Проба времени. 1941 год

Ольга Суржик

Проба времени. 1941 год

I. Утро перемен

Наверное, это не была свадьба ее мечты. Анастасия ожидала чего-то бо́льшего, но время, в котором ей пришлось жить, было напряженным. В небольшом зале ЗАГСа собрались все друзья ее мужа, которых она давно знала. Но подруг, ее подруг на этом празднике не было. Маша, работавшая медсестрой в Москве, не смогла приехать, несмотря на все старания и связи Гаянэ. Тем не менее, это был праздник. Наконец-то, после стольких сражений Максим вернулся домой, и они могут быть вместе. Настя была счастлива в своем скромном белом платье и гирлянде, которую спешно сделала для нее Гаянэ.

Глядя на Макса, одетого в парадный мундир, она понимала, почему все получилось именно так. Несмотря на смутные опасения, Настя была очень счастлива. Настолько, что совершенно не замечала Михаила, который практически не отводил влюблённых глаз от нее. Он смотрел на нее, любил и страдал одновременно. Она была второй женщиной в его жизни, которая ему очень нравилась, и с которой он снова не мог быть. Это походило на какое-то проклятие. Он смотрел на нее и, казалось, дышал в одном ритме с Настей, когда она произносила супружескую клятву. Как ни старался Миша скрыть эмоции, для друга было очевидно, что с ним что-то не так.

– Ты ревнуешь? – спросил Александр, глядя на Мишу.

– Может быть, немного. Просто они очень красиво смотрятся вместе.

Миша не умел, да и, наверное, не хотел лгать. А Саша не любил беспочвенных фантазий. Он помнил, что произошло несколько лет назад, когда они учились на ленинградских курсах, и не хотел, чтобы его друг снова разбил себе сердце. Когда церемония закончилась, Александр подошел к Максу, который пошел попить воды из кувшина, стоявшего у двери.

– У нас есть для вас с Анастасией совместный подарок. Сейчас мы пойдем к фотографу, чтобы у вас был красивый сувенир на будущее, – сказал он, похлопав друга по плечу.

Макс улыбнулся и оглядел комнату в поисках жены. Увидев, что она стоит с Гаянэ, он быстро подошел к ней, обнял и поднял на руки.

– Макс, что случилось? – испуганно спросила она.

– Наконец-то у нас будет совместная фотография,– ответил он с удовольствием и осторожно опустил ее на пол.

Анастасия была счастлива получить такой подарок. Она обожала ходить к фотографу, считая, что так можно задержать воспоминания. В фотосалон явились все участники этой скромной свадьбы: молодые супруги, Гаянэ с мужем Фёдором и дочерью Гаянэ, Миша, Саша и его сын Борис. Первыми сделали фото молодожёнов, затем – все вместе, а под конец фотографирования Настя и Макс пригласили самых молодых гостей, Бориса и Лилит, для совместной фотографии. Подростки были очень довольны таким поворотом. Немного позже, когда надо было уже собираться, Борис и Лилит куда-то исчезли. Гаянэ даже успела поднять тревогу, но она продлилась недолго: перед ее глазами вновь предстала дочь со своим другом.

– Где ты была?! Знаешь, как я испугалась? – кричала со страху Гаянэ.

– Всё хорошо, все нашлись. Давайте уже на дачу ехать, – сказал Макс, обнимая за плечо жену друга.

Лилит стыдливо улыбнулась и только Борис, взявший её за руку, помог ей успокоиться. Этот был первый раз, когда мама на неё так истерично кричала. Хотя на это были и свои причины, которые ранили сердце ее Гаянэ.

***

Вечер после праздничного дня был уютным. Сосны приятно шумели, а на небе сияла луна. На веранде загородного дома жених и невеста танцевали вальс. Гаянэ гуляла по лесным тропинкам, Лилит и Борис сидели на скамейке и вместе смотрели на звезды. Звёзды сложились так, что показали подросткам их любовные пути. Но никто из гостей и молодоженов не знал, какой случай (а точнее говоря – событие) повлияет на всю их будущую жизнь. И только за столом разворачивалась большая словесная баталия.

– Не отрицайте, друзья, что немцы подошли очень близко к нашей границе, – говорил Федор, раскуривая сигарету и сильно нервничая.

– Может. Может да, а, может, и нет. Я просто военный прокурор и ничего не хочу понимать в политике, – ответил Михаил.

– А ты что думаешь по этому поводу? – спросил Федор у Александра.

