Плутающие души

Садик отъехал привычным маршрутом, петляя меж скалами, на плоскогорья, песчаники. Спокойно посматривал на вечно бегущее, почти всегда плотное, серо-желтоватое месиво облаков, пока не шмыгнул носом, – на пяток километров, разносимый ветром круглосуточный вонючий букет, примерно хвои, кондитерки, по земной ассоциации, напоминал о приближении к Паредеке. Из-за холма нарисовался тевихор – промышленный мини-городок – комплексы строений, без намёка на территориальное движение, лишь дымили местами разнокалиберные трубы. По периметру шли обтекаемые конструкции. В разветвлении к разным частям промзоны фургон направился к модульному зданию из четырёх закрытых ворот. На фасаде скромно красовались синдуки, без перевода, по запаху, означавшие приёмную пищеблока, – к последним подкатил. С полминуты передышки, ворота, пропитанные вековой вонищей, отъехали. Заразличались ароматы в колдовстве местной кухни над рецептурой. Припарковавшись в просторном диапифере, раскрыл боковую дверь кузова. Подъехавший на онуконвере симидим выудил бочку и отвёз к двоим товарищам, перетаскивающим на промывку и капаметы с пищевой утварью. У дальней стены, по паре, куковали в простое платформы-прицепы и похожие фургоны.

Из-за них появился хомидим ноль-семь-один, местный надзиралец: "В Фианирид за сырьём".

Садик послушным кивком развернулся спиной и поменялся в настроении… не выдавая радости, на камантивре выскользнул в заданный тевихор. В пути, с небольшой возвышенности, открылись взору дугообразные марши прозрачных крыш со специфичным освещением земных полосок утреннего солнца, синевы чистого неба, оттенков спектра, яркости. Пашня под стеклом на равнине квадратных километров – сказочное царство в извечной планетной мгле. Меж строениями, издалека, будто в борозде редкими жуками, ползали робоплатформы. Стражником цветастого хозяйства выступал высокий крепкий забор, убегающий волнистыми линиями вдоль, где в малой отражательной способности перепадало красок и ему. Угол периметра, аккуратно сведённый под небольшой радиус, в итоге выдавал квадратно-скруглённое, вытянутое "О", а в стойке – стройное "Л". Садик ехал вдоль стены – сплошной двусторонний обтекатель на барханчиках, в заигрывании ветра и пыли. Повернул к возвышающейся покатой крыше, прямо на забор, хотя дорога уходила дальше. Остановился, протрубив сигналом в стиле "трам-папарам". Часть ограждения начала задираться козырьком и камантивра вкатилась не в город-сад, а в закрытый диапифер. Из квадратного жерла стены, с транспортёра, выплёвывались фасованные тюки на симидима, складировавшего на поддон. На другого, в отдалении, подобной технологией капумы с жидкостным сырьём. Напротив ритмичной суеты стоял транспорт посерьёзней: поболе фургон и прицеп набивались онуконверами складской продукцией. Не сведущему в местной писанине на маркировке, по упаковке определялся тип товара: сыпучий и не очень. Садик, бросив железного коня под погрузку, исчез среди штабелей. В углу вокруг позыркал, вынул из-за пазухи хомидимскую оснастку, ошейник с обломанным креплением. Одной рукой приноровил, другой мягко пробарабанил пальцами по стенке. Ответно высунулся свёрток – спрятал.

Прислонился к отверстию и вполголоса: "Как ты там? – и на отзывное женское "Потихоньку, помаленьку, а ты?": Кажется скучаю". – "Кажется или?.." – "Точно. Честное симидимское". – "И я" – "Спасибо, – рукой обнимая пазуху с подарком. – Хоть на миг забыться".

За послышавшимся мужским "Садик, ты где?" потеряшка, с "Целую, линяю", подальше от "переговорной" юркнул и вышел к погрузочной: "Чёго стряслось?.."

