Анатомия заикания

Моя речь спонтанна и течет «как река». Это происходит не потому, что я использую техники контроля или какие-то трюки, а потому, что я вообще не применяю никаких техник. Я говорю то, что хочу и когда хочу, независимо от ситуации.

Однако десять лет назад ситуация была совершенно иной. Заикание выходило из-под контроля, и я не могла произнести ни слова без запинки. Произнести свое имя было самым сложным испытанием. В ужасе я просто избегала этого. Потеряв всякую надежду на выздоровление, я почувствовала себя беспомощной, впала в клиническую депрессию и была близка к самоубийству.

Как я вдруг стала так свободно говорить? Я всегда была уверена, что буду заикаться всю жизнь.

В этой книге мы пройдем полный цикл, и я проведу вас через путь к заиканию и от него. Я объясню сложную природу заикания, его алгоритм и предложу действенное и гибкое решение для каждого человека, чтобы устранить его заикание – решение, которое не только поможет вам достичь беглости речи, но и обеспечит ее сохранение, вернув полный и безоговорочный контроль над вашей жизнью.

Заикание – это не то, что вы думаете. В этой книге приводятся доказательства, которые развенчивают закоренелые мифы о заикании и предоставляют осязаемые, полученные в ходе практического исследования, доказательства и убедительные аргументы, подтверждающие, что заикание – это не болезнь и не нарушение работы мозга, как считалось ранее. В книге также рассказывается о том, как можно навсегда избавиться от заикания, не прибегая к контролю, медикаментам, дыхательным техникам или другим поверхностных методам и приспособлениям.

Все началось с огромного желания достичь большего…

В этой книге, родившейся из семи лет практических исследований, экспериментов, наблюдений, собраны истории ЛСЗ со всего мира.

В нее вошли многочасовые интервью, конференции и беседы с теми, кто все еще заикается, теми, кто значительно улучшил свое состояние, а также теми (кого я могу пересчитать по пальцам одной руки), которые полностью выздоровели. Подобно пазлу, данные естественным образом сливались воедино, раскрывая суть заикания, его анатомию, алгоритмы, которые приводят его в движение, и в конечном итоге указывают путь к столь желанной свободной речи.

В свете общепринятых представлений о заикании это может показаться абсолютно невозможным, но доказательство налицо – я выздоровела. Результат проделанной работы невозможно отрицать. Но прежде чем я выслушаю ваши протесты, предлагаю вам прочитать книгу.

Мое раннее детство

Я родилась в 1983 году в Таллине, столице Эстонии, в обычной советской семье. Мое детство прошло без особых событий, как, наверное, и у большинства детей, родившихся и выросших за «железным занавесом». Я никогда не ездила за границу, и единственным развлечением было бегать по улице, играть в прятки и догонялки с моими друзьями из соседнего района.

Я родилась совершенно здоровой, моя речь развивалась без отклонений. Когда мне было четыре года, я говорила без умолку. В моей семье ни у кого не было заикания, поэтому невозможно было представить, что такой разговорчивый ребенок в какой-то момент своей жизни может столкнуться с таким непонятным состоянием.

В моем детстве есть три особых момента, которые остались в моей памяти: я легко говорила и никогда не сдерживалась при общении; я была очень чувствительной и впечатлительной, и у меня было живое воображение.

Когда случалось что-то неприятное, я в течение нескольких дней заново переживала это и мучилась из-за этого. Благодаря своему живому воображению я часто раздувала из мухи слона – преувеличивала, фантазировала, выдумывала. На самом деле, когда я живо воображала, могла придумать что угодно.

Затем, когда мне было всего четыре года, я заболела пневмонией, и меня положили в больницу. Я до сих пор чувствую грусть, которую испытала, когда увидела маму, выходящую из больничного здания. Я чувствовала себя брошенной, как будто я навсегда остаюсь там.

