Спасение ведьмы

– Это тот самый, который психиатр?

– Хм, – удивился Инин, – а ты откуда знаешь, что у меня друг психиатр?

– Так ты же сам мне сказал.

– Не помню.

– Бывает.

– Завтрак в номер себе закажи.

– Виталик, прошу тебя, будь осторожен.

– Угу. Не скучай.

– Мне скучать некогда будет. Похоронные бюро буду обзванивать.

– Ну, пока!

Спустившись в холл, Инин набрал Светлакова.

– Привет, Светлаков! Чем занят?

– Да вот сидим с Валькой пельмени на обед лепим. А тебе чего надо-то?

– В гости на пельмени к тебе хочу.

– Вах! – Светлаков опешил. – Ты чего, Инин, с дуба рухнул? В кои-то веки ты ко мне в гости решил зайти? Тебе ж западло в мою трущобу захаживать!

– В трущобу-то западло, конечно. А вот пельмени пожрать и твою рожу увидать – нет. В пятницу же так и не встретились.

– Как бабка-то твоя, кстати? Здорова?

– С бабкой всё норм.

– Ну лады тогда. Жду. Вот Валька-то удивится!

Через час с небольшим, с двумя коробками «Рафаэлло» для детей и букетом нарциссов для жены друга, Инин звонил в дверь Светлакова.

– Приветствую! Валя, это тебе, – он протянул букет.

– Смотри-ка! Нарциссы от нарцисса, – съязвил Светлаков. – И где он их только зимой раздобыл? Айда на кухню. Валька! Пельмени закидывай!

По кухне витал аппетитнейший дух пельменного бульона. Блюдо с самими пельменями, с плавящимся на них сливочным маслом, приправленное перцем-горошком и лавровыми листьями, стояло по центру стола. Валя шумовкой раскладывала пельмени по тарелкам – мальчишкам – Ваське и Димке, Инину, Светлакову. Здесь пахло не только пельменным бульоном, здесь пахло тихим уютом и простым человеческим счастьем. На какой-то миг Инин опять позавидовал другу. Но как только осознал это чувство, стряхнул его, сбросил, как сбрасывают с себя дурманящий морок, отшатнулся, как от чумы…

После пельменей был чай с вареньем и плюшками. А после чая, Инин, поблагодарив за обед хозяйку, сказал: «Валя, ты уж прости, что мужа по пятницам у тебя ворую. Обещаю, что… не исправлюсь. Буду воровать дальше. Но только по пятницам. Правда, сегодня прошу сделать для меня исключение. Я сворую его у тебя прямо сейчас. Всего на минут двадцать. Ты мне позволишь? У меня к Юрке срочный разговор есть. Выйдем мы, поговорим, а?»

– Так зачем выходить? На улице-то мороз с вьюгой. Дома поговорите. Я с пацанами в комнату уйду. Секретничайте сколько хотите.

– Валь, а если курить захочется?

– Да на кухне курите. Только окно откройте.

– Ну, Юрка, да у тебя золотая жена!

– Завидуй! – выкрикнул с набитым ртом, дожёвывающий плюшку Светлаков.

После того, как Валентина с детьми вышла из кухни, Инин проверил, насколько плотно закрыта дверь.

– Что за паранойя, чувак? – удивился Юра.

Инин вернулся на место, сел напротив него.

– Так, Юрка, готовься. Сейчас ты офигеешь.

– Да что случилось-то?

– Это какое-то грёбаное наваждение. Как будто сон какой-то дурацкий. Никогда бы не поверил, что такое может случиться со мной. Не поверил бы, что вообще такое может случиться.

– Да не томи ты уже!

– Короче, в пятницу я тебе сказал, что бабульке моей плохо с сердцем стало. Это враньё. На самом деле было вот что…

Он подробно рассказал ему всё.

– Поэтому, Юрка, мой главный вопрос к тебе: эта девка больна?

Светлаков долго молчал, размышлял о чём-то.

