Проба времени. 1941 год

– Ты, правда, не боишься его брать? Ведь ему всего 14 лет.

– Я больше боюсь оставить его одного. Да, он может и остаться у Миши, только знаю наверняка, что он убежит на войну.

– Ведь он же ребенок! Да и на фронте опасно.

– А откуда я знаю, что с ним будет здесь? А если он убежит на фронт и окажется в немецком плену, то я ему не помогу. Со мной у него больше шансов выжить, а главное – я буду за ним присматривать. Если Юлия была бы живая, он бы остался с ней дома, – Александр начал гладить Бориса по голове, чтобы успокоиться.

– Может быть, ты и прав. Для него будет лучше, если он будет с тобой.

Борис приподнялся, но отец положил его спать. Он хотел всего лучшего для своего малыша. Антошевский знал, что война – это очень тяжелый момент в жизни. Он будет стараться. Может, тогда их отношения станут крепче.

***

После артобстрела и действий немецких штурмовых групп защитники Брестской крепости оказались отрезанными от путей отступления. У них был только один выход – вперед из каземата, перед которым уже выстроились немцы. Оборонявшихся оставалось не больше десятка солдат и два офицера: комиссар Борис Давидович Гроссман и военинженер 1-го ранга Алексей Алексеевич Антошевский, два дня назад приехавший проинспектировать укрепления крепости над Бугом вместе с генералом Дмитрием Михайловичем Карбышевым. Через окна и щели в стенах они увидели то, о чём раньше только читали в газетных статьях про гражданскую войну в Испании.

Сбоку от немцев стоял эсэсовский генерал в серой полевой форме с черными лацканами и черной тульей. На ломаном русском языке он прокричал:

– Мы знаем, вы там прятаться! Выходить!

Никто из защитников не тронулся с места. У каждого оставалось по одному – два патрона, и каждый берёг их для последнего точного выстрела – во врага или в себя.

– Вы не хотеть как хорошо, мы сделаем как плохо. Bring diese kleinen Ar-schlöcher zu mir! – сказал генерал, поворачивая голову к эсэсовцу вблизи себя.

Через минуту к нему привели группу испуганных и плачущих детей. Наставив черный, блестящий вороненой сталью «Вальтер П-38» на одного из детей, он снова крикнул в направлении руин:

– Даю слово оберфюрера СС Артура Нёбе: если вы не выходить, я буду их убивать.

Солдаты и офицеры в руинах затаились. Неужели фашист действительно начнет убивать детей? Что, если убить его раньше? Алексей Антошевский начал целиться в Нёбе из винтовки, но ему помешал Гроссман.

– Им нужен я – еврей и комиссар. Идеальное нацистское сочетание, – прошептал он Алексею. – Побереги последний патрон. Пусть возьмёт мою жизнь вместо детей.

Тем временем Нёбе демонстративно согнул руку в локте вверх и взвёл пистолет:

– Я буду стрелять!

– Нихт шиссен! – раздалось из руин. – Ich gebe auf.

Из руин показалась фигура Бориса Гроссмана. Он поднял руки вверх в знак капитуляции и пошел навстречу немцам. Приблизившись к Нёбё, он спокойно и уверенно произнёс:

– Lass die Kinder! – скомандовал эсэсовский полковник.

– Jude? – спросил с кривой ухмылкой Нёбе.

– Ja.

– Хорошо, я обменяю твою еврейскую рожу на этих русских поросят.

Артур Нёбе отпустил детей, они мгновенно разбежались в разные стороны. За всей сценой в руинах наблюдал Алексей Антошевский, оставшийся с единственным патроном в винтовке, в прицеле которой он «вёл» Гроссмана в прицеле.

– Нет, товарищ политрук, в плен вы не сдались. Пусть все думают, что вы геройски погибли в бою, – злобно прошептал Алексей Антошевский и нажал на спусковой крючок.

Гроссман упал замертво. Немцы разбежались и начали стрелять на звук винтовки Антошевского. Одна из пуль пробила деревянную балку, которая упала на Алексея. Он потерял сознание.

***

Потерявшего сознание Алексея Антошевского немцы за руки притащили и бросили к ногам Артура Нёбе. Тот носком сапога поднял голову пленника в полубессознательном состоянии.

– Er sieht nicht jüdisch aus. Bringen Sie ihn mit den anderen in das dulag. (Он не похож на еврея. Переведите его в лагерь для военнопленных, к остальным).

Немецкие солдаты потащили Алексея. Придя в сознание, он увидел, как Нёбе снял с руки перчатку, дал ей отмашку и скомандовал:

– Feuer!

Выстрел прогремел, как гром среди ясного неба. Несколько десятков мирных людей, сражённых эсэсовскими пулями, замертво упали на землю. По лицу Алексея потекли слезы.

– Фашистская мразь, – с презрением сказал советский офицер.

II. Бал живых мертвецов

Гитлер, как известно, был аскетом. Но этого нельзя было сказать о его приближённых, каждый из которых стремился пощеголять древностью своего рода или утонченным вкусом. 20 апреля 1941 года был очередной день рождения фюрера, Гиммлер устраивал для своих высших офицеров званный приём. Такой, как (представлялось ему) устраивала баварская династия Виттельсбахов, семейным учителем которых был его отец и во дворце которых он провёл детство. Вторая мировая война еще не стала тотальной войной, и «черный орден СС» мог позволить себе роскошный торжественный прием.

Желание аристократично выделяться на фоне «серой массы» было намного сильнее эстетического воспитания бо́льшей части присутствующих. На стене позади Гиммлера висел огромный портрет Гитлера в рост. Цвет стен, мебели и декораций был белый, серый, черный, темно-синий, серо-зеленый и серо-коричневый. Мужчины были одеты в парадные мундиры (белые фраки), женщины – в бальные платья (меха, тонкий бархат, шелк) серого, черного, темно-синего и белого цветов. Женские платья были хорошо сшиты лишь у нескольких дам, на большинстве других они производили впечатление украденных с других и наспех перешитых под званый вечер. Как бы ни хотелось главарю СС добиться придворной изысканности, жёны его подчинённых, самозвано провозгласившие себя «истинными арийками» не умели себя вести в «высшем обществе». Их мощные, квадратные фигуры также выдавали совсем недворянское происхождение. Поэтому они хотели произвести впечатление дорогими тканями и огромными перстнями. У жён эсэсовской знати губы накрашены ярко-красным цветом, но производили впечатление застывшей на них крови. У остальных «эсэсовок» преобладали фиолетово-мертвенные оттенки. На заднем фоне бравурные военные марши перемежались с мрачными и угрюмыми вальсами.

Иерархия господствовала во всём – даже в рассадке гостей и их поведении. За центральным столом сидел Гиммлер, которого окружали «эсэсовские генералы» – начальники главных управлений СС вместе с Гейдрихом, имевшие бледно-синий, трупный цвет лиц. За следующим рядом столов сидели собственно «моторы» эсэсовских преступлений – преступники в белых воротничках: Шелленберг, Нёбе, Далюге, Олендорф, Дарре, Бакке. Особо выделялась чета «Зеппа» Дитриха, окруженная такими же «квадратными» рубаками – полевыми генералами СС с их жёнами. Они составляли яркий контраст предыдущему столу с «преступными умами» СС. Жена Шелленберга была одета по последней французской моде и составляла конкуренцию Лине Гейдрих, хотя была грациознее её. Столы заставлены дорогими сервизами с эмблемой СС. Время от времени официанты приносили новые блюда и полные бутылки.

Долгое и скованное молчание мужчин прервал женский шёпот. То тут, то там можно было услышать такие диалоги:

– Дорогая, где ты взяла такое красивое ожерелье?

– Мне Герман из Польши привез. А у вас?

