Люди и Звери. Сборник рассказов

Время шло. Вино заканчивалось. Наконец на дороге появился мотоцикл. Они! Все обрадовались. Подъехал Виктор Николаевич с Сергеем, который примостился на заднем сиденье. Коляска заполнена рыболовными сетками, пакетами с закуской и, конечно, спиртным на любой вкус. Посовещавшись, решили, пока светло, перекусить.

Речка с подозрительным душком

Ужин затянулся. Темнело. Некоторые нестойкие товарищи расслабились и стали сомневаться в целесообразности мероприятия, предложили вернуться в город и заняться продолжением банкета там. Но сказался численный перевес истинных любителей рыбалки. Было решено банкет продолжать на месте, рыбалка – дело святое.

Когда совсем стемнело и стали заканчиваться припасы, вся бригада решительно рванула через переезд к речке Орловке. Ехали, пока в свете фар не заблестела долгожданная вода. Остановились там, где лунная дорожка упёрлась в пологий берег. Было тихо. От водоёма тянуло странным запахом. Котиков пояснил: «Речка пересыхает, заболачивается».

Не теряя ни минуты, бригада дружно и весело взялась за дело. Разделись, растянули на берегу большой бредень, двое крепко взялись за палки и двинулись в пучину. Остальные, по берегу, побежали по мелкой воде навстречу загребающим, нагоняя рыбу в центр бредня. Они с разбега громко падали в воду, широко расставив руки. Поднимались и снова падали. Особенно старался тучный Виктор Николаевич. Огромный, в белых семейных трусах, похожий на большую хищную птицу, он падал в тёплую воду и яростно колотил руками как крыльями, выбивая фонтаны брызг.

Володя, координировавший баталию с берега, видел, что у рыбы в такой ситуации не оставалось никаких шансов на спасение. Единственный путь: в мотню бредня. Атака получилась славной. Участники стремительно прошли водоём и потащили на берег сильно потяжелевший бредень. Загоняющие выскочили на сушу и стали помогать тянуть его за палки и верёвки. Каждый рыбак испытывал острое чувство трепетного ожидания. Хотелось увидеть вытащенную из воды сеть, полную живого трепещущего серебра. Володька подбадривал товарищей: «Давай! Давай! Давай!» Наконец на берег выволокли что-то огромное, тёмное и… не живое. Все бросились вытряхивать мотню. Яростно ковырялись в вонючей куче. Там было всё: перемешанные с тиной палки, трава, целлофановые пакеты, бутылки, консервные банки. Не было только рыбы. Ни одной!

Как выходцы с берегов Африки

Изумлению рыбаков не было предела. Все воззрились на организатора. Но даже у Владимира не было объяснений столь странному явлению. Пришлось быстро наливать, оставив анализ ситуации на утро. С тем же запалом принялись уничтожать остатки закуски. И преуспели. Попадали на тёплую землю кто где стоял и заснули, как после большого трудового дня.

Утром Владимира разбудил дружный рёв коров. Он встал и огляделся. Картина, представшая его очам, повергла в шок. Перед ним огромная мутная лужа. В бетонный лоток тонкой струйкой поступала вода по трубе из речки, текущей метрах в пятидесяти от водопоя. Стадо коров толпилось возле лотка не решаясь заходить в перемешанную с навозом взбаламученную воду. Те, кто не пробился к поилке, удивлённо таращились на людей, замерших на берегу в разных позах.

Володя осмотрел территорию и обнаружил среди бутылок, пластиковых стаканов, тарелок, вилок своих товарищей. Разомлевшие от вечернего тёплого марева, к утру они стали тянуть на себя всё, что могло их спасти от утренней прохлады: одежду, тряпки, обрывки сетей. Посчитав народ, Володя определил, что среди лежащих на берегу не хватает Сергея. Когда соратники стали подниматься и сбрасывать всё, что натянули на себя ночью, Володька изумился. Покрытые плотным слоем засохшего навоза, они сильно напоминали выходцев с южных берегов Африки. На Николаевиче прежде белые трусы перекрасились в приобретённый им новый цвет тела и присохли к нему так плотно, что он казался вообще без трусов. При движении хозяина они громко потрескивали. На всякий случай он отодрал от тела резинку и заглянул внутрь. То, что он там увидел, его явно не обрадовало. Удивлённо покачав головой, держа оттянутые трусы двумя руками, отошёл в сторону: проверить остатки важной части организма в действии… Наконец, вернулся к группе товарищей, внимательно и тревожно наблюдавшей за его действиями. На немой вопрос, застывший в их глазах, ответил: «Нормально!» – и улыбнулся, блеснув зубами на тёмно-коричневом лице.

