Благое дело

– Как, говоришь, замминистра звали?

– Вышгородский Сергей Владимирович.

Благой улыбнулся: раскатать замминистра с такой фамилией у Катеньки было полное право – жених он её, несостоявшийся.

– Я ничего этого не помню, – сказал Матвей, потому что ничего этого и не помнил – не было такого в его жизни! – А Катерина мне ничего такого не рассказывала.

– То, что вы не помните – объяснимо: стресс, повышенная возбудимость… да и дозу вам снотворного вкатали лошадиную. Екатерина Артёмовна не рассказала – её выбор. А другие и рассказать не могли – уволили всех.

– Ну, ты ведь знаешь, и весь медперсонал знает, как я успел понять.

– Такие истории распространяются сами собой – фольклор местный, этого не избежать. Рассказывают полушепотом и передают из поколения в поколение, еще и приврут по ходу… А то, что я вам так подробно… так это Модест вчера всех собрал и поведал «подлинную историю» – так и выразился. Чтоб понимали всю серьёзность ситуации, лишнего не болтали, ну и не противоречили вашим закидонам.

– Тебя послушать, выдержки у меня – ноль.

– Неуравновешенность вашей психики очевидна.

– Ухватов, хорош лепить горбатого, – разозлился Благой. – Меня Шукюр расстреливал, я бровью не повёл! – а ты про нестабильность моей психики втираешь.

– Кто такой Шукюр? – поинтересовался практикант со скучающей вежливостью.

И так он это произнес, что Матвей уверился, наконец, – нет никакого сна! нет никакого розыгрыша! Есть факт: Матюха Благой – в конкретной реальности, и реальность эта далека от привычной его жизни, как Земля от Альфы Центавры расстоянием размером в 4,36 световых года.

Глава 11

И что делать? Посыпать голову пеплом… рвать волосы на макушке? Благой жестко усмехнулся – принять, как данность! – жить. И не ставить под сомнение свою правомерность существования в качестве Матвея Артёмовича Благолепова. На вопрос Ухватова про Шукюра он не ответил: может быть, ЗДЕСЬ и нет никакого Шукюра…

На пороге их встретила Катерина и, вместо приветствия, спросила удивленно:

– Модест Генрихович не прислал помощницу?

Матвей, определив направление по звуку, чмокнул сестру в щеку (и не промахнулся – три года тренировок не прошли даром!) и поправил:

– Сестромилу – обезьяну такую…

– Какую еще обезьяну? – растерялась сестра.

– Обезьяны нет, есть – обезьян… Павел Петрович Ухватов, – весело расшаркался Пашка.

– Да ну тебя! – рассердилась Катя на брата. – Вечно балаган устроишь… Вы – медбрат? – голос сомневался.

– Он – без пяти минут доктор, не обижай его, Катя. Лучше придумай, где его разместить.

– Не поняла…

Чего она не поняла? Он не понял, чего она не поняла и, решил пояснить свою мысль, добавив категоричности в тоне, чтобы не возникло сомнений в неоспоримости его предложения.

– Ближе ко мне, Катя, чтобы парень мог выполнять свои обязанности в полном объеме.

– Да, – подтвердил Ухватов, – так было бы удобнее. Первое время придется закапывать глаза и в ночное время.

– Как скажешь, но ты же знаешь: на твоём ярусе только одно свободное помещение – кладовка, которую ты не позволяешь мне привести в порядок уже много лет. Чтобы освободить её понадобится месяц и десяток наёмных рабочих.

Благой вздохнул:

– Решим это завтра, Айболит обещал, что завтра я буду полноценно зрячим. Смогу сам оценить обстановку. А сегодня брось парню тюфяк у моей кровати, небось не принцесса-на-горошине.

Екатерина фыркнула рассерженно:

– Не люблю твой армейский юмор! Не беспокойтесь, Павел Петрович, я придумаю что-нибудь, а завтра уж Матвей Артёмович сам…

– Вот этого и опасаюсь, – чуть слышно откликнулся Пашка.