– Как военный или как гражданский? – ответил Саша, доедая курицу.

– А какая разница? – ответил Миша, вытираясь рубашкой, испачканной компотом.

– Разница в том, что я, как военный, знаю, что нельзя верить всему, что говорят.

– А как гражданский?

– Гражданским человеком я себя не считаю со времен учебы в Казани. А может, еще со времен Гражданской войны.

В это время Федор докурил сигарету и посмотрел в сторону Анастасии и Максима, которые шли к ним. По его лицу пробежала презрительная усмешка. Он не мог смотреть на счастливых молодоженов, они вызывали у него отвращение. Только внешне он выглядел хорошим другом и любящим отцом. На самом деле это было большое притворство. Он жалел, что связался с Гаянэ, а когда Юля умерла, радовался тому, что Саше больно. Федор ждал возвращения в Москву, где его ожидали другие развлечения, чем свадьба друга. Там он сможет освободиться от Гаянэ и ее внимания.

Идя по неровной земле, Настя слегка пошатнулась, и когда она падала, Макс подхватил ее на руки.

– А ты, Макс, думаешь как военный или гражданский? – повысив голос, спросил Федор у приближающихся друзей.

– Я? Я думаю о самой прекрасной женщине в мире и о том, как сильно я ее люблю, – ответил он, осторожно укладывая Анастасию на лавку.

Он поцеловал ее, и через мгновение она исчезла, уйдя с Гаянэ. Макс присел на корточки за столом и налил в чашку воды.

– А если серьезно, то после Герники я не знаю, что и думать. Если дело дойдет до того, что там произошло, мы обречены. Остается надеяться, что японцы на нас не нападут. Я прошел через столько войн, что хотел бы отдохнуть рядом с Анастасией. Еще одну войну я могу и не пережить. Я знаю, что сам выбрал военную профессию, но вечная война – это перебор.

Максим переживал за свою жену. Уже столько раз войны и разные битвы разлучали их! Практически сразу по окончании ленинградских курсов, он уехал и не появлялся дома. Только сейчас никто никуда его не отправлял. Он надеялся, что останется и сможет работать вместе с Сашей, или в другой военной академии. Он не знал, как сильно изменился в глазах Анастасии. Она видела его усталое от войны лицо и глубокие морщины, хотя едва имел 31 год.

***

Вдали от свадебного торжества Лилит и Борис молча сидели на скамейке, освещенной лунным светом. Ветер принято играл с травой и листвой на деревьях, которые росли вокруг них. От аллергии на пыльцу у Бориса был насморк, но не хотел уходить, ибо понимал: это один из немногих шансов побыть с Лилит наедине. Юный Антошевский пообещал тете Гаянэ заботиться о её дочери. Они знали друг друга с детства, можно сказать, что они выросли вместе. Борис накинул куртку на Лилит, прислонившуюся к его плечу. Они оба смотрели куда-то вдаль.

– Боря, – тихо сказала Лилит усталым голосом.

– Да, Лилит? Ты уснула? – оживленно ответил Борис.

– Нет, нет.

– Всё точно хорошо?

– Ты мне нравишься, – стыдливо сказала Лилит, смотря в глубину глаз Бориса, где видела тоску по детству, которого Борис рано лишился, живя с отцом.

– Ты меня опередила.

– Что?

– Я хотел тебе сказать это же, – ответил он, поглаживая ее по красивым тёмным волосам, которые пахли цветами и клевером от венка.

Она крепко обняла его. Хотя они были очень молоды, но практически всю свою жизнь прожили друг с другом. Военная служба отцов заставила их быстрее повзрослеть. Внешне Борис совсем не походил на невинного четырнадцатилетнего подростка: жизненный опыт прибавил ему три или четыре года.

– Они говорят, что скоро будет война, – испуганно сказала Лилит.

– Не слушай людей, они много раз ошибались, – попытался успокоить ее Борис.

Вдалеке показались два силуэта, идущие к ним. Одна высокая с красивым темным оттенком кожи и армянской красотой, а вторая немного ниже, бледнокожая и со светлыми волосами. Обе женщины имели красивые венки на головах. Гаянэ и Анастасия подошли к скамейке, на которой сидели дети.

– Вы знаете, который час? Пора ложиться спать, – сказала Гаянэ голосом строгим, но с любовью.

– Но мама…

– Лилит, нет. Никаких "но"! Анастасия приготовила для вас место у печки. Ночью тебе будет теплее.