Революция 1990-х

В декабре 1991 года, чуть больше чем через год после того, как я пошла в школу, все социалистические республики были упразднены, что ознаменовало распад Советского Союза. Эстония пережила не что иное, как шоковую терапию, поскольку ей пришлось резко перейти от централизованной к рыночной экономике, от коммунизма к капитализму, от социализма к демократии. Светлое советское будущее, которое было обещано людям и ради которого они работали свою жизнь, в одночасье рухнуло. Пуповина была обрезана, а вместе с ней исчезли все те блага, которые ранее предоставлялись Россией-матушкой. Вместе с этой внезапной экономической свободой и независимостью пришли неуверенность и страх за завтрашний день.

Это повлекло за собой череду печальных событий. Эстония страдала от нехватки продовольствия, многочисленных всплесков инфляции, уничтоживших сбережения, зарплаты и пенсии людей, а также вынужденное закрытие многих крупных заводов.

Тысячи людей были уволены с работы и оказались на улице. Их сокращали без уведомления, объяснения причин и положенных по закону выплат. В то время потеря работы была равносильна смертному приговору, поскольку не существовало никаких социальных, материальных или иных выплат. Это было выживание сильнейших. Судьба людей оказалась только в их собственных руках.

Перестройка сильно разрушила все сферы повседневной жизни, включая межличностные отношения. Дезориентированные, усталые, озабоченные и боящиеся завтрашнего дня, люди потеряли веру в ближнего. В них росло недоверие и страх по отношению друг к другу. Маниакально озабоченные удовлетворением своих основных потребностей, они были готовы пойти на все. Основной задачей большинства семей было удовлетворение потребностей нижнего уровня иерархии Маслоу – базовых физиологических потребностей, таких как еда и питье, одежда и кров. А ничего не получалось, некоторые в попытке «обогащения» прибегали к преступной деятельности – рэкету.

Мои родители изо всех сил пытались удержаться на плаву. Тем временем, в возрасте семи лет я жила в своем параллельном мире детских фантазий. Мне нравилось учиться в школе.

Я всегда был уверена в себе и очень любознательна. Любопытство было тем, что мотивировало и побуждало меня к действию, даже в ситуациях, когда я зачастую не знала, как следует поступить. Я получала огромное удовольствие от общения и никогда не стеснялась. Напротив, я с нетерпением ждала возможности попасть в затруднительное положение и оказаться в центре внимания.

Средняя школа

Я была слишком маленькой, чтобы в полной мере осознать масштаб событий, разворачивающихся вокруг меня. Устоявшийся ход жизни был навсегда потерян. Перестройка и ее последствия сильно подкосили отношения, взгляды и отношение людей друг к другу. Это чувствовалось и во взаимодействии между учителями и учениками в нашей школе.

В 1995 году, в возрасте одиннадцати лет, я пошла в среднюю школу, где царила хаотичная и жестокая обстановка, что стало разительным контрастом в сравнении с доброжелательной атмосферой, к которой я привыкла в начальной школе. Теперь атмосфера была напряженной и суровой, а уровень предъявляемых к ученику требований зашкаливал. Я вышла из своей зоны комфорта и столкнулась с суровой реальностью.

Понятно, что в условиях жизни в Эстонии мои педагоги и все семьи находились под огромным давлением. Учителя часто приносили свои домашние проблемы на работу, вымещая свою злость на учениках. Они жестко отчитывали и публично кричали на учеников. Нет нужды говорить о том, что не было психологической поддержки для тех, кто страдает от последствий стрессов и травм. Наши учителя испытывали те же признаки напряжения и стресса, что и все остальные люди, что было хорошо видно по их поведению.

Во времена моего постсоветского детства, а особенно в средней школе, крики и грубые выражения не были редкостью. Поведение учителей заслуживает отдельного упоминания, поскольку оно не контролировалось, и на уроках часто происходили странные вещи.

Например, однажды завуч разрыдалась прямо у нас на глазах, рассказывая о потере ребенка вследствие выкидыша.

В другой раз я пришла на факультатив по математике и меня бесцеремонно выгнали, захлопнув дверь прямо перед моим носом. Я убежала в слезах.

Преподавание велось по принципу «всех под одну гребенку», а индивидуальность подавлялась. Она не развивалась, и ученики просто должны были делать то, что им говорили. Я представляю, что некоторые из вас, прочитав это, скажут, что так и должно быть и это называется дисциплиной.

