Полная версия
Плутающие души
В очередной вечерок народ заполнил акивро, святыню пищевую симидимов; толокся, обступив, с посудой чистой капаметы; вытряхивал из стопок перезвоном приклинившие донца; словца летели через одного, беря из стопки пабуджер – зашарпанный поднос, оттенков чёрно-матовых.
Строй возглавляли заправилы кафок у триескусты, – раздатка, ну, стойка барная, без всяких "Ё". Черёд скор – приближался Дима к ней. Ноль-восемь-девять решил предвторгнуться – не вышло: тут выдвинулось Димино плечо. Хитрец, со взглядом на припомню, отступил, но через пятого всё ж втиснулся в конец.
Один-ноль-три о пригвождённую скамейку шибанулся, в порыве голода подсесть. Нашлись, и "хор", и "запевала", над невезунчиком подтрунивать нещадно. Считай, на пике вечерок; в пукупры ремперки втыкались, – их перестук – ансамбль ложкарей.
Паломничество у триескусты не скончалось, – ноль-восемь-восемь: "Садик, с какого сачерсумства поздно?" – "Не отощаете. Кто властью недоволен?" – "Бог пропитания, прости засранцев! Накладывай уже". – "В штаны?"
Что пастырь наставлял он, знай свою работу. Один рычаг вниз поведёт – польётся крашенный раствор – анаглик. Другим выдавливалась, выгнеталась… коричневая муть: дрожаще обволакивала нечто… На вид личинки, черви, хлопья сажи, застывшие во времени – кусок природы древней, застигнутый стихиею врасплох. Археологию опустим. По-человечьи описать: крупа, лапша, фарш, упакованные в студень, ну и приправки с ноготок. Компот, стаканы, котелки, поднос – набор по времени на ужин. Про ложки, хлеб не позабыть на два ряда и по трое столов, умножь на шесть персон, но крайние полупусты. Там заседали одиночки, кто в ссоре с кем-то, опоздал. Еда уничтожалась сплошь базаром: и про начальство, кто заманался вкалывать, а третий на соседа гнал.
Но обязаловка для всех – в конце поклон отвесить ящику с посудой, грязной. Уже и гонор пропадал. Подопустело.
Дима, упав на кульмам, безразлично уставился в потолок. Но монотонность действовала на нервы: душа жива.
Сладков вертел фигурку лошади и приговаривал: "Ускачю я на этом коне вон долой".
Слева сосед "
Но Дима воткнул уставшие ступни в опепропеды – шлёпанцы и скорым шарком перед ним возник. Перехватив руку с отобранным, спокойно молвил: "Положи коника".
Судя по номеркам на бирках, почти старожил не ожидал такого поворота. Быстро придя в себя, уцепился свободной рукой за Димино горло.
Что двигало Димой? Царящая несправедливость, либо нервный срыв? Но почувствовав разницу по физическим возможностям не в пользу земного тела, мгновенно схватил душащую руку соперника и лбом стукнул в голову. Тот рухнул с грохотом, теряя фигурку. Новоиспечённый повергатель поднял, созерцая прежде недооценённую красоту животного, и положил на грудь опешившегося Сладкова.
Очухавшийся "
"Ничего музей, на Фаберже потянет", – улёгся, с вышедшим паром, Дима, лоб погладил.
"Спасибо. Сам вырезал, – потёр прожилки породы зеброй. – Теперь у тебя могут быть неприятности. Это – Буй, типа местный авторитет".
"Перебьётся, а что за курки в ошейниках в крайнем сарае тусуются?"
"Хомидимы, а мы – симидимы: расы нынче такие пошли".
Более внимая на Сладкова: "Во фишка, базарим и рта не раскрываем…"
"Отсутствие физической дикции восполнено внушением и телепатией направленного действия на конкретный объект. Версия лайт. Рот только для приёма пищи и дышать…"
"И ещё глотку перегрызть, – Дима на источник "
"Обычное наблюдение. Я – Сергей Пухов, а ты – Димыч. – Подозрительный взгляд Димы подначил продолжение своеобразного пресс-релиза: – Утаивай мысли, ибо прочухают крамолу, кондалумить будут", – поглядывая на возвращающегося Буя.
"Продолжай соловей", – недавние драчуны позыркали сурово друг на друга.
"Ты – думаешь, а тебя только ленивый не слышит. Настрой дифлиак… орган такой, – руками на участки горла и затылка. – Размышляй в себя, как бы шторку опускай. Ну… или со стенкой разговаривай. Сосредоточься и тренируйся…" – сопровождая жестами, на первый взгляд придурка.