Отправился с заказом, – остался позади Фианирид. Дороги-то, примерно на две трети, терпимо-ровные – местами узковатые, – пришлось обочину "понюхать", пропуская громоздкого собрата. Автопоезд, из серии "На складе", дребезжа, кометой, горбоносой, проплывал, заваливая хвост пылищи.

Амакивер, без спальни дальнобой, рукою: с уважением коллеге, – торжественно звучала по планете взаимная симфония "Фа-фа".

А ветер на Садика, в бок – со встречки дробью рикошет, по кузову вся каменная мелочь. Мотнул тот головою, сожалея: не перестроился, – и дальше полетел. Спустя минуток десять, содрогнувшись пару раз, фургон недолго прокатился и застыл. В испуг глазищи поскакали по чём где можно и нельзя. Потыкав кнопки, вылез под капот, руками шурудить, – обжегшись, послюнявил испачканные кисти. Обход вокруг, заглядывал под низ: царапанный поддон – спасенье от камней, и гофра – от песка защита… прощупывал узлы на подозрении.

"Ну что же ты, родной… твоя болячка… не молчи", – по-братски на фургон, в заботе облицовку протирая.

Присел на придорожный камень сосредоточено минут на пять, сморкаясь, утираясь, оставляя, усы рисованы в "красу".

Привстал, в руках марая тряпку… ткнул старт – завёлся – чудеса – ожили индикаторы, мигая. Чтоб не спугнуть удачу, не дыша, прикрыл капот. Так тронулся, смелея, обороты набирал.

В Паредеку вернулся, ожидая у ворот.

Через пролёт, крадучись тяжело, выруливал поосновательнее прежних транспорт: прицепа – два и спальник – дальнобой с обвесом, но не хром: приспособления, запчасти для дороги долгой. Заглядываясь на него, Садик преодолел положенный заезд и снова под капот.

Ноль-семь-один: "Чего копаешься, чумазик… мандуци вывозить пора?!"

"Твоих слов "ласковых" железный конь не понимает… пожалуйста, Дит, не гони".

"Ну ладно уж, чинись… но поскорей… ишь, конский металлург нашёлся".

Приёмный диапифер опустел, ремонтнику на вдумчивый покой. И часа не прошло, отправился с прицепом…

Вот контуры Монабитэра и обитателей глаза, встречали жаждуще, – шутя всерьёз: "Спаситель от голодной смерти появился".

Он без затей до нужной точки долетел, через в служебный вход врулил машину – сквозной предбанник с воротами, откинутыми козырьком.

Рука набита – шустро кинул шланги на тромедек – с дозаторами, аппарат. Туда-сюда, лишь оставалось преобразить, в колпак и фартук, внешность – служитель продуктовой сферы, но…

Над выходом прямоугольный металлопласт высвечивал семнадцать сорок две – просрочено начало ужина: для первой кафоки в семнадцать.

Выстукивали ремперки в пукупрах активно громкую "морзянку".

Носы просовывали второкафокники: "Скоро вы там?" – "Не нажрутся".

Вторгались некоторые, не дожидаясь последнего из первой.

На каждое жилище выпало минут по двадцать, вместо тридцати, плюс ноль-семь-семь, дежурный страдиар, лез под руку, для хомидимов подбирая порции, – Садик вспотел – присел. Слипались веки на опорожнённую посуду последних едоков.

Зевнувший Дима потянулся за ямасепом: так разморило, и не откинуться: на эпиказе нет же спинки, – повертевшись: "Э, ботаник, чего не приволочь куст из Фианирида?"

У стен, инверсно входа, цветенье разномастно – ручной работы каменные чаши лишайник-плесень стлавши покрывал.

Их Пухов орошал ардипкой: "Ага. Попробуй проберись – запретка. Да и совсем не климат".

"Ну… значит выведи породу… по типу аленький цветочек".

Сладков: "Мысля́… Плантацию втихую зафигачить и за валюту втюхивать… красавцы". – "Э-э, вам бы лишь бы всё продать, а подарить?!" – "Кому?" – "Муму".

