрута, он затылком ощутил, что его сверлит чужой взгляд, обернулся и сразу поймал глазами парочку, которая следовала позади него по практически пустому тротуару. Две темные фигуры молодых людей были далеко, он мог разглядеть только их черную одежду и обувь. Преследователи, наверняка, приняли к сведению, что их цель слишком пристально за ними наблюдает. Юноша не стал прибавлять шаг, потому что дуэт, похоже, не спешил его нагнать; люди в черном старались поддерживать один темп и расстояние до объекта слежки. Для проверки своей догадки Борис повернулся еще раз, пройдя несколько метров, – незнакомцы подошли ближе. У них было много чего общего: рост и худощавое телосложение, да и тряпки, с виду, носили одинаковые, только лиц не удавалось разобрать из-за низко натянутых капюшонов.

Голова роилась вариантами о сбросе хвоста. До салона татуировщика оставалось полквартала, поэтому любое быстрое действие будет полезнее, чем взвешенный план. Борис развернулся всем телом, встречая преследователей раскрытой грудью, но хвост испарился, оставив в одиночестве прохожих. Незнакомцы разминулись с юношей после пешеходного перехода на перекрестке. Парни в черном приблизились достаточно близко, чтобы раскрыть себя, и сразу повернули направо, скрывшись за углом здания.

«Паранойя, заходи, присаживайся к остальным; ждем шизофрению и начинаем», – воздержался Борис, чтобы не произнести свои мысли вслух.

Без десяти шесть он стоял напротив потухших трубок, которые складывались в название уже знакомого места: «Тату-салон», открыл дверь и услышал только слабый звон колокольчика, который должен был раскатиться по всему парадному помещению, но в комнате гремели недовольные мужские крики:

– Все это из-за тебя! Ты плохо кожу обработал! – здоровяк в красной майке-борцовке и рваных джинсах стоял рядом со стойкой ресепшена и грозил пальцем перед безэмоциональным лицом татуировщика.

Для Бориса не представлялось возможным разглядеть весь багряный букет эмоций, потому что незнакомец даже не обернулся, когда юноша вошел. Подойти с боку нельзя – обожжет.

– Такое случается, если не следовать инструкции по обработке после нанесения татуировки или пропускать процедуры для заживления, – проговорил Виктор внятно и как-то механически, словно робот. – Вам нужна помощь доктора, – мастер потянулся к визитнице за стойкой ресепшена и вручил белую карточку «злой детине».

Рослый мужчина хлестким броском правой руки, плечо которой по-прежнему было скрыто от Бориса, схватил визитку и демонстративно смял ее перед лицом татуировщика. Оба молчали и смотрели друг другу в глаза. Через пару мгновений рука недовольного клиента опустилась, явив причину перебранки, – от атлетически округлого плеча и до начала предплечья лучился, сливался и переплетался алый отек с кусочками отслаивающейся черной и красной краски, а задумывалась эта припухлость как высокохудожественный и замысловатый узор.

– Ах ты, скотина! Сам бабки поимел, теперь решил кормушку друганам подвинуть! – взорвался мужчина, нависая над Виктором, а правой рукой незаметно скользнул к себе в карман. – Верни мои деньги!

– Конечно, – татуировщик улыбнулся неподходящей улыбкой: она вырисовывала на его лице широкую ровную линию. – Мне нужен ваш паспорт для возврата средств. Это обязательная процедура.

Мастер зашел за стойку ресепшена и принялся стучать по клавишам компьютера, а растерянный клиент продолжал стоять на том же месте и смотреть вперед, а затем, после короткой паузы, сказал:

– У меня с собой нет паспорта, но это ж я, ты ж меня помнишь, ты мне делал татуировку.

Виктор ответил ему мягко и услужливо:

– Я хочу вернуть вам деньги. Паспорт нужен, чтобы составить типовое соглашение, что я именно вам их отдал, а не кому-то другому.

Накаченный мужчина резко развернулся и с досадой на лице поплелся к выходу, проходя мимо Бориса, он надменно зыркнул на него и остановился. Юноша не сводил с верзилы глаз, белки которых подрагивали. Здоровяк наклонился, чтобы их лица были друг напротив друга. Борис чувствовал на подбородке струйки воздуха, которые выдыхал через ноздри незнакомец.

– А ты что таращишься, урод? Откуда пятно на башке? – он махнул головой в сторону Виктора. – Этот бледный утырок об тебя иглы вытирает?