– Наталья! – опять завопила Катерина. – Проводи, да скажи Олегу, чтобы ширму принес из подвала. Да завтрак Матвею подай, и Павла Петровича накорми.

Мягкие шаги Наташи замерли перед Благолеповым.

– Смотрю, без тебя – никуда, – сказал несколько виновато, поведение сестры с её громогласными выкриками смущало. – Не суетись сильно, я не голоден, в госпитале овсянку съел. Вот от душа не отказался бы…

Она взяла его за руку, как маленького ребенка.

– Идемте, я помогу раздеться.

Матвей сопротивляться не стал и даже руку не отнял, понимал, что вокруг обстановка, полная для него неожиданностей. Шли минуты три и явно поднимались вверх, хотя ни одной ступеньки не встретилось… По прибытии Матвей перехватил проворные руки женщины, уцепившиеся за лацканы пиджака:

– Сам справлюсь, просто отведи меня в ванную… Ухватов! Повязку могу намочить?

– Мочите, Матвей Артёмович, – откликнулся из глубины комнаты практикант. – После глаза закапаем и новую наложим.

В ванной Матвей повел по стене рукой, наткнулся на ворс мягкого полотенца и сказал женщине, чье присутствие ощущал за своей спиной:

– Как бы всё не было здесь кучеряво устроено, я разберусь. Поухаживай за Пашкой, кофеем напои, что ли?

Избавившись от свидетелей, все ощупал, сориентировался: вода была на фотоэлементах и сразу подавалась комфортной температуры. Принял душ и, обернув бедра полотенцем, вышел.

Пробормотал:

– Халат хотя бы предложили…

– Держите, – Ухватов набросил ему на плечи что-то скользящее и приятное коже. – Забавная у вас наколка… – Он говорил о татуированной мишени.

Матвей засунул руки в рукава предложенной одёжки и хмуро поинтересовался:

– Чем же?

– «Яблочком». Это шрам от пули? Пару сантиметров в сторону – и со святыми упокой. Тот самый Шукюр, о котором вы говорили?

Благой скривил губы в усмешке:

– Любил пошутить, сука…

И шутил изобретательно. Уж как получилось, что они с Ремизом к нему попались?! Да вот попались! – жизнь она не боевик про крутых парней, которые везде и во всём молодцы…

– Перед выбором любил ставить…

Прочертил черту:

– На той стороне: вы – трупы. Шаг сюда – вы со мной, и живы. На раздумье – пять секунд.

Благой почувствовал, как напрягся Алёшка… и понял, что не хочет участвовать в этом представлении. Сказал напарнику:

– Что бы ты не решил, осуждать не буду. Выбор за тобой, и только Бог – тебе судья. А я свой выбор сделал и далеко не сейчас.

Он встал напротив Шукюра, усмехнулся, сплюнул в сторону проведенной «границы» и перевел взгляд на небо, синеющее первозданной чистотой, на дуло пистолета, направленное в свою грудь, он не смотрел. Даже выстрела не расслышал, почувствовал только боль и понял, что не умер. Накрыл ладонью рану, прохрипел: «стрелять научись, сука» …и медленно сполз по каменной кладке стены.

Алёшку Шукюр стрелять не стал, велел тащить полумертвого Благого на своём горбу пять километров, до ближайшего селения. Предупредил, если уронит – обоим кранты. Ремизов дотащил. Почему не добил его? Милосердие проявил? До сих пор у Матвея не было на это ответа. А Шукюр тогда скрылся.

– И что с ним стало, с Шукюром? – проявил любопытство Ухватов, осторожно закапывая в глаза пациенту жгучие капли.

– Пристрелили…

– По приговору?! У нас мораторий на смертную казнь…

– По закону ведения боевых действий. Приговоры – в судах, у нас – проще и честнее.