Остальные быстренько проделали то же и стали активно обсуждать происшествие, искренне удивляясь, что в темноте не доехали до речки каких-то полсотни метров. Решили: во всём виновата луна. Теперь стали искать Сергея. Его не было. Вокруг видимость на километры, а его нигде нет. Нашли только после того, как из стоящего на берегу мотоцикла послышались звуки, напоминавшие то ли храп, то ли стон, то ли плач. Крупный мужик, спасаясь от утренней прохлады, забрался в железную коляску мотоцикла, скрутился в калачик, а сверху натянул на себя мокрый и грязный бредень. Когда его вытащили из убежища, разогнули и придали вертикальное положение, он стучал зубами так, что было слышно коровам на том берегу. Они опасливо поглядывали на странных людей. Выросшие в России, они ни разу в жизни не видели типичных представителей африканских племён.

Магазинная очередь расступилась с почтением

Насмотревшись друг на друга, все пришли в уныние. Ещё больше расстроились после ревизии запасов: среди кучи бутылок не оказалось ни одной, содержащей хоть небольшое количество градусной жидкости. Собрав мусор и снасти, держа на вытянутых руках одежду, поехали к речке. С разбегу бросились в тёплую воду. После пережитого это было настоящее счастье.

Появилась надежда, что после купания людям вернётся родной цвет кожи и привычный запах дорожника – солярки и битума. После каждого сеанса купания проходили обнюхивание. Обнюхивал Владимир. Он с серьёзным видом втягивал носом воздух, наслаждаясь запахами, источаемыми мокрыми телами. Командовал: «Давай ещё».

Наконец, было решено: без мыла всё равно не отмыться. Одна надежда: запахи дороги вытеснят чуждый аромат. К обеду, надев отстиранные, но перекрашенные трусы, покатили в город. По дороге заехали на участок. Владимир, оглядев хозяйским глазом ряды застывшей в строю техники и унылые лица товарищей, решил: появляться домой в таком виде и трезвыми нельзя, не поймут. И распорядился быстро организовать… обед. Народ приободрился. Нашлись желающие ехать в магазин. Виктор Николаевич с Серёгой быстренько помчались в «Лесок». При их появлении очередь быстро расступилась и разошлась по дальним углам помещения. Хотя табличка гласила, что без очереди товар отпускается только героям и инвалидам, к ребятам отнеслись не менее уважительно, с почтением. Немедля выдали требуемое. Уже на улице друзья осознали, что всё не так уж плохо, что приобретённые их организмами новые свойства дают существенные преимущества перед рядовыми членами общества. Укрепились они в этом мнении, когда их встретили радостными ласковыми взглядами и возгласами друзья, коллеги по увлечению рыбалкой. После долгого обеда килькой, колбасой и салом все разомлели. Коллеги испытали особое чувство единения.

Очень не хотелось возвращаться в другой мир – мир домашнего уюта, мир людей, не познавших радостей экстремальных приключений. Там даже запахи не такие, как надо. Было приятно сидеть в кругу единомышленников, пахнущих одинаково, и не слушать глупых риторических вопросов.

В понедельник все явились в чистых выглаженных одеждах. Тщательно вымытые, выбритые, надушенные одеколоном, обновлённые. Но если подойти ближе и принюхаться было слышно, что ещё долго дружный коллектив будет напоминать окружающим о том, что крепкие и пахучие узы дружбы тесно связаны с неистребимой и бескорыстной любовью к природе.

Нас подлость гонит убивать

Далёкое детство. Пятидесятые. Мне 6—7 лет. На дворе суровая, жёсткая зима с ветрами и метелями. Просыпаюсь на русской печке. К утру она остывает, но среди старых фуфаек и другой одежды тепло и уютно. Тётя Настя возится у печи, вычищает её от золы, приносит кизяки, солому. Скоро она затопит печь, и я буду наслаждаться поступающим теплом, запахами дымка и еды.

Из своего укрытия слежу за всеми утренними хлопотами домашних. Сегодня воскресенье, в детсад идти не надо. Меня никто не беспокоит. Строю планы на день. У меня много задач. Надо уговорить брата привязать верёвку к стареньким деревянным санкам. Потом тащить их на улицу, где мы, уличная ребятня, накатали горку. Надо будет подниматься с санями по скользкому склону. Спускаться как можно быстрее и опять подниматься.

