Проба времени. 1941 год

– Не стесняйся задавать мне вопросы, я всегда готова помочь и поддержать тебя. Я тебя очень люблю и всегда тебе помогу.

–Спасибо, мама. Но сейчас я должна тебе помочь.

– Лиленька, иди ложиться спать. Со мной уже лучше.

Услышав эти слова, Лилит знала, что надо ещё немного посидеть с мамой. Она нашла чистую ночную рубашку и дала её маме. Лилит также одежду в крови взяла и пошла её постирать. Девчонка сильно переживала, если фактически отец к её рождения был другой, значит, это она была виновата в горе своей матери.

***

Двадцать четвертого июня 1941 г. солнце, казалось, не хотело заходить. Раскалённая звезда нагревала воздух, и всё вокруг до нестерпимого жара. Австрийцы из 45-й пехотной дивизии зло шутили, вспоминая слова командира Фрица Шпиглера о том, что цитадель падет к их ногам после мощного огневого налёта. Как бы ни так! Мечта о легкой прогулке и преследовании бегущих русских, как было год назад на Марне с французами, теперь вызывала только озлобление. Два дня «советы» отстреливались и держали оборону отдельных помещений. Лишь после подрывов удалось добиться капитуляции последней организованной силы. Однако то тут, то там раздавались одиночные выстрелы защитников крепости.

В воздухе стоял сладковато-приторный, тошнотворный запах разлагающихся тел погибших защитников Брестской крепости. Всех их, и погибших, и сдавшихся на милость победителя, ждала одна участь: нацистская пуля. Женщины и дети отправлялись в тюрьму или использовались в качестве заложников против последних советских защитников. От них надо было избавиться поскорее, ведь фюрер уже анонсировал своему итальянскому союзнику совместный визит в крепость на Буге. Немцам надо было действовать быстро. Быстро «зачистить» и быстро избавиться от трупов. Айнзацгруппа «Б» разделилась: «зондеркоманда 7а» осталась в Бресте, чтобы подготовить визит первых лиц двух фашистских государств. А вот «зондеркоманда 7б» двигалась дальше в тыл группы армий «Центр», сея смерть и уничтожение на оккупированной советской земле.

Командир айнзацгруппы «Б» Артур Нёбе самодовольно стоял на пригорке у Брестской крепости вместе с несколькими эсэсовскими офицерами, наблюдая за своим конвейером сверти. Всё новые грузовики привозили тела мертвых советских военнослужащих, отдельных женщин, детей, которых сбрасывали в огромные кучи. Конвоируемые эсэсовцами, к полю изредка подходили группы измождённых и полуживых советских военнопленных, которые расстреливались и тут же пополняли «пирамиды смерти».

Когда каждая такая пирамида достигала определенного уровня, Нёбе давал отмашку правой рукой, в которой у него была зажата перчатка, и тот час к груде тел подбегал один эсэсовец, обливал ее из канистры бензином и поджигал. Каждый такой пожар Нёбе встречал, вскидывая руку в нацистском приветствии с криком: «Sieg Hail!». Тому же примеру следовали и офицеры «зондеркоманды 7а», стоявшие рядом с ним.

– Кто бы мог подумать, что эти свиньи будут так хорошо гореть? – сказал Нёбе повернувшись к Вальтеру Блюме, командиру «зондеркоманды 7а».

– Они горят так же красиво, как книги этих идиотов! – угодливо выгнувшись отвечал убийца в фельдграу.

– Партайгеноссен, как вам нравится такая «Акция против антигерманского духа»? – спросил Нёбе, обращаясь к другим офицерам «зондеркоманды 7а» с дьявольской улыбкой.

В ответ последовали аплодисменты от палачей с черепами на фуражках.

***

Четырёхкомнатная квартира Миши была самой просторной среди квартир его друзей, хотя комнаты не были большими. С минимумом вещей, идеально прибранных и распределенных по комнатам, квартира, скорее, напоминала музей, чем место проживания живого человека. Книги на полках стояли, уложенные по темам и алфавиту, записанные в блокноте-«каталоге», чтобы знать, что где стоит. В одной из комнат отдыхала Настя, недавно приехавшая вместе с Мишей в столицу из Смоленска. Она ждала, когда друг её мужа придёт с работы, прослушивая грампластинки. Утром она немного помогла прибраться на кухне, искупалась и очень тщательно помыла волосы. Хотя у Миши было немного провизии, Настя приготовила себе и ему перекус, упаковав еду для Миши в бумагу, чтобы он имел бутерброды на завтра. Около 18 часов он явился. Видно, что бежал по лестнице, чтобы успеть.