– Да-а, дела… – наконец, протянул он. – Знаешь, Виталик, вот ты говоришь паранойя, шизофрения, патологическое фантазирование… кстати, есть ещё такой термин, как фантастическая псевдология. Но только с твоих слов я диагнозы ставить не могу. Мне на человека посмотреть надо, побеседовать с ним. Есть вероятность, что у неё любое из перечисленных заболеваний. Но такая же вероятность и того, что она совершенно здоровый человек, который просто для чего-то пытается водить тебя за нос. И ещё, не рассматривал ли ты возможность, хотя бы микроскопическую, что то, что она тебе говорит – правда?

– Про Архивариуса?!

– Про Архивариуса.

– Но это же невероятно, Юра!

– Как говорится, «порою правда всякой выдумки страннее».

– Ты ещё Шекспира сюда приплети. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

– Можно и Шекспира.

– Ладно. Ты мне скажи, уколом инсулина человека можно убить?

– Теоретически, да.

– И экспертиза ничего не покажет?

– А что она может показать? Инсулин сделает своё дело и израсходуется. К тому же, инсулин не яд. Это гормон, который вырабатывается организмом.

– Ну да, она мне тоже что-то подобное говорила, – Инин потёр виски. – Но ведь соседка утверждала, что её мать была больна.

– Соседка источник недостоверный. Тебе с заключением патологоанатома ознакомиться нужно. В морге родственникам умершего выдают документ. «Медицинское свидетельство о смерти» называется. В нём есть пункт «причины смерти». А в нём подпункты «непосредственная причина» и «первоначальная». «Непосредственная причина» – это то, от чего человек умер, а «первоначальная» – это то, чем он до этого болел. Завтра твоей рыжей ведьме такой документ выдать должны, вот и поинтересуешься.

– Спасибо, друг. Просветил.

– Да не за что. Обращайся. Ты мне скажи, что дальше делать намерен?

– С похоронами ей нужно помочь.

– Вот что мне интересно, Виталик, чего это ты с ней так возишься? Сие на тебя не похоже. Боишься, что она ментам тебя сдаст?

– Не то чтобы боюсь, опасаюсь.

– А может быть, – Светлаков как-то по-особенному посмотрел на него, – не только это? Может быть, пожалел ты её?

– Я? Пожалел? – Инин хохотнул. – Исключено. Я не умею жалеть. Я монстр.

– Ну ладно, монстр, будь на связи. Держи меня в курсе. И удачи тебе!

Вернувшись в отель, Инин застал Алевтину, лежащей на кровати перед телевизором.

– Чего смотришь? – спросил он, снимая пуховик.

– Не знаю. Не смотрю я. Лежу, думаю. Всё мысли всякие, мысли… Включила просто, чтобы совсем одиноко себя не чувствовать. Вот телек работает, и кажется, что вроде не одна ты.

– Ясно, – Инин присел на свою сторону кровати. – Чем занималась? С похоронным бюро вопрос решила?

– Да. Они всё сделают. И гроб подберут, и катафалк организуют, и место на кладбище, и венки… Только… – она замялась, – дорого всё выходит. Уж я искала, искала подешевле, но… У меня всей нужной суммы нет. Я… я всё тебе верну, когда смогу.

– Так! Ну не начинай снова. Бесит уже, – сказал с раздражением Инин. – Сказал же, всё оплачу.

– Спасибо.

– Когда похороны?

– Завтра к двенадцати часам подгонят катафалк к моргу. Поедем на кладбище.

– На кладбище? А домой сначала маму не повезёшь? Ну, чтобы родственники простились, соседи?

– Нет у нас родственников. А соседи… Чего соседи? Кто они нам? Чужие люди.

– Ясно. Тогда я с тобой поеду. Только на работу позвонить надо будет, отпроситься. Совру, что к стоматологу иду.

– Виталик! Не нужно. Пожалуйста! Ты и так слишком много для меня делаешь. Слишком!