Сердце юноши билось так сильно, что отдавало в кончиках пальцев. Он с мольбой посмотрел в безразличные глаза татуировщика. По лицу парня бегали крохотные спазмы. После долгой паузы Борис смог выдавить надломившимся голосом:

– Нет.

Мужчина широко улыбнулся, шлепнул его по спине и вышел, от души хлопнув дверью.

Виктор смотрел на часы, которые через пару секунд покажут ровно шесть.

– В следующий раз приходи к тому времени, которое я назначил, – обратился он к парню и указал раскрытой ладонью на циферблат.

«Господи! Что за дьявол такой?! Он еще и будущее умеет предсказывать», – Борис старался не выдать своего волнения, но в груди почувствовал, как все скукоживается, будто сердце и легкие скручивают и выжимают, как постиранную наволочку.

– Я не дьявол, просто мои недавние клиенты для меня, как раскрытые книги.

Татуировщик криво сморщил левую щеку в улыбке, будто у него на языке лежала долька лимона. Он уперся ладонями о стойку, так чтобы Борис видел все его тату на руках – рисунки оружия на видимых участках кожи не могли характеризовать мастера в глазах окружающих как положительного человека, располагающего к себе людей, только если они не были из узких кругов. Угольные, зачесанные назад волосы с синим блеском, бледная кожа, точеное лицо, белая рубашка с закатанными рукавами и черная жилетка с узорчатой вышивкой, которая сливалась с основной тканью, – типичный Люцифер.

– Этот парень просто плохо ухаживал за татуировкой, в первый день намазал ее спиртом и вазелином, а потом пошел в баню пить пиво и водку. Последствия не заставили себя долго ждать, и он начал искать козла отпущения, – ответил Виктор на немой вопрос, который можно было прочитать на лице его собеседника, не используя особых способностей.

– А почему вы тогда, – Борис сглотнул и прочистил горло, слова выходили с трудом, – почему вы не воспользуетесь своими силами и не заставите его ухаживать правильно?

Виктор подошел к своему вчерашнему клиенту поближе и, глядя ему в глаза, принялся объяснять, активно жестикулируя руками и изображая символами практически каждое слово, которые можно сложить из пальцев:

– Он человек, я не могу нарушать его свободу и так бесцеремонно вторгаться в чужую личную жизнь. Засовывать ему ключ в спину, прокручивать и толкать его в ту сторону, которую мне надо. Привыкай, мы уважаем людей, – последнюю фразу он сказал, прижав кулак к груди.

– Та-а-ак, сто-о-оп! – протянул гласные Борис, выставил раскрытые ладони перед собой и продолжил возмущаться. – Если эта обезьяна – человек, а я тогда кто?!

Мастер посмотрел за его спину, а затем подошел к окну и позвал юношу жестом. Напротив салона, на краю тротуара стояли два человека в черной одежде, половина их лиц была скрыта под капюшонами, взгляд сразу цеплялся за широкий оскал безумной улыбки, которая была еле заметна в свете летних сумерек. Улица пустовала, только несколько машин проехало за спинами незнакомцев. Даже при том, что все происходило не в кромешной тьме, двое молодых людей, в которых Борис узнал своих преследователей, казались ему жутким зрелищем.

Продолжая смотреть в окно, татуировщик положил правую ладонь на грудь, будто брался за широкий вентиль.

«У него что, сердце прихватило?» – стоило Борису об этом подумать, как онемение расползлось из глубины его груди к паху, плечам, сгибу локтей и икрам со скоростью, которой позавидует пожирающий сухую траву огонь.

– Выходим, оставайся позади меня, но не отходи дальше, чем на пару шагов, а когда я скажу «прячься», ты должен укрыться поблизости, – Виктор закончил и, сминая рубашку и жилет, выкрутил воображаемый вентиль вниз, насколько ему позволило запястье.

– Хорошо, – с трудом выдавил из себя юноша.

Вдруг свет за окном начал угасать, будто наступило солнечное затмение, и через мгновение окончательно стемнело. Виктор еще не открыл дверь, но его спутник почувствовал, как по коже гуляет холод, он не был похож на ветер, а скорее напоминал туман, плывущий и обволакивающий все вокруг. Борис обернулся, чтобы найти источник, который нагнетал такой воздух, и вздрогнул, отшатнувшись назад. Половину комнаты прямо перед его носом рассекало черное полотно. Оно растянулось по всему помещению, закруглялось ближе к потолку, уходило глубоко в пол и отрезало путь к отступлению.