– Отпустили на 40 минут. Собирайся, пожалуйста, – сказал запыхавшийся прокурор, протирая рукой потный лоб.

Настя неловко улыбнулась и пошла за своими чемоданом и сумкой, чтобы продолжить путь к сестре. Миша взял ее скромный скарб, и они вдвоем спустились к его служебной машине. Она первый раз ехала на такой машине, да еще с водителем за рулем, и потому чувствовала себя очень богато. Как человек военный, Михаил чувствовал ответственность за то, чтобы поскорее и максимально точно выполнить задачу, которую поставил перед ним друг. Он открыл заднюю дверь перед Настей и осторожно захлопнул ее, когда женщина села на сиденье, а потом сам устроился впереди возле водителя. Она сильно волновалась.

– Настя, успокойся. В самом деле, чего тебе волноваться? Твой муж… Да и я – не последний человек в Москве. Если что-то случится в дороге, телеграфируй. Говори всем, что, например, я – твой брат. Да, говори, что ты сестра главного военного прокурора Смирнова. Надеюсь, что это сильно поможет.

– Я бы не хотела, чтобы что-то случилось.

– Поверь, я тоже не хочу. Просто говорю, что я тебе всегда помогу.

– Спасибо, Миша, – ответила она немного в лучшем настроении.

Когда они приехали на вокзал, увидели огромную толпу людей. Миша шел впереди, словно ледокол прокладывая дорогу, девушке с лицом ангела. Поезд стоял на самом последнем пути, так что добраться туда было делом довольно сложным и медленным. Михаил выкупил для Насти место в самом дорогом купе. Он максимально заботился о ней, тайком подозревая, что она беременна, и поэтому хотел, чтобы она без проблем добралась до Новосибирска. Перед ступеньками вагона она повернулась к Мише. Он нежно взял её руки, а затем вынул из кармана деньги обернутые салфеткой, а между ними – его личное предписание на дорогу, которое должно было помочь в случае эксцессов в пути.

– Возьми, – сказал он, протягивая Насте этот подарок.

– Не могу. Это, наверное, много. Тебе и самому надо на что-то жить.

– Я здесь как-нибудь управлюсь. А ты отправляешься через половину страны… Мало ли что может произойти. Там я еще подписал два документа (поручения за тебя), которые могут тебе помочь.

– Почему?

– Возьми, пока ты не приедешь к сестре, это единственный способ помочь. Ты, наверное, беременна, пусть это будет моим подарком для малыша.

– Ещё этот билет в 1 классе… Разве тебе не на кого потратить деньги? Как я смогу тебе это вернуть?

– Настя, не переживай. У меня денег хватает, а тратить особенно и не на кого.

– Извини, Миша, я не хотела. Мне тебя очень жаль. Ты так одинок…

– Хотя бы ты не плачь за мою жизнь. Я привык. Всё нормально. Главное, что как приедешь, напиши мне письмо. Тогда буду очень счастлив.

Анастасия и Михаил еще несколько секунд смотрели друг на друга, затем прокурор нервно взглянул на часы. Хотел не показывать, что волнуется за её длинную дорогу.

– Я боюсь за тебя, Настя. Тебе предстоит долгая дорога, а ты ещё в положении. Не знаю почему, но чувствую, как будто прощаюсь с сестрой. Ведь у меня никогда не было братьев и сестер, в отличие от друзей.

– Как приеду в Новосибирск, обязательно отправлю тебе письмо или телеграмму.

Михаил улыбнулся и обнял женщину. Его глаза говорили: «Почему ты не хочешь остаться? Всё будет хорошо, я буду о тебе заботиться». Они поднялись, Миша помог ей устроиться в купе, где её соседкой оказалась женщина лет пятидесяти. Обняв Настю в последний раз, он вышел, ища глазами ее окно. Когда поезд начал двигаться, он увидел, как по щекам Насти покатились слезы. Когда поезд уехал вдаль и пропал из поля зрения, Мише стало плохо. Он приложил руку к сердцу, может и потерял бы сознание, но его водитель, что-то подозревавший, пошёл вместе с ним на вокзал, и когда увидел, что его командиру прижало сердце, он вовремя подбежал и помог Смирнову.