– Так. Не обсуждается. – Инин щёлкнул пультом, переключив канал. – Ты ела сегодня что-нибудь?

– Нет.

– Почему?

– Не хочется.

– Так, милая моя, дело не пойдёт. – Он потянулся к тумбочке, на которой лежало ресторанное меню. – Сейчас закажу что-нибудь тебе на свой выбор, и только попробуй у меня это не съесть!

– Тогда и себе закажи.

– Себе не буду. Я у друга пельмешков наелся. Домашних.

– Ты ему всё рассказал. – Это прозвучало не как вопрос. Это было уверенным утверждением. Она вперила в него свои огромные глазища. Их хищный зелёный огонь, казалось, прожигал насквозь, проникал, как рентгеновский луч, в самую глубь, в самоё потаённое. На мгновение Инина взяла оторопь. «А если она действительно ведьма?» – мелькнула шальная мысль.

– С чего ты взяла? И не думал я ничего рассказывать, – всё же решил соврать он, хотя в том, что его лжи не поверят сомнений не было.

– Это твой единственный друг, да?

– Друг, не друг… – Инину хотелось грубо оборвать этот разговор. С какой стати эта сумасшедшая лезет ему в душу? Но отчего-то не получалось. – Он просто человек, которого я не не люблю.

– Не не люблю? Что за странное слово? Ты хотел сказать, любишь?

– Что хотел, то и сказал. – Инин рывком поднялся с кровати и нервно подошёл к зашторенному окну.

– И бабушку ты тоже не не любишь?

– Да, бабушку я тоже не не люблю, – ответил с раздражением Инин. – А всех остальных я не люблю. Я не люблю людей! – он сорвался на крик. – Я мизантроп, понятно?

Тут ему стало стыдно. За свой необъяснимый срыв. За то, что не пресёк этот дурацкий разговор сразу. За то, что позволил едва знакомой женщине копаться у него в душе. За то, что он вообще кому-то это позволил.

– А маму с папой ты тоже не любишь?

– А мама с папой… – он подбирал слова, – они далеко.

– Что значит, далеко?

– Всё, Алевтина, брейк! Остановись. Я не на сеансе психоаналитика. Лучше закажу тебе поесть. – Он вернулся к кровати и взял в руки меню. – Так, что хочешь, бефстроганов или шницель?

– Всё равно.

– Тогда будет бефстроганов.

Пока Алевтина ела, лениво ковыряя вилкой в тарелке с бефстроганов, Инин пялился в телевизор на тупейший и нудный, по его мнению, сериал о паранормальных явлениях, думая совсем о другом. Когда она, закончив с трапезой, отодвинула от себя поднос, спросил: «А ты не считаешь, что ехать на кладбище опасно?»

– Конечно, считаю, – ответила Алевтина абсолютно спокойным тоном. – И поэтому ещё раз прошу тебя не ехать со мной.

– Ну да, ведь теоретически они могли проследить, в какой морг отвезли твою мать, – рассуждал Инин, начисто проигнорировав ей просьбу, – установить за ним наблюдение и потом поехать за катафалком, а там… ну ты понимаешь.

– И что же, из-за этих уродов мне теперь мать в последний путь не провожать?

– Может быть, услугами охранного агентства воспользоваться? Телохранителя с оружием нанять? – предложил Инин.

– Знаешь, не стоит, – несколько поразмыслив, ответила Аля. – На кладбище с нами сотрудники похоронного бюро будут. Поэтому, не рискнут они. Архивариус убирает людей по-тихому, без свидетелей, маскирует убийства под несчастные случаи. Видимо, у него такой договор с ментами: делай, что хочешь, но не светись, следов по возможности не оставляй.

– Ты полностью уверена в том, что сейчас мне сказала?

– Нет.

10

Утром следующего дня первым делом Инин позвонил финдиректору и отпросился с работы.

«Съезжу за машиной, в двенадцать буду у морга, – объявил он Але. – Поеду за катафалком, заодно послежу нет ли хвоста».