Подростки медленно поднялись и пошли в деревянный дом, а женщины продолжили прогулку. Вечер был прекрасен, но холодный ветер нёс что-то неладное. Лилит и Борис легли вместе на печке и уснули очень быстро в объятиях друг друга. Гаянэ немного с завистью смотрела на свою дочь и сына Саши. В глубине души, сравнивая их отношение друг к другу с поведением своего мужа, она завидовала чистоте и глубине их чувств. Военврач уже забыла, каково быть любимой и получать объятия или цветы. Горе жизни с Тарасовым, заставляло её бежать от него и скорбеть над своей жизнью. Гаянэ несколько раз порывалась развестись, но в первый раз он ответил угрозами, второй раз – кулаками, а третий… она просто боялась себе представить, что он может сделать.

***

День медленно угасал. Ветер не утихал, погода «обещала» дождь. И только неудачное пение Максима поднимало настроение, несмотря на окончание вечеринки. Друзья решили помочь жениху собрать посуду и убрать со стола, чтобы поскорее лечь спать и чтобы их друг поскорее ушёл к своей невесте.

– Долго ты ещё будешь мучить Пушкина? – спросил Федор, пока Максим пел новую строфу из «Онегина».

– Что тебе не нравится в Пушкине? – спросил Максим.

– Дело не в том, что нам не нравится Пушкин, а в том, что ты мучаешь нас своим «пением» уже больше часа, и это начинает надоедать, – ответил Александр, собирая стаканы в ведро.

– Она такая красивая, у нее очень глубокий взгляд. Я рад, что мы наконец-то можем быть вместе, – ответил Максим, направляясь к балкону, где должна была спать Анастасия.

– Мы тоже рады за тебя, только заканчивай уже, – сухо ответил Федор, снова прикуривая сигарету и садясь на один из стульев.

В это время из дома вышла Анастасия в белой короткой ночной рубашке, украшенной кружевами. Ее слегка вьющиеся волосы рассыпались по голове. Она босиком выбежала на влажный от росы деревянный пол и подошла к Максу.

– Долго мне тебя ждать? – обеспокоенно спросила она.

– Еще полчаса, мы должны убрать со стола, а потом я приду к тебе.

– Максик…

Федор поднялся со стула и подошел к молодоженам. Он посмотрел на них и затушил сигарету. Не мог на них больше смотреть, не мог смотреть на их счастливую любовь.

– Иди, Макс. Мы как-нибудь справимся, – сказал он другу и, развернувшись, пошел помогать убираться.

– Спасибо, – воскликнул Макс и в ту же минуту, торопливо взяв жену на руки, направился в глубину дома.

На входе их пропустил Миша с огромной металлической миской, в которой они заносили в дом посуду и еду. Его рубашка была мокрая, ведь он помогал Гаянэ мыть посуду. Когда молодожены скрылись в комнатах, он подошел и поставил миску на стол.

– Я что-то пропустил? – спросил Миша, глядя на свет, горевший в комнате «молодых».

– Кроме любовных страданий молодожёнов, нет, – сухо ответил Федор.

Миша лишь улыбнулся. Через десять минут на крыльце появилась Гаянэ. Женщина пристально смотрела на мужчин. Антошевский заметил ее.

– Иди к ней, – сказал Александр, обращаясь к Федору.

– Гаянэ, чего ты пришла? – без эмоций спросил он и повернулся к супруге.

Гаянэ, услышав Фёдора, грациозно вошла в здание, исчезнув из поля зрения Михаила. Она знала, что нет смысла ждать мужа, он придёт позже и в совершенно плохом состоянии. Красивая армянка, чувствуя, что случится что-то плохое, разбудила детей. Борис ушел в спальню Александра, а Лилит – к себе на кровать. Его друзья посмотрели на мужчину.

– Что?

– Ты разве не пойдёшь к жене? – робко спросил Миша.

Федор посмотрел на друзей с непривычным укором на лице и медленно направился внутрь дома. Они не подозревали, что друг пошел не к жене, а на кухню – заняться полупустыми бутылками алкоголя. Теперь только Александр и Миша остались наводить порядок в саду. В воздухе повисло неловкое молчание. Время от времени старший из них поглядывал на тускло светящуюся комнату наверху.

– Миш, ты в порядке? – спросил Антошевский, видя, что его друг как-то слишком задумчиво себе ведет.