И так почти целый день, пока голод, холод или тётя не погонят домой. Там картошка, молоко, мочёные яблоки. Иногда тушенная на сале квашеная капуста. Вкуснота необыкновенная. В красных, от мороза негнущихся руках деревянная ложка и огромный кусок хлеба.

А пока из своего укрытия наблюдаю. В комнату входит мой дядя Сёма. Он что-то несёт. Большое. Ставит, прислонив к стенке печи. Возится. Сгораю от любопытства. Наконец он отходит. Свисаю вниз головой и застываю от ужаса. Снизу на меня широко открытыми глазами смотрит рогатая морда зверя. Забиваюсь в дальний угол. Мне страшно.

Долго ещё мне объясняли, что это сайгак, что он неживой, не опасен. Прошло немало времени, пока меня спустили с печки, и я, гонимый нуждой, преодолевая страх, протиснулся вдоль стены мимо страшного монстра, выскочил на улицу.

Ловушки на водопойной тропе

Село Левокумское расположено на самом востоке Ставропольского края, на границе с Калмыкией. Сразу за селом – пустынная бескрайняя степь. Там жили сайгаки. Увидеть этих замечательных животных было не сложно. Летом достаточно отойти пару километров – и любуйся. Стайки по пять, десять грациозных антилоп паслись на всём, сколько видно глазу, пространстве.

Зимой наиболее ослабленных и голодных из них, стужа и волки гнали ближе к человеку. Ночами они заходили в село, бродили по улицам, останавливались у стожков сена во дворах. Заготовленный для домашней скотины корм, как магнитом манил изголодавшихся сайгаков. Здесь они находили питание, а иногда и смерть. Их подкарауливали хозяева, защищая своё, били чем попало, ловили, застигая врасплох. Тут они и просто замерзали в поисках затишка и еды.

Не хватало сил бороться. Такого вот бедолагу и обнаружил мой дядя и принёс к печке, чтобы оттаял и сгодился на хоть и тощее, но мясо.

Сейчас трудно представить, но сайгаки были настоящим украшением наших степей. Ещё недавно на просторах Астраханской области, Калмыкии, Казахстана паслись более миллиона голов антилоп. Небольшие, лёгкие, пугливые, они стремительно перемещались в пространстве, не принося природе никакого вреда. Сайгак способен выживать в самых суровых условиях – от невероятной жары до самых низких морозов, практически без воды.

Всё может пережить сайгак, только не соседство с человеком. С незапамятных времён люди истребляли беззащитное животное, используя все достижения прогресса. Киргизы-охотники, например, нагоняли стада сайгаков на пучки заострённого камыша на водопойных тропах, на лёд, в огромные ловчие ямы. И это были мелкие проделки, оправдываемые добычей пропитания, шкур для одежды, рогов для сувениров или продажи китайцам для изготовления лекарств. Это можно понять. Охота ради пропитания – дело благородное.

Кровавая дань саванны

В 1920-х годах в результате поголовного истребления сайгаки были поставлены на грань исчезновения. Государство приняло меры, которые привели к восстановлению поголовья. К 1950-му популяция на территории СССР возросла до двух миллионов особей. Но потребности человека опять вошли в противоречие с природой. Людям нужна вода. Наличие воды – главное условие выживания человека в крайне засушливых районах Калмыкии и Ставропольского края, ведения земледелия. Вода есть, рядом Волга. Много воды. Её только нужно подать в эти районы. Дело полезное. К сожалению, мы знаем только самый неэффективный, дорогой и самый вредный способ доставки воды – каналы. Под громкими лозунгами мы роем их по кратчайшему пути. Нашей расточительности нет предела. Теряем драгоценную влагу за счёт фильтрации, испарения, протечек на сотнях километров. Носим воду в решете, абсолютно не замечая гигантский вред, наносимый природе.

В случае с волжским каналом получилось и того хуже: его проложили на части трассы, а затем бросили за нецелесообразностью, оставив изуродованный пейзаж.

Сайгак не участвует в наших проектах, мы не учитываем его мнение. Эта антилопа не знает других путей миграции, чем те, что эволюция заложила в гены. Гигантские стада не выбирают дорог. Они передвигаются маршрутами своих предков, бегают со скоростью до 70—80 км в час. Если на пути возникает глубокий бетонный лоток, передние не поворачивают назад или в сторону. Не могут. На них напирают сзади. Тысячи их остаются в железобетонной могиле, вымащивая остальным путь своими телами.