Дело приближалось к обеду, Матвей валялся на кровати, проведенные исследования – на ощупь! – показали, что сооружение это: весьма обширно, квадратно по своей форме и достаточно жестко по своему наполнению. Короче, к кровати у Благого претензий не было. Вокруг Матвея кипела жизнь: Катерина ходила и громогласно, как всегда, отдавала распоряжения. Командовала Олегом, мужик что-то таскал, двигал, ровнял и всё время вызывал недовольство своей руководительницы. Благой вначале не обращал на них внимания, развлекался тем, что принюхивался и оценивал витающие вокруг ароматы. Больше всего ему понравилось, что доминировал запах спелых яблок, будто где-то в углу притулился целый мешок только что собранных плодов.

Вскоре голос сестры стал его раздражать мелочностью придирок. Когда в очередной раз она приказала: «Ещё на пять сантиметров передвинь!», он не выдержал:

– Чем бы ты там не занималась, не нужно воображать, что работаешь фармацевтом в дежурной аптеке за углом.

– Что, прости?

– Миллиграмм туда, миллиграмм сюда… Ты будто порошки для эпилептиков крутишь, а не перестановку делаешь! – потерял сдержанность Благой.

– Что-что?! – Катерина подошла к нему совсем близко, о чем свидетельствовал тонкий запах лаванды, идущий от её тела.

– А хуже того, твоя сексуальная неудовлетворенность очевидна и неприлична своей очевидностью.

– Во-о-н как, – снова за«вон»кала сестра, не предвещая тем ничего хорошего. – Пошёл отсюда!

– Надеюсь, это ты не мне? – холодно поинтересовался Матвей.

– Да, Боже упаси, – не менее надменно откликнулась Екатерина Артёмовна и, дождавшись, когда тяжелые шаги Олега затихли, продолжила. – А скажи, Мэтью, кто в том виноват? Ты не даешь своё разрешение на мой брак с Вольдемаром…

– Записала себя в монашки? – удивился Благой.

– А вот сейчас перегибаешь, можешь и по роже схлопотать, не смотря на свой недуг. Твои намеки на Трубецкого не уместны.

– Чем плох Трубецкой?

– Тем, что не зовёт замуж!

– Так не иди за него замуж! Развлекись, потрахайся в своё удовольствие.

– Потрахайся? Где ты подцепил это странное слово? Не скажу, что я не поняла его значения – в контексте твоей речи оно очевидно…

Благой засмеялся:

– Ты и представить себе не можешь, сколько существует названий этому действу в недрах нашего богатого русского языка. Шпилиться, пороться, чпокаться, ломать кровать и даже – дружить организмами.

Катя засмеялась, опускаясь на край его постели, и сквозь смех, удивительно чистый, серебристый, вымолвила:

– Дружить… организмами с Трубецким… я не намерена.

Благолепов понял:

– Ждёшь, чтобы созрел до нужной кондиции… Зачем тогда пресловутый Вольдемар… как его там?

– Хилкевич…

– (Ах, вот откуда ноги растут! – Хилок!) Запасной аэродром?

– Нечестно так говорить о мужчине, имеющем честные намерения.

– Честнее его обманывать… наверное, поэтому я и не даю своего согласия, Катя?

– Да брось, ваш брат – тоже не дурак, обманывать доверчивых женщин.

– Вышгородского вспомнила? Кстати, ты поэтому в прошлый раз в госпитале тарарам устроила?

– Тебе рассказали… – Екатерина Артёмовна лукаво улыбнулась (он понял это по голосу). – Причины были – три. Во-первых, я никому не позволю обижать своего брата. Во-вторых, Вышгородский променял мою любовь на большие деньги. Не могла же я упустить возможность хоть частично с ним поквитаться? В-третьих, я не хотела оплачивать ущерб, нанесенный тобою имуществу госпиталя.

– А вот это – нехорошо. Я должен был оплатить разрушения.