***

Только что закончился дождь. Был уже вечер, и женщина, старалась идти мимо луж. Однако её сапоги, пропускали воду. Она уже давно хотела купить новую обувь, ведь эта пара потрескалась. Она много раз просила мужа, чтобы он её подарил новые, но он, вместо этого все деньги пропил и использовал на любовниц. Женщина уже и не помнила, каково это: носить новую и удобную обувь, которая не намокает. Она хотела купить новые сапоги, копила даже на них, однако на самом деле она содержала семью. Надо было помогать дочери: и ухаживать за одеждой, и на развлечения что-то оставить. Да и еда сама себя не могла купить… Гаянэ с большим страхом подошла к зданию, где располагалась Главная военная прокуратура, и работал её «Мишка». Она часто оборачивалась, чувствуя, как будто кто-то за ней следит. Она была в форме военврача 1-го ранга и держала в руке чемодан. Заметно нервничая, она подошла к часовому.

– Здравия желаю, товарищ полковник! Что вы хотели? – спросил часовой, смотря на женщину в мокрой форме, чьи черные волосы приклеились к лицу.

– Военврач 1-го ранга Тарасова Гаянэ Хачатуровна. Пришла к военному прокурору Смирнову Михаилу Владимировичу.

– С какой целью? Вы записались на встречу?

– Мне нужна его помощь. Он мне её обещал, – поняв, как это плохо звучит, Гаянэ изменила речь. – Михаил Владимирович, сказал, если у меня будут проблемы, я должна к нему прийти.

– Кем вы ему приходитесь?

– Невестой, – неожиданно для себя выпалила Гаянэ.

– Невестой?

– Да.

Часовой посмотрел на неё через забор, отошел в будку, поднял трубку телефона и начал что-то говорить. Дождь опять начал идти, а женщина стояла, как заброшенная статуя посреди тёмного сада. Её также не покидало чувство, как будто за ней кто-то следит. Вскоре дежурный вернулся к Гаянэ со словами:

– Товарищ военврач, товарищ военный прокурор уехал, но скоро должен вернуться.

– Спасибо. Когда придёт, скажите ему, что я буду ждать. Где он знает.

– Может быть, зайдёте к нам в будку. Вы уже промокли. Ещё заболеете.

– Нет, спасибо. Передайте ему, как вернётся, что буду там, где он знает.

Гаянэ отошла от ворот и хотела уже уйти, как рядом с ней остановилась машина. Она замерла от страха, и хотела уже убегать, когда из машины вышел адъютант Михаила. Он обратил на неё внимание.

– Гаянэ Хачатуровна, добрый вечер. Что здесь делаете? Вы так неожиданно появились, как будто с неба свалились.

– Пришла к Михаилу, но не застала его. А что случилось? – спросила она с испугом.

– Садитесь в машину. Нужна Ваша помочь.

Она быстро, чувствуя что-то неладное со Смирновым, подошла к машине, а адъютант взял ее чемодан и положил его в багажник. Сев в машину, Гаянэ увидела Мишу, на лбу которого были крупные гроздья пота, а глаза блестели от слез. Она присела рядом с ним, взяла его руку. Военврач знала, что с его здоровьем было не очень хорошо. С первого дня, когда узнала, что мужчина болеет, она решила взять над ним «шефство». Но только сейчас она поняла, что у него не было никого, кто мог бы ему помочь, случись что. Машина с водителем, отделенным стеклом, двинулась. Глаза двух любовников, сидевших сзади, встретились.

– Миша, что с тобой? Сердце болит?

– Ничего, это у меня так часто, сама знаешь. Поболит, поболит и перестанет, – сказал он, растирая грудь в районе сердца.

– Ты серьезно болен. Тебе надо отдохнуть дома, а не работать.

– Я только что с вокзала. Посадил Настю на поезд. Сейчас идёт война, и я – военный прокурор. Я – военный человек, и подчиняюсь законам военного времени. Какой отдых дома, о чём ты говоришь?

