Свет иллюзорной любви. Запретный роман

Матеуш перебирал свой розарий, то сжимая это в своей ладони, то снова разглядывая эти точенные небольшие деревянные сферы, словно маленькие планеты, на которых бурлила жизнь, сплетая воедино миллионами историй…

–Для родителей я всегда должна была выглядеть успешной. Всегда должна была учиться на максимальный балл, всегда должна была делать все правильно. Я не помню веселого времени вместе, наших доверительных бесед… Однажды… Мне очень хорошо запомнилось, когда я однажды получила меньший балл по экзамену по математике и моя мать, услышав это, просто отошла от меня, ни сказав ни слова… Я помню только ее спину.

Я снова глянула в окно. Теплый свет фонарей мягко освещал дорогу перед храмом. Я взглянула на часы.

–Мне надо идти…

Его темная голова с серебристой проседью чуть качнулась. Он встал, отвернувшись от меня. Полы его длинной черной монашеской сутаны слегка покачнулись. Он наклонился над комодом, что-то пытаясь обнаружить и, не найдя это, с шумом закрыл маленькую дверцу.

–Посиди здесь минутку. Я сейчас вернусь. Тебе нельзя со мной.

Он бесшумно выскользнул в холл, и я осталась в одиночестве. Остроликий месяц заглядывал ко мне сквозь небольшое арочное окно и смешливо ухмылялся. Я должна была быть уже в дороге. У меня оставалось совсем мало времени, хотя это уже было неважно для меня. Но почему? Почему я чувствую то, что не должна чувствовать к этому человеку?

– Вот, возьми, это для тебя. – дверь отворилась и на пороге появился Матеуш, протягивая в ладони какую-то странную вещь. Я машинально протянула руку.

– Это старинный нагель. Деревянный гвоздь. Ему, наверное, уже больше трех сотен лет. – медленно начал Матеуш. – Когда-то их применяли при постройке деревянных шхун и каравелл. Когда-то ими скрепляли бревна, возводя избы… Я достал этот нагель при реконструкции нашего храма. Там, в подвале, этот обычный деревянный гвоздь связывал серьезную конструкцию, неся на себе огромную нагрузку. Так было сотни лет. И он выдержал. Я знаю, ты тоже все выдержишь.

Я вертела в руке деревянный гвоздь, носящего на себе следы столетий.

–Простые вещи скрепляют на века. Этот подарок для тебя слишком прост, но все истинное тоже просто. – добавил он и возложил руки надо мной, как обычно для благословения.

Уже было хорошо за полночь, но я все еще сидела около моего трюмо, задумчиво разглядывая себя в зеркало. Мой муж давно уже храпел в спальне, водрузившись на нашу огромную кровать прямо в своих темных броги с вычурным перфорированным рисунком на дорогой лакированной коже, не успев даже развязать галстук и только его пиджак валялся на полу, напоминая о хорошо проведенном им времени в ресторане. Я все еще вертела в руках красивую подарочную коробочку с новым ожерельем в честь моего дня рождения. Муж в соседней комнате протяжно и громко захрапел… И в тот же миг, словно окончательно решившись, я уже вытряхивала все содержимое из коробочки, укладывая туда самый дорогой для меня подарок. Тот самый заветный нагель.

Глава 6. День святого Николая.

Через неделю после моего дня рождения был еще один особенный день. Это был период начала адвента, шестое декабря. И, как обычно, каждый год в этот день, дети нашей парафии ждали подарков от святого Николая. Я, по поручению отца Матеуша, помогала с праздничным убранством церковного холла и накануне праздника допоздна развешивала тяжелые драпировки с умело приклеенными на них добрыми поздравлениями, тщательно вырезанных из специальной клейкой бумаги цвета серебра и позолоты. Помимо основной моей работы я выполняла массу поручений, понемногу вливаясь в мерный распорядок жизни приходской общины. В нашем костеле было несколько священников, но я знала, что сегодня именно Матеуша очередь вести праздничную мессу.

Костел располагался рядом с моим офисом, в самом центре города. Горожане уже вовсю готовились к Рождественским праздникам, и аллея около костела ярко мигала огоньками, весело переливаясь всеми цветами радуги. На высоких стройных соснах таинственно улыбались мне большие фигурки ангелочков, а рождественские песни так и лились из распахнутых настежь дверей храма. Вчерашний выпавший снег казался еще совсем рыхлым и забавно скрипел под моими сапожками. Мое сердце радостно замирало в нетерпении встречи, а в руках я держала небольшой праздничный пакет. После мессы некоторые прихожане оставались выпить чаю в просторной столовой, расположенной в левом крыле огромных полуподвальных помещений под основным залом. Это как раз хороший момент, чтоб увидеться с ним и передать для него мой подарок.