Тем временем, наряду с трудным переходом в среднюю школу, по мере того, как мое тело вступало в период полового созревания, в нем происходили эмоциональные и физические изменения. Все это стало оказывать глубокое влияние на мое отношение к себе – мое самовосприятие, уровень уверенности в себе и моя личность. Примерно в это же время моя чувствительная натура начала проявляться явными признаками нервозности и беспокойства, включая панические атаки. Из жизнерадостного и уверенного в себе ребенка я постепенно превратилась в замкнутого и социально неуклюжего подростка. Наряду с этим моя успеваемость стремительно падала: от отличницы в начальной школе до минимального балла в средней.

Начало заикания

В возрасте тринадцати лет у меня появились первые признаки начинающегося логоневроза. Все началось с эпизодических моментов нерешительности, которые становились все чаще и чаще, делая сложным даже самое банальное общение.

Проблема проявлялась постепенно, с заметными отдельными эпизодами, которые я до сих пор отчетливо помню. Одним из самых ранних был случай, когда школьная подруга попросила меня сделать звонок от ее имени. Зайдя в телефонную будку (тогда еще не было мобильных телефонов), я набрала номер. С каждым гудком мой пульс учащался, а грудь напрягалась. Как только я услышала «алло» на другом конце проводе, то по какой-то непонятной даже мне самой причине замерла, не в силах произнести ни слова, ни даже вздохнуть. Друзья стояли вокруг и наблюдали за происходящим. Они хихикали, что еще больше усугубило мое положение. Смутившись, я выдавила из себя несколько слов и закончила разговор.

С этого момента нервное предвкушение сопровождало каждую ситуацию, связанную с общением. Я стал остро чувствовать себя неловко и робко, и у меня стало проявляться избегающее поведение. Мне приходилось прилагать дополнительные усилия, чтобы найти психологически комфортное «безопасное место», чтобы говорить так, чтобы меня не подслушали. Разговаривать в присутствии посторонних стало особенно сложно.

Страх говорить в классе был слишком сильным, и я перестала участвовать во многих мероприятиях, которые мне нравились. Я избегала разговоров при любой возможности, доходило до того, что я прогуливала занятия, если была уверена, что меня попросят говорить. Однако бывали случаи, когда я не могла избежать этого. В таких ситуациях я чувствовала себя незащищенной и в 99 процентах случаев это заканчивалось тем, что я позорилась перед классом из-за своего внезапного нарушения речи и блока молчания.

Моя голова начала кружиться, а гул в ней становился все громче. Сердце колотилось, ладони становились липкими. Все перед глазами как будто расплывалось, пока я тщетно пыталась вымолвить хоть слово. Только позже я поняла, что то, что я испытывала, было панической атакой, одной из многих, которые мне предстояло пережить.

Один из таких случаев был настолько травмирующим, что я помню его до сих пор. Я выучила стихотворение, старательно отрепетировала его несколько раз и прекрасно продекламировала его своей маме. Но когда я предстала перед классом, я застыла словно парализованная, не в силах произнести ни одного слова. Мои попытки оправдаться и объясниться остались без внимания. Учительница рассмеялась, когда я призналась, что у меня заикание, и отказалась мне верить, так как, по ее словам, она видела, как прекрасно я разговариваю с друзьями. Мое предложение написать текст стихотворения тоже было отвергнуто.

Огорченная неудачей, я чувствовала себя униженной, удрученной и раздосадованной. Я испытывала жгучий стыд, как будто наступил конец света. Я не могла ни объяснить, ни контролировать эти оцепенения. Более того, чем сильнее я пытался бороться с ними, тем хуже они становились. Так что моя и без того хрупкая детская самооценка не выдержала этого удара и рассыпалась в прах.

Моя «болезнь» стала сильно влиять на мою самооценку и восприятие. Я считала, что теперь все комментарии теперь направлены на меня, и я чувствовала себя еще более бездарной, косноязычной, неспособной и не заслуживающей ничего достойного. И, как следствие, чтобы никогда больше не стать посмешищем, я опускала голову и становилась невидимкой, чтобы избежать любой ситуации, которая позволила бы людям манипулировать и пользоваться мной, виктимизировать2.