– Это, – сказал Борис, указывая на темную стену дрожащим пальцем.

– Не обращай внимания. Выходим.

Виктор потянул за ручку двери, но приветственного звука опять не было. Борис, который наблюдал за ним, заметил, что колокольчик на месте, и его язык тоже, но они застыли, будто время для них остановилось, а пространство не позволяло больше в нем спокойно раскачиваться. Пытливый ум приказал руке подвигать дверь взад-вперед, колокольчик не издал ни единого звука.

«Рано он решил навести тишину», – подумал юноша.

Парни в черном улыбались, оскалив зубы, и стояли на прежнем месте. Борис держался в двух шагах позади вальяжно идущего Виктора, показывая незнакомцам только часть своего лица из-за спины защитника. Одна широкая улыбка начала громко рычать, а другая закатилась смехом, не жалея глотки. Молодые люди одновременно замолчали, сдвинув плотно губы, и попятились назад, приглашая противников отойти подальше от зданий. Бориса больше волновали преследователи, чем наступившая тьма, но все-таки он посмотрел за их спины, а потом наверх. Четверка находилась под куполом, для которого слово «черный» было скорее оскорбительным, потому что не могло выразить все величие и мощь, с которой он порабощает свет, оставляя обитателям ровно столько, сколько необходимо, чтобы осмотреть внутренности полусферы. Казалось, что если поближе подойти и направить на темное полотно включенный фонарик, то круг света просто не появится на его скате.

Граница купола не была обширной. Он входил под углом в тату-салон и несколько зданий неподалеку; Борис представил, как часть салона, которая была скрыта от его глаз, со скоростью улитки сползает вниз, словно разрезанная самураем каменная статуя. Противоположная сторона не стала заходить на территорию соседних зданий, но не отказала себе в удовольствии порезать верхушки придорожных столбов. До скатов купола справа и слева можно было добраться за пару мощных рывков. Несмотря на то что они ничего не коснулись, кроме асфальта, юноша опасался за машины, которые остались снаружи, – люди могли разогнаться после перекрестка и врезаться в огромную линзу, что выросла посреди города.

Один автомобиль все же оказался внутри купола – серебристый седан ехал по крайней полосе, но застыл так же, как колокольчик. Борис разглядел темный неподвижный силуэт водителя, который, по его мнению, должен был в панике метаться из стороны в сторону. Взгляд опустился к колесам, диски на них застыли в виде серебряных кругов, будто машина продолжала свое движение. Свет серыми бликами отражался от них и полированного корпуса автомобиля, игнорируя жадную тьму. Борис опять посмотрел вверх и нашел прямо под потолком купола серого голубя, который тоже застыл с распростертыми крыльями, и его покрывали черно-белые лучи закатного солнца. Потом он пригляделся к незнакомцам и Виктору, только они были освещены неподобающее ярко для этого места, – все вокруг стало тусклым и бесцветным, будто полусфера была гигантским солнцезащитным стеклом.

«Капюшоны» остановились, и начало происходить то, что юноша мог увидеть в фильме, компьютерной игре или даже, на худой конец, вычитать в книге. Предплечья, покрытые черными рукавами, выпускали клубы густого черного дыма. Он скручивался, завихрялся, шевелил крохотными щупальцами, которые дрожали, пульсировали, сливались с основным облаком. Когда нестабильной субстанции оказалось достаточно, она сжалась в единый поток и змеей заползла в ладони своих хозяев, обретая форму, не сулившую ничего хорошего.

В руках первого «капюшона» появилась дубинка, черная, как безлунная и беззвездная ночь в самом глухом месте планеты. Размер ее был слишком большой для такого худосочного тела, хотя нет, для любого тела – она однозначно одним махом может загнать в асфальт Виктора вместе с Борисом. По поверхности дубины расползались красные трещины, которые напоминали тлеющие угли. Второй «капюшон» сжимал в ладонях кожаные хлысты, такие же беспощадно черные, как оружие его товарища. Ярко-красным светились острые кончики и раздутые узелки, которые, казалось, должны вот-вот лопнуть. Эти пухлые шарики, будто лампочки на гирлянде, располагались на равном удалении один за другим. Хлысты неестественно двигались, казалось, незнакомец держал в руках живых трепыхающихся змей. Оружие этих двоих выделялось своим гротеском, эффект усиляла черная дымка, которая местами клубилась, вихрилась и стелилась по бледным пальцам и асфальту.