Центральный неф был полон. Людской поток плавно протекал между длинными тяжелыми скамьями темного дерева, усаживаясь, здороваясь и тихонько переговариваясь друг с другом в ожидании святой мессы. Высокий свод готического собора давал залу огромный простор и свободу для воображения под эти дивные и немного таинственные отголоски эха.

–Лика! Присоединяйся к нам! Мы будем наверху! – моя подруга Кира задорно окликнула меня, показывая на резную крученную деревянную лестницу, ведущую на балконы верхнего этажа.

Там, около сестры Анны, монахини, ответственной за воскресную детскую школу и церковные марши во время мессы; там, смеясь и хихикая, умостилась на небольших скамейках вся наша приходская молодежь. Я загадочно покачала головой. Не сейчас. Не сегодня.

Гул постепенно утихал и прекратился вовсе со звуком первых колокольчиков. Все встали в ознаменовании начала мессы. Еще звучали протяжные нотки органа, когда началась появляться вся процессия. Слева от меня престарелая пани Мария, которая не пропускала еще ни одной мессы за последние, наверное, лет двадцать, шумно встала на колени. Мальчики-помощники священника при алтаре в своих белых накидках из струящегося шелка быстро заняли свои места. Мое сердце вздрогнуло. Я увидела его.

–Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…– неторопливый и размеренный голос отца Матеуша торжественно начинал мессу.

При алтаре горела первая свеча из положенных четырех к Рождеству. Его фиолетовая сутана, одетая в период Адвента, казалось, сияла особым блеском при свете многочисленных лампад, придавая его фигуре особенный лоск и загадочность. Месса началась.

Потом мы сидели в уютной коморке около винтовой лестницы и весело готовили все к чаепитию. Комната наполнялась прихожанами, было немного тесно, но теплая атмосфера домашнего гостеприимства витала повсюду.

–Оксана! Давай это блюдо сюда! А крендельки ты свои на угол переставь! -деловито распоряжалась одна из старейших прихожанок, чувствуя свою власть над молоденькими девчонками.

–Варенье! Варенье не забудьте достать! -радостно кричала одна из новых девушек из нашей группы прихожан.

Кира тихонько дергала струны, настраивая свою гитару. Рядом суетились чьи-то малыши. Боковая дверь неслышно распахнулась, и его фигура, облаченная уже в будничную черную сутану, скользнула в комнату, притягивая к себе всеобщее внимание. Подхватив по пути крошечный кокосовый эклер с большого блюда и сразу отправив его к себе в рот, аппетитно причмокивая, он здоровался с кем-то, кого еще не видел сегодня, широко улыбался всем и каждому, одаривая всех вниманием и нахваливая наши угощения; он подбодрял большую грузную пани Татьяну, не успевшую приехать на мессу; он успевал нежно потрепать за щечку пухленького малыша, которого, светясь от счастья держала на руках новоиспеченная молодая мама и жена ответственного за новициат пана Егора. Он успевал одаривать вниманием каждого, но мне тогда казалось, что смотрит он только на меня.

–А это что у тебя? Может, это ты мне подарок принесла? – как бы между прочим, произнес отец Матеуш, усаживая меня рядом с собой.

С замиранием сердца, я молча кивнула. Все мое красноречие и заранее подготовленная речь куда-то пропали. Я молча протянула ему подарок, стараясь успокоить свое разбушевавшееся сердце. Он с доброй улыбкой не сводил с меня глаз, пока его руки выуживали на свет светло-бурого пушистого плюшевого медвежонка с красным вышитым сердечком на боку. Около двадцати пар глаз уставились на этого забавного медвежонка. Я уже готова было провалиться сквозь землю от стыда, как услышала, что после неловкой для меня молчаливой паузы, все начали аплодировать и шутить.

–Как его зовут, святой отец? Или он еще не крещенный? – весело подала свой голос наша вечно неунывающая Оксана.