Окончание средней школы

Уверенность в себе покинула меня, когда я оканчивала среднюю школу. Она была сведена к нулю, поскольку в моей личности продолжали происходить радикальные изменения. Из энергичного и жизнерадостного ребенка я сначала превратилась в замкнутого и тревожного подростка, а позже в такую же молодую девушку.

Я продолжала избегать любых общественных ситуаций, если была хотя бы малейшая вероятность того, что меня попросят говорить, даже когда мне очень хотелось принять в этом участие. Жизнь напоминала игру в прятки, поскольку большая часть моих жизненных ресурсов и фокусировка внимания были направлены на обнаружение «опасных» ситуаций и поиск путей отступления. Ни у одного молодого человека жизнь не должна быть такой.

Переживания, с которыми я столкнулась в годы учебы в средней школе, оставили глубокие эмоциональные шрамы, с которыми я смирилась только к двадцати годам. Меня смущало то, что периодически я могла спокойно говорить. Более того, я говорила четко и бегло во многих случаях. Мои учителя видели, как бегло я говорю, и думали, что я притворяюсь, когда заикаюсь. Мои друзья тоже слышали, как я говорю.

Я знала, что могу это делать. Просто в определенных обстоятельствах я каким-то образом теряла дар речи. Дома этот дефект редко обсуждался. В то время, я не могла понять, что это – заикание или просто крайняя робость. То, что я испытывала, напоминало какую-то странную болезнь. Как проклятие – может быть, меня сглазили.

Попытка лечения у логопеда

Однажды я посетила логопеда, и все то же самое повторилось. Моя речь звучала идеально, красиво, и он не поверил мне, предположив, что мой внутренний ребенок, вероятно, ищет внимания. Это была какая-то бессмыслица. Мне казалось, что это жестокая шутка.

Мое эмоциональное состояние сильно колебалось, что люди ошибочно принимали за агрессию. Я никогда не был злобной, а лишь мучилась и волновалась в попытках понять происходящее. В глубине души я знала, что я умная, яркая личность с тоннами неизведанных способностей и потенциала. Однако, какая-то злая сила похитила эту индивидуальность и лишила меня будущего.

Я стала чувствовать себя заложницей своих собственных мыслей. Я жаждала освобождения. Меня мучили бесконечные, заполнявшие мой разум, вопросы, но ответы на них так и не приходили.

Развитие механизмов защиты и неадаптивное поведение

Если посмотреть на фотографии, сделанные в первые годы моей жизни, то изменения личности отражаются на моем лице. Даже тот, кто меня не знает, смог бы это заметить.

В четыре года я была энергичной, жизнерадостной, своенравной, самостоятельной малышкой с характером. Я помню одну фотографию, сделанную на новогоднем утреннике в детском саду. Детей пригласили поиграть, но, судя по всему, мне это было совсем неинтересно, и я решила убежать. Мне рассказывали, что моя мама тщетно пыталась поймать меня и призвать к порядку.

Есть еще одна моя фотография, сделанная в возрасте одиннадцати или двенадцати лет. Я и мои родителями празднуем Новый год дома, и снова я широко улыбаюсь в камеру, очень жизнелюбивая, счастливая, веселая и открытая. Очевидно, что наслаждаюсь настоящим моментом, выгляжу расслабленной.

Эти две фотографии резко контрастируют с одной, сделанной в возрасте пятнадцати лет во время школьной экскурсии. Не нужно быть телепатом, чтобы сразу заметить закрытый язык тела – плечи заметно сведены, напряженный взгляд, робко косящийся в камеру, насупленное лицо и закрытая поза.

На меня смотрит нервный, неуверенный в себе подросток, чья единственная забота в том, чтобы его не заметили или, не дай бог, не попросили публично говорить.