Сладков вмешался: "Он прав…"
Мирная беседа прервалась командой: "Отбой".
Дима переваривал прилетевшее, но переутомление склонило ко сну…
Глава 3
Обыкновенное утро дополнилось: "Один-один-один в Эпикрахор".
"Вот тебе бабушка и Юрьев день. Димыч, будешь со мной в омиерге", – обрадовался Сладков.
Дима кивнул и вклинился в строй, сосредоточено наблюдая транспортный марш рутинной развозки по объектам: – "Как устроиться на тачку?"
"Отличиться, – пожимал плечами Сладков. – Быть поближе к начальству".
"А… быть полезным зад лизать. – На горизонте появились цилиндрические башни, трубопроводы, отвалы из камней и песка. – Вот гадство… Ни кустика, ни жучка, и птицы не поют". – "Другая форма жизни, – и шарахнул на тоскливо лирический вывод Димы: – Мы такие породистые, что азотоводородистые!" – "На частушки потянуло?" – "Не надо печалиться, вся жизнь впереди". – "Щас… Надейся и жди… – озирая окрестность, – с моря погоды". – "Которого нет".
В сторонке шёпотом, пощипывая кожу на себе: "Что за мутант у нас пятнистый?" – "…Это Саф. Варёным кличут". – "Он ни того?" – "Нормально, – засучил рукав и на щадящие следы ожогов: – Химию возит. Несимидимный он". – "Это как?" – "Одиночка. Саф Синх – сикх из семнадцатого. Сварили в кипятке за отказ принять ислам при Великих Моголах в Делийском султанате". – "Фигня какая-то".
Дошли – встречала подоблезшим пограничником, приваренная на металлическом столбе, табличка: "
Приблизившись к насыпи, симидимы разбредались по рабочим местам.
Поодаль хомидим "
Сладков обернулся, утвердительно кивнул, и, направляясь к транспортёру, прикололся: – "Золото собирать будешь. Хрут Зубатка надзиралец нормальный". – "Откуда кличка?" – "А, викинг из девятого…"
Ушатом информация – спотыкался мозг морщинами на лбу: "Чего девятого?" – "Века". – "Засланцы".
"Из своей Норвегии попёрся в Шотландию грабительствовать. Там и кончился. Короче, это – основная руда, – прикасаясь к камням на ленте, – а вот этот или тот – в сторону. Цвет имеет значение. Усёк? Я по соседству", – поднял правую ладонь и удалился.
Заскрежетал металл и лента поползла на бесконечные круги. Однообразные движения Дима воспринял проклятием, но со временем осмыслил в стиле Сладкова "Сию работу, да себе на пользу". Лицо сменялось гримасами от придурка до сидения на горшке при поносе. Бормотание в камень выглядели заклинаниями.
Сеанс прервался фразой: "Эй, чудило, поди сюда", – Буй внизу с ухмылкой.
Несостоявшийся заклинатель огляделся, не спешно спустился. Приблизившись к подзывале: "Чего надо?" – неожиданно получил кулаком в морду.
Димино тело отпрянуло, но устояло. Мотнув головой, словно собака шерстью от воды, успел отвести рукой направление второго удара и влепил сопернику в грудь ногой, запечатлев след арыпала. Тот согнувшись, попятился и злобно, из бокового кармана штанины, вытащил каменный тесак. Его взмахи достигли цели – жёлтая жидкость засочилась из Диминой руки.
Молчаливое побоище прервал истошный бас Хрута: "Вы чего, обезьяны, здесь устроили? По местам, упыри!"
По традиции никто не осмелился перечить – нападавший исчез, а Дима, держа рукой рану, побрёл к транспортёру, возбуждённо: "Боевик прямо какой-то. Ходи, оглядывайся".
Когда-то первый раз тому-сему наступит, – и новизна побольше удивляла, чем пугала.
День истекал под топот возвращающихся в жилой тевихор, территориально-административную единицу.
Дима по обыкновению распластался.
Сладков уставился: "Чего с рукой?" – и на пустующую куилеку Буя.
"Укус комара считается производственной травмой", – отнекался Дима, убирая с колена перебинтованную лоскутом руку.
"Буй злопамятный". – "Угу, – с прохладцей. – А что за шахтами находится?"