Все захохотали, и я облегченно вздохнула, услышав, что Матеуш предложил всем помолиться перед едой. Я уже вставала из-за стола, как вдруг заметила этого маленького игрушечного медвежонка, неслышно скользнувшего в недра старенького потрепанного портфеля отца Матеуша…

Через неделю снег подтаял и вечерами моросил небольшой дождик, давая место оттепели. Я возвращалась после работы домой в своем легком кашемировом пальто и зябла, обманутая погодой. Начинало болеть горло и мои глаза слезились от цепких объятий налетевшего студеного ветра. Мои ботинки непослушно скользили, то и дело проваливаясь в небольшие ямки, выдолбленные дождем в остатках ледяных оков под ногами, но я не обращала на это внимания. Я думала о том, что в последнее время отец Матеуш избегал быть со мною наедине, хотя это не мешало ему приковывать меня к себе своим взглядом во время мессы. И все его шутливые замечания во время наших собраний на уроках богословия после общей молитвы нашей группы прихожан, как всегда сходившиеся в маленькую комнатку под лестницей, все эти шутки предназначались только мне. Он весьма тонко при всех прихожанах умел выпытывать все, что у меня было на душе. Он мог, как бы между прочим, разговаривая с кем-то и гладить меня по волосам, приподнимая мои тяжелые локоны и при этом не уделяя мне должного внимания, словно я была пятилетней девчонкой, которую достаточной приласкать, дать шоколадку и опять разрешить бегать и резвиться рядом. Я не понимала его поведения. То, что возникло, между нами, будучи наедине, это чувство все возрастало и, не получавши выхода, съедало меня изнутри. Он мог запросто позвонить мне вечером, спросить веселым голосом, что я делаю и тут же повесить трубку, только и успев пожелать мне спокойной ночи. Я не понимала своих чувств, не понимала почему все больше мыслей рождается в моей голове именно о нем. Я не понимала многого, но твердо знала одну вещь- мне нужно забыть его как можно быстрее. Но вместе этого с каждым днем наши жизни с ним все больше и больше переплетались незримой прочной нитью.

Глава 7. Знаковая встреча в костеле.

Я хорошо помню этот день. Новый день нового месяца. День, когда всем людям можно допоздна нежиться в своей постели, сладко вспоминая о лакомых кусочках тортика оставленных на хранение в недрах холодильников. Вспоминать о припасенных многочисленных тарелочках и мисочках с разными вкусностями, не осиленных со вчерашнего пиршества. Это день, когда можно лениво, еще не вставая с постели, потянуться за пультом от телевизора и, еще полусонно прищуривши глаза, перебирать среди изобилия праздничных программ. Это день, когда можно совершенно никуда не торопясь, долго болтать по телефону, неспешно потягивая свой утренний кофе, вальяжно развалившись в любимом кресле.

Это тот день, когда обычно каждый из нас вспоминает не только о самых близких родственниках и о хороших друзьях. Это радость. Беззаботная радость переполняет наши сердца, и мы стремимся поздравить каждого встречного прохожего и поделиться этих искрящим весельем и этим счастьем- чистым, как снег за окном. В этот день многие из нас оставляют свои обиды в ушедшем и канувшим в Лету прошлом году, великодушно простив своим близким их огрехи и уже не вспоминая и о своих собственных промахов и ошибок, сделанных в прошлом. Это шанс начать все с чистого листа. Мы все прощаем и оставляем плохое в прошлом, радостно гордясь и показывая всем и каждому свою еще незапятнанную душу делами нового, только родившегося года.

Это тот день, когда, наконец-то окончательно проснувшись к обеду и тщательно подкрепившись оставшимися деликатесами, можно наконец-то поразмыслить о планах на этот год и о планах на этот вечер первого январского дня, щедро разбавляя в своей голове великие мечты, которым так и не суждено никогда сбыться, с небольшими мечтаниями, для которых все-таки можно немного поработать.

В этот день я проснулась еще до того, как несмелые лучики зимнего солнца все-таки смогли с трудом пробиться сквозь толстое многослойное одеяло, сотканное из тяжелых дождевых и причудливых кучерявых облаков. Тяжелый храп моего мужа, после чрезмерно выпитого им накануне изысканного и дорогого алкоголя, предвещал его глубокий сон еще как минимум до обеда. Сопоставив свои возможности с видимыми последствиями, я легко выпорхнула из постели, и, уже на бегу, суетясь, куталась в лоно теплого свитера и хватая по пути свое зимнее пальто.