Борис так внимательно разглядывал неприятелей, что не заметил, как в левой руке Виктора появился пышущий тьмой одноручный топор, а в правой –тяжелая сталь черного револьвера. Но рассмотреть его оружие не удалось: в тот момент для юноши оно было размытыми кусками металла, хотя, в отличие от вражеского, не дымило.

«Капюшон» с заведенной за спину дубиной, сверкая сумасшедшей улыбкой, возник над Виктором. Татуировщик выстрелил в противника с хлыстами и, не двигаясь с места, поднял вверх топор. Бичи закрутились и с металлическим звоном встретили пулю, оставив за собой шлейф красного дыма. Острие топора вошло в бьющую часть дубины. Мастер справился с силой удара, даже плечом не повел, развернулся и пнул неприятеля в живот, отбросив к зданию тату-салона. Звук падения тела, припечатанного дубиной, напоминал взрыв и эхом растекся по всему куполу. Борису показалось странным, что отброшенный даже не закряхтел, – не из камня же он сделан. Юноша увидел, как топор, застрявший в оружии врага, развеялся вспышкой черного густого чада.

Два выстрела накрыли непроглядной дымовой завесой перекрестие двух хлыстов. Борис, не спуская глаз с прибитого дубиной, пододвинулся ближе к спине Виктора, практически прижался к ней. Револьвер метнулся в сторону бесчувственного тела, но застыл на полпути. Щупальца обвили толстую сталь дула и одним рывком отбросили татуировщика в неподвижную машину.

– Пря… – донеслось до ушей Бориса.

Тело мастера приземлилось на крышу седана, как на крепкий, увесистый валун, проехалось по капоту и скрылось от глаз Бориса, чья челюсть дрожала, а шею сковало холодом. Он бросил взгляд на пронзительно визжащий, поднимающийся на ноги черный силуэт с дубиной в обеих руках, а затем повернулся и увидел, как второй, срываясь на плаксивые всхлипывания, не спеша заводил хлыст назад, тем самым отрезая юноше путь к отступлению. Сердце Бориса тяжелыми ударами тянуло грудь вниз. Черный купол, ключ от которого сейчас закатился за машину, будучи невероятно просторным, давил на тело невинной жертвы обстоятельств, будто его зажали в массивные тиски.

Молодой человек посмотрел на застывший автомобиль – ни звуков, ни движения, никакой надежды, – его губы искривились от тяжелого дыхания: глотки воздуха были столь жадными. Его глаза потеряли желание видеть безнадегу и тьму вокруг. Скребущий барабанные перепонки визг и тяжелые шаги за спиной приближались, наращивая темп. Он обернулся. Темная фигура, выставив правую ногу вперед, проводила боковой замах дубиной, которая устремилась к красному пятну на голове, оставляя за собой струйки дыма. Тело юноши онемело, он уже был готов к судьбе окоченевшего трупа. Веки медленно опускались вместе с головой.

Вдруг его правая рука поднялась вверх, будто движимая ударом тока. Борис увидел, как из ладони вылетело что-то маленькое и, подобно черной молнии, вонзилось в шею «капюшона». Копну светлых и красных волос взъерошила буйная волна воздуха, которая пронеслась над его макушкой. За спиной засвистели хлысты и полетели ему в голову. Однако звук лавины бьющегося тяжелого стекла приглушил их свист. Неприкрытые икры и лодыжки колол морозный холод, которому неоткуда было взяться посреди лета, но у Бориса не возникло и ничтожного позыва к удивлению.

Он с опаской повернул голову. В толще резного и чистого, как воздух, куска льда краснели острые кончики кнутов, в искаженном пространстве за ними застыл неподвижный черный силуэт. Заглянув за глыбу, которая была высотой с человека, Борис увидел другой айсберг, большего размера, в нем и была заточена та размытая фигура. Колени юноши подкосились, и он схватился за столб льда обеими руками, но сразу отдернул их. Обожженные ладони сунул в подмышки и обошел изваяния. Они напоминали линии электропередач из-за узловатых веревок, которые тянулись от одного столба к другому.

– Невежливо заставлять своего спутника ждать, – донесся скупой на эмоции голос из дальнего угла купола.