"Медицина, наука, заводы, штаб-квартира, наверно, – присоединился Пухов. – В рассудке не приходилось там бывать". – "Заводы-пароходы. А как добраться в те края?"
"Какие-то нехорошие вопросы пошли, – Сладков напрягся. – Ты чего задумал?" – "Просто интересно". – "Что с любопытной Варварой приключилось, не помнишь?" – "Эта… – размахивая руками, – которая чужие секреты?" – "Ага, вроде той". – "Похоже не тем инфу слила".
И перекличка ироничных фраз беседующей троицы прервалась отбоем.
От накопившихся впечатлений периодически появлялись сумбурные сновидения. Бывало, по-ребячьи бросает камни в хомидимов, они в погоню, а ноги ватные убегать. И тужась, из последних сил, ускориться: вот-вот схватят, – на минуту просыпался: "Тьфу, бред".
Или отталкивается от поверхности до серо-чёрных облаков, а невидимая рука обратно с силой – в падении нервно-суетное отыскать соломку. В общем кошмарики.
На ленивые утренние потягивания тел, хруст скелетов, да шарканье обуви Дима поэтично отреагировал в манере Сладкова: "Что день сулит мне настающий?" – "Песчаный карьер – два человека", – насладился откликом, – всё больше нравился дружественный юмор без похабщины.
Они втиснулись в строй, – и поползли змейкой живые цепочки страдальцев.
"Что же из вас делают? – обращался Дима к убегающим камням на ленте транспортёра, попутно продолжая тренироваться по части внушения и телепатии, – мимика выглядела естественней. Вращая белками, в оздоровительных целях, точнее применимо черняками, в секундной паузе приметил среди куч невдалеке идущего в его сторону Буя: – Вот неуёмный, опять припёрся, – выбранился. В обхват ладони выбрал природой отшлифованный плоский камень и – в карман – рванул на опережение. Обойдя по-скорому насыпи, вышел за спиной шагающего: – Ку-ку", – чем смутил малость.
Тот дёргано развернулся – драки не избежать.
После нескольких маханий руками Дима пропустил удар – из носа потекла жёлтая жидкость. Глядя на свои пальцы после утирания, загадочно произнёс: "Вот блин, опять желтуха прогрессирует… и у тебя, Буй, кажется такая зараза".
"Чего? Где?" – соперник отвёл глаза, себя осматривал, и мгновением из Диминого кармана получил удар камнем.
"Вот теперь есть", – жизнеутверждающе проговорил Дима на повергнутое тело.
С рассечённого лба медленно покатились капли жёлтого цвета.
Показавшийся силуэт хомидима остановил бой, обратив начинающих гладиаторов врассыпную. А остальное шло своим чередом.
Пролетело незнамо сколько дней. На утреннем выходе, взглянув на всё то же серое небо, Дима процитировал: "И ветерок не ласковый такой".
Пухов подыграл: "Буря мглою небо кроет".
Протоптанными дорожками обитатели в развалку двинулись навстречу безликим трудовым свершениям. Шагов за триста замыкающие три хомидима, три богатыря без жребия, разделялись на развилках, начальствовать в доверенные тевихоры.
Снаружи ангара воздушные потоки закручивали песок в беспрепятственно разгуливающие мини-торнадо по Эпикрахору. Даже сквозь шум работающих механизмов стены гулко подрагивали, передавая внутри вибрацию на то что движется и нет.
Чтобы не унывать, Дима, отсортировывая камни, играл в ромашку: "Это сюда, это туда", – и тренировался на меткость.
Неподалёку появился взбудораженный Сладков, перекричать округу: "Айда мандуцировать!"
Но Дима махнул рукой: "Догоню".
Оттопыренные от конструкций металлические листы, дирижируемые порывами ветра, импровизированно громыхали мембранами там-тамов. Добавлялись сольные партии лязга деталей, да трубного свиста второго плана. Под аккомпанемент авангардного природного оркестра, щурясь от витающей пыли, Дима пробирался к месту приёма пищи. Проходя большой бункер, едва успел услышать добавочно какой-то скрип, и масса руды посыпалась из жерла на голову.
Удар – темень в сознании и просветление в новой ипостаси, с инстинктом "Встань! Иди!" – душа поднималась из тела, погребённого под многотонным слоем камней.
Первоначально осмотрелся… на Буя, спешащего от бункера. С помыслами проклинать или благодарить, взошёл над местностью, где сумерками день, и движущиеся точки, периметры секторов. Стали ощущаться новые-старые навыки передвижения в пространстве, – и побоку непогода.