– Миша, заклинаю тебя, без здоровья ты вообще не будешь работать. Я сделаю всё, что скажешь, но на сегодня с тебя хватит. Сколько уже времени? Когда я выходила из дома, было 16:43, сейчас, наверное, уже больше 18 часов. И когда надо тебе ехать домой? Не играйся с сердцем. Это очень серьезно! Нам надо ехать домой. Но только не ко мне… Тебе надо отдохнуть, или твоё сердце не выдержит такой нагрузки. А я бы очень хотела, чтобы твоё сердце выдержало.

Михаил спокойно на неё посмотрел и обнял её руку. Он тяжело дышал и смотрел в окно, пока машина ехала по улицам Москвы. Ни он, ни Гаянэ, не знали что рядом со входом в прокуратуру прятался один из членов секты, в которой находился Фёдор.

Дома Гаянэ осмотрела Мишу, ставшего ее новым пациентом, и приказала ему отдыхать. Он попробовал возражать, попытался встать и позвонить своему начальнику, но женщина сама позвонила главному военному прокурору. От него она услышала, что она права, и прокурору надо отдохнуть. Михаил лежал на кровати в своей комнате, рассматривая, как ветер играет с листьями деревьев во дворе. Тем временем его любимая начала готовить ужин. Женщина всегда остается женщиной. Гаянэ варила суп, время от времени (с его разрешения) отвечая на телефонные звонки. Миша с нетерпением ждал, пока она приготовит.

Он знал ее «руку» еще с момента, когда Федор не начал выпивать и ревновать Гаянэ ко всем мужчинам. Прокурор обожал блюда ее приготовления – всегда такие нежные и вкусные, как для царской семьи, и с нотками её родимой Армении. Он неимоверно обрадовался, когда увидел Гаянэ, входящую к нему в комнату с тарелкой в руках. Почувствовал её холодные бледные руки и мокрые волосы. Она гуляла по его дому, в нижнем белье и босиком. Он начал её жалеть.

– Миш.

– А?

– Могу у тебя остаться? – спросила она очень тихо, потупив глаза в пол.

– Конечно, можешь. Вместе с Лилит. Федор взялся за старое?

– Вообще, мне лучше уехать на фронт.

– Что случилось Гаенька? На тебе лица нет.

В ответ женщина молча сняла мокрую форму, показав многочисленные рубцы от побоев, оставленных Федором, вчера вечером.

– Когда это было в прошлый раз? Ты не хочешь подать заявление на него?

– Самые новые – вчера. Высказал всё что мог. Избил до крови. Он меня ненавидит. Сказал что убьет Лилит, если я убегу к тебе. Дура! Почему я послушалась его и не отправила дочь к тебе? Что с ней будет? Я за неё боюсь. Мы с ней договорились, чтобы я попросилась на фронт. Ты можешь помочь? Он… Он меня «порадовал». Сказал, что у него на стороне есть сыновья, а Лилит он не признаёт своей дочерью. Ублюдок! Ты бы только знал, сколько раз я с ним бы смогла иметь сына, и не одного. После того, как он избил меня по пьяни в шестой раз, и у меня снова случился выкидыш, я уже перестала считать этих наших неродившихся детей.

Мужчина, ошарашено слушавший эту исповедь, поставил тарелку на тумбочку. Женщина, стоявшая у окна, разрыдалась, сотрясаемая беззвучным горем. Он встал и обнял ее. Гаянэ упала в обморок, а он усадил её рядом с собой на кровать.

– Гаенька, это ужасно. Оставайся здесь, сколько захочешь. Я не дам тебя обидеть. Помогу тебе с разводом. Но в первую очередь надо спасти Лилит. Я завтра начну этим заниматься.

– Миша, у нас есть шансы? – сказала женщина, гладя его ладонь.

– Послушай, у меня в паспорте уже есть и штамп о браке, и штамп о разводе. Будет и у тебя. Одной печатью больше, одной меньше. Это же просто формальность. Важно видеть людей за бумагами. А я вижу, очень красивую южную женщину, которую люблю.

Гаянэ улыбнулась, почувствовав надежду на нормальную жизнь. Она села на кровать, жестом пригласив к себе. Они были рядом и, обнявшись, утонули в долгом поцелуе.

– Ты замёрзла. У тебя мокрые волосы.

– Не волнуйся. Ничего такого.