Чингиз Айтматов в романе «Плаха» описал так называемую охоту на сайгаков: «…вертолёты-облавщики, идя с двух краёв поголовья, сообщались по рации, координировали, следили, чтобы оно (стадо) не разбежалось по сторонам, чтобы не пришлось снова гоняться по саванне за стадами, и всё больше нагнетали страху, принуждая сайгаков бежать тем сильней, чем они бежали… Им, вертолётчикам, сверху было прекрасно видно, как по степи, по белоснежной пороше катилась сплошная чёрная река дикого ужаса…»

«И когда гонимые антилопы хлынули на большую равнину, их встретили те, для которых старались с утра вертолёты. Их поджидали охотники, а вернее, застрельщики. На вездеходах УАЗиках с открытым верхом они погнали сайгаков дальше, расстреливая их на ходу из автоматов, в упор, без прицела, косили, будто сено в огороде. А за ними двинулись грузовые прицепы – бросали трофеи один за другим в кузова, и люди собирали дармовой урожай. Дюжие парни, не мешкая, быстро освоили новое дело, прикалывали недобитых сайгаков, гонялись за ранеными и тоже приканчивали… Саванна платила богам кровавую дань за то, что смела оставаться саванной…»

Расстрел под рёв мотоциклов

Мне тоже приходилось принимать участие в такой охоте. Лет двадцать назад позвали в Калмыкию. Народ собрался сплошь блатной, солидный. Нас встретили на рассвете. Угостили завтраком. Не спеша собираемся. Солнце, только появившись на горизонте, быстро стало взбираться наверх, мгновенно разогнало остатки утренней прохлады и обрушило на землю безжалостные лучи.

Через час пути по выгоревшей степи остановились. Справа не большие холмы, поросшие мелким кустарником с жёсткими, будто железными ветками, на них крохотные листочки. Как тут можно жить? Подъехали ребята на старых, истерзанных гоночных мотоциклах. Старший буднично объяснил, что сайгаки пойдут в нашем направлении, что стрелять лучше из ружей картечью, из карабина опасно и много далёких подранков.

Затем они уехали. Мы разошлись вдоль холмов. Стали ждать. Звуки мотоциклов без глушителей затихли вдали. Сижу. На душе как-то неспокойно. Нет обычного в таких случаях волнения в ожидании встречи с диким зверем. Наоборот, теплится надежда, что эта встреча не состоится.

Что-то там у них не получится. Чем дольше сижу, тем сильнее крепнет уверенность – не получится. Но вот в горячем воздухе появился и стал быстро нарастать мотоциклетный рёв. К нему прибавился сплошной гул. Показалась туча пыли – это большая стая сайгаков. Они быстро бегут прямо на нас. Из сплошной массы то и дело выпрыгивают отдельные антилопы. Почему они вдруг выпрыгивают вверх над другими, внятных объяснений нет. Но зачем -то прыгают, значит, так надо.

Чем ближе сайгаки, тем острее предчувствие непоправимости надвигающейся трагедии. Встаю для удобства на колени. И вот, зажатые с трёх сторон бездушными ревущими машинами, гонящими на смерть, животные поравнялись с нами. Справа грохнул первый выстрел. Остальные слились в сплошную канонаду. Мимо скакали ошалевшие сайгаки. Я стоял перед ними на коленях, не стреляя, с ружьём в руках. Они чудом успевали обогнуть меня. Со стороны казалось, что я перед ними молился. Может, так оно и было.

Но самое ужасное началось потом. Мотоциклисты быстро спешились и разбежались по полю. Первым делом вспарывали животы и добивали подранков.

Из-за особенностей пищеварения сайгаков необходимо сразу избавиться от внутренностей. Если этого не сделать быстро, то на жаре живот быстро вздувается и может просто взорваться. Метрах в десяти от меня на ноги попытался встать рогаль. Поднялся на передние ноги, постоял, глядя на меня огромными глазами. В них боль миллионов загубленных соплеменников. Весь дрожа, опустился на колени, медленно повалился на бок и затих.

Скоро на залитом кровью поле валялись только вырванные целиком внутренности. Ночью придут волки. Не мы, те, другие. А мы поедем домой, в прохладу кондиционеров, где прохладительные напитки, тишина и покой. Тем мы от тех и отличаемся, что не голод нас гонит убивать, а подлость и безнаказанность.