Пока длилось раздумье: "А что там дальше? – сверху, из-за стремглав несущихся облаков, появились знакомцы в их фирменной неоновой подсветке. Последнее: – Ё-моё", – и вспышка – онемение.
Точно на буксире поволокли душу за пределы атмосферы в черноту космоса. Но среди мерцающих звёзд высвечивалось играющее пятно. В приближении проявились контуры чудных строений, архитектурой большого замка. Свет в окнах и на стенах, обволакивал гладкий камень, паривший без опоры.
"Принимай скалолаза", – раздался голос.
И Дима странным образом очутился в небольшой, светло-серой, глухой комнате. Оковы паралича спали и на ум души, из закоулков памяти, вылезли предположения: "Когда-то это уже было. – Ощупывая мягкие непробиваемые стены, в надежде выхода, озарялся: – Это задница", – и бить ногами.
В него ответно изгибы молний вонзились ослепительно. Вздрагивание сущности сродни пытке электрическим током земного тела, но многократно сильнее, по методу "Подними мертвеца". Когда лучи растворились, ужас и муки сменились падением навзничь и затишьем.
Лежал, сидел, стоял, гоняя мысли, коротая время, пока откуда-то спокойный голос: "Дима Носков, вы не будете подвергнуты процедуре кондалума, из-за отсутствия вашей вины в уничтожении тела, имущества Сачерсум, наместницы Тирадива. Теперь вы покидаете Тропсигал. Великий Тирадив дарует следующую жизнь. Желаем здоровья".
Одна стенка исчезла и яркий, но мягкий, свет заполнил удивлённые глаза, затмив разум.
Главное помещение Крепартэмы, или Фабрики Возрождения, состояло из полсотни трёхметровых прозрачных цилиндров с мутной жидкостью в приглушённом ультрафиолете, опутанных шлангами, трубопроводами, датчиками. Один ряд заполнен человеческими телами, а параллельный безволосыми особями мужского вида, но без половых органов, покоящихся на разных стадиях роста. Невидимые обычному глазу, над последними зависли два моложавых индивида в бело-голубых комбинезонах, подчёркивающих стройные фигуры, поблёскивающих в лазурно-фиолетовом сиянии. Один держал шею покорного бедолаги в лохмотьях. Второй Диму ладонью за темя с силой воткнул в новое тело "На! Не высовывайся". Следом, в другую ёмкость, плюхнулся и нищеброд, с конвульсивными по очереди "Здрасьте! Приехали". Сигнализируя попискиванием, шланги-пуповины начали отсоединяться от туловищ, оседавших на дно, по мере слива раствора. А ритуалом омовения прошелестел короткий душ. Робот-манипулятор оторвал цилиндры от основания, снял прозрачные колпаки с "приготовленных блюд" и прошёлся сканером вдоль скрюченных поз. Появилась парочка, в защитных серебристых костюмах, но осязаемая по-обычному. "Акушеры-повара" – за руки за ноги новоиспечённых и те скользнули селёдкой на подъехавшие роботележки, издававшие некое прерывисто-ровное кряхтение. Процессия двинулась в следующее помещение с ярким освещением. Тела перегрузили на специализированные столы и манипуляторы, поколдовав иглоукалыванием, диагностикой, финализировали разрядами лучей признаки жизни.
И последняя точка – посвящение: напялили робу и под наркозом вывезли в монабитэрское жилище.
Металла профили перед глазами. Окошки невысокие, широкой полосой, повыше роста, на сумерки соседней крыше, кусочку серо-матовых небес: "По признакам живой. Пошевели-ка чем-нибудь… уже пойдёт, – Дима раскидывал умом. – Дежа вю, – и вяло отозвался на склонившихся Сладкова, Пухова: – И вы здесь".
"Что, прибыл из уроддома?" – "Раз узнаёт – симидимить будет".
"Вырубаем лекцию".
"Вселенское сознание им не подвластно и низкоуровневое форматирование памяти не по зубам. Только шапку смахнут, корректируя загрузочную запись, да пропишут основные инстинкты". – "Разлёгся здесь, зомби. У-у".
"Фу-у, – активней голос Дима. – Понеслись высокие материи по кочкам".
"Не дрейфь, – Сладков ладонью выставленной. – Я тоже шкуру поменял разок, примерно, по такому типу: самосвал переехал – лепёха получилась вещь, – вскинул большой палец в кулаке. – Наверху кондалубасили за порчу – всю душу повыматывали, мучители. Но моя хата с краю – возврат оформляю. А по мелочам здесь пришивают".