– Нет, не в порядке. Мне 39 лет, и с самого рождения меня отвергало большинство людей, начиная с моих родителей. Мои самые долгие отношения с женщиной длились меньше года, кстати, ты хорошо знаешь эту историю. Я – никто, – ответил Миша сам себе, выпивая холодный горький чай из стакана.

Александр подошел к нему и крепко обнял по-дружески.

– Наверное, и ты можешь сказать о себе то же самое. Ты, наверное, тоже хотел бы, чтобы за Борисом присматривал кто-то другой. Чтобы имел маму, которая бы заботилась о тебе и о нем… Может, и ты бы хотел не только Бориса, а ещё сестру или брата для него.

– Миш!

– Прости, Саш, – ответил он, вытирая руки о рубашку.

– Я знаю, что тебе трудно, но верю, что, в конце концов, ты кого-то найдёшь. У тебя есть мы и Владимир Владимирович. Кстати, как у него дела? Разве он не хотел приехать? – ответил он мягким голосом, положив руку ему на плечо.

– Он хотел, но у его брата родился внук, и он уехал к ним в Брест. 25 июня он должен вернуться домой.

– Брест теперь в опасности.

– Хотя, когда я знаю, что он сюда не приедет, мне уже лучше, – ответил Миша, доедая огурец с отстраненным видом.

Мише было тяжело скрывать свои эмоции, он уже не знал, как найти себе вторую половинку. Ему много раз говорили отпустить прошлое, но даже так легче не становилось. Миша старался выгладить красиво, ходил к дорогим парикмахерам, использовал модные духи. Ходил по разным вернисажам и хорошо одевался, но единственное внимание, которое привлекал – это женщины за шестьдесят лет, которые считали его красавцем. Это его ранило: неужели он выглядел так старо?

***

Комната, в которой остались Анастасия и Максим, была самой большой на даче. С балкона открывался прекрасный вид на лес и протекающую вдали реку. Комната была тускло освещена тремя свечами. Супруги лежали в постели. Макс положил голову на Анастасию, и она нежно погладила его.

– Ты уже думала над именем?

– Но ведь еще рано.

– А я уже подумал.

– И что же ты предлагаешь? – с любопытством спросила она.

– Саша, Женя, может быть, Татьяна.

– Как я понимаю, это всё герои Пушкина?

– Точно.

Анастасия только улыбнулась. Макс встал и подошел к окну. Он посмотрел на своих друзей, прибиравших со стола.

– Что случилось? – спросила молодая жена.

– Настя, всегда помни, что ты не будешь одна. Рядом с тобой всегда кто-то будет: Миша, Саша или Федя.

– О чем ты говоришь? – испуганно спросила она.

– Война, она все равно скоро придет. Если со мной что-то случится, у тебя есть они. Хотя я бы не стал доверять Федору. Он мой друг, но что-то с ним неладное происходит. Если война начнется, Миша наверняка вернется в Москву, ты поедешь с ним, а потом – к сестре в Новосибирск.

– Максик, о чем ты говоришь? Какая война? Ты только что вернулся домой, я тебя никуда не отпущу. Следующие семь месяцев ты должен быть со мной, – сказала испуганная Анастасия.

Он её сильнее обнял и поцеловал. Если будет война, она будет в хороших руках. Если не её сестра, всегда есть ещё Михаил или Александр.

***

Наступившее утро 22 июня 1941 года было очень приятным. Михаил стоял на террасе и смотрел вперед. Перед его глазами виднелись лес и речка. Он вспоминал, как год назад, жарким летом 1940 г. он вместе с Борисом и Лилит бродили по этому лесочку, купались в реке и загорали. Друзья давали ему своих детей, когда сами уезжали отдыхать или в командировки. Миша всегда находил время для своих любимцев. Он обожал проводить время с Лилит и Борисом, считая их временно своими детьми. Это единственные моменты в жизни, когда он считался нужным для своих друзей.

На его плечи был накинут прокурорский мундир, который колыхал ветер, с холодного ставший тёпленьким. Смотря вдаль, он машинально перекладывал из руки в руку свои наручные часы с треснувшим стеклом. Неожиданно сзади раздались шаги, и в идеально подогнанной форме полковника Красной Армии показался Александр. На его груди блестели три ордена и несколько медалей. Если Александр уже привык к своим наградам, то его сын Борис всегда смотрел на них с восторгом, как в первый раз. Мальчик очень гордился своим отцом, на чьей груди блестели два ордена Красного Знамени, которые он получил за Гражданскую войну, и один орден Ленина. Однако Антошевский-старший не питал особых чувств к своим наградам. В его голове его постоянно стояла мысль, что он уже никогда больше он не примет китель из рук Юлии, которая ухаживала за его мундиром.