– Вот ещё! Наша семья и так немало для них сделала. Если бы ты хоть раз удосужился прочесть наши семейные хроники, у тебя и мысли не возникло бы.

– Так расскажи мне.

Глава 12

– Наш пра-пра-прадедушка, когда начал слепнуть, все лекарство искал. Познакомился с уездным докторишкой, поддержал его практику, деньгами помогал, а тот его лечил. Наш пра-прадедушка это начинание продолжил и купил землю под больницу. Со зрением у него, слава Богу, все было в порядке, но про недуг он помнил, опасался, поэтому поощрял изыскания, прежде начатые. Наш прадедушка уже развернул это дело на широкую ногу, больницу отстроил, приглашал знаменитостей и для работы, и для консультаций. Он и познакомился с Евстратовым – знаменитым на весь мир теперь ученым. Так и появился наш госпиталь с четким офтальмологическим уклоном. Прадедушке повезло меньше, он тоже начал слепнуть – и отдал свое естество в полное распоряжение Евстратова. Обоим им за труд и упорство – благодарность! Семейный недуг мужской половины Благолеповых – внезапная слепота, стал поддаваться лечению.

– Интересно. А дедушка чем отличился?

– Своей прозорливостью, по большей части. Когда в народе начались волнения, бомбисты, разговоры о демократии, предвосхитил указ императора о национализации половины собственности в пользу государства – передал госпиталь городу. Впоследствии, в период национализации, Реформационный Комитет отнесся к нашей семье очень лояльно. Так что благосостоянием своим мы обязаны дедушке. Папа, сам знаешь, был у нас верный слуга Отечества, инвестиций в семейный бюджет не внес – только покрыл славой достойное имя Благолеповых. Вот и ты – весь в папеньку!

– Очень интересно слышать семейную сагу в твоей интерпретации. Мог бы, наверное, с тобой поспорить, но не стану. В конце концов, не всё ли равно? Было и быльём поросло. А за свои поступки, всё же, нужно отвечать.

– Заплатить за своё своими деньгами? Чёрта лысого! – и не спорь, финансовый менеджер у нас – я.

– Наверное, поэтому ты так деспотична с окружающими. Всех строишь… Но я-то тебе, Катюша, не по зубам. Перестань пытаться меня контролировать.

– Вот сейчас назвал белое – черным! Это ты меня контролируешь, даже с женихом моим знакомиться не желаешь.

– Фамилия мне его не нравится – Хилок! Непонятно – то ли заболевание, то ли образ жизни… – усмехнулся Благой, памятуя о той, другой Екатерине… Зря увлекся воспоминаниями!

– Не называй его этим дурацким прозвищем! – взвизгнула Екатерина Артёмовна.

Они вернулись к тому, с чего начали – почти ссоре.

– Матвей Артёмович, пора повязку снимать и переходить на почасовое капанье. – Весьма кстати вклинился практикант Ухватов.

– Надо, значит, надо. Ты не могла бы, Катя, оставить нас одних?

– Удивительно, – возмутилась Екатерина Артёмовна, – застеснялся!

И почти ушла, но вернулась.

– Через час вызвала тебе цирюльника, приведёт тебя в порядок, и начнешь одеваться. Наталья поможет.

– Что значит приведёт в порядок? – спросил Благой зацокавшие к выходу каблучки.

– Ты зарос совершенно неприличной бородой, как извозчик. Нужно исправить.

– Я не согласен. Моя борода, мне и решать. Помнится, ты утверждала, что мы из поповских. Считай, это моя дань уважения к пращуру – попу-расстриге.

Каблучки зацокали мелкой дробью, приближаясь, лавандовый аромат ударил в ноздри – сестра оказалась в непосредственной близости.

– Мэтью, – сказала она голосом железной леди. – Ты обещал. Это твоя обязанность, в конце концов! После смерти папеньки мы ни разу не устраивали приёмов – три года, это много! И вот теперь, когда я все устроила, ты идешь на попятную. Снова пойдут разговоры, что ты не способен возглавлять корпорацию. Ты должен показать, что здоров; как всегда – смел и безразличен к сплетням.