"Ты каким боком здесь вообще?" – "Из клинической вышел прогуляться: мотор барахлил".
"А ты на какой ракете примчался, Серый?" – "Машиной сбило". – "Видать хорошо подлетел, раз сюда добросило. Чем промышлял до этого?"
"Биофак во Владике пытался прикончить", – и тень тоски отразилась на лице Пухова.
"При Иване Грозном?" – "В девяностых двадцатого".
"А ты, философ?" – "Угадал. Филфак в восьмидесятых двадцатого… Одесса". – "Тогда на ваш фак, я – физтех в двадцатых двадцать первого, Екатеринбург… зёмы! – понеслись аккуратные ладонные шлепки. – Со стройки навернулся и к вам. Препод недорассказал, как работает гравитация. Наверху кто такие?" – "Сбежавшие, как и мы, но продвинутые. Тебя приволокли анимаучи. Выходят на промысел, пополнять Монабитэр". – "Анимаучи, сволочи, блин, к словесным интегралам не присобачусь. А на х… гемор с нами? Наштамповали бы роботов – полное послушание". – "Душевная игра – играть душами… пока непонятно". – "Сбежавшие-недобежавшие…"
И беседу задушевной троицы привычно прервал отбой. Но Дима по инерции нудел мозгами, нарвавшись на окрик: "Эй, свежаки, завязывай шариками крутить".
Вернулись на круги своя адаптация, ежедневная рутина, за исключением нового места работы, – пешком более получаса. Треть симидимов трудилась на третьем ливаоре – добыча руды – значит анорики. Из их числа к когорте "дятлов" присоединили Диму, выдалбливать отдельно ниши, проёмы, комнаты для технических нужд. А проходческая машина имелась: гудела в глубине. Преподавателя по местной грамоте от азбуки, где "МА-ША МЫ-ЛА РА-МУ", не предусмотрено. Начало-таки с вывесок по месту проживания, уже и разбирался в поголовной нумерации. Ноль-два-один – припроглоб анориков, определил ученика на общие работы: принеси-подай, подальше кидай. "Дятлы" со смилемарами фронтом откалывали породу, ногами откидывая упавшие куски. Вместо их погрузки в хамумету: тележку, кузовную, Дима больше уделял внимание: что за хреновина в руках и прочее? Однако со временем без энтузиазма слонялся: видно, посылали подальше с черноватым глянцем пылевого пота напряжённых лиц, – притомил с расспросами, и так-то жарковато.
"Аспикар одень. Шлёпай в чеферот, – проходивший припроглоб указал на свой нахлобученный шлем и начало червоточины горного массива. – Окутуты не забудь, – два растопыренных пальца на глаза и приподнятые защитные очки на козырьке. Не отстал: – Обуй херифы", – себе по руке и пальцем на экипировку "дятлов": прочные перчатки, непромокаемого пошива.
По сути, это – не шахта, а высокий широкий туннель. И относительно молодой: прошли в раскачку тройку километров, попутно намазывая скрепляющий раствор на арочные потолки.
Дима отправился выполнять указание на соблюдение техники безопасности. Посторонившись уезжающего февамы, не рискнул запрыгнуть на подножку и дошагал до широкой металлической двери, с отсутствием запоров. А за ней – арочный "апартамент", из монабитэрского набора мебели, по площади на полсотни персон, переодеться, перекусить, запылённый, где не ступала нога, не касалась рука. Взяв аспикар, из пяти свободных, без окутут, отряхнул, сдул пыль с родного серого окраса и постучал на прочность. Подурил, одевая противоположно повёрнутым, гибрид военного шлема и монтажной каски, и покинул душноватое помещение, большой склеп. Ну вылитый анорик.
К вечеру подружившееся трио было в сборе.
"Категорически не наблюдаю своего "лучшего друга", – повёл глазами Дима на свободный лежак возле Сладкова. А с дюжину практически всегда пустовало: недокомплект по уважительным причинам.
Тот буднично откликнулся: "Черевакается он".
"Растолкуй".
"На маталу засыпался, теперь кается… наркота…"
"Такие обычно долго не живут. Его там ещё менты в сороковых уложили. Уголовник".
"Прочистка мозгов от глупых мыслей – процедурка закачаешься. Впечатление незабываемое и восстанавливаешься долго", – вставил Пухов.