– Мой Ганс привез из Голландии.

– Скажите, уважаемая, где вы приобрели такое красивое колье?

– Приобрела? Это законный трофей! Хельмут привез мне его из Бельгии.

Среди эсэсовских псевдоаристократок встречались и те, что не хотели порывать с «народными корнями». И тогда разговор приобретал такой поворот:

– Скажите, уважаемая, где вы взяли такой красивый комплект народного платья?

– Хуго привез мне его из Польши.

– Как интересно. Это какой-то национальный мотив?

– Да, это «гурален-фольк».

Беседы за столами более высокой иерархии были менее приземлёнными и, если кто понимал их содержание, мог бы ужаснуться их расчётливо-холодной калькуляции убитых народов, отправленных колонистов, автомобилей, линий ЛЭП и так далее.

Рейхсминистр сельского хозяйства и продовольствия Рихард Дарре, хотя формально и был приближён к Гиммлеру, но считал себя идеологом «арийской крови и почвы» в отличие от рейхсфюрера СС. Последнего за глаза называли «курощупом», памятуя о его агрономическом образовании и работе до СС. Поэтому неудивительно, что Дарре, далёкий от рыцарской мистики Гиммлера, уделял основное время общению со своим статс-секретарем Бакке:

– Скажите, дорогой Бакке, готова ли Германия к тому, чтобы превратиться в огромную ферму? – спросил гладко выбритый человек с тяжелым взглядом в «английском» твидовом костюме у своего статс-секретаря.

– Мы сделаем всё, что прикажет фюрер! – отвечал худой человек с непропорционально большой головой в круглых черных очках с бледно-сизой «гусиной кожей».

– Скажите, мой дорогой Бакке, готовы ли немцы отказаться от городов и начать строить огромные фермы?

– Ради фюрера они сделают всё!

– Скажите, мой дорогой Бакке, готовы ли немцы создать огромную машину для производства продовольствия?

Неожиданно для всех из-за стола поднялся Теодор Эйке. В руке он держал большой серебряный кубок с красным вином.

– Я поднимаю тост за нашу огромную армию, за наши непобедимые танки, которые сомнут любого, кто встанет на их пути. Я также поднимаю тост за железный дух Ваффен-СС!

Все (кроме Гиммлера, Гейдриха и Шелленберга) прокричали:

– За железный дух СС!

Эйке выпил и сел. Гиммлер повернулся к «Зеппу» Дитриху, сидевшему рядом, и загадочно произнёс:

– Зепп, скажу вам откровенно, что я думаю о выделении хорошего участка земли для СС. Мои железные рыцари хорошо себя проявили во Франции.

– Благодарю, рейхсфюрер. Где? В Италии или Венгрии, мой рейхсфюрер?

– Где-то восточнее…

Пользуясь всеобщим обжорством, Рейнхард Гейдрих встал из-за стола. На заднем плане видно, как одна из женщин, пристально смотря на него, также встала из-за стола и пошла к выходу. Мужчины заметили это, женщины были увлечены разглядыванием украшений друг друга.

– Рейхсфюрер, прошу простить меня. Позвольте мне пойти подышать воздухом. Я скоро снова появлюсь в вашем обществе.

Гиммлер сделал жест благосклонного согласия. Гейдрих ушёл; в дверях к нему присоединилась женщина, видно, как он гладил рукой ее ягодицы.

***

Жёнам лучших преступных умов Главного управления имперской безопасности барахольщичество также было не чуждо. Супруги Олендорфа и Шелленберга продолжали щеголять друг перед другом:

– Какой красивый наряд!

– Прямо из Парижа.

– Это, конечно, было дорого.

– Отнюдь, мой Вальтер лично знаком с Коко Шанель.

– Так сколько вы заплатили? – вмешалась Лина Гейдрих.

– Не больше, чем платит ваш муж всем своим любовницам. Как бы то ни было, Вальтер исколесил Европу по делам, рисковал жизнью и заслуживает вознаграждения, – Ирене Шелленберг резко «отбрила» Лину Гейдрих.

Идиллию «светского разговора» нарушила жена «Зеппа» Дитриха, такая же квадратная и грубая, как и он. Без всяких церемоний она влезла в предыдущий разговор:

– Ваш Вальтер – не настоящий офицер, а паркетчик. Он рисковал жизнью? Бросьте! Он никогда не участвовал ни в одном сражении. Война – это пушки, танки, самолеты, а не вкус коньяка, дым сигар, музыка и дамы. Если вашему мужу нужно первое, он может прийти к моему «Зеппу», а если ему нужно второе, пусть остается здесь, вместе с такими же тыловыми крысами: Олендорфом, Гейдрихом, Мюллером, Далюге.

Последовавший обмен испепеляющими взглядами вряд ли бы оставил в живых кого-то, кроме этих мертвенно бледных дам. В зале зазвучала музыка. Люди начали разговаривать, разделившись в группы по 2-4 человека.

– Мон шер, эти «рыцари на танках» здесь явно лишние, – с пепельницей в руке, потягивая «Кэмел», Шелленберг обратился к Олендорфу, с улыбкой глядя на женские перепалки.

– Да, мы здесь практически единственные с высшим образованием, – фанатично взмахнув головой, отозвался Олендорф.

– А некоторые даже имеют ученую степень… – с ноткой зависти ответил Шелленберг.

С застывшей улыбкой и холодными глазами Шелленберг продолжил речь в сторону Олендорфа:

– Мы – настоящая элита рейха, интеллектуальная элита, а не эти недоумки на танках. Честно говоря, я завидую вам, Отто. Всего на три года старше, а уже докторская степень! Когда все это закончится, я тоже сяду за диссертацию.

В комнату зашла женщина, которая ушла с Гейдрихом. Она поправила прическу и помаду на губах. Гиммлер пристально посмотрел на нее, а затем перевёл взгляд на жену Гейдриха. Она ничего не замечала, кроме нарядов и украшений других дам. Подходя к Шелленбергу, рейхсфюрер с видом всезнающего папочки, отметил:

– Нашему Гейдриху уже недостаточно «салона Китти».

– Настоящий ариец!

– Человек с железным сердцем. Прыжки с парашютом, пилотирование… Он настолько же умен, насколько и безрассуден. Его безрассудство, в конце концов, погубит его. Надеюсь, что это будет геройская смерть, а не позорный сифилис.

Гейдрих вошёл в зал, поправил брюки, застегнул пуговицу фрака. Затем он подошёл к дирижеру оркестра, что-то прошептал ему на ухо и пошёл к своей жене. Молодые женщины, сидевшие рядом с ней, смотрели на него с вожделением.

– Потанцуем? – спросил Гейдрих, ничуть не смущаясь, у своей жены.

Лина Гейдрих, улыбаясь, поднимается из-за стола. Гиммлер смотрит на Гейдрихов. Гейдрих и его жена стоят на пустом танцполе. Вокруг них стоят другие участники бала. Звучит музыка, Гейдрихи начинают танцевать.

Разговор между Гиммлером и Шелленбергом продолжается:

– Вы правы, мой рейхсфюрер. Многие дамы здесь мечтали бы упасть перед ним.

– Не скромничайте, Вальтер. Все знают, в чьей компании Гейдрих ходит к «Китти». Кстати, вы молодец. Вы отлично поработали в Венло с вашим другом. Как его зовут?

– Кнохен, Гельмут Кнохен.

– Да, он красив, как и вы, Вальтер. И в отличие от вас, он не презирает «грязную работу». Он делает ее блестяще, очищая нашу западную марку от евреев и коммунистов. Берите с него пример, а то он обойдёт вас в карьере. Вы – будущее рейха, но будущее не построить в белых перчатках. Мы должны быть жестоки ко всем этим расам-паразитам, чтобы обеспечить хорошее будущее нашим детям. Помните об этом, Вальтер, когда будете вновь приобщаться к чудесным плодам Просвещения в вашей любимой Франции.

На танец супружеских пар в центре зала вышли все пары, кроме «квадратных» полевых генеральш, с ненавистью смотревших на более галантных дам. По окончании танца жена Дитриха прошла, как флагман, за ней, как свита, проследовали другие жены полевых генералов СС. Прошла и женщина, открывшая рот от вожделения к Гейдриху. Все заняли свои места за столами.

Жена Дитриха остановилась перед супругой Гейдриха, ехидно улыбаясь:

– И это твой Гейдрих? "Настоящий ариец" с красивыми женственными бедрами? Он не говорит, а блеет, как козел. Что-то я не помню его имени среди тех, кто снискал славу рейха на полях Франции.

В другом углу зала мужчины стояли отдельно, рядом с Гиммлером. Интеллектуал и убежденный нацист, Олендорф чувствовал себя не в своей тарелке среди «рубак». Он держался рядом с Шелленбергом, хотя и презирал его. Олендорф подошёл столу и взял в руки бокал:

– Я предлагаю тост за чистоту единственной расы, нашей расы, за чистоту арийской расы!

Все удивленно повернулись на Олендорфа, но подняли бокалы и выпили. Дарре продолжил беседу со своим заместителем, кивая на Олендорфа:

– Скоро ему придется доказывать свою преданность арийской расе с оружием в руках.

– Да, герр Дарре. Скоро мы накормим Германию. Наконец-то эти русские свиньи пригодятся для чего-то полезного. Посмотрите, как их много наплодилось на землях, которые должны принадлежать нам! – услужливость в ответе Бакке сочеталась с фанатизмом.

– Для этого вы должны быть как никогда жестоки, без нервов и очень спокойны. Никакие просьбы не должны сломить нашу упорную волю к построению тысячелетнего рейха, Герберт. Вы готовы к этому испытанию?

– Да, герр рейхсляйтер! Я напишу для наших солдат специальные заповеди, подобные библейским. Низшие расы должны быть уничтожены без пощады, как в Ветхом Завете.

Гиммлер отошёл от остальных эсэсовцев с Артуром Нёбе:

– Мой дорогой Артур, скоро вам придется покинуть свой берлинский кабинет и послужить рейху.

– Я готов, но куда именно, рейхсфюрер?

– На восток, дорогой Нёбе. Там тоже много заразных элементов, угрожающих нашему рейху.

– Кажется, я понимаю вас, герр рейхсфюрер. Я думаю, что слишком дорого тратить на них патроны, у нас есть более веские причины для их использования. Что, если мы будем использовать выхлопные газы автомобилей против этих недочеловеков?

– Вы очень изобретательны в борьбе с паразитическими нациями, мой дорогой Артур, – кровожадно поблёскивая пенсне, закончил Гиммлер.

***

Вечер в квартире Тарасовых был очень тревожным. Атмосфера была очень плохой. Гаянэ вернулась с работы поздно. Надо было взять смену за одного врача, которого отправили на фронт. Хотя она жила рядом с работой (буквально через дорогу), но отлучиться домой даже на минуту она не могла. Едва открыв дверь в квартиру, она увидела мужа в трусах с тонкой длинной палкой в руке. Он смотрел на неё со звериной ненавистью, как волк, алчущий свежей крови и смерти.

– Федя, что случилось? Ты не спишь? – спросила женщина, пытаясь улыбкой исправить ситуацию.

– Не могу спать, зная, что жена изменяет мне с моим другом, и ей это нравится.

– Что ты за чушь несешь?! О чем ты говоришь?

– Думаешь, я не знаю, что происходило на даче у Макса? Или я не знаю, что ты его соблазнила? Думаешь, что я не знаю, почему у нас в купе, вместо тебя спал чужой мужик, который должен быть в купе Миши? Я хорошо изучил тебя. Посмотри на Лилит, это не моя дочь. У меня есть сыновья. Все бабы рожали от меня ребят, а это что? Девчонка, которая на меня совершенно не похожа. Ты отдалась каким-то своим «кавказским братьям», потому она такая черная. Ты – обычная проститутка, которая отдается всем подряд. Это проклятие, этой тупой девки – твоей Лилит.

– Федя, что ты говоришь? Какие у тебя сыновья? Откуда? У тебя есть только дочь. Она имеет красивый светлый оттенок кожи, как и ты. Лилит – твоя дочь! Я в Казани не имела никого другого. Я не имела причин, чтобы тебе изменять. Ты сам был очень рад, что наша семья будет расширяться.

– Мои сыновья – моя гордость. А эту девку надо было сдать в детдом, или сделать аборт.

– Федя, какие сыновья? Я ничего не понимаю. Ты что? Ты… Ты мне изменял? Тебе меня не хватает? Почему? Разве я тебе отказывала? – говорила шокированная врач.

Фёдор так сильно ударил свою жену, что она упала на пол. В глазах Гаянэ появились слёзы, а он еще дважды ударил ее по лицу шпицрутеном, отчего у нее появились кровавые шрамы. Женщина, захлебывалась слезами от горечи и унижения. Он взял свой ремень и ещё раз очень сильно её ударил. Она тихо тряслась, сидя в углу. Тарасов быстро оделся в мундир и пошел из комнаты. Перед дверью он остановился и с видом триумфатора заявил:

– Миша тебя не спасёт. Обещаю: если ты бежишь к нему или что-то расскажешь о нас, я заставлю тебя пожалеть. Я не оставлю живого места на твоей малолетней проститутке, которая и так уже с кем-то спала. Она – такая же, как и ты. Можешь забыть про Лилит. Клянусь, даже в морге ты её не узнаешь.

Тарасов смачно харкнул в жену, перешагнул через нее и ушел из дома. Гаянэ, пробовала встать, опираясь на стену, боль была невыносимой. Стыд и горечь овладели ею. В глубине души она надеялась, что если Михаил тогда на даче, смог зачать в ней новую жизнь, то она переживет всё. Едва за Федором хлопнула дверь, из маленькой комнатки вышла испуганная Лилит, которая всё слышала и видела. Она помогла матери встать, дойти до кровати и лечь. Дочь принесла воды и полотенце, помогла промыть кровавые раны.

– Прости, малышка, что не могу тебя защитить.

– Ничего мама, придет и его пора.

– Лилит, ты сама слышала…

– Мам, не бойся. Дядя Миша нам поможет.

– Цветочек мой ясный, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, – это был момент, когда сердце Гаянэ разрывалось от горя.

– Ты завтра идешь на смену?

– Нет, послезавтра.

– Давай мы соберем твои вещи, и ты уедешь к дяде Мише. Скажу, что тебя срочно вызвали в больницу.

– А если папа начнет меня искать?

– Попросим дядю подделать приказ о твоей отправке на фронт. А дальше посмотрим.

Лилит не хотела отпускать мать. Быстро закрыла дверь на замок, приготовила маме поесть, и сделала тёплого чаю, а затем подошла и присела с ней. Она еще не знала, что это последние их моменты вместе. Гаянэ разрешила дочери спать вместе с ней. Она точно знала: Фёдор после проституток сразу пойдет на работу. Женщины вместе пели армянские песни. Для мамы, было очень важно, чтобы её дочь помнила о своей другой Родине, чтобы помнила о резне, где погибла вся семья её мамы. Гаянэ, учила Лиленьку армянскому языку, он давался очень тяжело, но дочь не сдавалась.

– Лиленька, а что ты чувствуешь к Борису? – спросила очень вежливо и неожиданно Гаянэ.

– Мама, ну что ты? – ответила та, густо покраснев.