Ровно в полдень, как и было обещано, его «Ауди» подрулил к зданию морга. Четверо мужчин (как догадался Инин, сотрудников похоронной службы) грузили гроб в чёрный микроавтобус. Рядом стояла Аля, покрытая таким же чёрным платком – знаком траура. Чёрным и шерстяным. Очень тёплым.

«Надо же, и это продумала! – отметил про себя Инин. – Ну правильно, зима ведь, мороз. Как будто заранее знала, готовилась». Но тут же одёрнул себя: «А чего, собственно говоря, странного? Ну был этот тёплый платок у неё или мамы. Подготавливаясь к завтрашним похоронам, она просто предусмотрительно положила его себе в сумку. Это разумно».

Он вышел из машины и подошёл к Але, приобнял за плечи: «Держись».

Как выяснилось, кладбище, на которое везли Алину мать, оказалось чёрт знает где, – не на окраине даже, за городом. Гоня прочь мысли о реальности существования Архивариуса, Инин всё же поглядывал в зеркала чаще обычного: не едет ли кто-нибудь за ним слишком долго? Когда их маленькая процессия выехала за город показалось, что будто бы так оно и есть. Потрёпанная иномарка синего цвета упрямо держалась за ними, ехала позади с той же скоростью; словно привязанная, она подгазовывала тогда, когда подгазовывал катафалк, и сбрасывала скорость, когда катафалк замедлялся. Но вот он свернул с шоссе на небольшую дорогу, ведущую к кладбищу; иномарка проехала дальше. Следуя по шоссе, она скрылась за поворотом. Инин облегчённо вздохнул.

Могила показалась ему неглубокой. По крайней мере, когда хоронили его отца, могила была куда глубже. Или это только так кажется? Ведь уже прошло столько лет… Хотя, отца хоронили в начале осени, а нынче зима и мороз – земля мёрзлая, твёрдая, как бетон, и копальщики поленились?

Гроб опустили в могилу. Аля бросила горсть земли на крышку: «Спи спокойно, мамочка!» Бросил и Инин. Земля обожгла руку, она была ледяной и сухой. Работники закидали могилу споро и быстро. Поставили венки, корзины с цветами, воткнули в холмик временный деревянный крест.

«Ну всё, хозяйка, закончили», – сказал главный.

Инин отсчитал деньги.

«Вы с нами возвращаться будете? – он поглядел на «хозяйку». – Или как?

«Никакого хвоста не было», – тихонько сказал Инин Але.

– Спасибо. Поезжайте. Мы сами доберёмся.

– Машину тогда отгонѝте, – попросил главный Инина.

Аллейка, что вела к могиле была совсем узкой, двум автомобилям разъехаться на ней было нельзя, а дальше она упиралась в тупик. Инин дал задний ход и свернул на примыкающую аллею, пропуская микроавтобус. Пропустив, вернулся на прежнее место.

Аля стояла у могилы матери неподвижно, как маленький тополёк, скрестив на груди руки и сжав кулачки. Инин подошёл к ней и молча встал рядом. Была оглушительная тишина, нарушаемая лишь карканьем ворон в отдалении, да морозным треском деревьев. Тишина и безлюдье. Только замерший лес памятников и крестов, только раззявленные пасти свежевырытых могил вокруг, только маленькое тусклое зимнее солнце на низком небе…

Минута сменяла минуту. Аля всё продолжала стоять, безмолвно, оцепенело.

– Я не знаю, что говорят в таких случаях, – нарушил молчание Инин. – Возможно, скажу сейчас глупость какую-то, ты уж прости. Но твоей маме сейчас хорошо. Ведь что такое, по сути, жизнь? Бессмысленная короткая вспышка посереди вечности. Миг, наполненный тревогой и суетой, болью, страданием, глупыми надеждами, разочарованиями. Что было до твоей жизни? Сон, вечный покой. Разве тебе было плохо? Что будет после твоей жизни? Сон, вечный покой. Разве тебе будет плохо? Всех нас ждёт возвращение в вечность, кого-то раньше, кого-то позже… Знаешь, я даже в чём-то завидую твоей маме.