Снег все так же весело скрипел под моими ногами, а вокруг то тут, то там, виднелись следы вчерашнего общего городского веселья, напоминая дворникам о их непростой участи в каждый постпраздничный день.

Я торопилась. К остановке, тоненько звеня колокольчиками, подъезжал ранний трамвай. Присев около окна, я рассматривала сменяющиеся пустынные дворы и незагруженные дороги сонного города и не о чем особом не думая. На той остановке, за поворотом, вошел еще один пассажир, составим мне компанию в пустующем вагоне. Пожилая женщина, важно укутанная в кашемировую шаль поверх шубы из старого, кое-где уже вылинявшего песца, тяжелой походкой, слегка прихрамывая, прошла мимо меня и присела на кресло у дверей. Вагон постепенно начал пополняться редкими в этот час пассажирами. Снова начал падать легкий снежок, постепенно стирая с дорог следы случайных прохожих. Было тихо и даже ветер спал, словно укрывшись этой пушистой легкой пеленой снежинок нового дня и нового года.

«Ты сама можешь все изменить. Не ищи силу вовне. Сила внутри тебя. Только лишь слушай свое сердце»– мягкие вкрадчивые слова отца Матеуша возрождались в моей душе, хитро отпирая себе двери моего подсознания, словно не желая оставаться в забвении, как те чьи-то следы, закрытые навсегда новым и чистым снежным покровом.

Я покачала головой, пытаясь скинуть с себя этот сладкий, но в тоже время ядовитый туман, медленно начинающий сводить меня с ума. Надежды и сомнения. Неясность и неуверенность в завтрашнем дне. Крушение всех моих предыдущих целей; крушение моей понятной, хотя и несчастливой жизни. Все разбивалось об одну и ту же скалу, так внезапно и нежданно вставшую на моем пути. Его образ был со мною повсюду. Я знала все черточки его манящих глаз, цвета тягучего золотистого меда, вобравших в себя все краски знойного лета, тяжелые теплые капли проливного дождя, томление этих тугих созревших золотых колосьев пшеницы; вобравших в себя гудящую, исходящую из самих недр земли, силу матушки-природы и всю молодецкую удаль разгулявшегося ветра открытых степей. Эти глаза манили меня своей сладостью и подкупали чистым светом золотого солнца, все заволакивая в свои глубины, из которых уже не было другого пути, как падать все глубже и глубже в их докрасна раскаленные недра жидкой медной лавы, уже не замечая и не ощущая на себе тысячи градусов температуры по Цельсию и миллионы киловатт электрической энергии.

Трамвайчик весело зазвенел на очередном повороте. Вот уже на горизонте показались знакомые очертания. Высокая башня, разрезающая своим шпилем серую тяжелую мглу зимнего негожего дня, и темная черепичная кровля, увенчанная массивным крестом. Сегодня я ехала не к Нему. По моим подсчетам, эту утреннюю мессу будет проводить другой священник. Я ехала в надежде встречи с одиночеством и тишиной под высокими готическими сводами; я ехала в надежде понимания, принятия и примирения себя с тем, кому принадлежал этот загадочный и любимый мною человек.

Морозный воздух кинул мне в лицо множество колючих снежинок. Я вдохнула этот аромат, наслаждаясь и словно пока не решаясь зайти внутрь. Дверь призывно была открыта, и я уже слышала кристальный голос нашей сестры Анны, пробующей высокие ноты. Орган низким звучанием подхватил мелодию.

Пожилая дама, слегка опираясь на руку своего мужа, наверное, также, как и много десятков лет назад, поднималась по ступеням костела. Тяжело вздохнув, я отправилась следом.

Я сидела в тени величественной белоснежной колонны, склонив голову и слушала рассказ священника о вечной истории рождения Великого Спасителя в простых яслях, который пришел спасти нас. Прозвенел знакомый колокольчик. Все стали на колени, в ожидании Святого Причастия. Я, покорно опустив голову и ни о чем не думая, с интересом наблюдала за игрой на мраморном полу непослушных солнечных лучиков, сумевших пройти сквозь цветной витраж в виде распустившийся розы, цепко охваченной фигурными переплетениями из прочного векового камня. Неожиданно на светлом пятне мелькнула тень и чей-то темный силуэт проскользнул мимо, легко опускаясь на колени рядом со мной. Скрипнула скамья. Я слегка повернула голову, стараясь не отвлекаться от общей молитвы и, вздрогнув, тут же словно окаменела. Темный плащ грубой, словно домотканой шерсти, черная туника простого сукна, подпоясанная белоснежным кожаным тонким поясом и с неизменными четками на них. Он был в обычном, не праздничном своем облачении, словно показывая, что сегодня он пришел только лишь покорно служить другим и молиться, не показывая своего чина. Тень капюшона падала на его профиль, усиливая атмосферу таинственности.