– Я тебя разбудил, Саша? Или ты снова думал о Юлии? – не оборачиваясь, спросил Миша.

Теперь он разглядывал стоящий внизу стол, сидя за которым они вчера говорили.

– Откуда ты знаешь, что это я, а не, например, Максим? – спросил Александр.

– Узнал твои шаги. И немного логики. Макс вернулся из Финляндии, и вчера стал мужем. Он не упустит ни минуты, чтобы побыть вместе с Настей. Федор тоже не походит. Он настолько ленивый и недисциплинированный, что никогда не встанет так рано. Он и сейчас лежит пьяный, я сам затаскивал его на кровать. И как его до сих пор терпят в Генштабе?..

– Ты прав, Миша, – задумчиво сказал Александр, прикуривая сигарету.

– Не знал, что ты куришь. Ты говорил, что не хочешь показывать сыну вредных привычек.

– В общем и целом не курю. Только в особых случаях, – сказал Александр, предлагая Михаилу сигарету.

– Ты переживаешь, за Борю? Ты обвиняешь себя за смерть Юлии, и поэтому не хочешь, чтобы он погиб в войне. Грядущей и неизбежной войне с фашистами.

Александр погасил сигарету, обнял своего друга и посмотрел ему в глаза.

– Откуда ты это всё знаешь?

– Ты хорошо знаешь, как я живу. Бывают моменты, когда я просто сижу и думаю, как я бы себя повел в разных ситуациях. И знаешь что? Я бы не справился, как ты, после смерти жены. Все сердце ты отдал Борису, – ответил другу прокурор, скрывая небольшую ложь.

Глаза его вдруг стали серыми и усталыми. Александр посмотрел на него с незнакомым чувством вины.

– Я не хотел, чтобы сейчас, после всего этого, Боря чувствовал себе одиноко. Ну, да «семейная история», то есть отец. Я его ненавидел в детстве, и ненавижу сейчас еще больше.

– Понимаю тебя…

– О чем ты?

– Про отца.

– В каком смысле?

– Тоже его ненавижу.

– Ты, своего отца? Серьезно? Я всегда завидовал, что у тебя есть отец. Он такой добрый и хороший. Всегда, когда он был у тебя, или я приезжал в Уфу, он хорошо меня встречал.

– Ты много видел меня без одежды?

– Да, много раз.

– А помнишь шрамы на ноге?

– Ну да, у тебя на левой ноге очень большой шрам…

– Это было одним из его наказаний. За что? За это что опоздал на 4 минуты на урок верховой езды. Папа хотел идеального сына, а вышло то, что вышло. Бестолковый мешок костей. Не надо было забирать меня из коммуналки… Так странно: такие близкие чужие люди и такой далёкий близкий человек.

– Прости, друг. Я ничего этого не видел и не мог догадаться. Твой папа казался идеальным. Значит, он играл любовь к тебе только когда мы приходили?

– В нем как будто уживаются два человека. Для меня он совсем другой, чем для других, – сказал Миша, нервно играя часами с треснувшим стеклом. – На кой черт он дал мне их?! Отцовское чувство в нём что ли проснулось? И, что? Он сейчас начнёт мне подарки дарить? Ха! Я от него ничего уже не хочу. Пусть лишь оставит меня в покое. Сколько лет я был для него никем, а я, как каждый ребёнок, хотел только внимания от него. Мои друзья могли нормально с отцами проводить время, а что получил я? Может, эти убийственные тренировки и были нашим совместным проведением времени? А сейчас, он подарил мне эти дурацкие часы. Спасибо! Вернул мне подарок, который я сам ему подарил на день рождения. Час назад они упали с тумбочки, и я почувствовал, что что-то случилось. Обошел целый дом и сад. И знаешь что? Кроме звука сирен и самолетов ничего не слышал. Зачем мне его часы? Неужели решил помириться со мной? Так не я это войну начинал. Пусть разбирается в себе.

– Зачем ты так про отца?.. Война… Что-то много ее стало в наших разговорах. Может быть, ты подумал о войне из-за нашего разговора? – усомнился Александр, глядя на припаркованную машину и калитку в заборе.

– Нет. То, что мы обсуждали сегодня, это обычная тема на моей работе. Я там каждый день слышу одно и то же. Я уже привык к этому.