– Завидуешь? – безучастно спросила Аля.

Он ничего не успел ответить. Послышался приближающийся шум машины. Головы рефлекторно повернулись в сторону его появления. Шум раздавался оттуда, откуда они приехали, оттуда, куда десять минут назад укатил катафалк. Собственно говоря, раздаваться ему было больше и неоткуда: то была единственная ведущая сюда аллейка, заканчивающаяся тупиком. Через секунду из-за поворота вывернула машина. Синяя, подержанная иномарка.

Проехав по аллейке с десяток метров, она остановилась прямо у машины Инина, преградив ей путь. Хлопнули дверцы. Из машины неуклюже выбрались два мужика. Оба в одинаковых, будто бы специально подобранных под цвет их машины, синих куртках. Оба в одинаковых чёрных шапках «королева бандитов». Оба в одинаковых сапогах… Один из них был просто гигантом – двухметрового роста, сутулый и кряжистый, с широченными, как коромысло, плечами. Лицо перекошено. Таковым его делал грубый шрам, идущий наискосок от левого глаза к правому углу губ. Второй мужик был помельче, но это только по сравнению с первым. Рослый плотный крепыш с длиннющими, как у орангутана, руками. Переглянувшись, они медленно двинулись к Инину с Алей.

«Это та машина, что ехала за нами по шоссе? – лихорадочно припоминал Инин. – Та или не та? Или просто похожая?»

Мужики с угрюмым видом приближались. Аля со всей силы вцепилась Инину в локоть.

«А если всё, что она говорила мне – правда? Надо было взять с собой охотничий нож, или хотя бы перцовый баллончик. Фома неверующий. Идиот! Куда деваться теперь? – преотвратное чувство бессилия сковало тело ледяным саваном. – Сейчас они грохнут нас – и в могилу. Вон сколько их тут, свежевырытых. Забросают землёй, угонят машину, перебьют номера, перекрасят, продадут, и концы в воду. Всё. Бессмысленно прожил ты, и бездарно, по-идиотски сдохнешь».

Мужики остановились в двух метрах от них. Тот, что помельче, засунул ручищу в карман. Что он оттуда вытащит? Нож? Пистолет? Аля, дрожа всем телом, прижалась к Инину.

«Какого чёрта я сказал, что завидую её матери? Ни черта я ей не завидую! Вот, накликал. Идиот. Идиот. Идиот!»

Мужик выудил из кармана… скомканный носовой платок. Смачно высморкался.

«Приветствую!» – сказал он.

Гигант молча кивнул.

Инин тоже ответил кивком. Неуверенным.

«Мы работники кладбища, – представился тот, что помельче. – Тут, знаете ли, часто венки воруют с могил. Так мы, того, за вашей последить можем».

Так легко Инин ещё никогда в своей жизни не выдыхал. Аля разжала локоть. Он вынул из портмоне две пятитысячные купюры и вручил их «мелкому».

«О! – тот прямо-таки засветился. – Всё будет в лучшем виде. Гарантируем».

Мужики развернулись и на сей раз резвым шагом потопали до машины. Синяя иномарка дала задний ход, потом повернула и скрылась за частоколом могил.

Инин гнал автомобиль по направлению к городу.

– Я чуть от страха не умерла, – наконец, произнесла, хранившая до той поры молчание Аля.

– С чего бы это вдруг? – Инин умело ломал комедию, делая вид, что появление двух мужиков не вызвало у него никаких эмоций.

– Я думала, это они.

– Кто? Те двое что ли? – он усмехнулся.

– Угу.

– А у меня и мысли такой не было, – соврал он.

– А если бы это были они, ты бы испугался?

– Чего? Того, что убьют? Кишки выпустят?