Навстречу к Борису уверенно шагал Виктор, на нем не было следов борьбы, грязи, либо иных признаков того, что он кубарем скатился на асфальт. Тату-мастер прошел мимо юноши и, встав перед телом «капюшона» с булавой, жестом позвал молодого человека. На хилой груди поверженного врага, подняв свою головку, сидела знакомая крохотная змейка. Ее сложно было разглядеть из-за нехватки света и черной ветровки, с которой она сливалась. Тяжелое чувство вины давило на горло Бориса. Он присел и протянул правую руку своей спасительнице. Кобра посмотрела на его опущенные глаза, подползла ближе и лизнула ладонь хозяина языком, черным, как ее тельце. Юноша сжал пальцы от сильной щекотки.

– С-спасибо.

– Не стоило, Господин. Все, что у меня есть, – Ваша жизнь, и одна обязанность – служить Вам.

Змейка слилась с кожей Бориса и поползла вверх, скрывшись в рукаве майки.

– Нас прервали, давай вернемся и продолжим, – сказал Виктор, двинувшись к входной двери салона.

– А это? – выдавил юноша, беспорядочно перекидывая указующие кисти от одного черного тела к другому.

Спина тату-мастера продолжала удаляться.

– Хочешь остаться с ними? Не думаю, что получится их о чем-то расспросить.

Борис пару раз повертел головой, перемещая взгляд от одного поверженного черного к другому, и, наконец, попятился в сторону салона, а затем развернулся и побежал. Стоило Виктору встать на первую ступеньку, он сложил пальцы на груди и повернул воображаемый вентиль. Серость рассеялась, как по щелчку выключателя: круг света, расширяясь в центре дороги, разгонял тьму. Верхушка купола стала прозрачной и начала исчезать, подобно туману, который тает под яркими лучами солнца.

Круг света прогнал не только темноту, но и последствия битвы. Сначала растаяла ледяная глыба с запечатанной в ней черной фигурой, как пшик мелкой взвеси капелек, которые становились одним целым с воздухом. Следом узелок за узелком, будто бикфордов шнур, не теряя привычного натяжения, испарялись хлысты. Вторая глыба с застывшими в ней красными кончиками покорилась всепоглощающему свету быстрее, чем прогорающая дотла спичка. Двигатель серебристого седана набирал обороты. Тело «капюшона» с булавой растворилось. Купол исчез. Машина без царапин и вмятин на капоте и крыше двинулась вперед. Она проехала мимо, как ни в чем не бывало.

Грудь Бориса тяжелела от сожаления.

«Они просто исчезли и все. Неправильно. Как-то не по-человечески», – подумал он.

– Поторопись. Или забыл, зачем сюда пришел? – сказал Виктор, поворачивая ручку двери.

Колокольчик зазвенел. Татуировщик стал в проеме, придерживая спиной дверь. Юноша появился в салоне настолько быстро, насколько позволяло его худосочное тело. Здание, вопреки его ожиданиям, осталось целым, без следов порезов от купола. Мастер закрыл входную дверь на ключ и пошел в сторону стойки ресепшена.

По соседству с проходом в комнату, где Борису набивали тату, была дверь. Виктор открыл ее и жестом пригласил своего спутника войти. В помещении царили идеальный порядок и педантичное запустение: было только то, что могло понадобиться человеку после пробуждения и перед отходом ко сну. Мебели тоже не густо: стол, пара стульев, шкаф для одежды, тумбочка, односпальная кровать. Постель, идеально заправленная и даже подогнанная, стояла поперек несостоявшегося дверного проема в дальнем конце комнаты. Несостоятельность его состояла в том, что он представлял собой небольшое углубление в стене. Борис нарисовал в уме план здания и заключил, что та черная металлическая дверь, которую он видел ночью, должна быть ровно с обратной стороны этого проема.

Виктор прошел мимо стула, который был ближе к входной двери, и указал на него:

– Присаживайся, пожалуйста.

Сам сел напротив. Борис боялся смотреть в глаза татуировщика и только бросал взгляды, которые скользили по его бледному лицу. Дрожащие губы разрывало желание вывалить на стол всю тяжесть скопившихся вопросов. Но знание натуры этого человека не позволяло их даже разжать без разрешения. Действовать нужно согласно этикету: Виктор – хозяин, поэтому только после его слов.