– А вот это я могу, показать, что безразличен! – вспылил Матвей. – Своей бородой, в том числе!

– Далась вам эта борода?! – удивился над ухом Матвея Пашка. – Отрастет! Дайте мне делом заняться.

Благолепов одумался – ты, очумел, человек-два-уха! – сейчас тебе вернут зрение, а ты о бороде?

– Катя, прости, – сказал покаянно, – всё сделаю, как обещал. Только и ты пообещай, не дергать меня по пустякам.

– Уточни.

– Ну, там… не так пошел, не то сказал…

– Да, твори ты, что хочешь, Мэтью! Только покажи всем, что имеешь на это право.

Матвей усмехнулся:

– Позволь, начну прямо сейчас. Трубецкому приглашение отправь!

– Я посылала, ты знаешь. Он отказался.

– Великий князь за честь почёл, а он отказал? Мне? – Матвею Благолепову! Хочет сказать – смелый человек? Дай-ка, я сам его приглашу… – Матвей импровизировал, с какой-то непонятной уверенностью, что говорит слова правильные.

– Тихо-тихо. Я сейчас напишу ему, что отказа его ты не принял. Этого будет достаточно. Он придет.

– Я уже могу делом заняться, Матвей Артёмович? Екатерина Артёмовна?

– Всё, ухожу – священнодействуйте тут…

Практикант облегченно вздохнул и принялся скручивать повязку с глаз Благолепова.

– Вы сразу глаза не распахивайте, я закапаю, минут 5 полежите, потом проморгаетесь и уж тогда – открывайте.

Говорил он как-то неуверенно… Благой подумал над этим и спросил:

– Ты сомневаешься?

– Скорее, опасаюсь…

– Чего?

– Что мои сомнения окажутся справедливыми, и вы взбеситесь.

Матвей вздохнул:

– Если взбешусь, это улучшит ситуацию? Шансов прозреть станет больше?

– Нет.

– Зачем же я буду беситься?! – взбесился Матвей.

– Вот об этом я и говорил…

– Ладно. Я понял. Капай.

Капли на этот раз были не едкими – водичка, да и только.

– Скажи, – Матвей продолжил разговор, – в том талмуде, что дал тебе Модест на подпись есть пункт о конфиденциальности?

– Буду ли я разглашать сведения о вашем состоянии сторонним лицам?

– Да.

– Есть.

– И?

– Не буду. Это кодекс врачебной этики, между прочим.

– Но Модест пункт в договор включил?

– Да. Имел право.

– Вот и славно, Айболит мудрым оказался. Потому как без тебя, Пашка, – никак!

– О чём это вы, Матвей Артёмович?.. Если вы кого грохнули, я буду обязан сообщить в правоохранительные органы…

– Пока не грохнул, но очень к этому близок… – пробормотал Матвей себе под нос. – Ну что, моргаю? – спросил громко и осторожно захлопал ресницами.

Давай, Матюха – осторожность и осмотрительность – твой новый девиз! Проморгавшись, осторожно повернул голову из стороны в сторону – он видел. Изображение было не особенно чётким, будто смотрел сквозь изрядный слой воды… Но он видел!

– Ну, как? – голос Ухватова раздавался из-за спины и звучал глухо.

– Ты спрятался, что ли? – изумился Благой.

– Зачем сразу – спрятался? – оправдывался не очень убедительно Пашка. – Пошел относить лекарство в холодильник… – но возвращаться не торопился.

– Ну-ну…

Благолепов осмотрелся, поднялся и сделал несколько шагов для увеличения обзора… присвистнул. Теперь он понял, что таили слова Екатерины – «на твоём ярусе». Его комната размерами была с полноценный этаж современного панельного дома, то есть: все двушки, трёшки, однушки – в одном флаконе. И в таких хоромах Катя не могла найти место для практиканта? Громоздила что-то странное, судя по проводимым манипуляциям…

– Ты где? —позвал он Пашку.