Медленно я отвела взгляд. Мои губы продолжали шептать молитвы, руки старались не показывать той дрожжи, которая пробежала по мне… только лишь белизна моей кожи выдавала мой страх и возросшее напряжение.

«Зачем от здесь теперь? Что я ему скажу? Как мне нужно держать себя с ним?». Мои мысли летали со скоростью света и не найдя выхода, погружались в оцепенение.

Наконец послышался голос звучный громкий органа, ознаменовавшее конец мессы, и сестра Анна весело запела знакомую всем рождественскую песнь нового года. Немногочисленные прихожане, шумя и переговариваясь, направлялись к выходу. Я засуетилась, поднимаясь с колен, хватая свою сумочку и вдруг безоружно опять опустилась на скамью, наткнувшись на его широкую улыбку и открытый ясный взгляд.

–Я рад, что ты пришла сегодня. – его рука дотронулась моего лба.

Я молчала, немного раздраженно разглядывая служивших мальчиков при алтаре, собирая все после мессы.

–Мы давно с тобой не разговаривали по душам. – мягко добавил он. – Сейчас у меня есть время до следующего служения. Мы можем спокойно пообщаться.

–Сегодня? Сейчас? Пообщаться здесь? – я отвечала немного резко, удивленно подняв на него глаза.

Он обвел рукой вокруг.

–Где же еще самое подходящее место для общения, как ни в доме Божьем? – ответил Матеуш, спокойно выдерживая мой взгляд.

Глава 8. Признание любви.

Я шла пешком. Знакомый мне трамвайчик прозвенел, покачиваясь на повороте и призывно открыл двери, тяжело остановив свое железное тело на переезде. Я шла, не замечая ничего кругом. Мои щеки пылали, несмотря на восьмиградусный мороз. Полы моего пальто непослушно распахивались на ходу. Поднявшийся после обеда ветер все играл длинными концами моего шарфа, развевая и взъерошивая эту пушистую бахрому.

«И как это у него получается? Как я могла все ему рассказать?»– мои щеки рдели уже больше от девичьего стыда, чем от мороза.

Я пыталась собрать свои растерявшиеся мысли и вспомнить, как это произошло. Я все шла и шла, проходя остановку за остановкой. Шла, не думая куда, инстинктивно находя, как и много лет назад, путь домой, туда, где я родилась. Я не могу после всего этого вернуться в дом к моему мужу. Просто не могу. Мое сердце бешено стучало. Я должна сконцентрироваться, должна понять, что произошло. Ведь после этого я не могу уже быть прежней, не могу дальше жить своей вялотекущей всем понятной жизнью. Случилось что-то после чего я уже не понимаю, что мне делать дальше.

Я оглянулась. За поворотом, если пройти чуть дальше во дворы, стоял небольшой магазинчик, где продавали вкуснейший кофе и знаменитые венские вафли. Это недалеко, как раз напротив оперного театра. Там, где есть уютные лавочки под навесом около стройных портиков театра и этот студёный ветер так сильно не будет задувать в полы моего пальто, нещадно морозя меня. Там можно будет присесть и выпить чашечку кофе, наслаждаясь блаженным теплом. Я решительно повернула с дороги.

Как всегда, пышущая здоровьем круглолицая с пышными курчавыми волосами продавщица приятно улыбнулась мне. Горячий, обжигающий кофе! Я с наслаждением вдохнула аромат пряной арабики, оглядывая помещение. К сожалению, оба небольших столика этого мини-кафе были заняты посетителями. Но ведь на маленькой площади, в торце театра стояли, разбросанные по кругу крепкие, цвета слоновой кости, лавочки из гранита! Я могу примоститься на одной из них и посмаковать этот райский напиток, придавшись своим размышлениям. Я решительно вышла наружу. Но снег по-хозяйски оккупировал все вокруг и, видимо, решил задержаться здесь до самой мартовской капели. Чуть поодаль, под деревянной перголой, тесно примостившись к стене театра, виднелись простые деревянные скамьи. На одной из них, уютно обнявшись, нежно беседовали друг с другом парочка влюбленных, не замечая укоризненного взгляда пожилой леди, сидящей на соседней лавочке. Я примостилась на свободную скамью, вдыхая полной грудью этот морозный воздух и тихонько потягивая свой кофе.