– Угу.

– Знаешь, если, по правде, то каждый боится смерти. Инстинкт заставляет. Если ты не самурай, который всю жизнь готовит себя к тому, чтобы помереть в любую минуту. Я, конечно, не самурай, но если бы те двое вздумали нас мочить, мне было, скорее, немного обидно, чем страшно.

– Немного?

– На три по десятибалльной шкале, – опять соврал Инин. Ему было и обидно, и стыдно, и страшно гораздо больше, чем на три балла.

– Ты ценишь свою жизнь?

– Не особо.

– Почему?

– Зачем ценить то, что не имеет смысла?

– А что же ты ценишь?

– Комфорт, – моментально ответил Инин.

– Но ведь без жизни, нет и комфорта!

– Что за глупости? Идеальный комфорт, это тогда, когда ты не существуешь! – Он расхохотался. Но быстро урезонил себя. – Извини. У тебя мать умерла, а я ржу. Это нервное. Кстати, Аль, тебе свидетельство о смерти выдали?

– Конечно.

– И что там о причинах смерти написано?

– Как я и думала – острая сердечная недостаточность.

– Хм. И всё?

– И всё.

Попетляв по городу, объезжая пробки, Инин остановил у метро.

– Аля, а можно мне свидетельство посмотреть?

Алино лицо напряглось.

– Ты мне не веришь.

– Верю, но всё равно хотел бы взглянуть.

Она с раздражением расстегнула сумочку, вынула аккуратно сложенный вчетверо документ и почти бросила его в Инина.

– Гляди!

Он развернул бумагу и пробежался глазами по строчкам. В графе «непосредственная причина» стояло «острая коронарная смерть». Графа «первоначальная причина смерти» была пустой.

– Аль, а почему здесь ничего не указано? – он ткнул пальцем в пустую графу.

– А что здесь должно быть указано? – спросила она с язвительной интонацией.

– Чем человек болел.

– Ишь, как ты поднаторел! А вот потому-то, Виталик, графа и пустая, что мама ничем не болела. Врач не смог установить причину, поэтому оставил графу пустой, понял ты? – на её глазах навернулись слёзы.

– Ладно, ладно, Аль. Ты только не обижайся. Это я просто человек такой въедливый, зануда. Дерьмовый у меня характер, что тут сказать… Ты давай в гостиницу поезжай, а мне на работу надо. Дела решу, и к тебе. Маму помянем.

Аля утёрла слёзы, и не сказав ни слова вышла из машины. Через мгновение её унёс людской поток. Инин тут же набрал Светлакова.

– Слышь, Юр, тут такой номер. В свидетельстве о смерти не указана первоначальная причина. Почему?

– Ну… – Светлаков подумал, – иногда врач сомневается в причинах и ничего не пишет. Конечно, он должен в таких случаях обозначать «причина не установлена», но сделать это, значит, расписаться в собственной некомпетентности. Поэтому, если от него не потребуют этого родственники или соответствующие органы, то он и не напишет ни фига.

– И что мне делать?

– Что делать? Дуй в морг. Найди врача, который вскрытие делал, позолоти ручку и расспроси подробнее.

Глава 4

11

В регистратуре морга за окошком сидела похожая на строгую училку некрасивая девушка в круглых очках. На вопрос Инина, кто производил вскрытие гражданки Берестовой Евдокии ответила, что такую информацию давать не уполномочена, к тому же фамилия врача, проводившего экспертизу, указана в свидетельстве о смерти.

Пришлось включать то, что Светлаков назвал бы суперспособностями, а Инин считал обыкновеннейшей интуицией. Нужно лишь догадаться чего сейчас хочет это неприветливое очкастое существо. Инин сосредоточился и… почувствовал боль в голове. Ясно. У работницы морга болит голова. Сейчас должна появиться картинка. Вот она. Господи, как всё просто! Девушка мечтает всего-то о двух таблеточках цитрамона. Данное медицинское учреждение лечебным можно назвать весьма условно, – обезболивающих лекарств здесь не держат, клиентам морга они уже не нужны. Девушка бы в аптеку сбегала, да пост покидать нельзя.