Повернулся в предполагаемую сторону, сделал несколько шагов, наткнулся на препятствие и, низко согнувшись, приблизив глаза к объекту, определил – бильярдный стол. Судя по звукам, где-то за ним и сныкался практикант. Обойдя преграду, уткнулся носом во что-то шаловливое из рисовой бумаги и гнутой проволоки, ярко-желтой расцветки с непонятными красными пятнами на всем протяжении. За этой странностью ощущалось неспешное копошение полу-доктора. Матвей решительным жестом снес хлипкую конструкцию и увидел расплывчатую фигуру своего помощника, чинно раскладывающего вещи в прикроватную тумбочку.

– Что это было? – спросил Ухватова, кивая в сторону порушенного сооружения.

– Ш-ширма.

Оказывается, «это» Катька таскала по всей агломерации, вымеряя с помощью Олега пресловутые сантиметры? Он даже засмеяться позабыл, потому что и не хотелось ему смеяться. «Мышиную нору для парня сооружала, что ли?»

– Смотри, Павел, здесь места – десантную роту (80 человек!) разместить при желании можно, а по необходимости – две. Идешь в любой закоулок и выбираешь себе место дислокации, двигаешь туда этот диван, – он кивнул на предмет мебели рядом с тумбочкой. – Если сам не допрёшь, скажи, я помогу.

– А Екатерина Артёмовна, что скажет?

– Обрадуется, что мой здравый смысл проснулся вместе со зрением.

– Вы видите? Хвала Всевышнему!

– Чего обрадовался? Вижу, да. Но вижу нечетко – и это меня бесит!

– Какое человек – суетное существо… – пробормотал Ухватов удивлённо.

– Чем же?

Вопреки предложению «помочь, когда попросит», Матвей завалил Пашкин диван на бок и двинул во след практиканта, направившегося на поиски своего «угла».

– Пять минут назад, уверен, молились – хоть что-нибудь увидеть, а теперь критикуете качество изображения…

– Так в этом и состоит суть прогресса – человеку всегда мало, ждёт и ищет большего. Не будь в природе нашего недовольства – загнили бы на корню.

– Да неправда это! Вот я – всем доволен!

– Сейчас, возможно.

– Да я и был доволен!

– Был бы доволен, продолжал бы клизмы ставить…

– Хотите сказать, я с собой нечестен?

– Да. Боишься признавать свои желания потому, что признать мало – нужно их реализовать. А этого ты боишься еще больше.

– Бред! – разозлился парень, топнул ногой, – Хочу здесь спать – у окна с видом на сад!

– Спи, – Матвей ткнул диван в сторону окна. – Я не возражаю.

– Интерьер вам испорчу!

– Да по-фиг. Вселенная не против.

– А-а! Тогда, хочу на вашей кровати спать.

– Вот тут промазал. Конфликт интересов, слышал о таком?

– И на чью же сторону встанет Вселенная?

– На сторону того, чьё желание тверже в своём убеждении. Вот я убеждён, что буду спать именно на своей кровати. Да и ты в этом убеждён, только снова обманываешь себя.

– Правду про вас говорят: и голова дурна, и язык востёр.

Матвей засмеялся:

– «Острый язык змею из гнезда выманит» – не так ли?

Глава 13

На том и успокоились. Пришел парикмахер: солидный, пожилой, неспешный. Матвей сказал:

– Просто побрей.

– О, я бы не советовал, – мягко возразил цирюльник. – Борода у вас давно, сбрею, будет выделяться светлой кожей – некрасиво… Да и шрам на подбородке будет заметен.

Шрам? У Матвея не было никакого шрама на подбородке…

– Убедил. Твори, что хочешь, – он закрыл глаза потому, что не мог смотреть в зеркало на свои размытые черты.