После нашего разговора, Он провожал меня. Вернее, мы вышли вместе. Ему надо было вернуться ненадолго в свой монастырь и вернуться назад, в костел. Мы шли рядом. Совсем рядом друг к другу. Наверное, так гуляют вместе счастливые пары. Возможно, и мы были бы похожи на счастливую пару, если не брать в расчет его монашескую сутану и разделяющие нас почти полные четверть века.

–Теперь я должна подать на развод? – словно резюмируя в голове весь наш разговор, я подводила итоги, четко расставляя точки в конце каждого абзаца и спрашивая его, как у учителя, правильно ли я усвоила преподанный им урок.

Он молча кивнул головой. Мы продолжали идти, погруженные каждый в свои раздумья. Знакомая дорога вела по широкой мостовой вверх по склону, к заветному маленькому мужскому монастырю, затерянному среди высоких застроек шумного города. Яркое солнце, солнце-мираж, на некоторое мгновение показало нам свой золоченный раскаленный бок и снова скрылось за непроглядною мглою сегодняшнего дня. Погода менялась. Морозный ветер так и свистел, заставляя трепетать молоденькие деревья, посаженные прошлой весной. Они вздрагивали, жалостливо протягивая вперед свои тоненькие веточки, немилосердно облепленные слоем тяжелого льда и, снова трепетали по ветру, словно прося пощады. Моя нога соскользнула в расщелину льда между грубо уложенными камнями старинной мостовой. Его рука крепко, почти до боли, сжала мою руку чуть повыше локтя. Я несмело подняла голову к нему. Его взгляд был тверд и неумолим. Его глаза казались теперь совсем другого цвета, в них уже не было той источающей медовую сладость нежности и ласки. Может, это все из-за этой непогоды… Колючие снежинки вековой мерзлоты застыли в его умном, но цепком взгляде. Я с трудом сглотнула, думая о нас. Все виновата эта зима! Как хотелось бы сейчас теплого солнышка, пригревающего всех и вся вокруг. Как хотелось бы ранних весенних цветов, смело выглядывающих из-под твердых ледяных сугробов. Это было бы началом пробуждения, началом новой жизни, дающей надежду даже тем, кто не имеет на это право.

– Значит… Это значит, что у меня никогда не будет детей? Я не смогу выйти за тебя замуж? У нас не может быть нормальной семьи? – набравшись смелости, я спросила то, что не давало мне покоя.

–А что такое «нормаль»? Где та грань, по ту сторону которой мы называем вещи «нормальными»? Кто придумал эту нормаль? Общество? Большинство в этот обществе? Так помни: правота не там, где большинство, а там, где твое сердце. – тихо шептал мне Матеуш.

–И у тебя может быть много прекрасных детей. Крестных детей. Детей во Христе. – поспешно и тепло произнес Матеуш, смягчая свое волнение.

Мы попрощались тогда около его монастыря. Я буду долго помнить этот взгляд. Уже не было тех елейно-милых улыбок, когда он держал меня за руку на прощание раньше или добродушно трепал меня по волосам.

В его глазах бушевал ураган, сметающий все на своем пути, продирающийся сквозь заросли наглухо заросшего колючего кустарника, выкорчёвывающего на своем пути многовековые могучие стволы деревьев. Это было пламя, пожирающее все на своем пути, ревущее и пробирающееся все дальше и дальше, к своей цели.

А мой взгляд жарко целовал его, крепко обнимал, вцепившись в его плечи и спину, словно в последний раз. Мое сердце рвалось к нему. Мне казалось, что, только лишь когда я соединюсь с ним навсегда, мироздание могло бы наконец-то успокоиться, выполнив свою миссию и создав равновесие во Вселенной.

Да, это был не сон. Это была реальность, меняющая мой мир.

Я допила свой кофе и долго еще сидела, откинувшись на спинку скамьи и глядя в это мертвенно-свинцовое небо, только слегка прикрашенное легкими облаками, чуть светлее этого мрачного неба. Надо мной беспокойно кружила стайка голубей, словно в поисках чего-то. Облака, гонимые северным ветром, быстро сменяли свою форму и плыли все дальше и дальше.