С тем и ушли до куилек валяться.

И это не конец: коль на другом конце Монабитэра, и образ жизни выбран особнячий, – не грех питаться в кафоке своей. И побогаче рацион – трактуй дискриминацией по расе? А что не съешь – не покусаешь над выходом у хомидимов: металл презренный циферблатился пятиугольно. Вниз главным остриём – конец началом: отсутствовало двадцать пятое число, – двумя нулями обходилось на рассветы налево ходом стрелок. Для длинной часовой по контуру при каждом пятом изумрудилось одно число. Минутная – короткая, попутные деления – четыре, из голубого минерала прижимались к центру безымянными, – пофантазируй сторонами света.

Но до рассвета далеко: перевалило за девятнадцать, – их вечеря, пожалуй, затянулась. Дежурный страдиар "на огонёк", – из уритопа Дуглас, поправляясь, выползал: "Мурло, тебя что, звали?" – "Так это… Дуглас… может подубрать?" – "Вали пока".

Закрылась дверь и гогот разлетелся по углам.

За длинным ямасепом, единственным, тела дышали жаром на голый торс, хрустя, сжимались мощью кулаки.

"За упокой и здравие поднимем. Наш брат по времени вернётся в строй, – взгляд дружный перешёл на куилеку, – как непорочная, заправлена струною, пыль антикварная скопилась кое-где.

Подняли леупоки, синхронно запрокинув жидкость в рот. И фукали, переводя дыханье.

"А стоит поменять, наверно, куилеку". – "И мотефу, кульмам". – "Ага".

Повтор не первый – Дит из кукалига по кругу разливал: на восемь порций булькался сукебри: "Тост за Великих, Сачерсум и Тирадива, дарующих жизнь вечную, хвала!" – и у него повылезали пятна, по-мухомористому разукрас.

Один за трезвость – ноль-пять-три, анаглик бултыхал: "Ты что же, приготовился на линьку?" – "Мы все там будем, а потома здесь". – "Болезнь коварная, как и названье… аллергия".

Эрит: "На симидимов".

Ржакой заливались, а Дит ощупал кожу лба и щёк.

"А что амакиверы… кто запрет таскает?"

"Фиг масло, вот диомихи мутят. Чего?.. Пока не знаю точно", – ртом набитым.

Злобивыми бровями Дуглас: "Пораскидать их надо, упырей".

"Тебе бы только раскидать, – анаглик отпивая, трезвенник, – а омиерга сработана".

"Незаменимых нет. Чего ты, Лео, впрягся?"

"Они – неповторимые спецы и гайки подзакручивать не надо. Давно ли сам… – глаза на номерок висевшей куртки, – из шкуры симидимской вылез?" – в пукупре с горкой очередная исключительность: полоски красновато-жёлтые, бороздки для ломания, – спокойно грицапоцу взял и нагловато захрустел.

"Разворковался, больно языкаст. Поприкуси. Мож хочешь к ним обратно?"

"Насрать с фумавуна февамой. Тобой не назначался".

Один-ноль-шесть: "Завязывай собачиться, лучше наливай".

"Не влезай, миротворец", – тёмно-лимонистая морда главного.

"Моя хата кромсать и штопать".

Мгновение – подскочили Лео, Дуглас – руками через ямасеп до горла обоюдно.

"Стоять!" – Дит.

Рукоприкладства не случилось: под локти растащили петухов. Глядишь, осиротел бы их Монабитэр. Еда раскидана, посуда – наглядно руководство наперезаседалось. Ни с места только один-ноль-шесть и ноль-один-четыре, – чуть отклонились, не мешать.

Ещё раз ноль-семь-семь просунул нос, за двадцать на часах.

"Исчезни!"

Дверь захлопнулась, погасло освещенье…

И утром не случилось-то подъёма из-под палки: эмоций буря хомидимов из вчера переродилась климатической волной в сегодня, за два часа положенных проснуться. За окнами шипело, завывало, не приколоченным носило по округе, по стенам молотя, напрашиваясь в гости.