Я хотела быть невидимой, и я выгляжу именно так. Удовольствие от жизни исчезло, так как я жила на автопилоте в соответствии с набором установленных «правил безопасности, привычек и поведения», которые накопились за несколько предыдущих лет. Теперь они стали моим стандартным режимом существования. Эти жесткие механизмы защиты помогали мне ориентироваться в тех ситуациях, которые, как я знала, приведут к жгучему стыду и унижению.

Я использовала эту сложную систему правил безопасности ежедневно, едва открыв утром глаза. Теперь разговор ассоциировался у меня с повышенным потоотделением, стрессом и опасностью, поэтому его лучше избегать. Трудно представить, как молодой человек, живущий по таким жестким правилам, может наслаждаться жизнью. Это было все равно что носить смирительную рубашку.

В этом возрасте молодые люди говорят, что они полны желаний и чувствуют себя так, словно возможности безграничны. Психологи говорят о «U-образной кривой счастья» и о том, что люди наиболее счастливы в восемнадцать лет. Так и должно было быть, но это было не так. Я была заперта в клетке неуверенности и страхов, уклонялась от всяческого общения, а также веселых развлечений, поскольку они были «слишком опасны». Риск быть раскрытой и признанной заикающейся, человеком с отклонением, был слишком велик.

Мое скучное, утомительное, ничем не примечательное существование стало привычным, хоть оно не подходило для активной молодой девушки, которой я была. Мне всегда хотелось большего, но я слишком боялась, что у меня не получится сделать что-то иное, что я могу кого-то подвести и что люди (мои родители или друзья) будут недовольны и отругают за неудачу. Мне очень не хватало уверенности в себе, и, как мне казалось, в то время у меня не было возможности ее развить.

Несостоятельность (или непохожесть) воспринималась в обществе вокруг меня как позор, поэтому я молча страдала. У меня были стандартные представления о том, что значит быть успешным.

Я была убеждена, что для того, чтобы быть успешной, нравиться и быть принятой, нужно иметь определенную внешность, одеваться соответствующим образом и говорить неким «идеальным голосом». Я просто не соответствовала. Боясь провала, я подвергала себя гонениям и упускала много хороших возможностей.

Старшая школа

Моей последней остановкой перед вступлением в мир взрослой жизни была старшая школа, в которую я пошла в 1999 году, в возрасте шестнадцати лет. Эта новая школа была подобна мирному оазису, где я вновь обрела уверенность в себе, и мои раны начали затягиваться. Здесь учеников уважали и относились к ним одинаково, а большинство учителей были отзывчивыми и поддерживали меня.

Я бы описала школу как доброжелательную, уютную и спокойную, почти безмятежную. Когда я впервые пришла в нее, меня посетило, как мне показалось, чувство невероятного умиротворения. По сравнению с тем, что я испытывала в течение предыдущих пяти лет, школа казалась оазисом спокойствия. Построенное в конце 1960-х годов здание, коридоры которого были широкими и просторными, и в них толпилась лишь горстка учеников. Солнечный свет струился из высоких окон, наполняя коридоры теплым светом. Здесь было ощущение дома.

Атмосфера в классе была «здоровой». Ученики получали поддержку от проявляющего никакого фаворитизма учителя. Ко всем относились, исходя из их способностей, а не внешнего вида и стоимости одежды, которую они носили.

Разумеется, что, так как я была новичком в этой школе и никого не знала, я рассматривала это как прекрасную возможность оставить позади «ярлыки», несправедливо навешанные на меня в средней школе. Я могла начать все заново и показать, на что я способна. В том числе я вернула себе готовность и желание учиться и с нетерпением ждала каждого дня в этой школе, даже выступлений в классе, которые почему-то казались не такими страшными. Здоровая атмосфера оказала на меня столь необходимый положительный эффект, и мои нервозность и беспокойство улеглись. Я снова стала более открытой для общения и заметно меньше боялась говорить на уроках. В результате моя успеваемость заметно улучшилась.

Однако укоренившиеся страхи не исчезают в одночасье. Нанесенный за предыдущие несколько лет психологический ущерб требует времени для возмещения. Преследуемая «демонами», я все еще испытывала страх перед банальными вещами, которые большинство людей считают само собой разумеющимися, например, разговаривать по телефону, попросить товар в магазинах, обращение к незнакомым людям, таким как врачи и регистраторы в больнице.