– Марина (Инин прочитал её имя не бейджике), – а где тут у вас аптека неподалёку?

Марина захлопала глазами за стёклами.

– За углом. На соседней улице…

Через пять минут Инин был снова возле окошка. Он оторвал от пачки две таблеточки цитрамона, положил перед девушкой. Открыл бутылку минеральной воды, поставил её перед ней.

– Выпейте, Марина.

Рот сотрудницы морга открылся. Очки вместе с бровями подлетели вверх, в космос.

– Как? Как вы узнали?

– Неважно, Марина. Выпейте.

Не сводя с него обалдевших глаз, она выпила цитрамон, и тут щёлкнуло. Инин почувствовал этот щелчок физически. Она заметила, что перед ней красавец-мужик. Тотчас же на внутреннем экране у Инина возникла другая картина. Теперь Марина хотела не цитрамон. Ей мечталось оказаться с ним где-то на морском берегу, в окружении пальм на фоне оранжевого заката; они держатся за руки, губы их ближе, ближе… Инин слега встряхнул головой, чтобы прервать видение: меньше всего на свете он бы хотел оказаться в такой ситуации с этой дурнушкой. Однако дело было в шляпе – такое он проделывал бессчётное множество раз – догадаться о женских желаниях и частично исполнить их, а дальше его природные чары доделают дело сами. Всё до одури просто, избито и скучно. Вот только почему это не работает с Алевтиной? Она, как закрытый сейф. Если бы он мог догадаться о её мыслях, не пришлось бы тащиться в этот проклятый морг, ломать голову о мотивах, тормошить Светлакова… И на чары его у неё, похоже, иммунитет. Нетипичный случай. Как сказал бы Юрка – казуистический.

– Марин, вы поможете мне? – не теряя времени, Инин развивал свой успех. – Я родственник покойной. Мне у врача кои-какие детали о её заболевании прояснить надо. Ну просто очень надо.

– Я сейчас посмотрю. Как фамилия говорите? – она застучала пальцами по клавиатуре. – Вот. Емцов Виталий Сергеевич вскрытие производил.

– Спасибо, Мариночка, огромное! А как мне этого Емцова найти?

– Он сейчас в зале работает, – она показала рукой в сторону, где находится зал. – Вы можете подождать. Там кушетка есть. Как закончит вскрытие, выйдет.

– А как мне его узнать?

– Он невысокий такой, щуплый. Да и бейджик на халате есть.

Просидев на кушетке минут пятнадцать, Инин занервничал. На часах уже было пять. Когда доктор Емцов закончит возиться с трупом? Торчать здесь неизвестно сколько в планы Инина не входило. Поднявшись с кушетки, он потянул на себя тяжёлую дверь и вошёл в секционный зал.

Вопреки ожиданиям, одуряющего смрада он не почувствовал. Просто пахло несвежим мясом, да и то не так, чтобы сильно. На стоящих рядами и поблёскивающими нержавейкой столах, в чём мать родила, лежали пациенты доктора Емцова. «Как на нудистском пляже, блин», – подумалось Инину. Тут мозг пронзила вспышка – неожиданный флешбэк, непрошенное дежавю. Покойники на столах в морге. Он уже видел это. В том самом сне, из-за которого они поспорили со Светлаковым. «Не дури. Выбрось из головы это. Быстро!» – приказал он себе.

Навстречу ему шёл маленький худющий человечек в белом халате. Ещё двое, по-видимому, санитары в комбинезонах и фартуках, в дальнем углу продолжали колдовать над трупом.

«Что заставляет человека выбрать такую работу? – задал себе вопрос Инин. – Садизм? Интерес к смерти? Или презрение к жизни? Если последнее, то мне тоже следовало бы стать патологоанатомом».