Вечером, отдохнув после трудов тяжких, кто-то из нас сядет за стол. Жена подаст маленькие розовые котлетки, сделанные по подробной инструкции, сдобренные свиным салом и чесночком. Сама откажется: запах дичи не привлекает. Семейный кормилец выпьет рюмочку, попробует котлетку, прислушается к вкусу, протянет неопределённое: «Да-а» – и пойдёт звонить друзьям. Надо же сообщить народу об удачной охоте. Пусть завидуют.

Тем временем тушки стащили в одно место и приступили к дележу. Меня всегда удивляло, как проявляют себя небедные, благополучные люди, сражаясь за свою долю. Всего в этот день настреляли тридцать шесть голов. На всех приглашённых участников поделили поровну.

Но случился небольшой скандал. Я от своей доли отказался, и на неё объявилось сразу несколько претендентов. Среди солидного люда возник спор за наследство, за рогалей. Дело в том, что носителями ценного трофея, рогов, бывают только самцы. Но народ культурный, как-то мирно уладили. Кому-то удалось подавить приступ жадности, а кто-то оторвал-таки себе кусок.

Кто мы без них?

Если подумать: а зачем они нам – эти сайгаки? Существа для человека абсолютно бесполезные. Бегали себе туда-сюда. Ну, не будут бегать, что из того?

А мы кто без них? Самые главные звери? Друг на друга бросаемся, войны затеваем. И всё делим, делим, делим. Может, нам для того и нужны все эти зайцы, лисы, волки, тигры, фазаны, чтобы напоминать нам, что мы люди. ЛЮДИ!

В этом уже году по телевизору увидел сюжет, который и побудил меня написать этот текст. Весёлые люди под камеры выпускали в дикую природу двух (!) самцов сайгаков. Перепуганные животные, высвободившись из ласковых объятий, мгновенно ускакали в степную неизвестность. А люди стали радостно докладывать о своём важном вкладе в восстановление популяции. Смешно и грустно. На территорию в 121900 гектаров заповедника «Чёрные земли» выпустили целых двух самцов. Впрочем, есть и в этом событии хорошее: не убили и съели, а выпустили. И то, что телевидение заинтересовалось. Всё остальное очень плохо. Хотя есть призрачная надежда, связанная со многими «если». Если этих одиночек не съедят волки, если они быстро научатся сами добывать пищу, если доберутся до самок, если их не убьют соперники во время брачных боёв, если они обзаведутся гаремом в десять-тридцать самок, смогут защитить его, покрыть самок и, упав на холодную ноябрьскую землю с раздувшимися рыхлыми носами, похожими на хобот, тихо уйдут в иной мир. Как после спаривания уходили все их предки.

Будем надеяться. А пока я смотрю вслед убегающим благородным животным и думаю о человеческой жестокости и глупости.

Неисправимый Скорик

Сразу после окончания Ставропольского сельскохозяйственного института меня назначили главным экономистом колхоза имени П. М. Ипатова. На первую зарплату я купил синий болгарский костюм, туфли, серенькую рубашку и яркий, широкий, по тогдашней моде, галстук. На работу приходил важным и значительным. Делал вид, что мне известно то, что недоступно пониманию других.

Вскоре, впрочем, я перестал играть роль сельского интеллигента и окунулся в повседневную сельскую жизнь, вернувшись к старым джинсам, оставив костюм для торжественныx мероприятий и посещений Управления сельского хозяйства. В колхозе мне было интересно всё, но особенно люди. Не счесть, сколько замечательных личностей повезло встретить в маленьком селе Октябрьское. Нешуточные страсти кипели в колхозе. Здесь я стал охотником.

О молоке с утра и до темна

Председатель колхоза Виктор Васильевич Зиберов – человек яркий, живой, эмоциональный. Бывший партийный работник, ко всяким собраниям, заседаниям относился очень серьёзно. Написанные ему доклады тщательно редактировал, сверяя, в основном, с линией райкома и мнением первого секретаря. Переполненные заверениями в верности единственно правильной политике партии доклады, становились огромными и абсолютно бесполезными. Он любил выступать с трибуны, говорил громко, чётко. Волновался, постоянно вытирал платочком катившие градом по крупному раскрасневшемуся лицу капли пота. Исполнив свой номер, обессиливший, возвращался в президиум, тихо спрашивал у рядом сидящих: «Ну как?» Ему жарко шептали на ухо комплименты. Он успокаивался.