Все это усугублялось тем, что я продолжала использовать различные уловки, чтобы избегать этого. Я по-прежнему была жертвой своего заикания. Оно управляло моей жизнью. Я бы сравнила это с насильственным браком, только в моем случае я была замужем за своим заиканием, жестоким, контролирующим и непостоянным спутник жизни. Я безоговорочно подчинялась его воле.

Однако вскоре я поняла, что заикание – не единственная моя проблема. Ситуация усугублялась тем, что, как я узнала позже, называлось социальное тревожное расстройство (СТР) с периодическими приступами паруреза. Простая необходимость сходить в туалет превращалась в изнурительное состояние стресса, страха, избегания и повышенной тревожности. Это было похоже на заикание, блок, только… ну вы сами понимаете… когда дело касается естественных потребностей.

Парурез – это разновидность социальной фобии, когда вы испытываете особую тревогу, страх или ограничение во времени при попытке сходить в туалет, и вам кажется, что другие подслушивают, пока вы пользуетесь туалетом. Это может оказать разрушительное воздействие на способность общаться, учиться и работать.

Вот таким огромным был багаж психоэмоциональных проблем, с которым я начинала свою взрослую жизнь, и соответствующий ему образ мыслей.

Профессиональный колледж

Школа осталась позади, и мне предстояло начать новый этап моей теперь уже взрослой жизни. Я по-прежнему боялась будущего, поскольку оно казалось мне неопределенным и мрачным, но в то же время я был взволнована мыслями о том, что может ждать меня впереди.

Молодые люди часто рассказывают о том, с каким нетерпением они ждут момента, когда выпорхнут из родительского гнезда, что они полны мечтаний. Им не терпится воспользоваться бесконечными возможностями, которые открывает перед ними большой мир. Но для меня будущее было слепым пятном, и, имея в качестве спутника жизни контролируемое заикание, единственное, о чем я мечтала – найти работу, где общение будет минимальным.

Несмотря на эти мысли, в итоге я поступила в профессиональный колледж, где выучилась на парикмахера. Этот выбор был совершенно случайным, но казался довольно надежным, так как я чувствовала, что могла распоряжаться количеством времени общения с каждым клиентом.

Во время учебы в колледже я считалась робкой и неуверенной в себе. Большую часть времени я держалась обособленно, общаясь лишь с несколькими студентами. Не считая насмешек, которые я иногда терпела за отказ читать вслух на занятиях, моя жизнь была вполне сносной. Так было до тех пор, пока я не совершила нечто шокирующее, чего никто не ожидал от этой тихой, неуверенной в себе девочки.

Директор колледжа была грозной дамой – из тех, кого предпочитают избегать. Она была криклива, невнимательна и известна своим приказным тоном. Однажды она отругала меня за то, что я слишком медлительна. В тот момент на меня что-то нашло, и я без малейшего колебания или запинки выпалила: «Это вы должны быть у нас на побегушках, раз уж мы платим вам за обучение».

Наступила жуткая тишина. Студенты потеряли дар речи, как будто только что взорвалась бомба. Они ждали, что будет дальше. В тот момент я почувствовала, как во мне словно произошла мгновенная трансформация личности. Это было так сюрреалистично.

И то, что произошло дальше, было таким же сюрреалистичным. Эта грозная женщина, которую все мы боялись, смягчилась. Она тоже потеряла дар речи, что для нее было невероятно. Смотрела на меня и бормотала что-то нечленораздельное. Это было на нее совсем не похоже. Что касается меня, то я почувствовала себя триумфатором. Впервые за пятнадцать лет я почувствовала гордость, потому что могу постоять за себя.

Этот инцидент привел меня в замешательство и заставил усомниться во всем, что я знала о себе. То, что я испытала, было проблеском моего подлинного «я». И оно проявилось. Моя истинная личность все эти годы была скрыта в моем подсознании и вдруг внезапно пробудилась. Несколько дней после этого я чувствовала себя окрыленной и триумфатором, наслаждаясь этой победой.