– Я – мама, я чувствую, что между вами что-то есть.

– А это плохо, что я его люблю?

– Знаешь Лилит, Вам рано ещё переживать такие глубокие чувства.

– Я его люблю!

– Ну, хорошо, ты его любишь. А ты хотя бы знаешь, что такое любовь?

– Уж точно не то, что делает тебе папа.

– Ну да, ты права, – сказала Гаянэ. – Но, однако, расскажи, что по-твоему значит любовь.

– Забота, понимание, близость и поддержка.

На такие слова мать улыбнулась, хотя ей было очень больно. Ей было больно понять, что дочь знает о любви больше, чем её муж. Гаянэ вдруг почувствовала, как мало говорила с дочерью на тему взросления. И поняла, что уже пришло время. Мать вспомнила свой военный опыт на Халхин-Голе и слова Максима о Гернике, сказанные им на своей свадьбе. Она вдруг ясно ощутила, что может погибнуть в любой момент.

– Ты уже большая девчонка, надо мне с тобой поговорить на взрослые темы. У тебя 3 года назад начались первые месячные. Помнишь, почему так происходит?

– Ты говорила, что это означает, что девушка уже готова стать матерью. И это тоже означает, что девушка готова к жизни с мужчиной.

– Самое главное – это слушать свое сердце и не торопиться. Важно чувствовать, что между вами есть взаимное уважение, доверие и понимание. Но важно знать о своем теле и о том, как оно работает. Например, когда девушка встречается с парнем, и они решают заниматься любовью, первым делом важно вспомнить о безопасности. В первый раз девушке будет неприятно и, может быть, немного больно, ибо она ещё не впускала в себя мужчину. Самое главное, чтобы ты себя берегла для человека, с которым проведешь целую жизнь.

– Мама, а как было с тобой и папой? – спросила слегка стыдливо девочка.

– Что именно?

– Как это было с папой, как ты его полюбила и как ты про меня узнала, – сказала девушка, смотря в грустные глаза мамы.

– Мы познакомились случайно. Я училась на врача, и нас пригласили на празднование годовщины Октябрьской революции. Там к нам подсели военные, одним из них был твой будущий папа. Мы сразу друг другу понравились, только я специально тянула время, чтобы посмотреть, как он будет за мной ухаживать. Он был такой романтик.

– Папа серьезно такой был?

– Да, он позже поменялся… Рассказать тебе про мой первый раз, как это было? – спросила осторожно Гаянэ – Но обещаю, что не будет лишних подробностей.

– Расскажи.

– Это было ещё перед нашей свадьбой. Не смотри на наши с ним отношения сейчас. Сама видишь, как всё вышло… Твой папа, взял меня покататься на лошадях. Нашли какую-то речку и пошли искупаться. Было очень жарко, и мы хотели просто отдохнуть. Там был маленький пляж. Мы пошли полежать и позагорать на солнце, и конец концов, в этом месте произошёл наш первый раз.

– А тебе было больно?

– Больше неприятно. Папа делал всё, чтобы я не боялась. После этого, было ещё несколько раз. Самое странное чувство, когда узнала, что мы тебя ожидаем. Ты была для нас неожиданным подарком. Фёдя сделал всё для нас. Мы быстро поженились, и получили комнату в коммуналке, – сказала Гаянэ с ностальгией.

– А что если я забеременею до свадьбы?

– Ой, Лиленька. Ты умная девочка, у тебя этого не случится. Однако помни, что беременность не всегда происходит сразу. Но если это случится, важно обратиться к врачу и рассмотреть все возможные варианты: либо решить сохранить ребенка, либо прервать беременность. Главное, не принимать спонтанных решений и обсудить все с твоим любимым или с человеком, которому доверяешь. Например, я тебе помогу.

Лилит обняла маму. Ей было неловко, однако в душе начала чувствовала страх и неловкость. Она тронула себя за живот и смотрела на маму.