Мастер возился долго и неспешно, казалось, каждую волосинку стрижёт по отдельности. Когда закончил, Благой, не открывая глаз, сказал:

– Уверен, получилось на «ять». Я тебе что-то должен?

– Нет, Екатерина Артёмовна обо всём позаботилась.

– Я и не сомневался.

Пришла Наташа, несла на вытянутых руках чехол с одеждой, положила на кровать и напомнила:

– Пора одеваться, Матвей Артёмович.

– Подожди, – вклинился Ухватов, – через пять минут закапаемся, и можешь наряжать.

– Звучит забавно: куклу наряжать – в дочки-матери играть, – заметил сухо Благолепов.

– Обидеть не хотел, просто установил очередность, – буркнул Пашка чуть слышно.

На слух Матвей никогда не жаловался, поэтому откликнулся:

– Если не решаешься высказаться вслух, не сотрясай понапрасну воздух.

– Вы всё равно услышали! – возмутился практикант. – К чему упрёки?

– К тому, что сейчас мы с тобой, Ухватов, вырабатываем модель отношений. И я хочу, чтобы ты запомнил: мне ты можешь говорить всё, в рамках разумного, конечно. – Он засмеялся. – И в рамках не разумного – тоже, но за базар тогда ответишь.

– Базар! Ой, базар!! – всколыхнулась Наталья. – На Петровской сегодня базар: нужно телятины прикупить и творог монастырский… – зачастила она, скорехонько направляясь к двери, и уже оттуда махнула Благому рукой, – Матвей Артёмович, справляйтесь сами, а платок вам Екатерина Артёмовна повяжет, я ей скажу…

– Спасибо, что разрешила, – хмыкнул Матвей и потянулся было к чехлу, но на полдороге замер. – Пардон-те, очерёдность чуть не нарушил. Давай, «эскулап – ½», капай.

– Не согласен, – огрызнулся Ухватов, отмеряя капли в уголки глаз пациента, – я – врач на три четверти.

– Голова – одна четвертая часть твоего организма, не вошедшая в состав докторского естества, – подначил Благой своего лекаря.

– А вот тут – соглашусь, – не обиделся Пашка, – ещё не все необходимые знания загрузились в мою голову… Вы, Матвей Артёмович, алгоритм действия не забыли? Сначала ждёте, потом…

– Да помню я, помню…

Проморгавшись, Матвей восхитился – четкость изображения заметно улучшилась, он взглянул на себя в зеркало… Что там сотворил куафёр-то? Или правильнее барбер? Или всё вместе разом: куабер? барфёр?

Лучше бы и не смотрел! Все то, что он не уважал во внешнем облике мужчины, смотрело на него из зеркала: лёгкая небрежная небритость, гладкие «зализанные» пряди волос – полумеры! (то ли «ещё не!», то ли «уже не!»).

– Кузей-Гюней… мать вашу… – сказал мрачно и отвернулся.

Одежде тоже не обрадовался: Матюха Благой во фраке – как вам?! Пингвин с хвостом ласточки…

– И что это? – спросил еще мрачнее.

Пашка почесал затылок, растерянно брякнул:

– Так по протоколу… господа во фраках, госпожи в кринолинах…

– Ладно… – Матвей сбросил халат, в котором так и прохлаждался после душа. – Главное не форма, а содержание…

Фрак сидел, как влитой, к телу был приятен… Матвей чуть-чуть смягчился: «Главное, чтобы костюмчик сидел!» – вспомнил фразу из старого фильма и снова расстроился. «Возможно, тут и фильма такого нет». Ну, не хочет он всего этого – не интересно ему! Жаль, непонятно, кому претензии предъявлять.

Пришла Екатерина с шелковым шейным платком и заколкой в виде чёрной жемчужины на длинной серебряной ножке.

Ну уж, нет – «душить» себя он не станет!