"Здесь и дурью промышляют? – удивлённо Дима и на мгновение затих, а про себя: – Подлянщик Ёрш".
"Всё как дома", – закидывая ногу на ногу, Сладков, и руки вверх.
"Как вы здесь не тупеете: ни кина, ни вина, и вообще, девчонок не секу?"
"В нынешнем статусе мы – девчонки и мальчишки, два в одном".
"Явные половые признаки отсутствуют. Надо разглядывать душу, а не тело. На Земле смотрели на жопу и грудь. От того и проблемы впоследствии с партнёршами у многих. Детским садом здесь не занимаются, тела в инкубаторе штампуют, модель зависит от статуса. Душу втискивают в стадии юношества, с основными рефлексами, пока молодой-тупой", – грузил суждениями Пухов.
"Вот ёлки зелёные, одна дырка на все виды отработанного топлива, – Дима в область своего паха. – Дома неправильно бы поняли. Всё. Хорош на сегодня. Силы покидают – кончаюсь я. Приятных кошмаров", – с улыбкой вытянулся в струнку и закрыл глаза.
И через некоторое время видит в полном свете сорокалетний человеческий персонаж среднего роста: лаченный зачёс отстукивает полированными туфлями неспешную поступь вдоль спящих. В размах рук колышутся расстёгнутые полы широкого чёрного костюма векового фасона. Дима в штанах, кроссовках и ветровке, поверх футболки, встал за ним, сверля сбоку шрам на щеке.
"Какого хрена докопался, фраер?" – не оборачиваясь, прокурено пробаритонил незнакомец и развернувшись, вышел.
Дима последовал наружу, наблюдая другую картину: знакомый крендель в неоновой подсветке пушинкой волочит за косу безвольную девушку, в коричневом сарафане, с оранжевым орнаментом, из соседнего жилища, не оставляя следов: "Эй, друг", – ему наперерез.
Но крендель сделал жест и ударная волна в грудь откинула Диму в кафоку.
Проснулся, с учащённым сердцебиением – вскочил, – в полумраке сонного царства, лишь редкое ворочание и звуки дыхания. Постепенно успокоившись, лёг и заснул.
Глава 4
Утром, неожиданно, из челоки напрямки ко второй кафоке, подъехали ювакуры. Пара минут и тело ноль-шесть-пять, с посеревшим лицом, на трайпон – носилки обзывались, исчезло в их фургоне. Толпа минутой молчания проводила отъехавший ритуально-медицинский транспорт и рассосалась по своим направлениям, обсуждая случившееся.
Дима со вчерашней бригадкой, в колонне на работу, задумался: "Плакать: товарищ умер или радоваться: закончились его мучения?" – но как-то всё тревожно.
Судили бывалые, глядя в затянутое небо: "Так-то Сия недолго морился перед линькой". – "Он из тринадцатого – не привыкать". – "Это цветочки – ягодки впереди, там". – "Ягодам не бывать: всегда одни цветы по кругу". – "Ладно о грустном – венки отменяются".
"Нам втирали Дарвина, и мы на верном пути. Эх, сейчас бы прошмыгнуться одним махом", – Дима окинул простор.
"А не пойти бы тебе в ваганимы?.. На них обычно не наезжают", – ноль-пять-шесть – язык без костей, вместо утренней зарядки.
Диме послышался намёк на недружественный посыл: "Куда, куда?" – что думать новичку: очередное незнакомое слово по части женской физиологии, либо низшей тюремной касты или прочих низменных моментов?
Ноль-шесть-два в прострации молвил: "Побудь плутающей душой, пока тело спит".
"То-то я смотрю, как-то "слабо" верхние реагируют, – не выдавая недавний сон, – жесть".
"Учись управлять сном, но с прогулками не переборщи".
Ноль-шесть-девять поспокойней, но в карман за словом не лез: "Чем отличается ночной гуляка от мертвяка, у?"
Ноль-шесть-два на облака: "…Тяжёлый вопрос…"
После вечернего приёма пищи, невдалеке от кафоки своей, на пустыре, сдаётся под фундамент, стянулась дружная компания, оседлала капаметы, – давно стояли без дела. И ластился по лицам дуновей; при освещении дежурном, на безмятежность и мечтам, ночных летучих насекомых бы, да звуков разных из травы.
"Там… пацаны, девчонки остались… – Сладков умиротворённо на темнеющую даль, с безвольно опущенными руками меж колен. – Толком ничего не успел сделать".