Ушами симидимы навострясь к извне: "Сегодня праздник". – "Накрылся выходной". – "А завтра жоп: на аварийку всех". – "Печаль, остались без жратвы". – "Возможно, но не факт".

"Пабам-тык-бух!" – чего-то посрывало – пред бурей сдался подуставший материал, вибрациями в перепонках.

Почему-то зацепились двое – один рукой за подбородок башку другому отжимал, пытаясь пальцем и до глаза дотянуться. Соперник вынужден в повёрнутой гримасе, "высокомерной", того за шею гнуть. Но первый вдруг из буквы "Г" под ноги бросился, – так дёрнул их, что с грохотом свалил, накинувшись душить. Второй, из-за перешедшей инициативы, осваивал приём на отгибание башки, руки попутно, – с себя рывком душащего и на него налечь. Но напоролся на согнутые колени, – перевалился через них. Боролись лёжа на боку, кряхтя, рыча, не позволяя приподняться, взгромоздиться друг на друга. "Ковёр" пропитывался потными телами, слегка зеленоватого отлива. Обступили зрители возню: за своего болели подначкой и подсказкой, – на победителя оценка расходилась.

Вмешался Крот: "Завязывай полы мусолить, – не возымел эффект, повысил тон: – Завязывай!"

Те вроде нехотя, но расцепились: и подустали знать борцы с взаимоненавистью поугасшей.

Из уритопа Дима расшаркивался опепропедами, костюмчик поправляя. Окинув шум: да хрен-то с ними, – на ложе плюхнулся опять: "Чего там, бурю делят?"

"Товарищеский матч, финны против шведов", – Сладков бездельем время рядом заполнял.

"На что играли?"

"Эти обычно на национальный суверенитет, – закинул руки за голову. – Финн из семнадцатого, Сымман, бежал в Россию, чтобы в шведскую армию не загребли, на нас переть. Шведы отловили, запытали, ради забавы наглушняк".

"Второй пытал?"

"Не. Швед Мальте в следующем веке объявился. Просто шведы финнов лет пятьсот плющили. Теперь возвратка", – мечтательно на не касающиеся предания старины глубокой.

Раскучковался контингент по интересам. Впрямь мини казино открылось: задействованы два стола пока.

В ладонях потных перетасовка граней, из лёгкого металла: "И-ях!" – костяшек стукотня.

Вперебивку по жилищу напоминала буря: ну вы, впустите же, я здесь.

Не до неё: заруба в пике: "Ну ё баля", – не оправдал бросок.

"Смотри сюда, криволапый", – удачливей соперник.

Не доставало алкоголя, табака. Прогнозы. Проигравший долг отдаст.

И Диме надоело вдруг валяться, осматриваясь: "Шашки есть?"

"Здесь классика. А ты чего хотел?"

Пожал плечами: "В дурака".

"Не практикуется. Во что играл?"

"По сетке шутер, драйвер".

"Забудь. Живые только игры – ловкость рук".

Пересидели, переждали в "бомбоубежище" поверх, – поближе к темноте ослабла непогода. Из диапифера монабитерского приволокли кураснут. Отмандуцировать сухой паёк, для вида покривлявшись, за обе щёки не составило труда: желе-консервы в вакууме, сухомятка. Ардипка на запивку, к сновидениям, пролёживать бока…

Глава 6

На утрене имеющийся транспорт шпиговался живой массой. Пригибаючись по салону, с диванчиками тощими по сторонам, по двое плюхались на гладкий коричневый полимер обивки, сереющий потёртостями из-за спин, и больше ягодиц. Треть дожидалась второй волны отправки. шестерых оставил Дуглас: Монабитэр тож пострадал: свой тевихор поближе телу – процессом лично заправлял. Предметы пластика, металла валялись далеко в пути, – в поездке из окошек Дима смотрел их рваные края: не церемонилась вчерашняя погода, не защитила горная гряда. Сквозь заметённые участки амакивер вёл камантивру – чутьё и память – навигатор. Гружёная карета пробиралась в промашках колеи, накатов, вверх-вниз, ухабы измеряя, камни, на испытание подвески, – потряхивало и качало синхронно кислых пассажиров. Сродни их лиц пейзажец простирался – на спор в причудливости форм художественный глаз изюминку отыщет.