В период между собраниями колхозом руководило правление. Один раз в месяц в десять часов утра члены правления – чабаны, доярки, механизаторы – во главе с председателем восходили на высокий подиум в зале заседаний, садились за большой, покрытый зелёным сукном стол и принимали вид людей, решающих судьбу колхоза. Какие бы вопросы ни значились в повестке дня, все разговоры сводились к молоку.

Удивительное дело, за семь с лишним лет моей работы в колхозе не припомню дня, когда бы с молоком, вернее с надоями, было всё в порядке. Всегда что-то происходило не так. То удои падали, то росли медленно, то не хватало фуражных коров, то их было слишком много. Всё это и было причиной каждодневных скандалов между председателем и главным зоотехником Иваном Сергеевичем Чужмаковым, а также становилось основным предметом обсуждения на правлении.

Зоотехники обвиняли агрономов за недостаток и плохое качество кормов. Агрономы огрызались и требовали благодарности за то, что в тяжёлый год заготовили хоть это. Председатель спрашивал с заведующих фермами. В ответ те выносили целый список того, чего им недодаёт колхоз. Главное (это касалось уже меня) – низкие расценки, как следствие – маленькая зарплата. Переходя в ходе спора на сторону то одних, то других, председатель округлял глаза и включал убойные аргументы: о систематическом пьянстве заведующих и специалистов, о воровстве на фермах. Казалось, эта бессмысленная перепалка не закончится никогда. Крепко помотав друг другу нервы, медленно успокаиваясь и вспоминая, что почти все они здесь родственники, участники форума расходились, растворяясь в темноте неосвещённых сельских улиц.

«Доставить – хоть под конвоем!»

Был только один человек, который не испытывал на себе этих прелестей колхозной демократии, – Саша Скорик, зоотехник молочной фермы. Невысокого роста, худощавый, спокойный, малоразговорчивый. Его уважали. За безотказность, незлобивый характер. А ещё Александр был страстный охотник. Утренняя дойка начиналась в 4—5 утра. 3имой ещё темно. В корпусах стоит туман от дыхания коров. Пока полусонные доярки разбредаются по своим группам, Сашка быстро включает систему машинного доения и исчезает. 3а время дойки он оббегает всю округу в поисках добычи. Иногда возвращался с зайцем, но в основном, как сам говорил, «убивал ноги».

В день правления Скорик отправлялся на охоту непременно, даже не допуская мысли являться на изнурительные посиделки. Семь лет каждый месяц я наблюдал одну и ту же картину: в зал заседания входит ещё весёлый председатель, добрым взглядом окидывает сидящих соратников: «Здравствуйте, товарищи!» Товарищи дружно отвечают. Виктор Васильевич поднимается на подиум, приглашает членов правления в президиум, раскладывает перед собой бумаги. Объявляет повестку дня.

Первым предлагает обсудить пресловутый молочный вопрос. Поднимает руководителя самой крупной молочной фермы Виктора Ивановича Ткаченко. Виктор начинает свой доклад и сразу валит на отсутствующего зоотехника. Председатель всматривается в зал. Спрашивает: «Где Скорик?» Все дружно крутят головами, заранее зная результат. Скорика в зале нет. Зиберов, не веря своим глазам, поднимает брови: «Как нет? Его предупреждали? Что? Опять?» Кто-то из зала ядовито: «Да на охоте он».

Реплика добивает председателя. От Сашкиной наглости он приходит в возбуждённое состояние. Требует доставить его завтра к семи часам – хоть под конвоем! Живописуя меры, которые завтра обрушатся на голову бедного зоотехника, нагоняет ужасу на собравшихся. Переходит на состояние трудовой дисциплины в колхозе. В душах присутствующих зарождается и крепнет ненависть к Скорику, из-за которого они должны выслушивать пламенную речь, обращённую, как им кажется, только к нему.

Утром следующего дня Александр точно в семь в приёмной. Вид имеет скромный, виноватый, сгорбленный. При появлении Зиберова изображает покорность. Виктор Васильевич мигом заводится, вталкивает его в кабинет. За дверью раздаётся крик, похожий на рёв раненого зверя. Слов не разобрать, так как председатель спешит высказать, выкрикнуть сразу всё, заготовленное за ночь, неисправимому члену колхоза.