Однако он не поверил, быстро нашёл ей сухую одежду и дал один полотенец, а вторым вытер её мокрые волосы. А затем приказал Гаянэ снять и нижнее белье. Так и не вернувшись к супу, Михаил подошел к платяному шкафу со сменным бельем и выдал Гаянэ свою нижнюю рубашку под китель. Он накрыл её одеялом и сказал ложиться.

– Миша, ты сам болен. Ты должен ложиться, а не я.

– Гай, а кто поможет мне спасать Лилит, если ты заболеешь?

– А почему ты не можешь отдохнуть?

Для Миши говорить много не надо было. Резко поднял её из кровати, взял на руки, и они пошли на большую кровать. Там прокурор спрятал под теплым одеялом свою возлюбленную и обнял её.

– Миша, я, наверное, много от тебя хочу. Поможешь мне с новыми сапогами? У меня и сейчас денег не так много. Понимаешь? Я сама содержала дом. Я дам столько денег, сколько могу дать. – говорила женщина, согреваясь в объятиях Миши.

– Деньги для меня не проблема. Завтра пойдём. Самое главное, чтобы тебе было удобно. Мне надо ухаживать, за красотой нашей армии, – сказал Миша, улыбаясь, но скрывая боль в груди.

Гаянэ же практически впервые за 11 лет, почувствовала себе любимой, за которой не стоит психопат с поясом или бутылкой, чтобы её оскорбить и избить. Она имела при себе очень милого человека, который был сильно в неё влюблён и который обещал спасти её малышку, которую, наверное, будет считать своё доченькой.

***

Лагерь отделения Антошевского и Лисицына находился глубоко в лесу. Тень деревьев помогала преодолеть летний зной; бойцам помогал приятный ветер. Александр стоял перед картой, которая лежала на большом столе, расположенным перед их палаткой, и рассматривал позиции войск. Позади у радиостанции работал радист. Где-то далеко видно было, как в его сторону шёл Максим Лисицын, держа в руках яблоки, которые привезли с близкой деревни. Позади него Борис, вместе с другом собирал хворост для костра. Максим снял фуражку и подошел к Александру, который что-то чертил. Его лицо было безучастным.

– Как ты думаешь, сколько продлится эта война? – спросил необычно серьезным голосом Лисицын, подавая другу яблоко.

– Макс, ты что? Решил податься в политику? Объявление и завершение войны – вопрос политический, а сама война – дело военных. Не наше дело заниматься политикой. Наше дело – бить врага и слушать приказы.

– Если Германия захватит Москву, это будет крах, – говорил с каким-то отчаянием Максим – Или не захватит?

– Максим, я не знаю. Может быть, война продлится еще 3-4 года. Она только началась, а мы уже в полной дыре. Если мы не вырвемся, то окажемся как поляки. Они сколько воевали? Месяц или два? – раздраженно ответил Антошевский.

Командиры смотрели друг на друга в молчании и одновременно ели яблоки. Антошевский не хотел признаваться, что какую-то часть своего пайка он откладывал Борису, который сейчас нуждается в большом количестве еды. Паузу прервал радист с важной сводкой.

– Товарищ комкор, я только что получил приказ двигаться на соединение с 21-й армией маршала Буденного, – сказал старшина, отойдя к Лисицыну от радиостанции.

– Приказ принял. Передайте Центру, что мы выдвигаемся, – ответил Макс, выглядывая из-за спины своего друга, который выбрасывал огрызок от яблока.

– Ну, вот видишь, все хорошо. Буденный хорошо знает военное дело. Не зря же он стал маршалом. Не волнуйся, все будет хорошо. Все идет в правильном направлении. Вот увидишь, скоро опять будешь гулять с Настей по набережной, кормить ее мороженым и танцевать на даче. Все сложится, только надо в Победу верить, – закончил разговор Александр, обнимая Максима.