– Миша, мы живем в 800 километрах от границы. Может, начались какие-то учения?

– Если бы были, то я или Федор узнали бы об этом первыми.

В этот же момент опять послышался отдалённый звук сирены. Далеко в небе показались самолёты. Глаза Антошевского наполнились тревогой. Он смотрел на своего друга, как будто бы их обоих вели на расстрел.

– Ты испугался? Не бойся. Ты прошёл уже не одну войну. Похоже, началась очередная, – сказал Миша без каких-либо эмоций.

– Не может этого быть, – Саша неожиданно обмяк.

– Ну же, товарищ полковник, взбодритесь. Это ты у нас герой: два «Красных знамени» и один орден Ленина. Тебе полагается командовать нами, а нам – подчиняться. Или ты полагаешься на Макса?

– Ты не понимаешь. Я сейчас… Я другой… Я не смогу. Во время гражданской я сражался против отца. Будучи из дворян, я бился против монархистов, за власть свободных людей. Мне было нечего терять, а в таком положении легко быть храбрым. Но сейчас я имею сына, он проходит этап взросления. Я не хочу его оставить одного в этом мире. Надо ему обо всём рассказывать, отвечать на вопросы.

– Во-первых, Борис никогда не останется один. Мы – друзья, и твой сын – не просто человек с улицы для меня. Боря для меня, как родной. Не забывай что, ты сам мне его передал, когда уезжал в Испанию. Я был для него, как второй отец, он мне доверяет. Крепись, Саша. Сейчас не время для слабости. Мы же кадровые военные и даем пример всем окружающим. Поедем в военкомат на машине Максима. Я изучил дорогу, пока ехали сюда. Спросим, что происходит, и если…– Михаил вздыхает и продолжает. – И если это война, то надо отправить семьи как можно дальше. Их надо эвакуировать из больших городов. Фашисты всегда бомбят крупные города. Пошли.

Оба мужчины вошли в дом. Михаил надел свои чистые, блестящие сапоги – предмет зависти и обожания не только сослуживцев, но и многих дам. Они тихо, чтобы не разбудить детей и женщин, вышли из дома, чтобы не поднимать ненужной тревоги. Александр завел машину и, обращаясь к Михаилу, произнес:

– Надо узнать, что происходит. Мы поедем в ближайший военкомат, а здесь надо кого-то разбудить. Пусть Максим и Федор будут здесь дежурить. Не исключено, что сюда могут выслать вестового за нами.

***

Пока Александр прогревал машину, Миша пошел будить друзей. Помня свою прошлую счастливую жизнь, он хотел дать еще немного семейного счастья Максу. Поэтому в первую очередь пришел в комнату, где спал Федор с семьей. Лилит с мамой спали вместе. Фёдор, как зачастую бывало, перебрал с алкоголем и спал в совершенно безобразном виде на тахте.

Войдя в комнату, Миша почувствовал на себе внимание. Обернувшись в сторону женщин, спавших на одной кровати, он увидел красивые глаза, почти не моргая смотревшие на него. Такой пристальный взгляд бывал у его отца, когда тот оценивал Мишу и придумывал наказание для него. Михаилу стало не по себе от этой, как ему показалось, немой угрозы. Он даже не обратил внимания, что Гаянэ лежала почти нагой. Приложив указательный палец к губам, она встала и тихо подошла к нему. Её черные армянские кудряшки красиво спускались на плечи и далее обрамляли груди.

Миша стоял, как вкопанный. Стоял, боялся надвигавшегося большого чувства, боялся и горел внутри. Он хотел бы убежать, но ватные ноги не слушались. Почувствовав его, Гаянэ быстро подняла с пола и одела ночнушку, невесомыми шагами приблизившись к Михаилу.

– Пойдем, всё будет хорошо. Обещаю, – шепотом произнесли ее красивые губы.

Забыв о спящей дочери и упившемся муже, Гаянэ взяла Мишу за руку и увлекла его за собой. Её маленькая и мягкая ладонь утонула в очень сильной и большой руке прокурора, на которой было несколько шрамов и мозолей. Осторожно крадучись, они поднялись по лестнице. Он шёл, сгорая от стыда, но… шёл. Она – жена его друга, один из выдающихся советских врачей-неврологов, на которой счёту было много научных работ. А он? А он – никто, просто скучный и одинокий военный прокурор без семьи и надежды на семью в будущем. Несмотря на ранее время, в комнате было светло, как днем. Гаянэ закрыла окна и сняла ночнушку.