Двухчасовой пробег и вот промышленно-жилая крепость, по-русски – частокол: воздушное крыло на тройку метров ввысь. Минуту ожидали, его створ расступился: невидимый привратник пропустил. Для симидима – территория запрета – особый случай: въехали, – и что? Поваленные мачты, трубопровод пробитый: и в пару мест высвистывался пар. Резервуар солидный ногами набок вверх, продавленные крыши, контейнер-перевёртыш, ангар на перекосе: напор был знать велик – крепления сдались… Ну не Армагедон – к разбору приступили; строительная техника пришла.

Мелькнула в витраже конструктивизма, меж зданий, в переходе, фигура в облегающем костюме. Хватило Диме оценить: манеры женственны – заколотилось сердце бесконтрольно: "Или привиделось?.." – не раз выискивал повторно, но тщетно: рыбка уплыла.

"Бездельник, эй, чего замёрз?" – одёрнул Диму надзиралец ноль-пять-три.

Не до него: из головы не выходило – пространный взгляд: лом перетаскивать давай. По сути, он трудился страдиаром – как правило, так дыры затыкали: уборщик, грузчик, где-то подсобить, считай, посыл на алфавит.

"Ну… кислородка вроде в норме", – солянка из спецов водила носом, оценивать ущерб, материал, залипнуть предстоит насколько, с добавкой фишек монтажа. По очереди лапали всезнайки полупрозрачный кванипер с документацией. Не без скубстись, пожалуйста, всё правки амбалистыми пальцами вбивали – с планшетного экрана, чуть до локтя, плясала геометрия фигур.

Протяжный визгом резака вокруг переполнялось; ловились зайчики прыг-скок сварной дугой; в падении набат металл металлом камертонил; подъезд бульдозер расчищал, по камню скрябая – по нервам; подъёмный кран стук-звяк – отрыв: негабарит переносил; взялись за дело самосвалы погром вчерашний вывозить.

С дневной кормёжкой задержали, – роптали работяги, а надзиралец их баюкал разнообразнейшею карой. Так день на вечер променяли, усталости поднахлебавшись, словесной скупостью обогатив Монабитэр. Мандуци поклевали кое-как, щепоткой фраз дежурных обойдясь.

На сон-дорожку Дима вяло: "Загнали нас в цивильную дыру. Чё за объект?" – "В Инселапе приблуды электронные штампуют".

"Ага", – накрылся с головой и засопел.

Второй день эмчеэсил и та же канитель: подай да принеси. Послушно притворился – момент не упустил: шмыг за угол, да брысь и вдоль холодно-вычурной архитектуры. На следующий стиль нарвался: четыре этажа стеклянной мути, концепт сойдёт на центр развлечений – вход небольшой закрыт – подёргал… по ощущениям: створ герметичный и ни намёка на признаки движений. Почапал дальше, аллеей, замощённой камнем, по ситуации, пренебрегая: лежачую нормаль в диагональ; цеха по сторонам.

Местами перескакивая мусор: "Вот страдиарам крупно подфартило".

Везде предупреждающие знаки, где надо выпирали пояснения: синдуки отрисованы под вязь. Но Диме по-большому незнакомы – их грамотой владели технари: им полагалось. Попутно появился со спины писк-визг пульсирующий тихо, – везла конструкционные скелеты афтока: телега-автомат… плелась. Запрыгнул на подвоз, – не выдержал и трёх минут такого темпа – соскок, к строениям продолговатым, – за стенами подзавывал ритмичный скрип. На автоматике закрытые ворота, – подсказывал над ними светофор.

В походе минул час – и ни души, – какое заблуждение: Лео: "Ты чё, говнюк, здесь позабыл? – смотрел: не проучить ли в назидание, как волку за флажки не заходить, но обошлось: – Вали отсюда. Увижу раз – на кондалум подзасвистишь. Бегом!" – погонщиком сопроводил.

Шли, встречно преодолевая, без характерного напряга, стандартный ветреный поток, трепавший парусную мелочь, на изоляции обшивку, отогнутую кое-где.

"Откуда он узнал, собака? – для самовольщика загадка. – Когда линял – никто не видел. Наверно камеры?" – глазами исподволь.

На быстрый шаг минут пятнадцать строительное поле битвы. И снова тяжести, обед и снова… а к вечеру не чуял ног. Обратно в камантивре покемарил. Был поздний ужин и на боковую хлоп.

Случился сон: он на орбите.

"О!.. ваганимчик… слышь, вальни".

"Отстань – пускай себе гуляет. Сейчас я завалю тебя", – для анимаучей забава: манёвры лёгких тел в пространстве, один в другого целил шаром, растёкшимся волнами света. При попадании не увернувшийся совсем отбрасывался искривлённым от удара, – но форма возвращалась без вреда, и потерпевшему черёд на эстафету, жонглировать притянутым снарядом. При промахе тот улетал, вообще из вида исчезал, и странно как-то возвращался – невесть откуда. Плотный звук сопровождал, не резал уши: лились уханье, свист, бум размашистым диапазоном, – акустика – с земною не валялась. У новичка, дух испустившего, зараз повторный шок случиться от анимации хай-тек в валянии дурака – бесспорно то: лишь тихо только в морге.

Не в руку сон – сумбур сюжетный. Остатками, минуты три, владел на утреннем подъёме. Не хотелось расставаться – шанс в понимании, чем дышится душе поглубже меж миром плоти и астрала.

Опять горбом гнуть под присмотром: "Гадство… Хоть вешайся", – ярился каторжанин.

На привыкай не поменять от переменчивости мест – по расписанию работа, дом, кормёжка.

Почти всегдашний разговор на сумерки: запредисловил Дима без запала: "Какие подвиги насовершали трудовые?" – "Отстой голимый… под охраной в оранжереях перебрасывали хлам…" – "Шаг влево, вправо и пиф-паф?" – "Угу". – "Такая же байда". – "…Хотели… за травкой прошвырнуться – обломись".

На куилеках всё зевали – с тем поглотила их дрыхня…

В четвёртый день аврала полным ходом приличный диапифер возрождали. Эх, ветерок гулял: в порывах отставшие фрагменты колебались. Ноль-три-один, диомих, альпинистом на искривлённую опору взгромоздился. Привычно пробирался, без опаски, по поперечине: на поясе катушка, иначе вуркала – лебёдка. Закарабинив трос, попёрся дальше, – пытался срезать быстро инструментом свисающий кривой кусок металла. Под ним, суком прогнившим, обломилось полсекции, а трос – на уцелевшей. И маятником удалец сорвался – ударившись о балку, отключился: головушка, конечности обвисли, – спорхнул и аспикар прощальным взмахом. Внимание привлекли при общем шуме крик раздирающий, тревожный грохот. Народ, как по команде, обернулся: вверх животом раскачивалось тело. И воскрешением бы не грозило: внизу торчащая же арматура. Застыл немой вопрос: что делать?.. Всеобщее затишье и лишь ветру конструкция в остатке подпевала по миллиметру скрипом, неохотно к последнему пристанищу склоняясь. Кто по наитию искал глазами предмет любой для помощи, спасения. Другие – в ожидании падения. Водил руками жалко надзиралец: в утиль списали преждевременно ноль-три-один.

На груду лома стелется солома: ремень, валявшийся в страховочной оснастке, Дима пулей застегнул. Хватая трос, прикинул: не короткий, опорная кран-балка уцелела, но рельсы вдоль на том участке просыпавшейся кровлей перекрыты. Рукой подать до тела бедолаги, примерно так, пятнадцать… десять метров. Затем на крюк, простой грузозахватный, подъёмного устройства петлю набросил – другую на себе замкнул – дал знаком диомиху с дистанционным пультом.

И ноль-четыре-ноль соображая, орудовал подъёмом, положением.

На поводке взбирался зверем Дима на пирамиду из узлов, аппаратуры в крыле, тотальной порчи избежавшем и, поспешая, ринулся с обрыва.

Ух! понесли качели – при заходе чертили по песочку ягодицы, по ходу шлифанули железяки: "Бля-муха", – трос длиннее оказался.

Попытка раз – пронёсся мимо цели. Прочувствовал проблему оператор: двигун рывком поёрзывал на балке – поправили на глаз отвеса точку.

И недруги болели за удачу – поболее на развлечение.

"Фу", – исполнялся дубль два и в струнку раскинулся на уголок для пресса.

Без виража уткнулся в трос бедняги, мал опыт – обхватил его ногами. От боли – не до боли – стиснул губы: костюм не спас от членоповреждений. Но приспускался, – уж вдвоём висели, как если бы ярмом на шее больного старого жирафа, – при том от дополнительной нагрузки, остатки поперечины кренились.

Перецепился Дима карабином, товарища от вуркалы в потугах избавляя: "Зараза, тварь, собака", – никак демонтажу не поддавалась, ведь точно стянет за собой в могилу обоих с высоты, десяток метров.

И видно ребятишки доигрались: уставшая конструкция валилась – в покойники двоих определили – живые врассыпную – снова грохот! О Ангел мой, того-сего хранитель, момент – успел разъединить фиксатор – отстыковались, полетели – следом лавина из металла накрывала. Не смог на пирамиде заземлиться дуэт воздушных "любителей-гимнастов" – в обратку маятник сработал: в рой пыли над обломками качнулись и снова на возврат, пока всем миром не довели до состояния покоя.

Ноль-три-один спустя вручили ювакурам на попечение. Подозревались сотрясенья, ушибы тела, переломы – с просвечиванием разберутся.

Отхрамывал подальше Дима, – до крови отпечатки тросов, подтёрлась ткань на ягодицах: травмоопасный спорт – крылатые качели.

"Устроили здесь цирковой показ! Жить надоело?" – крыл вдогонку Лео.

Поглаживал, слюнил болячки Дима: "Вот почему нельзя со Сачерсукой на площади перепихон устроить?.. Угушеньки, советами затрахнут. В мозган дубовый формулу втыкаешь?"

Завис начальник и, не дожидаясь, герой почапал в сторону работы. Увы, теперь: угрозы не помогут.

Оставшаяся публика с опаской вертела долго головами крышу – в процессе убаюкались нервишки; сошёл-таки на нет лихой денёчек.

По возвращении, почистив перья, и, отужинав, друзья по-свойски утешали: "Вот отгадай загадку: "В Монабитэре из всех задниц – один найдётся оборванец"…" – "Очко бо-бо?" – "Столбняк замучил".

Старался Дима не присесть в пустую. Спал на боку, с переворотом в охах.

До выходного допозднища разгребались. Слушок, что сачерсумская простава намечалась, трудягам настроение поднял.

И правда, вечеря всеобщая случилась с официальным алкоголем в акивро. Но там-то распивать не стали – по кафокам сукебри разнесли.

На ямасепах леупоки в ряд – армейский строй. Главнокомандующим разливал один-ноль-семь – следили все, и якобы за недолив роптать пытались. Но мастер дело знал: по-нашему заточен на гранёный. И вздрогнули, растягивая пайку по глотку.

А проигравшие сегодня вне игры: ноль-девять-семь, ноль-девять-восемь сопротивлялись до конфликта – при общем порицании смирились – отлипнули: закон-то нерушим.

"А знаешь ты, что щас употребляешь?" – "Ну и". – "Голимый ацетон". – "Да ладно". – "Точняк, наполовину правда". – "К синюшным дома приписали бы".