***

Никто, за исключением высшего руководства страны и, возможно, некоторых офицеров Красной армии, не мог догадаться, что война придёт так быстро. 22 июня 1941 года закончилось детство Саши, Маши и Тани Свиридовых. В романах принято говорить о счастливой довоенной поре, но вряд ли это применимо к истории Свиридовых. Когда началась война, 11-летний Александр неожиданно повзрослел. Этот ребенок смотрел на мир серьезными голубыми глазами, которые получил от любимой мамы. Беззаботных детских игр и несерьёзности у него как-то сразу не стало. Он поставил перед собой задачу защищать сестёр и бабушку не только от отца-тирана, но и от вражеской армии. Вернувшись домой с улицы, где он играл (еще не зная, что в последний раз) с другими детьми, Саша Свиридов с сестрами увидел пьяного отца. Владимир Ефремович спал, наклонившись на стол, где стояла большая бутыль с мутноватым самогоном. Семья Свиридовых уже 4 года жила сиротами после того, как мать погибла от рук отца. От старой доброй и уютной жизни уже давно остался один лишь потухший пепел в душах. Детей, застрявших в пороге дома, испугала бабушка Варя, пришедшая с города. После смерти невестки, осуждения сына и его короткого пребывания в тюрьме, она переняла заботу о внуках.

– Отец, как обычно, пьет? – спросила она, заглядывая вглубь деревянного домика.

– Идите мыться в мой придел, – сказала Варвара Смирнова, показывая на ведро с водой в сенях. – Я с ним поговорю. Как будете чистые, я вернусь, и будем кушать.

Александр посмотрел на бабушку, взял сестер за руки и направился к ведру с половником и мылом. Варвара Сергеевна, тяжело вздохнув, подошла к сыну, всё еще надеясь его образумить.

– Что ты делаешь, дура старая?! – закричал пьяный Владимир, проснувшись от звука разбившейся бутыли с самогоном, которую его мать с отвращением бросила на пол.

Он был в ярости и ударил бы мать, но знал, что именно она содержит его пьянки и его детей.

– Завтра тебя здесь уже не будет. Может быть, хотя бы на фронте пригодишься, – с отвращением сказала мать.

– Фронт? Что такое? Война началась? – ответил Свиридов, начиная трезветь; он зачерпнул горсть очень холодной и грязной воды из ковша и умылся.

– Да, война. И почему люди должны умирать за тебя? Вставай, тунеядец!

– Пусть эти негодяи без меня обходятся!

– Я говорила с военкомом. Он сказал, что ты – в первой категории призыва. Пьянь, ты бы о детях подумал.

– О ко-ом? О детях? У меня нет детей. Или ты имеешь в виду этих мелких мерзавцев? Они только усложняют мне жизнь. Как же было хорошо холостым! Такая вольница! Нет же! Помнишь, как ты и отец меня всего съели: «Женись да женись! Маша – хорошая девушка»? Все проблемы – от вас. Когда бы не ты, то и эти засранцы покинули бы этот свет, как твоя Маша и её ребёнок с которым залетела с кем то на стороне.

Ни Свиридов ни его мать не знали, что разговор слышал маленький Саша, его маленькое сердце было уничтожено словами его отца. Варвара хотела ему сказать, что на самом деле, она не имела счастья в браке. Её муж, который дружил с родителями Маши, поддерживал идею свадьбы молодых людей, не смотря на этот, что девушка ожидала ребёнка.

***

Подземные казематы Брестской крепости давали хоть какой-то отдых от жары. Отделение, оставшееся под командованием Петра Гаврилова, готовилось к новым стычкам с врагом. Солдаты и офицеры пересчитывали патроны, набивали обоймы и заряжали оружие. Сам же майор вернулся с разведки.

– Что-то случилось, товарищ майор? – встревожено спросил Владимир Смирнов.

– Товарищи, – ответил Гаврилов, обращаясь ко всем, кто остался от четырехсот его подчинённых 44-го стрелкового полка, – мы должны бороться. Каждый убитый фашист приближает нас к победе.

Неожиданно раздался глухой лязг нескольких гранат, упавших на пол, и на бойцов Гарилова обрушилась яркая вспышка и ударная волна. Два пулеметчика, сидевших впереди, погибли сразу, остальные, приходя в себя от контузии, прижались к стенам и приготовились к бою. Темноту и звенящую тишину разорвали резкие команды на немецком, торопливые шаги и выстрелы в направлении советских солдат. Придя в себя, они, как один, встали и ринулись на немцев в рукопашную.

Мы, живущие в мире «дополненной реальности», уже забыли, что такое ярость и убийство своими руками. Цивилизация сделала даже убийство виртуальным и нестрашным, немучительным для совести убийцы. О том, каково это, написала поэт-фронтовик Юлия Друнина: